Кюр Гора

Глава 67 Переход Кэбота

Кэботу не хотелось сопровождать Лорда Гренделя во дворец и наблюдать, как он умирает как кюр, перед Лордом Арцесилой.

Лорд Агамемнона выставил требование, чтобы все энергетическое оружие повстанцев было разряжено, собрано и уничтожено. Ни одной единицы такого оружия не должно было остаться в лагере. Это было частью цены жизни лорда Арцесилы.

Кэботу было горько видеть, как его братья кюры разряжали и складывали свое оружие для последующего уничтожения. Он с горечью в сердце наблюдал за своими братьями кюрами, один за другим безоружными отходившими от своих укреплений, строившимся в колонны и шедшими к дворцу.

На сей раз у них не будет никакого скрытого оружия.

— Агамемнон победил, — безропотно сказал Лорд Грендель. — Я знал, что так и будет.

— Почему? — спросил Кэбот.

— Он — Одиннадцатый Лик Неназванного, Теократ Мира, — развел руками Лорд Грендель.

— Но Ты боролся против него, — напомнил Кэбот, — как и многие другие.

— Это должно было быть сделано, — вздохнул Грендель.

Кэбот, несмотря на то, что был воином, плакал, расставаясь со своим другом.

Люди, пути которых, разумеется, отличались от пути кюров, покинули лагерь, намереваясь скрываться, где могли. Главным образом они рассеивались по Миру, чтобы жить, как получится, пока на их след не нападут охотники со слинами.

Безусловно, многие теперь овладели луком, и могли доказать, что охота на них будет опасной игрой. Впрочем, такой риск только приветствовался бы многими охотниками кюрами. Такие нюансы усиливают удовольствие от игры. Они значительно добавляют интереса преследованию. Разумеется, теперь охотники, опасаясь птиц смерти, не пошли бы в леса под наложенными на самих себя ограничениями, к которым они привыкли в их лесном мире. На такую самонадеянность нечего было бы рассчитывать. Наверняка они прихватили бы с собой энергетическое оружие. С ним они могли прожечь в лесу просеку шириной в ярды одним единственным выстрелом. К тому же, они пошли бы на охоту в бронежилете, способном выдержать попадание стрелы на дальности прямого выстрела.

Такими способами, можно было бы снизить вовлеченные риски. В этом никто не увидел бы ничего достойного критики. А кто иначе захотел бы охотиться на дичь вооруженную большим луком?

Головы мужчин потом оказались бы на кюрских сбруях как охотничьи трофеи, чтобы быть позже должным образом обработанными и выставленными дома. Человеческим женщинам даже у кюров нашлось бы свое использование. Их могли вернуть, раздетыми и связанными, чтобы наиболее симпатичные могли снова, оказавшись в высоких ошейниках, служить домашними животными, чесальщицами, чистильщицами когтей, уборщицами пещер и так далее. Те, что попроще могли бы использоваться для очистки коллекторов, вывоза отходов и мусора, или, если повезет, быть приставленными к работам в загонах, чистить их, наполнять корыта едой и водой, надеясь, что их самих не пошлют в путешествие по рампе, поскольку они-то, в отличие от своих тупых массивных подопечных, будут знать куда ведет эта дорога.

Для людей все еще было чрезвычайно холодно. Земля была покрыта толстым слоем снега. Кэбот, подняв голову, мог видеть, что деревья, которые, с его места казались росшими кронами вниз, гнулись под массой облепившего их снега.

Кэбот пошел, не имея никакой особой цели, однако вскоре он обнаружил что ноги сами несут его к покинутому лесному лагерю Гренделя.

Где-то на пятый день после того как он оставил их оборонительные линии, Кэбот услышал странное, необъяснимое сообщение, переданное, как многие другие до него через всемирную акустическую систему, казалось, имевшую тысячи точек вещания, разбросанных по Миру. Сообщение озадачило Кэбота. Он не понимал его смысла. Ему казалось, что оно вообще не имело никакого смысла. От таких сообщений, он ожидал бы, скажем, предупреждений кюрам лоялистам, или даже субординантам остерегаться людей и отступников. Или это мог быть призыв к людям и продолжающим сопротивление кюрам, если таковые еще остались, выйти и сдаться, возможно, с обещанием сохранения им жизни. Или, что Кэботу казалось наиболее вероятным, это могло бы быть некое злорадное или сухое объявление о великой победе Агамемнона, возможно, с объявлением о празднестве или фестивале. Но это было совсем иное сообщение.

Сообщение, непонятное для Кэбота, было очень простым, повторенным три раза. Только три раза, но каждый раз более настойчиво, более требовательно.

— Принеси мне тело.

— Принеси мне тело!

— Принеси мне тело!!

Вскоре после этого Кэбот стал уделять меньше внимания своим следам, которые четко отпечатывались в снегу.

Как у воина, да и как любого человека обеспокоенного такими вопросами, у Кэбота имелось некоторое понимание того, насколько важно оставаться бдительным и необнаруженным, когда находишься на определенной территории. Следует двигаться с применением определенных хитростей, используя местность в свою пользу, следя за скрытностью, чувствовать окружающую среду, ловя мельчайшие нюансы. Важным может оказаться любой чуть слышный звук, еле уловимый запах. Точно так же, по мере возможности, следует избегать ломать ветки, срывать листья с кустов, смещать камни и многое другое. Перевернутый камень, например, может держать сырость не меньше ана, что опытному следопыту позволит вычислить примерное время его смещения. Края следа, их четкость или ее отсутствие также может много чего рассказать. Крохотные следы ночного насекомого, проползшего по следу, могут стать хронометром прохода.

В пути полезно использовать незащищенные от ветра скалы, на которых не задерживается снег, но таких на его дороге встречалось немного, разве что около туннеля маток. Также, часто используют русла рек, поскольку даже слин не может учуять запах в текущей воде, вынужденный пойти вдоль берега. Однако небольшие ручьи, которые в иное время, возможно, обеспечили бы сокрытие следа, теперь были бесполезны. Если лед был достаточно толст, то водоем, спрятан под снегом, был относительно безопасным, но если поток двигался подо льдом, пусть и медленно, то лед мог оказаться слишком тонким, и мог проломиться под весом мужчины. Следовало избегать таких природных ловушек. Погрузиться в ледяную воду на морозе, без быстрого доступа к теплу, без костра, без полотенец и сменного белья, было равнозначно смерти от гипотермии в течении ана.

Но как было указано, вскоре после странного сообщения, разнесшегося по Миру, Кэбота перестала волновать очевидная заметность его следа, который до настоящего времени столь очевидно тянулся за ним по снегу.

Дело в том, что он почти ан пробирался через сугробы, глубина которых доходила ему до бедер. Однако вскоре после непонятного сообщения снег начал быстро опадать, сереть и таять. Местами, сквозь ледяную корку, Кэбот мог видеть воду, пузыри в ней и крошечные ручейки, струившиеся под уклон.

Он остановился и откинул за спину капюшон. Его встревожил и заставил присесть звук треснувшего льда, но это были всего лишь сосульки упавшие с ветки.

Он перешел на более возвышенное место, решив снять и отжать обмотки, которыми были обернуты его ноги. Ткань теперь была темной, насквозь промокшей после ходьбы по быстро тающему снегу.

Кэбот увидел, как от его ног побежала струйка, пробивающая себе дорогу через влажные прошлогодние листья.

Также мужчина услышал негромкое журчание движущейся воды. В нескольких ярдах от него протекал небольшой, медленный ручей, проложивший себе русло как раз в том направлении, которого придерживался Кэбот. Мутный поток, крутя и покачивая, нес старые ветки, опавшую листву и обломки льда.

Тэрл скинул плащ.

В Мире происходили значительные изменения. Похоже, зима закончилась, уступив место влажной, ароматной весне.

В проталине, быстро расползавшейся вокруг его ног, он видел влажные, опавшие листья. Тут и там на месте сугробов появлялись лужи, в которых отражались ветки деревьев. Местами, земля, напитавшаяся талой водой, превратилась в жирную грязь, каковой ей предстояло быть еще, по крайней мере, какое-то время.

Когда Тэрл возобновил движение, он всячески, насколько это было возможно, старался избегать таких участков.

В течение многих дней он не решался натягивать лук из страха, что тот мог переломиться на морозе, но теперь, полагал, что уже скоро, возможно к полудню, сделать это можно будет без опаски. Он встряхнул стрелы в колчане, и удовлетворенно улыбнулся, услышав, как хорошо они двигались. Они были свободны и готовы. Оперение пока было влажным, но уже не жестким и холодным на ощупь. Тетивы он держал повязанными на теле, сохраняя их в тепле.

Кэбот встряхнулся, словно стряхивая с себя остатки холода. Примерно так мог бы встряхнуться слин, чтобы избавиться от снега или воды.

Свет, не отличимый от солнечного, сиял в пределах Мира. Лес наполнился веселым перестуком капели. Ветви деревьев активно избавлялись от укрывавшего их снежного одеяла.

Кэбот с наслаждением потянулся и подвигал руками и пальцами, не без удовлетворения отмечая, что к ним вернулась их прежняя гибкость и чувствительность. Его ноги больше не ломило от холода, на них больше не было трещавшей при ходьбе, замороженной ткани.

Кэбот на ходу размышлял о необычных изменениях в погоде.

Разумеется, таким изменениям могло бы быть много объяснений. Но они, однозначно, не были полностью метеорологическими, поскольку это был Стальной Мир, в котором погода и климат, засухи и штормы, свет и тьма, жара и холод или, скорее, исходные условия для этого, которые могли бы затем произвести естественные последствия, можно было планировать и устанавливать, как и их частоту и продолжительность.

В неестественной зиме, как рискнул предположить Кэбот, отпала необходимость или, возможно, лучше сказать, полезность, в связи с победой Агамемнона. Климатическое оружие, показавшее себя необыкновенно эффективным и страшным, с его разрушительным воздействием на человеческих союзников повстанцев, и даже серьезно осложнившее жизнь самим кюрам, теперь можно было спрятать в арсенал. Государству больше ничто не угрожает, порядок восстановлен, все вернулось на круги своя, Мир можно возвращать к его нормальному циклу.

Единственное, чего не понимал Кэбот, было странное сообщение, повторенное три раза, причем каждый раз более настойчиво, более требовательно, переданное на весь Мир: «Принеси мне тело».

Два дня спустя, Кэбот, наконец, добрался до покинутого лагеря Лорда Гренделя, расположенного в одном из удаленных уголков, одного из самых далеких лесов Мира. Именно отсюда, когда-то давно они начали свое победное шествие, закончившееся катастрофой.

Частокол стоял на прежнем месте, ворота были открыты. Хижины остались практическими такими, какими они были на момент оставления лагеря, если не считать эффектов погоды. Снег стаял, и Кэбот видел пепел на местах разведения костров. Кое-где валялись выброшенные за ненадобностью сосуды и одна опрокинутая, помятая, металлическая кастрюля. В одном месте он нашел палку, частично проструганную, но еще не просверленную, заготовку выпрямителя стрел. Небольшой, открытый со всех сторон навес, под котором сидела прикованная цепями Леди Бина, остался как был. Даже колья, которым крепились цепи и пояс по-прежнему торчали из земли, разве что самих цепей не было.

«Странное место для человека, чтобы закончить жизнь в Стальном Мире, — подумал Кэбот. — А с другой стороны, оно ничем не хуже любого другого».

Возможно, для этой цели он предпочел бы равнину на Горе, поросшую высокой зеленой травой, волнующейся на ветру, прилетающем утром с востока, или скалы в алых горах величественного Волтая, или ют «Дорны» или «Тесефоны», и рулевое весло в руках, и чтобы скрипел косой парус галеры на головой.

Тэрлу вдруг вспомнился безумный судостроитель Терсит, мечтавший о корабле, настоль крепком и мощном, что позволил бы увидеть то, что лежит на противоположном берегу Тассы, до которого до сих пор не смог дойти, ни один моряк. Впрочем, какой моряк, знакомый только с первым знанием, посмел бы направить форштевень своего корабля туда, где море обрушивается вниз с утеса ограждающего мир?

Кэбот размышлял о Лорде Пирре, убитом на арене, Лорде Арцесиле, работорговце Пейсистрате, о своем добром друге Гренделе. Он вспоминал дикарей из Лесного Мира и людей Пейсистрата из Цилиндра Удовольствий, гладиаторов, настоящих убийц, выведенных для игр на арене, и тяжелых толстяков выведенных ради глупости и мяса. Он с горечью думал о прежней красоте Леди Бины, теперь ставшей изломанной, изорванной, ужасной и бесформенной. Казалось, только Лорд Грендель теперь мог смотреть на нее без содрогания. Порой он, словно ребенка, прижимал к себе руками и что-то шептал ей, пытаясь успокоить.

Кэбот резко обернулся.

В ворота проскользнул зверь. Крупный зверь. Он тащил что-то в зубах. И он не принимал никаких мер, чтобы скрыть свой присутствие. Ясно, что он не охотился.

— Хо! — воскликнул Кэбот. — Тал, приветствую тебя, дружище.

Мужчина шагнул навстречу, чтобы поздороваться с большим, гибким существом. Он не стал закрывать ворота позади него, поскольку такие животные могут стать беспокойными и даже опасными, если почувствуют себя окруженными.

Кэбот опустился на колени и принялся трепать и гладить зверя по большой, треугольной, похожей на гадючью, мохнатой голове. В самом широком месте она превышала восемнадцать дюймов. Тэрл прижал ее к своей груди.

— Ты, оказывается, продолжал охранять лагерь, — заметил Кэбот, — даже, несмотря на то, что здесь было пусто. Возможно, Ты защищал его, терпеливо ожидая, нашего возвращения, спрашивая себя, что с нами случилось. А вернулся-то только я.

Из груди зверя донесся тихий рокот. Этот звук, редко слышимый человеком, был рожден не в гортани животного.

— Я тоже рад тебя видеть дружище, — прошептал Кэбот. — Вижу, что Ты принес мне подарок. Ты вырыл кусок тарска, когда-то прикопанный, чтобы разделить его о мной. Боюсь, что не смогу его есть, но я ценю твое намерение.

Кэбот, из любопытства, стер с пованивавшего мяса налипшую землю и листья, и лизнул его. Спустя какое-то время в таком гниющем мясе, образуются трупные алкалоиды, вещества страшно ядовитые. Животные, которые, возможно, в давние времена сочли вкус таких веществ приемлемым, потеряли возможность к размножению и оказались не в состоянии передавать свои гены следующим поколениям. С другой стороны, те животные, которые, сочли этот вкус неприятным, скажем, люди, выжили. Нет ничего необъяснимого или случайного в том, что продукты, которыми питаются животные, для них приятны на вкус, а те, чей вкус для них отвратителен, они просто не будут есть. К вкусам, возможно, первоначально случайно распространявшимся среди населения, относились с некоторым безразличием, но последствия этих вкусов могли иметь значительный вес на весах жизни и смерти. Шлейф страдания и смерти в одном случае, и здоровья и жизни в другом, укоренился во многом, что, могло бы показаться, вопросом тысяч совпадений, но отнюдь не являлось, ни совпадением, ни необъяснимо случайностью, не больше чем подобная ятагану острота клыков ларла, или непредсказуемость и быстрота прыжков табука. Не является ли каждый из них по-своему художником и творцом другого? Не делает ли каждый из них, другого лучше и по-своему красивее? Не в этом ли суть темных игр Неназванного.

Мясо еще не горчило, следовательно, Кэбот предположил что оно вполне съедобно, если не сказать приемлемо. Ему было еще далеко до образования трупных алкалоидов после чего им побрезгуют даже презираемые джарды. Кэбот сделал вид, что откусил немного от куска мяса и Рамар, гигантский слин арены, прихрамывавший на левую заднюю лапу, с удовольствием вцепился в мясо зубами и начал рвать его придерживая передними лапами. Рокот продолжал доноситься из груди животного, поскольку, как было отмечено, этот звук рождался без участия его гортани или горла.

— Я тоже соскучился по мясу, дружище, — вздохнул Кэбот. — с тех пор как кончились припасы, что я позаимствовал в военном лагере, приходилось довольствоваться немногим, ягодами, что нашел около туннеля маток, да корнями, выкопанными из-под снега по пути. Так что, наверное по утру мы с тобой отправимся на охоту. Думаю, что Ты и сам этого хочешь. Мы сможем даже развести огонь. Готов поспорить, что тебе никогда не давали приготовленного мяса. Интересно, понравится оно тебе или нет?

Рамар продолжал рвать мясо, довольно урча при этом.