Кюр Гора

Глава 64 Мысли спрятанные за мыслями

— Она больше не красавица, — вздохнул Архон.

Теперь колокол был снят с шеи Леди Бины.

Первые четыре дня она пролежала без чувств. Но затем сознание все же к ней вернулось, но начался бред. Она металась в бреду, ее тело, казалось, горело, тряслось в лихорадке. Все это время Лорд Грендель оставался рядом с ней. Пока он присматривал и ухаживал за девушкой, управление лагерем было передано его человеческому союзнику Пейсистрату, а командование обороной повстанцев, ежедневной рутиной, вроде смены паролей и отзывов, осмотра вооружения, распределением дежурств, определением маршрутов патрулей и так далее, было поручено Статию, некогда бывшему субординантом.

— Если появятся какие-либо признаки активности противника, — предупредил Грендель, — я должен быть уведомлен немедленно.

Но в жилой зоне все было тихо, поле между позициями противников почти опустело, за исключением небольших групп падальщиков, в том числе и людей из стада, вернувшихся, чтобы поедать падаль.

Флавион пропал. Это было обнаружено вскоре после возвращения Гренделя к укреплениям повстанцев.

Спустя десять дней после побега и возвращения, и после шести дней бреда и лихорадки Леди Бина очнулась. Выпив немного бульона, который ей дал Лорд Грендель, она уснула обычным сном и проспала целые сутки. Когда она проснулась, к ней вернулась способность мыслить, и девушка начала с любопытством озираться, пытаясь собраться с мысли и постичь то, что с нею произошло. Внезапно она приподнялась на покрывалах и закричала, но была тут же, мягко уложена на прежнее место Гренделем. Она ощупала шею, но колокола там не было.

— Спи, — нежно посоветовал он ей, и она снова уснула.

Однако через некоторое она снова начинала биться во сне и кричать, в конце концов, просыпаясь, но Грендель был тут как тут и, опять мягкими уговорами успокаивал ее, убеждая спать. Где-то на двенадцатый день после ее возвращения в расположение повстанцев она проснулась окончательно. Некоторое, достаточно долгое время она просто неподвижно лежала на спине, а затем осмелилась коснуться пальцами своего лица, и едва сделав это, издала долгий, отчаянный вопль, полный ужаса и безысходности. Немного погодя девушка потребовала зеркало. Лорд Грендель возражал и пытался успокоить ее, но у него ничего не получилась, и в конечном итоге, она получила требуемое. Правда, едва взглянув в зеркало, Леди Бина в страхе отшвырнула его и потребовала принести ей нож. Но этот запрос Лорд Грендель выполнять был не намерен.

— Убей меня, — попросила она тогда. — Убей меня!

Впрочем, и в этой просьбе ей было отказано.

— Она ужасна, — констатировал Пейсистрат.

— Грендель так не думает, — пожал плечами Кэбот.

— Тогда он видит в ней что-то другое, чего не видим мы, — заметил Пейсистрат.

— Думаю, что так и есть, — согласился Кэбот. — Более того, я уверен, что он всегда это видел.

— Я не смог бы ее продать даже в кувшинные девки, уже не говоря о девке чайника-и-циновки, — признал Пейсистрат. — Она теперь ни для чего не годится, разве что на корм слину.

— Она отказывалась есть, — вспомнил Статий, — пока наш друг Кэбот не переговорил с нею.

— И что Ты ей сказал? — полюбопытствовал Архон.

— Ничего особенного, — ответил Кэбот. — Я просто сообщил ей, что, если она не будет есть, то ее разденут и выпорют, а затем будут кормить насильно, как могли бы кормить рабыню. Я объяснил ей, как выглядит этот процесс, и добавил, что потом ее руки будут связаны за спиной, чтобы она не смогла избавиться от полученной еды. Ей не разрешено морить себя голодом, не больше чем свежеобращенной рабыне, еще не понимающей, что выбор здесь не за ней, а за ее владельцем, а она в этом вопросе, пусть она пока этого и не понимает, но вскоре поймет, действительно рабыня, и будет рассматриваться как таковая, короче говоря, что она больше себе не принадлежит, но является собственностью владельца, что она — теперь имущество, его имущество.

— И Лорд Грендель позволил такое? — удивился Статий.

— Более того, — сказал Тэрл, — он уполномочил меня делать все, что я сочту полезным или необходимым в данной ситуации.

— И как, получилось? — поинтересовался Статий.

— Когда он пришел с едой, — ответил Кэбот, — она съела все, без протестов и упрямства.

— Отлично, — прокомментировал Пейсистрат.

— Но, фактически, Ты отнесся к ней, как к рабыне, — заметил Статий.

— К каждой свободной женщине, время от времени, нужно относиться как к рабыне, — пожал плечами Кэбот.

— Все они рабыни, — усмехнулся Пейсистрат. — Разница только в наличии или отсутствии ошейника.

— Она может быть тихой сейчас, — покачал головой Архон, — но я боюсь, что как только она окажется без присмотра, как только у нее появится возможность, она наложит на себя руки.

— Ей не дадут такую возможность, — сообщил Кэбот.

— Каким образом это можно устроить? — осведомился Архон.

— Будем держать ее в рабских цепях, — пояснил Кэбот.

— Но она — свободная женщина, — напомнил Статий.

— Она должна быть рабыней, — сказал Кэбот. — Так что будет только уместно, надеть на нее рабские цепи и дать ей возможность привыкать к ним.

— Цестифона, гладиатора привычного к зрелищам арены, мельком увидевшего ее, вырвало, — сообщил Статий.

— Похоже, теперь ей можно смело раздеваться в его присутствии, не боясь того, что он начнет распускать руки, — констатировал Кэбот.

— Я порасспросил Цестифона, — сказал Пейсистрат. — Это именно Флавион, подзуживал его поразвлечься с Леди Биной.

— Я в этом и не сомневался, — проворчал Статий.

Тут можно вспомнить, что Цестифон, отброшенный Гренделем, смотрел на Флавиона, толи с недоумением, толи с негодованием. Гладиатор явно не ожидал вмешательства и ярости со стороны Лорда Грендель. Цестифону только теперь стало понятно, что Флавион попросту подставил его, используя в своих целях, чтобы вынудить Лорда Гренделя поспешить на помощь к Леди Бине, тем самым продемонстрировав всем его беспокойство о предательнице, что должно было бы подорвать его авторитет и поставить под угрозу его положение в лагере.

— Не думаю, что ему потребовались долгие уговоры, — хмыкнул Кэбот.

— Само собой, — не стал спорить Пейсистрат, — не больше, чем любому другому здоровому мужчине.

— Но теперь ей больше не надо бояться его веревки на своей шее, скрепляющей ее с остальными его женщинами, — заметил Архон.

— К сожалению, — вздохнул Кэбот.

— Насколько я понимаю, — сказал Архон, — ей придется выпрашивать простыню или некое покрывало, которым можно было бы скрыть лицо и тело.

— Это верно, — кивнул Кэбот. — И я нисколько не сомневаюсь, что ей это будет предоставлено.

— Это хорошо, — буркнул Пейсистрат. — А то смотреть на нее — это, то еще удовольствие. Но, по крайней мере, кюры больше не требуют ее крови.

— А с чего бы им продолжать требовать этого? — поинтересовался Архон. — Что они могли сделать с ней теперь, чего она сама не приветствовала бы?

Пожалуй, было бы неразумно, и конечно не необходимо, в данном рассказе, расписывать во всех подробностях те ужасные моменты, которые были проделаны с Леди Биной в плену людей из скотских загонов. Конечно, имели место ногти и зубы, камни и заостренные палки и все, что попало под руку. Это был краткий момент безумства ударов, тычков, пинков, избиений не ограниченных какой-либо отдельной частью ее маленького тела, но исполненным почти беспорядочно с яростным, мстительным, тупым рвением.

— Многие, — покачал головой Статий, — считают, что она должна быть изгнана из лагеря.

— На верную смерть? — спросил Кэбот.

— По-видимому.

— Лорд Грендель этого не допустит, — заверил его Кэбот.

— Но ее присутствие на многих в лагере действует подавляюще, — предупредил Статий.

— Она прикроется, — пообещал Кэбот.

— Лучше скажите, что слышно о предателе Флавионе? — осведомился Архон.

— Ничего, — буркнул Статий.

— Не хотелось бы мне оказаться на его месте, когда Лорд Грендель узнает, где его искать, — поежился Архон.

— Мне тоже, — хмыкнул Статий.

Читатель наверняка заметил, что Архон назвал Флавион предателем. Теперь в лагере, принимая во внимание освобождение Леди Бинф, попытку покушения на жизнь Лорда Грендель, его исчезновение и многие другие факты, это было общепринятой истиной.

Леди Бина подтвердила, хотя в этом уже не было никакой необходимости, участие Флавиона в ее побеге. Она считала его своим тайным другом, заинтересованным в том, чтобы защитить ее, насколько возможно, от гнева кюров. В конце концов разве она не служила когда-то Агамемнону? Следовательно, она была вправе рассчитывать на его благодарность, выраженную в том, что получила возможность убежать. Разумеется, она на тот момент не понимала, ни своей невольной роли в попытке покушения на жизнь Лорда Гренделя, который должен был последовать за нею, ни природы людского стада, через которое ей следовало пробраться, в диадеме и с колоколом, в расположение верных Агамемнону сил. Верно, что когда-то давно она выдала Агамемнону Пейсистрата и Лорда Арцесилу, однако пользы, которую она надеялась получить от того акта ей это не принесло, и хотя, конечно, это соображение в целом ничуть не умаляет и не объясняет ее предательства, но мы можем вспомнить, что она не была верной сторонницей или участницей их партии. Так что, ее действия можно было бы рассматривать прежде всего с точки зрения корысти и трезвого расчета. Страсть к значимости, важности, власти и богатству является побудительным мотивом, к которому восприимчивы не только многие из людей, но, как ни странно, если быть до конца честными, и некоторые из кюров. Кроме того, мы могли бы отметить, что этот мотив может быть особенно острым для определенного типа человеческой женщины, возможно, находящейся в состоянии перманентной войны с самой собой, самоотрешенной, самоотчужденной, недовольной своим полом, завидующей мужчинам, часто считающей себя дискриминируемой и пренебрегаемой, а также, в силу строения ее тела, отстраненной от доступа у таким преимуществам, как лидерство, власть, агрессивность, харизма, насилие, физическое превосходство, владение оружием и так далее. В частности гореанские мужчины, как мне кажется, предпочитают видеть женщин на коленях, раздетыми, в ошейниках и с губами, прижатыми к их ногам. Мужчины чувствуют, что это — то место, где им надлежит быть согласно их природе, и они будут там, как самый прекрасный подарок, который может дать им природа, как естественные женщины, их рабыни. Также, многие женщины, несмотря на уничижительность и психоз культурных догм, понимают, что они законно принадлежат месту у ног господина. Часто они безмолвно умоляют об ошейнике. Многие, будучи женщинами, сами приносят себя к ногам господина. Многие, будучи женщинами, сами встают на колени, опустив голову, и, жалобно и умоляюще скрестив запястья тянут руки для того, чтобы связали, говоря: — «Я — рабыня, Господин. Я прошу быть вашей. Пожалуйста, я прошу вас, принять меня».

К тому же, как может женщина, быть по-настоящему женщиной, пока она не встанет на колени, неискоренимо отданная, безнадежно и неисправимо женственная, во всем обилии своей уязвимой женственности, перед мужчиной, своим господином?

Как трагично то, что столь многие человеческие женщины, продукт патологических культур, культур и цивилизаций вступивших в войну с природой, оказываются недовольны своим полом, и даже чувствуют себя обиженными им. Каким удивительным потрясением становится для них, признание того факта, что они — женщины, что они глубоко отличаются от мужчин, что они великолепно и удивительно не такие, как мужчины. Каким прозрением становится для них понимание ценности, значимости и восхитительной особенности их пола. Правда, происходит это с ними тогда, когда их продают с аукциона мужчинам, предлагающим цену, распаленным, торгующимся, нетерпеливым покупателям.

Также, конечно, если продолжить рассматривать вопросы мотивов, то кажется, что Леди Бина, вероятно, могла быть рассержена на Кэбота за то, что тот устоял перед ее значительным очарованием, когда они были прикованы друг к другу кандалами вязки.

Помимо вопроса предательства Пейсистрата и Лорда Арцесилы, кстати, она, как выяснилось, не играла никакой особо активной роли в разгроме в арсенале и в запланированной бойне в Долине Разрушения. Ее первый побег, совершенный незадолго до нападения на арсенал, был устроен Флавионом, чтобы все подозрения пали на нее, в то время как он сам во время предполагаемого разведывательного похода передал план повстанцев патрулям кюров Теократа. Сама девушка чуть позже вышла к заставе кюров и была доставлена во дворец. Там она была представлена Агамемнону, который появился перед ней в одном из своих тел и, недолго думая, приказал, несмотря на то, что она была свободной женщиной, заковать ее руки в позорные, но абсолютно надежные рабские наручники, вывести в лес и отпустить, предоставив ее заботам слинов, которых выпустили на волю для самостоятельной охоты на людей. Однако, таких слинов в Мире было намного меньше, чем полагал Агамемнон, поскольку повстанцы расставили множество капканов, в один из которых, как мы помним, попался гигантский слин Рамар. Кроме того, люди и кюры часто, энергично защищаясь, убивали животных, или, если те не стояли на их следе, просто отгоняли их. После нескольких дней скитаний, несчастная и голодная, по-прежнему беспомощно закованная в наручники, она наткнулась на туннель маток, в котором нашла убежище и пропитание. Питалась она останками маленьких падальщиков и соперничала с ними за маточную кровь, обильно вытекавшую из маток после рождения кюра. Затем она была замечена бродячими гладиаторами и, убегая от них, попалась Гренделю, Статию и Тэрлу Кэботу, которые вернули ее, уже как пленницу, в свой лагерь. Здесь она была оговорена Флавионом и обвинена в том, что она, находясь в лагере, узнала о планах похода на дворец и передала через сообщника Агамемнону информацию о предстоящем рандеву сил повстанцев в Долине Разрушения. Таким образом, большинство в лагере Лорда Гренделя считало ее виновной в трех предательствах. Во-первых, Пейсистрата и Лорда Арцесилы и их заговора, во-вторых, планов атаки арсенала, стоившей очень дорого для повстанцев и, в-третьих, места рандеву, хотя последнее пошло скорее на пользу, благодаря вмешательству экипажей кораблей. Так что, было неудивительно, что многие кюры жаждали ее крови. В лагерях Лорда Гренделя, как лесном, так и в последующих, на линии фронта, она молчала, даже не пытаясь заявить о своей невиновности, поскольку была предупреждена, что ей могут вырвать язык. Кроме того, не имея переводчика, она не могла понять того, что о ней говорили кюры, следовательно, даже примерно не представляла характера и масштабов выдвинутых против нее обвинений. Впрочем, как раз это было ясно доведено до нее Флавионом, с его комментариями, конечно, и описанием ужасной опасности, в которой она оказалась, что, если ничто иное, не могло не мотивировать ее желания любой ценой убежать из лагеря.

На личной веревке Цестифон держал четырех женщин. Все они были женщинами гладиаторов, и были частной собственностью Цестифона, в противоположность тем женщинам, что принадлежали всей его группе гладиаторов. На общей веревке их были четырнадцать. Цестифон был вожаком этого небольшого отряда, в который входило два десятка крепких мужчин. Это, кстати, была именно та группа, что спугнула Леди Бину, выгнав ее на открытую местность, прямо в руки Лорда Гренделя, Статия и Кэбота.

Возможно, скрытая под тканью небольшая фигура, робко и медленно, поскольку ее движению препятствовала короткая цепь кандалов, которые она носила на тонких лодыжках, попытавшаяся пройти мимо женщин, подошла слишком близко. Она шла склонившись и придерживая закованными в наручники руками простыню, в которую была закутана таким способом, что лицо было почти полностью закрыто. Небольшая щель позволяла видеть лишь небольшой участок земли, на которой она могло наступить.

Одна из гладиаторских женщин вскочила на ноги и вцепилась в простыню. Миниатюрная фигура торопливо и испуганно отступила. Но другие женщины, связанные между собой одной веревкой повскакивали с мест и окружили ее.

Через мгновение небольшая фигура, вскрикнувшая от страдания, лишилась своего укрытия. Простыня была сорвана с нее, и девушка опустилась на колени, сжалась и закрыла лицо руками, чтобы никто не мог рассмотреть его уродства.

Под простыней она была столь же нага, как женщины гладиаторов, предпочитавших держать своих женщин раздетыми. Впрочем, это весьма обычно для женщин приматов.

Мы предполагаем, что враждебность этих конкретных женщин была естественной враждебностью одного типа женщины к другому, скажем, женщин одной определенной расы, породы или группы к представительницам другой группы, или, возможно это было что-то похожее на то, как величественная свободная женщина относится к униженной, уязвимой рабыне. В любом случае эти женщины не имели ясного понятия, что Леди Бина, а это была именно она, была свободной женщиной, или, что более вероятно, у них вообще не было никакого понятия о том, кто такая свободная женщина. Также, возможно, они запомнили ее по охоте на нее около туннеля маток, а может, узнали, что она пользовалась привилегией лучше еды и большей нежности, чем они. Могли они знать и о том, что немного ранее Цестифон приставал к ней. В любом случае, они были уверены, что им нечего было бояться ее теперь.

Две женщины схватили руки Леди Бины и оттянули их от ее лица, а третья потянула за волосы, заставив поднять голову.

Они тут же начали издавать ликующие звуки, тыкать в нее пальцами и плеваться. Главная среди них даже станцевала и попозировала перед нею, продемонстрировав свои превосходные достопримечательности, а затем подняла и раскинула волосы, указывая на их блеск и длину. А затем похитительницы Леди Бины поставили ее на ноги и принялись поворачивать из стороны в сторону, демонстрируя лагерю. Мужчины, шарахались в стороны, морщась от отвращения, чем приводили женщин в еще больший восторг, отчего те вопили и смеялись. Однако внезапно стрекало возмущенного Цестифона, полученное им не так давно полезное для контроля женщин устройство, упало среди них. Его рабыни моментально повалились на четвереньки и съежились, подвывая при каждом ударе.

— Господин! — взмолилась старшая среди девушек, теперь стоявшая на коленях, пытаясь закрыться от жгучих ударов. — Господин!

Гладиаторы в этой группе едва умели говорить, но словом для мужчины, причем для любого мужчины, было «Господин». Точно так же их слово для женщины, для любой женщины — «рабыня».

Наконец, Цестифон повесил стрекало на свой пояс, где он уже привык его носить. Он с негодованием окинул своих связанных за шеи женщин. Те, почувствовав на себе его пристальный взгляд, съежились еще больше, не смея поднимать на него глаза. Стрекало отлично сделало свою работу. Гибкий жгучий прут в этом плане намного превосходил свою скромную предшественницу — палку, которая, будучи менее упругой, с большей вероятностью могла искалечить женщину, чем наказать и наставить ее. Палка была примитивным устройством, грубым и варварским, стрекало — артефактом и благом цивилизации, проверенным, совершенным, эффективным орудием, разумно и целенаправленно созданным для контроля и улучшения рабынь.

Цестифон поднял простыню и набросил ее на Леди Бину, которая с благодарностью, схватила ее своими маленькими, закованными в наручники руками, и прижала к себе.

— Пошла прочь уродина, тварь, — сердито бросил Цестифон, и Леди Бина, рыдая и кутаясь в простыню, поспешила, настолько быстро, насколько позволяли ей кандалы, покинуть это место.

Мужчины расступались с ее дороги. Рабыни теперь вставали на колени, опуская головы до земли, чтобы она могла миновать их беспрепятственно.

Леди Бина, знаете ли, несмотря на то, что было ее несчастьем или, если хотите, судьбой, оставалась свободной женщиной, следовательно, была тысячекратно, и даже больше, выше их.

Блондинка побрела туда, где находился Лорд Грендель, и, с негромким звоном цепей, легла у его ног. Он как раз держал совет с Пейсистратом, Статием и Кэботом.

— Встань на колени и держи их вместе подходящим способом для тебя способом, — доброжелательным голосом сказал ей Лорд Грендель. — Ты — свободная женщина. Ты не рабыня, чтобы лежать свернувшись у ног мужчины, словно любимый слин.

— Для рабыни это очень подходяще, — заметил Кэбот, — лежать к ног своего господина. Они отлично смотрятся там, и это то место, которому они принадлежат. К тому же, большинство рабынь стоят дешевле любого слина и, конечно, ценятся значительно ниже хорошего слина.

— Но она — свободная женщина, дорогой Кэбот, — напомнил ему Лорд Грендель.

— Ах, да, — безропотно сказал Кэбот.

— Она принадлежит ошейнику, — не стал молчать Статий.

— Вот только теперь никто не захочет купить ее, — вздохнул Пейсистрат.

Леди Бина тихонько заплакала и поднялась на колени, встав так, как ей было указано, в позу гореанской свободной женщины, скромно, вертикально, изящно, держа колени плотно сжатыми вместе. Разумеется, рабыня башни тоже будет стоять на коленях подобным образом, в отличие от рабыни для удовольствий, которая, конечно, должна широко расставлять свои колени соответственно своему статусу.

— Леди, завернитесь в простыню, — предложил Пейсистрат.

— Ты свободна, — сказал Лорд Грендель. — Делай, как Ты пожелаешь.

Леди Бина тщательно, плотно, обернула ткань вокруг себя и стояла на коленях около них, низко опустив голову. Время от времени, из-под простыни слышался негромкий мягкий шум, тихое рыдание.

Мужчины же уделили внимание своим проблемам.

— Последнее время было слишком тихо, — сказал Лорд Грендель.

— Многие из наших мужчин беспокоятся, — сообщил Статий. — Многие призывают пойти на порыв вражеской линии обороны.

— Так может, нам стоило просто послушать совет Флавиона, — поинтересовался Лорд Грендель, — и пойти в тщательно подготовленную ловушку?

— Я уверен, — заметил Кэбот, — что там на той стороне тоже присутствует подобное волнение. Они ведь тоже кюры.

— Давайте будем надеяться, — сказал Статий, — что они первыми поступят столь опрометчиво.

— Агамемнон управляет своими силами так же, как мы нашими, — сказал Лорд Грендель, — и он подвергнется подобному давлению и влиянию.

— Но он не настолько безумен, чтобы отдать приказ на лобовую атаку, — констатировал Кэбот.

— Нет, — согласился Лорд Грендель, — но что-то он сделает, я уверен.

— Он умен, — не мог не признать Кэбот.

— И он умеет прятать свои мысли за паутиной других мыслей, — добавил Статий.

— И в дополнение к этому, — напомнил Кэбот, — он теперь располагает помощью весьма проницательного советника.

— К тому же, очень хорошо знакомого с нашей обороной, лидерами и взглядами, — проворчал Пейсистрат.

— Не стоит волноваться о знаниях Флавиона, — отмахнулся Лорд Грендель. — Положение устойчиво, так что вся информация о нас давно есть у противника, не думаю, что Агамемнону принесут большую пользу его сведения, какими бы обширными они не были. Бойтесь лучше его ума.

— Не понял, — буркнул Статий.

— Будет новая инициатива, — предупредил Лорд Грендель. — Вот только мы не знаем, какой она будет.

— Это будет задумано Флавионом? — уточнил Кэбот.

— Нет, — покачал головой Грендель. — Это будет не Флавион. Это будет идея Агамемнона лично.

Вскоре после этой беседы, а фактически уже на следующий день, характер инициативы Агамемнона стал ясен. Человеческим участникам восстания ее мощь не была очевидна. Однако это было более чем понятно кюрам.

Расчет, знаете ли, был именно на способности кюра.