Кюр Гора

Глава 18 Уступ

Кто-то может предположить, что со стороны Кэбота было глупостью возвращать блондинку в окрестности шлюза шаттла, вместо того, чтобы оставить ее хищникам или лесным людям, однако такие действия вовсе не являются чем-то беспрецедентным среди людей. Наверное, представителю одного вида разумных существ не стоит комментировать особенности поведения другого. К тому же, с точки зрения Кэбота, она была свободной женщиной. Возможно, это имело какое-то значение. Но с другой стороны, кажется вероятным, что он повел бы себя, точно так же будь она не больше, чем рабыня. Люди — существа странные. Им нравится владеть и управлять своими женщинами, причем полностью, даже прибегая к плети, но при этом они пойдут на многое, чтобы защищать их, заботиться и лелеять. Многие готовы умереть за них. Мужчины хотят в женщине рабыню, точно так же, как женщины хотят видеть в мужчине господина.

Около шлюза блондинка склонила голову и потерлась ею о грудь Кэбота, наполовину испуганно, наполовину благодарно. Это был жест, мало чем отличающийся от того, с каким домашнее животное кюра могло бы подольститься к своему владельцу.

Кэбот же отстранил ее от себя и, уже было отвернулся, чтобы скрыться в лесу, как внезапно, резко повернулся назад и, почти со звериным рычанием и яростью, шагнул к ней, схватил за руки и поднял перед собой. Он держал девушку так в течение некоторого времени, пристально разглядывая ее. Насколько я понимаю, она была довольно миловидной самкой его вида. Конечно, Царствующие Жрецы, должно быть, с вниманием и заботой подошли к ее выбору, прежде чем в своих целях подсадить в его контейнер на Тюремной Луне. Мы подозреваем, что очень немногие из ее прелестей Кэбот не смог различить под той рабской туникой, которая была на ней надета. Несомненно, в его крови в тот момент бушевал мощный порыв толкавший его к ней. Будь она рабыней, и Кэбот, скорее всего, взял бы ее в свои руки и порадовал себя ею. Но она, конечно, была свободной женщиной. Возможно, это имело значение. Короче говоря, он этого не сделал, не опрокинул ее на спину, чтобы использовать резко и яростно, не уложил осторожно на траву, чтобы с терпением и выдержкой, как иногда делается с рабыней, заставить ее извиваться и задыхаться, и жалобно умолять в веревках или цепях, чтобы он не прекращал своего занятия. Безусловно, она была бы в его милосердии, и он сделал бы с ней все, что ему бы понравилось, потому что она — всего лишь рабыня. Но он просто привлек девушку к себе, как если бы она была человеком, и, удерживая ее голову так, что она не могла ни отстраниться, ни отвернуться, прижал свои губы к губам блондинки. Затем сильнее. Спустя несколько мгновений Тэрл немного отстранился. Девушка, на лице которой застыло выражением похожее на недоумение, уставилась на него. Это действие, которое, кажется, является вполне обыденным в культуре людей, не было до конца понято ею.

Это действие, весьма распространено среди людей и, в действительности, среди определенных других видов, но его посыл вовсе не универсален даже среди людей. Универсальны, конечно, сексуальные заигрывания, провокации и прочие подобные действия, того или иного вида, вроде прижатий, касаний, ласк, поглаживаний, поз, танцев и так далее. Среди кюров распространены разного рода покусывания, но не с целью ранить, а скорее дать понять, что вред, который мог бы быть причинен, причинен не был. Самец, например, может собственнически сомкнуть зубы на самке, но не поранить ее, а самка в ответ, если не протестует, может так же укусить самца, как бы защищаясь, но не до крови. Если же самка не готова уступить, то она может причинить серьезную травму. Ухаживание кюра, если можно так выразиться, походит на кружение вокруг добычи, с прыжками и притворными выпадами и укусами, которые иногда могут становиться довольно опасными. В действительности, сторонние наблюдатели, не разбирающиеся в этом, иногда думают, что два кюра дерутся, а не ухаживают друг за другом. Самец кюра, как и мужчины у людей, обычно крупнее и сильнее самок своего вида, что может сослужить хорошую службу в плане выживания всего вида в целом, поскольку самка может быть оплодотворена и без ее согласия, если этого требует сохранение вида. Самка кюра сама по себе крупная и опасная, но самец еще крупнее и гораздо опаснее, и в конечном итоге, может удержать ее, и сделать с нею все, что он пожелает. Безусловно, многое зависит от характера каждого конкретного представителя их вида.

В целом, распространенное среди людей касание губами, предполагает, что в это может быть вовлечено нечто большее, чем простая культурная идиосинкразия, но не на уровне немедленно доступном для сознания, а на уровне, на котором акт понимается как символический, наводящий на размышления и предваряющий более интимные отношения. Возможно, именно поэтому в отдельных человеческих культурах многие возражают против касания губами рассматриваемым способом. Например, гореанские свободные женщины обычно на публике прячут лица, по крайней мере, частично, под вуалями, по-видимому, чтобы скрывать от всех свои провоцирующие губы. Фактически, одним из актов, наиболее пугающих для гореанской свободной женщиной, в особенности для представительницы высшей касты, может стать, что называется, раздевание лица, при котором их губы выставляются на всеобщее обозрение, как если бы это были губы рабыни. Это рабыням, не позволено скрывать своего лица, так что их губы должны быть видны всем, и даже публично, что расценивается как один из актов позора и унижения, наложенным на рабыню.

Одна из причин того, что многие гореане рассматривают женщин с Земли как пригодных только для рабства, в том и состоит, что многие из них обнажают свои губы публично. Это изначальное отсутствие беспокойства относительно наготы своего лица обычно пробуждает презрение к рабыням земного происхождения не только у гореанских свободных женщин, но даже и у гореанских рабынь. Кстати, часто рабыня земного происхождения, по мере того как она все ближе знакомится с Гором и его культурой, начинает все острее ощущать наготу своего лица, как и то, что прикрыть эту наготу ей запрещено, и мужчины могут рассматривать ее, как они пожелают и так далее. Но разве это не то же самое, как с кайилой, или любимым слином? Животные же не носят вуалей. Позже, однако, начав то, что называется изучать свой ошейник и понимать его смысл, как провозглашение ее желанности, привлекательности и красоты, она изучит радость неволи, и свою роль и важность в структуре гореанского общества, и, вероятно, будет идти гордо, высоко подняв голову, широко разведя плечи, нахально демонстрируя собственность ее господина. Ее больше не волнует тот факт, что свободные женщины ненавидят ее, а другие гореанские рабыни теперь расценивают как серьезную конкурентку. Она уже узнала, что, у таких как она больше вероятность быть проданной с аукционной площадки. Безусловно, для нее будет разумно, унижаться перед свободными женщинами, становиться на колени, съеживаться и опускать голову, впрочем, как и для любой другой гореанской рабыни. Укус стрекала — штука неприятная.

Но вернемся к встрече, или прижатию, или касанию губ, одной или обеими сторонами, как реагирует переводчик, на вопрос, что такое поцелуй. Мы отмечаем, что рабыню можно целовать, и она должна целоваться всякий раз, когда и как ее хозяину этого захочется, поскольку она ему принадлежит. Точно так же рабовладелец командует не только губами рабыни, но и ее языком, зубами, волосами, руками и всем телом. Вся она, как Вы понимаете, принадлежит ему. Она существует для служения ему и его удовольствия. Она обычно готовит, чистит и стирает для него, и вообще заботится о его одежде и имуществе, включая саму себя и его жилище. Она приветствует его в его доме, становясь на колени. Она уже знает, что такое просить, умиротворять, изнемогать и выказывать почтение. Она знакома с беспомощностью и подчинением, поскольку она рабыня. Она более чем знакома с цепями и веревками, или капюшонами и кляпами. Такие вещи освобождают ее сексуально и напоминают ей, ясно и недвусмысленно, что она более не свободная женщина. Ей, вероятно, придется освоить многие обязанности, как домашние, так и интимные. С того момента как рабские огни запылали в ее животе, свобода для нее осталась в прошлом. Отныне и впредь она принадлежит мужчинам. Так что, нет ничего удивительного в том, что ее часто можно увидеть на коленях перед мужчиной, опустив голову, целующей его ноги, в жалобной мольбе о его прикосновении.

Она — рабыня.

Так вот, Кэбот насильно прижав свои губы к губам связанного домашнего животного Арцесилы, удивил ее. Несомненно, она нашла этот опыт озадачивающим, но, кажется, одновременно, не неприятным.

Несомненно, также, это вызвало некую незнакомую ей неловкость внутри ее прекрасного тела, по-видимому, связанную с внезапно вскрывшейся восприимчивостью. Акт, возможно, говорил с нею при дневном свете сознания, шепотом ночных секретов ее живота, но, также в это могло быть вовлечено не больше, чем, так сказать, зов крови к крови.

Возможно будет проще понять ее состояние, если мы упомянем, что Арцесила, несмотря на несколько предложений, некоторые из которых были подкреплены солидной суммой, никогда не использовал ее для получения потомства, даже, несмотря на то, что ее мягкие бедра давно покраснели. Ее никогда не запирали в кандалы размножения. Она, конечно, в виду своего возраста и здоровья, часто чувствовала странное беспокойство и волнение, вызванные едва понятым ей сексуальным любопытством и побуждениями. Но она мало что могла сделать с этими тревожащими гормональными недугами. Она даже не понимала их сексуальной природы. Ее хозяин не стал стерилизовать ее. Порой она чувствовала в себе странное напряжение в присутствии мужчин, но таковых было немного в Стальном Мире, за исключением животных в скотских загонах, рожденных среди себе подобных для мяса и глупости, а из тех, с которыми она сталкивалась в других местах, многие были домашними животными, и особого интереса не представляли, поскольку были стерилизованными, ленивыми и пассивными.

Кэбот раздраженно оттолкнул блондинку от себя, и повернулся лицом к лесу.

Блондинка заскулила ему вслед.

Он уже слышал, характерное шипение слинов. Ан назад они вышли из шлюзовой камеры шаттла. Со своего наблюдательного пункта Тэрл насчитал восемь охотников при двух ищейках. Он специально оставил длинный петляющий след, чтобы выиграть время, и иметь возможность сделать круг, вернутся и оставить блондинку у входа в шаттл. Само собой, путал он след в одиночку, оставив свою пленницу в лесу. Связанную и с заткнутым кляпом ртом Кэбот уложил блондинку на живот под высоким туровым деревом и, опустившись на колени рядом с ее телом, освободил ей руки, но перевернув девушка на спину, сразу связал их снова, но уже спереди. Опять перевернув пленницу на живот, Тэрл, отвязав от ее шеи один из поводков, притянул им ее руки к животу и завязал шнур на спине. Второй поводок он пропустил под подмышками девушки, так что его концы оказались спереди, а потом эти концы связал узлом под ее коленями, и, закинув получившуюся петлю на плечо, начал взбираться на дерево. Посадив блондинку на высокой ветке, примерно в семидесяти — восьмидесяти футах над землей, спиной к стволу дерева и, отвязав второй поводок, им закрепил девушку на месте, опоясав за ноги, живот и шею. Кэбот небезосновательно предположил, что высота и тишина защитят его подопечную от хищников. Ветки на такой высоте были достаточно тонкими и не выдержали бы вес ларла, а слины были животными наземными, по деревьям лазать не склонными. Оставалось, только надеяться, что охотники из числа людей не догадаются посмотреть вверх.

Блондинка жалобно посмотрела на Кэбота, и немного беспомощно подергалась. У нее не было ни малейшего шанса освободиться, поскольку она была привязана гореанским воином. В программу обучения таких мужчин связывание пленников входит отдельным предметом. Фактически, даже гореанских подростков обучают тому, как правильно связывать женщин, конечно, предоставляя рабынь, на которых можно практиковаться. Девушка тихонько проскулила, на большее она была не способна, кляп из меха и завязки глушил все звуки. Все, что она могла, это жалобно смотреть на мужчину. Но в его глазах не было даже намека на возможность милосердия. Ей предстояло остаться здесь и в том виде, в каком она была. Она снова заскулила и попыталась извиваться, но бесполезно. Блондинка соблазнительно выглядела связанной. Короткая туника также не оставляла особого простора фантазии относительно ее очарования. Если бы она смогла понять свой статус, как свободной женщины и природу мужчин, она, скорее всего, постаралась бы держать тело в неподвижности. Рабыни, с другой стороны, часто проявляют недюжинную изобретательность и даже хитрость в плане использовании движений и веревок. Часто они делают вид, что пытаются бороться, тем самым подстрекая своего господина. Какая рабыня не знает, что даже малейший лязг ее цепи, на вид небрежный, может привлечь к ней внимание владельца, а то и возбудить его до безумия. И при этом им удается делать это с совершенно невинным видом! Иногда им приходится балансировать тонкой грани, которая отделяет изнасилование и удар плети от нежности, и снисходительную ласку от нетерпеливого, поучительного укуса стрекала.

Закончив с ней, Кэбот спустился с дерева и приступил к запутыванию следа, взять и распутать который любой слин сможет даже многие аны спустя. Позже Тэрл собирался вернуться за кюрским домашним животным, а пока ей оставалось только ждать пока дела мужчин и кюров не будут решены, совершенно неспособной каким-либо образом вмешаться или повлиять на результат. Подобное обращение с женщиной, кстати, даже со свободной, не было чем-то необычным для гореан. Она должна ждать пока события идут своим чередом, ждать, чтобы выяснить, будет ли она освобождена и возвращена с честью, скажем, в ее город, или узнает того, кому она теперь будет принадлежать. Женщина с гореанской точки зрения часто рассматривается как товар и приз, который может быть получен или дан в зависимости от желания как мужчин.

Оставив блондинку около шлюза, куда он ее сам же и возвратил, Кэбот прислушался, а затем побежал в лес.

Он запомнил вкус ее губ. Ему казалось позором, тратить впустую такой товар как она, оставляя ее домашним животным кюра. Разве не лучше бы она смотрелась в клетке, предпочтительно тесной, что было бы весьма поучительно для нее, ожидающей своей продажи?

У Кэбота не было никакой надежды на то, чтобы уйти от слинов в одиночку, но он не хотел подвергать лесных людей дополнительной опасности.

Из оружия у него при себе была только доставшаяся ему в подарок от Архона, длинная заостренная палка, длиной около семи футов, что примерно равнялось длине гореанского копья.

Слин, когда он дикий или спущен с поводка, обычно идет по следу молча.

Но когда его используют как контролируемое охотничье животное, он часто яростно натягивает поводок, пытаясь торопить охотников, рыча от расстройства, и иногда издавая сердитый визжащий звук, словно указывая егерям держащим поводок, на ненужность такой продолжительной охоты, которую он, если бы его выпустили, мог бы закончить уже давно, прервав дальнейшее бегство неожиданно неуловимой добычи, след которой он уже давно определил, местонахождение знает и готов уничтожить.

Кэбот понимал свою неспособность оторваться, что от слинов, что от кюров. Слин — быстрый, неутомимый следопыт, а кюр, особенно опустившийся на четвереньки, может легко опередить мужчину, как на короткой дистанции, так и в изнурительном марафоне на целые пасанги, и по скорости, и по выносливости. Мимоходом мы можем подтвердить это превосходство, и слина, и кюра над человеком. Впрочем, это превосходство очевидно для любого нейтрального наблюдателя. И даже нет нужды упоминать о большей силе кюра, о мощи его челюстей, проницаемости его клыков, способности когтей, особенно на задних ногах, выпотрошить добычу одним ударом и так далее.

Соответственно, Кэбот не собирался бежать, пока, отчаянный и опустошенный, возможно после нескольких анов преследования, из-за боли в мускулах, дрожи тела, нехватки воздуха в легких, он не станет совершенно беспомощным и беззащитным перед своими преследователями.

Тэрл предпочел бы встретиться с ними, пока еще он был бы полон сил и подвижен.

Будь его преследователями неосторожные и неопытные люди, или подобные животные другого вида, он, скорее всего, сделал бы петлю и незаметно подкрался бы с тыла, чтобы устранить их одного за другим, конечно, если бы они держались цепочкой и достаточно растянулись, преследуя его. Это — обычная тактика, когда имеешь дело с колонной неосторожных и не подозревающих с кем они связались преследователей, но маловероятно, чтобы это сработало, скажем, Воинами или Убийцами, поскольку они осторожны и знакомы с такой тактикой, к которой к тому же, сами частенько прибегали. И Кэбот предположил, правильно, нет ли не важно, что соратники Пирра должны хорошо знать, что их добычей был Воин, и, соответственно, было бы

неразумно, даже притом, что он человек, недооценивать этого факта. Также, Кэбот предположил, и это я полагаю было правильно, что слух и обоняние кюров воспрепятствовали бы ему совершить больше чем одно нападение. Добавим к этому, что у него не было ни металлического клинка, которым можно было бы быстро перерезать горло, ни топора, которым он мог бы перерубить спинной хребет, ни настоящего копья, наконечник которого мог легко проткнуть даже толстую шкуру кюра, и проложить путь к его сердцу. Короче говоря, он предположил, что, в лучшем случае, смог бы избавиться от одного врага, оставшись перед семью другими и двумя разъяренными слинами, повернувшимися и бросившимися на него. В общем, Тэрл предпочел подняться на небольшой уступ, высотой футов тридцать, который задержит и замедлит слинов, а при удаче, позволит ему продержаться против них какое-то время даже с заостренной палкой или шестом. На его взгляд охотникам будет неважно, загрыз ли его слин, который вполне мог быть диким лесным слином, или убит, предположительно случайно, от могучего копья брошенного рукой кюра.

Теперь он ждал на уступе между скалами и размышлял над тем, что это было достаточно странное место для того, чтобы умереть, но весьма интересное. Подняв голову, Тэрл мог видеть лес, росший над его головой, так же, как и вокруг него. Солнечный свет попадал в этот цилиндр аналогично тому, как он попадал в главную среду обитания кюров, будучи собранным и сосредоточенным посредством зеркал от «Тор-ту-Гора» или Солнца, поскольку это были два названия одной и той же звезды. Он с интересом заметил, пока ждал, что из различных скрытых трубопроводов появляется пленка воды, по-видимому увлажняя воздух вокруг него. Несомненно, это происходило во многих вестах вокруг и выше его, в лесу на потолке. Этим увлажнением, скорее всего, управляли автоматические устройства, а испарившаяся влага, в свою очередь, будет естественным образом усвоена и переработана в планетарной окружающей среде. Мужчина с чувством близким к очарованию смотрел, как образуются бусинки воды на листьях ползучего турпаха, паразитного, но съедобного вьюна, обычно цепляющегося за кору турового дерева. Его кожаная туника, доставшаяся от людей Архона, быстро остыла и начала липнуть к телу. Резко поднявшаяся влажность подчеркнула свежесть и аромат леса. Это продолжалось приблизительно десять енов, после чего увлажнители прекратили работать, также внезапно, как и начали. Над лесом, раскинувшимся ниже, по причине более высокой температуры, смягченный и освеженный воздух начал дрожать и парить.

Уже прошло около четверти ана с того момента, как Кэбот снова услышал слинов.

Он уже мог точно сказать, что ищейки были взволнованы, и их рвение и возбуждение, росли по мере того, как след становился свежее.

А уже мгновение спустя Тэрл увидел, продиравшуюся сквозь кусты гибкую фигуру слина, уткнувшегося своей змеиной головой в землю.

Кэбот встал и, ударив торцом палки по скале у своих ног, выкрикнул:

— Здесь! Сюда, ползи сюда, серый друг!

Слин поднял голову. Позади него стоял кюр, державший в руке поводок. Он тоже задрал голову, а затем, указав на Кэбота, разразился громким ревом ликования и триумфа, заодно приводя в готовность своих товарищей.

Слин так ярился, так рвался с поводка, что даже кюру приходилось напрягать все силы, чтобы удержать его на месте. Через мгновение из кустов вынырнул второй слин. Обоих ищеек больше волновал след и его свежесть, чем тот факт, что добыча фактически уже была в поле зрения. След, струйка запаха, все еще держал их в своих цепких лапах. Следом и остальные кюры появились из деревьев. Двое их них двигались слегка впереди основной группой, влекомые слинами. Шестеро других разбились по парам, причем каждая следующая пара держалась тандемом за предыдущей. Это доказало Кэботу верность его предположения относительно того, что он был бы в состоянии попытаться убить только одного, поскольку другой член пары немедленно узнал бы о нападении на его товарища.

«Да, — подумал Кэбот, — они понимали, что шли по следу воина».

Мужчина был удовлетворен уважением, проявленным кюрами к его касте.

Все восемь кюров появившиеся из леса, уже были почти у основания занятого им небольшого уступа.

Шестеро были довольно крупными особями, если не сказать огромными, двое другие значительно меньшими, не больше трехсот — пятисот фунтов.

Их переводчики были включены.

— Приветствую, — донесся механический голос из переводчика.

— Приветствую, — ответил Кэбот.

— Мы думали, что тебя придется преследовать дольше, — сказал один из кюров.

— Надеюсь, вы не разочарованы? — осведомился Кэбот.

— Ты догадываешься, почему мы здесь? — поинтересовался другой кюр.

— Думаю да, — ответил мужчина.

— Ты оставил для нас странный след, — заметил третий.

— Ты не мог проникнуть в шлюз шаттла, — сказал первый. — Там нужен код.

— Представляете, я догадался, — усмехнулся Кэбот.

— Вернувшись по твоему эксцентричному следу к шаттлу, мы обнаружили там животное-приманку, — сказал третий из них.

— Самку-приманку, — добавил четвертый.

— Интересно, — кивнул Кэбот.

Там где речь идет о мужчинах, лучшими приманками становятся женщины. Выражение «девка-приманка» известно во многих местах. Бывает, что таким рабыням разрешают надеть предметы одежды свободной женщины без того, чтобы быть убитой за это, когда используют ее в этой роли. Иногда их выставляют на мосты по вечерам при свете лун, чтобы, в тот момент, когда разбойничающий тарнсмэн заходит в атаку, тарнсмэн города мог напасть на него сверху и застать врасплох. В качестве примера другой распространенной хитрости можно привести такую: группа рабынь переодетых в девушек, развлекается спортивной игрой вне стен города, возможно со смехом перебрасываясь мячом, или беседуя друг с дружкой. Когда чужой тарнсмэн, решивший испытать удачу цепи, садится, чтобы поймать один из на вид уязвимых очаровательных трофеев, к его удивлению внезапно появляются многочисленные гвардейцы, доселе скрывавшиеся в норах, и окружают его. Свободных женщин, кстати, почти никогда не используют в такой роли. Если бы какая-то согласилась на такое, то она, скорее всего, очень скоро обнаружила себя раздетой и в своем ошейнике, то есть в ошейнике ее господина.

— Мы не стали ее есть, — сообщил пятый, — поскольку она была одета.

— Пока не стали, — добавил третий.

— А откуда вы знаете, что она была животным-приманкой? — полюбопытствовал Кэбот.

— А как еще она могла бы оказаться здесь? — спросил первый.

— И то верно, — кивнул Кэбот.

— А где ее охотничья партия? — спросил тот же кюр.

— Почему бы тебе не спросить у нее самой? — поинтересовался Кэбот.

— Похоже, Ты мало знаешь о нас, человек, — заметил он. — Такие существа, в лучшем случае, домашние животные. Они не умеют говорить.

— Понятно, — протянул Кэбот, поразившийся тому насколько быстро соображала блондинка.

Как быстро она поняла, что они охотились именно на Кэбота. Впрочем, она, конечно, как и он сам, прекрасно слышала визг слина. Принята за безъязыкое домашнее животное, она избегала допроса с пристрастием относительно его местонахождения. Кроме того, ее как не умеющую говорить, можно было не опасаться как опасную свидетельницу, которая могла бы сообщить о них. Точно так же, как нечего было бы бояться на Земле беспризорной собаки.

«Пожалуй, самую большую опасность для нее, — подумал Кэбот, — по-видимому, будут представлять выжившие члены предыдущей охотничьей партии, или кто-либо другой, кто мог узнать о том, что она, девушка-приманка, использовалась не кюрами, чтобы заманить людей, но людьми, чтобы завлечь в ловушку кюров». Конечно, Кэбот приложил все усилия, связывая ее и держа беспомощной около себя в теснине, чтобы дать ясно понять тот факт, что она не по своей воле предала своих хозяев. Безусловно, ее использовали против них, хотела она того или нет, но кюры не склонны проявлять доброжелательности, понимания или всепрощения. Раз ее использовали так один раз, разве она не может быть использована тем же способом в следующий раз? К тому же, кто сказал, что она не могла сотрудничать с людьми намеренно? Поскольку она не умела говорить, или точнее умела говорить плохо, это могло бы показаться более чем возможным. И, конечно, Арцесила знал, что она была, по крайней мере, до некоторой степени говорящей, так как он сам отправил ее на обучение к Гренделю.

— Мы думаем, на обратном пути снимем с нее одежду и съедим ее, — заявил третий из участвовавших в разговоре кюров.

Это замечание обеспокоило Кэбота, поскольку он как-то упустил из виду, что перед ним были кюры, для которых люди мало чем отличались от верров или табуков.

— А что если она убежала, — уточнил Кэбот.

— Нет, — отмахнулся первый из них. — Мы прислонили ее спиной к дереву и сковали ее руки наручниками сзади, а ключ повесили на шею.

— Так что мясо останется свежим, — опять вступил в разговор третий.

— Вообще-то она — домашнее животное, — напомнил Кэбот, — и ее хозяин не будет рад тому, что его собственность съели.

— Он не узнает.

— Это Лорд Арцесила-то не узнает? — усмехнулся Кэбот.

Кюры обменялись удивленными взглядами.

— Откуда Ты узнал об этом? — спросил первый.

— На нее не было его ошейника, — заметил второй.

— На ней не была вообще никакого ошейника, — добавил третий.

— Она может быть ничейным животным, которое использовали в качестве приманки, — предположил четвертый.

— Она могла украсть тунику, чтобы ее не съели, — сказал пятый.

— Иногда они готовы убить друг друга за тунику, — сказал первый.

— Я видел ее на его поводке, — сообщил Кэбот.

— Мы будем голодны после охоты, — предупредил третий кюр.

— Но я же здесь, — напомнил Кэбот. — Какое вам разница, кого их людей вам съесть?

— Ты достанешься слинам, — объяснил второй. — Они прошли большой путь. И они нашли свою добычу. Они захотят съесть ее.

Слины, действительно, нетерпеливо царапали земле и, задрав головы, жадно смотрели на него.

Слин — опасное животное, голодный слин опасен вдвойне, а тот, который ожидает вознаграждения за успешную охоту, и не будет вознагражден, опасен чрезвычайно. Такое животное может повернуться и броситься на того, кто держит его поводок. Когда слина используют в охоте на сбежавших рабынь, если планируется вернуть рабыню владельцу, а не убить, охотники обычно несут мясо с собой, чтобы наградить животное, как только добыча окажется в руках ловцов.

— Лорд Арцесила не обрадуется, если вы съедите девушку, — предупредил Кэбот, который, честно говоря, сам не был уверен в этом, в конце концов, что мешало Арцесила, самому рассмотреть возможность такого акта.

— Ему неоткуда будет узнать об этом, — заявил третий из группы кюров.

— Ну что, мы спускаем слинов? — поинтересовался тот из кюров, который стоял несколько впереди других, и кого Кэбот счел лидером их партии.

— Это скорее ваше решение, — пожал плечами Кэбот, — а не мое.

— Признаться, мы ожидали, что ты будешь бежать, пока сможешь, — сказал одни из кюров.

— Люди не всегда бегут, — ответил Кэбот.

— Похоже, Ты слишком глуп, чтобы сделать даже это, — заявил другой.

— А Ты побежал бы? — спросил его Кэбот.

— Нет, — ответил тот, — но я — кюр.

— А может, он — кюр? — предположил третий из группы охотников.

Быть кюром, это знаете ли, далеко не всегда означает простую принадлежность к определенному виду живых существ. Вопрос «Ты кюр?» может быть задам даже кюру, и в данном случае его значение выходит за рамки простой биологической классификации.

— Нет, — ответил Кэбот. — Я — человек.

Одни из кюров у подножия скалы злобно зарычал. Однако его переводчик выдал бесстрастную фразу:

— Ты — мясо.

— Ты думаешь, что та палка, которую Ты держишь — оружие? — явно издевательски спросил их вожак.

— Подари мне свое копье, если хочешь, чтобы я был вооружен лучше, — предложил Кэбот.

— Ты даже не сможешь метнуть его, — заявил кюр.

— Тогда мне придется суметь обойтись своей палкой, — развел руками Кэбот.

— Он храбр, — донеслось из одного из переводчиков.

— Ты должен понимать, — вдруг сказал кюр, выглядевший самым крупным среди них, и до сего момента молчавший, — это не имеет отношения конкретно к тебе.

— Ничего личного, — поддержал его другой.

— Понимаю, — усмехнулся Кэбот. — У вас поручение от Лорда Пирра, бросившего вызов Агамемнону.

— Спускайте слинов, — скомандовал тот, который, как казалось Тэрлу, был их лидером.

Слины, несомненно, узнали эту команду, произнесенную на кюрском, а не по-гореански, на который были выставлены переводчики. В любом случае они реагировали немедленно, даже прежде, чем Кэбот услышал голос из переводчика. Они задрожали и еще яростней принялись рвать когтями землю, дернулись было вперед, но были удержаны. Потом они снова рванулись вперед, нетерпеливо шипя, натянув поводки так, что их уже с трудом смогли удержать даже кюры, как и не смогли отстегнуть карабины. Оба зверя смотрели вверх, на Кэбота, в их глазах светилась нетерпеливая жажда крови. Наконец предохранительные защелки, а затем и карабины сработали, четыре щелчка, и два слина буквально выстрелили вперед. Их когти бешено заскрежетали по короткому крутому склону.

Не пробежав и половины пути, один из слинов оступился, опрокинулся на спину и, дико извиваясь в воздухе, с недовольным визгом упал на землю у подножия откоса. Зверь моментально вскочил на лапы, извернулся, готовый к новой попытке подъема. Тем временем другой слин был уже у ног Кэбота. Его зубы клацнули через мгновение после того, как Кэбот воткнул свое примитивное копье раскрытую пасть. Острие, прорвав левую щеку зверя, вышло наружу. Слин отшатнулся, оступился и откатился назад. Но тут же вскочил на все шесть лап, казалось, даже не почувствовав боли. Теперь в атаку бросилось первое животное, получившее доступ к тропе на склоне, и уже через пару мгновений было рядом с Кэботом на его узком уступе. Впрочем их соседство не продлилось долго, и слин, опрокинутый ударом окровавленной палки, снова скатился к подножию. Первый слин еще не успел подняться на ноги, как его, попытавшийся повторить свой бросок товарищ, получил удар острием палки в грудь, и покатился обратно. Новую атаку первого слина Кэбот отбил торцом своего примитивного оружия. Теперь уже оба слина остались у подножия тропы ведущей на уступ, занятый мужчиной. Они кружились, шипели, яростно хлестали себя по бокам хвостами, снова и снова бросали вверх злобные взгляды.

«А уступ оказался отличной оборонительной позицией», — мелькнула мысль у Кэбота.

Внезапно словно тьма вспыхнула слева от Кэбота. С острым, скоблящим, скребущим звуком большое копье пробороздило по каменной стене ограждавшей тропу наверх, и с треском переломилось на две части, врезавшись в скалу позади мужчины. Кэбот прянул в сторону, и второе копье, пролетев справа от него, ударилось в камень за его спиной, оставив в нем выбоину, словно на него обрушилась кувалда. Теперь уже одни из кюров поднимался на уступ по узкой тропе. Кэбот ткнул его своей заостренной палкой, но кюр схватил ее и потащил к себе. Мужчина, чтобы не быть сдернутым с уступа вынужден был выпустить свое оружие. И в тот же момент ему показалось, как будто его окружило веревочное облако, опустившееся на него откуда-то сверху. Он попытался отбросить это, бороться с ним, но оно ловко обернуло его три или четыре раза, сбило его с ног, запутав в своих тугих объятиях. Кэбот попытался окатиться в сторону, выпутаться, освободиться, но волосатая нога прижала сеть к камню, и Кэботу осталось только беспомощно цепляться пальцами в пряди, каждая их которых была почти в дюйм толщиной. Сеть была брошена рукой настоящего мастера своего дела. Кэбот даже почувствовал настоящую зависть и восхищение умением того, кто ее метнул. Судя по всему, предположил он, у этого охотника был большой опыт в охоте с сетью на людей. Конечно, это было сделано умело, и Кэбот сознавал свою полную беспомощность. В принципе, он и сам был весьма квалифицирован в использовании сетей, конечно, не настолько, как некоторые бойцы с арены, называемые рыбаками и мастерски использующие сеть и трезубец. Сам Кэбот не раз использовал сети в ситуациях захвата рабынь, или женщин, которых предстояло сделать рабынями. Конечно, когда город взят завоевателями, рабыням свойственно подчиниться чужим солдатам, вставая на колени, опустив голову и протягивая скрещенные запястья, чтобы их легче было связывать. Однако некоторые, особенно свободные женщины, которые переоделись в рабынь, опасаясь, что в неразберихе мародерства их могут убить, бросаются наутек. Иногда, даже домашние рабыни, рабыни башни, рабыни дворца и тому подобные, непривычные к более суровым разновидностям рабства, пытаются убежать в надежде на то, что смогут избежать цепей более обычных рабынь. В любом случае Кэбот не был невежественным в охоте с сетью на женщин. Некоторых особенно понравившихся, он оставлял для себя, других, распределял по своему усмотрению среди своих людей, а с остальных получал прибыль от их продажи.

А вот теперь и сам Кэбот запутался в сети, и не в легких шнурах нагруженной по углам рабской сети, которую он, возможно, разорвал бы пополам, поскольку она рассчитана быть неизбежной для женщины, но никак не для мужчины, а в прочной сети, сотканной из расчета на удержание ларла.

Между тем, на уступ, на котором лежат Кэбот, опутанный тяжелыми прядями ловчей сети, поднялся еще один кюр.

Этот второй кюр принес копье, которое вручил своему товарищу придерживавшему сеть. Тот, ухватив древко обеими руками приблизительно в четырех футах от наконечника, демонстративно поднял его высоко над головой, медленно поводил из стороны в сторону словно прицеливаясь в сердце человека, лежавшего перед ним и выглядывавшего сквозь ячею сети.