Чарованная щепка 2

Глава 44. Мосты смыкаются

В Итирсисе: 9 сентября, суббота

Дом царевича угомонился лишь к рассвету. Флавий не мог прийти в себя, Леонора всерьез подумывала об обмороке (жизнь давно не позволяла исполнения подобного канона), оба то пытались говорить с дочерью, то сердились на себя за недогляд и принимались охать.

Арис мало бормотала оправданий — казнилась пуще всех, но, раз обняв с рыданием родителей, тихонько отошла обратно к Себастьяну и всем их справедливым причитаниям внимала, пряча нос на плече жениха. Потертости его камзола не только не коробили девицу, но даже стали от ее усилий шире.

Сам Себастьян по большей части слушал, драмы не ломал, от сбившейся с пути овечки не отрекся, чем заработал право оставаться до утра. Когда родители отбыли потребить целебные для нервов зелья, он усадил невесту на софу и продолжал смотреть в припухшие любимые черты.

Дивился, но винить ее не смог. Разглядывал то брови, то ресницы, довольный, что живая магия, еще столь зыбкая в его руках, тогда, в ночи сыграла точно — с какою внешней легкостью он чарами поднял ее в седло! Одно свербило на душе теперь, когда ее лицо так близко и спокойно: возвышенная Арис, на которую иной раз было боязно дышать, наверняка услышала, как он ругался с тем тассирцем! Какие мерзости он в это время нес, как низко лгал, как безобразно кричал! Запомнит ли она его таким? Разочаруется в своем достойном рыцаре?

Глаза невесты тяжелели от подкравшегося сна, но иногда вдруг поднимались, проверяя — тут ли?

И разочарования в них не было ни грамма.

Первым визитером в ту субботу стало солнце. Добравшись до окна гостиной, оно застало Арис клубком уснувшей на софе, прямо в дорожном платье со следами трав. Себастьян нашел пристанище рядом, на паркете при ее коленях, и безмятежно дремал, припав ухом к локтю на софе.

Вторым в приличное для посещений время заявился Юлий.

Голоса в приемной разбудили Арис и против ее воли донесли все обороты деликатного кузена. Сев на софе, она невольно слушала, как Флавий благодарил за одолженную кобылу, послал людей седлать, а Юлий в ожидании позволил себе бросить:

— Леди Арис действительно готова была ехать узницей в Тассир?

Его нечаянная посвященность в эту деликатную историю давала право задавать вопросы, но лучше бы он оставлял их при себе. Отец премудрой барышни заметил что-то тихо, чтобы бедняжка не слыхала из гостинной, но капитан в ответ звенел как на плацу:

— Невероятная наивность! Его величество лучше пока не фраппировать подобным эпизодом.

Арис прикусила губу, хотя слезы, кажется, закончились еще на половине ночи. Себастьян поднял сонную голову и тотчас понимающе накрыл ее ладонь.

— Однако, — продолжал в приемной Юлий, — что «высочество» — это долг, а не подарок, она поняла куда раньше многих своих безупречных кузин. Не каждый маг в моем отряде отважился бы на подобное. Надо сказать, я впечатлен.

Себастьян улыбнулся невольно, когда бровки барышни поднялись вверх. Он-то был ничуть не удивлен — для него добродетель невесты не стала открытием.

— Вы недооценили мою Арис, — в голосе Флавия из-за дверей тоже расслышалось довольство, хотя он попытался несколько прикрыть его укором. — Меж тем она своим талантом сбережет немало жизней!

— Отцовская вера целительна, — согласился Юлий, но царевич почти его перебил, сердясь уже заметно:

— Она не хвалится в салонах, но искусно чарует защитный доспех! Ее туника уже спасла от гибели одного из агентов Диего!

На сем пассаже изумился даже Себастьян, Арис же вовсе вытянула личико. Если бы батюшка имел догадливость чуть раньше сообщить ей это — быть может, и в полезные заложницы бы не рвалась!

Юлий тоже отвечал с задержкою, по-видимому, осмысляя поворот.

— В Арис таится стрежень истинной Терини. Остальное она доберет.

— То-то же, — смилостивился Флавий. — Вы как будто менее других должны бы измерять людей не навыками вальса, а ходите у светских дам на поводу.

— Не гневитесь на мой сарказм, дядюшка! Помните, что у меня разбито сердце? Я разуверен в женщинах и в счастии земном.

По тону Юлия можно было вывести, что осколки его сердца получились не слишком мелкими и оно вполне подлежит починке по истечении положенного траура.

— А историю с чарованной защитой расскажите мне поподробнее, — добавил он. — В паре салонов, пожалуй, успею посеять ее до отъезда.

Третьим в двери усадьбы царевича через час постучался рассыльный.

Красно-золотой конверт заставил Флавия брезгливо вздрогнуть. Тассирский дипломат провел такую комбинацию, что прямо наказать его нельзя — огласка лишь подточит репутацию «царевны», а вовсе не украсит ее подвигом монарший дом. Провал, однако, ставил и посла в такое положение, где осторожность будет безопаснее всего.

Письмо Селима было сложено с присущей змею верткостью:

«Если будущая леди Арис Карнелис еще найдет желание к земле, где ее отец провел свои лучшие годы — Тассир всегда счастлив принять ее вместе с супругом, кто ловкий не только в магии.»

К посланию прилагался и девичий скарб: сундучок вещей и рукодельная корзинка, куда был с большою любезностью приложен даже тот клубок, что бросил Себастьян, садясь на Вихря.

Как на деле пережил доклад о потере «рабыни» двенадцатый принц — в полной мере знала лишь глиняная тренировочная «балда», крошеная точеным ятаганом.

Еще с вечера, решив не покидать невесту, радетельный Себастьян обрел иного рода трудности — его сестра останется одна в не слишком защищенном доме. Даже отправить ей гонца стало внезапною проблемой, ибо нечего Виоле в это время отпирать чужим. Пришлось набросать пару строк для ее жениха — этот может отворять кому угодно, а в прибыли еще и сам останется.

Так, в сущности, и обернулось: просьбу «приглядеть» сметливый Дарий трактовал к своей нежданной выгоде и, достучавшись до окна, озадачил Виолу вестями, после чего добил коварно:

— Вы уже видели развод мостов Итирсиса?

Виола целую секунду изображала негодование — как бы, интересно, приличной барышне случилось наблюдать это ночное представление? За сим она подпрыгнула:

— А можно?!

Дарий разрешил.

О, дивный ночной Итирсис! Что бы ни творилось в глухих переулках — сердце его сияло окнами неугомонных бальных зал, звенело музыкой усадеб, благоухало главною рекой! Последняя, впрочем, пахла не совсем как фимиам, но это не имело для Виолы недостатка: если любишь город — любишь весь!

Барышня была в столицу совершенно влюблена. Дарий вел ее под руку и зыркал по сторонам, одним разворотом плеч пресекая шальные помыслы лихого люда или расхрабрившихся пьянчуг — пусть его лебедь так и плывет рядом с ним, беспечная, замечающая вокруг себя только гуляющие пары и заново открытые черты ночной архитектуры. Гильдии, что побогаче, сияли от порога и до шпилей, отдельно освещались величавые мосты.

Эти ладони, сложенные над рекой, от века похвалялись безупречным видом под неусыпным оком Морского приказа. Фонари на их перилах и в боках горели ровно, артефакты для подъема створ всегда были исправны и заряжены. Не откроется мост — не пройдут каравеллы, несущие Ладии торг и богатство.

Глядеть, как отделяются две половинки Виноградного моста — самого широкого, черного, в позолоченных кистях — давно стало неукоснительной традицией для всякой пары, и уж Виола, склонная тянуться ко всему, не пропустила бы такой забавы. Она просилась даже стать на край в момент подъема, но Дарий указал ей на ночную стражу позади. Он обещал, что за попрание порядка ее тут же арестуют, он бросится невесте на защиту и тоже угодит в тюрьму — тогда некому будет закончить прожект «Резонатор». Виола признала, что это очень сильный аргумент, и согласилась наблюдать представление с берега.

Боясь, чтобы лебедушка не перевесилась поверх перил и тут, Дарий пригласил ее занять скамью с наилучшим обзором. Секундою раньше он взглядом прогнал с нее уже прилегшего хмельного мещанина — небось, проигрался где-то, домой не спешит — но этих деталей Виола в своем идеальном Итирсисе ведать не ведала.

— Матушка писала из Улиток, — сообщила вдруг она, не отводя сосредоточенного взора от моста (вот-вот начнется!). — Ужасно недовольна вами.

Дарий как раз подумывал, что нынче можно и немножко приобнять невесту — поди, замерзнет в шали! — но этого ее пассажа он не ждал.

— Как это — недовольна? — моргнул он. — Справней меня в Итирсисе разве что брат, и тот уже женился!

Барышня продолжила глядеть вперед, на дариево самохвальство не ведя и бровью, только серьезно поправила сползшую шаль.

— Брату вашему, равно и батюшке — тоже от нее укор посылается. — обрадовала она чинно. — Тотчас по прибытию матушка отправилась на земли, где вы намерены построить мельницу. И что она нашла? Дремучий лес и сухостой вдоль берега! А ваш приказчик не выказывает к подготовке никакого рвения!

Дарий расплылся самою довольною улыбкой. Как ни журила леди Анна свою дочь — да видно, из одного теста обе леплены.

— Ах вот где мы перед ней провинились!

— Она пеняет вам ужасный выбор исполнителя, — кивнула барышня, и сквозь ее серьезный тон рвалась таимая хитринка. — Имейте ввиду — матушка уже его подвинула, собрала мужиков и велела заняться расчисткой. Обещала, что глаз теперь с вашего наместника не спустит — сразу видно, человек сторонний, к делу без души подходит.

— Стало быть, Анна Гаспаровна нашла себе занятие по сердцу? — от собственного сердца тоже отлегло.

— Она и вам теперь не даст покоя! — рассмеялась Виола, наконец, повернувшись на молодца.

— Не для покоя трудимся, — подмигнул богатырь. — Кланяйтесь ей с нашим нашим покаянием! За мельницу отныне я спокоен.

Позади их подбодрила новая мелодия — шарманщик подобрался ближе, зная за удачливыми молодцами щедрость и размах. Дарий в самом деле бросил ему медную луну — пускай момент запомнится Виоле краше! Та снова уставила очи на мост, но даже под ее мысленным приказом он все не хотел двигаться, тогда девица тотчас же обнаружила другое:

— Холодно, Дарий Дариевич!

Вот кокетка! Молодец принялся понятливо распахивать кафтан и потянул уже за спину руку. Вольность, конечно, но развод мостов считался до того поэтичной минутой, что под ее шармом обрученным дозволительно немножечко забыться и на улице.

— Кто в столице отвечает за скамьи? — продолжила девица.

— Скамьи? — опять остановился он.

Невестино очарование моментом направилось куда-то не в те дали.

— Они же деревянные! — втолковала барышня. — «Щепка» вмиг организует им отличный подогрев! Надо только отыскать надзорщика. Я нынче знаю, как с этим подходить к чиновным людям!

Взгляд опытной распорядительницы опять утвердился на женихе, точно всерьез немедля требуя с него имен и адресов.

— Скорее бы свадьба, — ответил Дарий невпопад.

Мост скрипнул и пришел в движение под выдох позабывшей все Виолы. Рука молодца тихонько прилегла на ее талию.

Сердце иного героя тоже заходилось.

В целом, трепет не был присущ Алессану Алвини, но перед этими дверьми он замер точно нерешительный юнец. Даже ладони мешались, как будто чужие, а уж о предательской пряди на лбу лучше вовсе не думать!

Предмет его волнения всего в пяти шагах. Минута — и он будет вознагражден за все переломы той ночи. Один снисходительный взгляд — и он вновь готов терпеть потерю магии в браслетах. Если дозволится коснуться и руки…

Дверь отворилась, и юноша кратко вдохнул.

— Его величество ждет, — пригласил секретарь.

— Идем, — Диего пришлось тронуть сына за рукав и скрыть столь редкую улыбку.

Малахитово-янтарный кабинет, знаменитая резиденция для встреч с государем, в иной раз потрясла бы юношу, но нынче он был слишком захвачен самим владельцем. В этой лихорадке Алессана перемешалось все: от осознания, что сам так рано дослужился камерного делового представления, до генетического преклонения пред высочайшим сюзереном на земле.

Император Максимилиан, по обычаю в строгом и темном, кивнул приветливо, но взглядом обежал пронзающим насквозь.

Да, молодой Алвини был под стать отцу. От этого желания допрыгнуть до Диего, порой, чрезмерно увлекался своим внешним впечатлением и, как докладывали, болезненно воспринимал пренебрежение к себе. Однако, страх перед тенями на своем сияющем обличии минует: наворотит ошибок, как положено, пооботрется в армии, тогда из этого горнила выйдет не золотая чаша, но надежный клинок — лояльный и достойный оставаться рядом с троном, как все Алвини издревле.

Однако, он уже имел и собственную хватку.

Его величество выслушивал доклад старшего Алвини о валицианском деле: прежде всего ловцы закрыли вражеский печатный цех, затем, с участием бойкого юноши и двоих типично ладийских молодых сорвиголов — добрались до зачинщиков. Отсюда следствие уже вышло на четыре кузницы субаэратных лун, разбросанные по стране для пущей конспирации. Им тоже осталось недолго.

Диего не слишком восхвалял подвиг наследника, тот соблюдал вид самого смиренного слуги с убогими заслугами, хотя его лицо царапинами восклицало об обратном. Максимилиан уголком губ оценил этот ход — небось, еще надеется, что по щекам останутся и шрамы.

Впрочем, первая взволнованность юнца с каждой минутой становилась тише, он то и дело поднимал глаза, коротко и цепко глядя то на кабинет, то на секретаря, то на само величество — все брал в заметки, все слагал на память. Максимилиан дослушал старшего Алвини и почти внезапно обернулся к младшему, попробовав застать его врасплох.

— Вы не первый раз послужили империи, Алессан Диегович. Я не забыл, что при тассирском дереве без вас не обошлось. Вы явились в ожидании награды?

Алессан вскинулся без малейшей запинки.

— Высшая награда для меня…

— Да, да, да, — скучно перебил император. — Верю, но избавьте. Что попросите, пока я предлагаю?

Любопытно, посмеет — или драматично отречется всякого поощрения? И какой дар придет в шальную голову юнца, не имеющего нужды ни в деньгах, ни в титуле, ни в связях?

Несколько секунд герой молчал. Диего не пытался подавать ему сигналов — глупостью сын не ославит, а эксперимент его величество им предложил весьма занятный.

— Я осмелюсь покуситься на несколько минут времени вашего величества, — сказал, наконец, Алессан.

— Когда и где я буду должен вам их подарить? — приподнял брови император с любопытством.

Учтивая улыбка крепла на лице героя.

— Я нынче впервые услышал о том, как пропала пластина. Цеховые отдали ее, поверив, что сигнал о сбое на двери уже отправлен чародею из поддержки.

Вдохнув еще раз, чуть смелее, Алессан продолжил пояснять:

— Ваше величество, этой аферы можно было избежать, если бы простолюдины хоть немного понимали магию. Сейчас даже имеющие слух по большей части остаются катастрофически неграмотны по чародейской части.

Определенно, юному Алвини удалось остаться мало предсказуемым не только для правителя, но даже для отца. Тот слушал с одобрением, пока Максимилиан аккуратно уточнил:

— Вы предлагаете их обучать?

Алессан, нежданно улучивший миг для действий, почти совсем забыл первоначальный страх.

— Моя невеста, Лея Астер, одаренная наследница магистра Сальвадора, уже давно пытается начать просветительскую деятельность среди народа, — расписывал он совсем привычным светским тоном. — Однако, она встретила на этом пути препятствия юридического характера. Из-за формального запрета ее начинание, благое для Ладии, так и остается мечтою.

— Что вы хотите от меня, дерзкий юноша? — улыбнулся Максимилиан.

— В Просветительском приказе хранится ее прожект школы бытовых чар для девочек неблагородного сословия. Прошу вас, рассмотрите его непредвзято и дайте ему ход, если найдете в нем своевременность и пользу.

Славно выкрутился молодой герой! Будто просит, исполняя волю государя — да не за себя! Не показал, что в чем-либо нуждается, но ловко подчеркнул размах прожектов будущей супруги. Если Максимилиан будет искать надежных исполнителей — Алвини должны первыми приходить на ум не только ему самому, но и всем его царственным преемникам.

— Я запомню, Алессан Диегович, — кивнул с понятливой смешинкою монарх. — И вас, и вашу дивную невесту.

В настроении благодушном и щедром, его величество вдруг изумил героя новым подарком — протянул ему жесткую руку.

Чуть позабытый трепет вновь пробрал Алессана до пят. Однако, пожимая высочайшую ладонь, внутри он ликовал по-лисьи: для будущей Леи Алвини он исхитрился раздобыть не только превосходного коня!

Часом позже, когда столицею еще владело утро, но уже не слишком раннее для должного аншлага зрителей, Алессан отправил в дом невесты колоритное письмо:

«Смиренно жду Вас на Виноградном мосту, моя нареченная!

А.А.

P.S. Честное слово, я простою там до заката, даже если Вы решите посмеяться над мною и не приходить.

P. P. S. Если же Вы снизойдете — изберите платье, годное для верховой езды.»

Само собою, Лея снизошла — даже чуть не упала с крыльца, снисходя в этот момент особенно поспешно.

Вынырнув из переулка на Виноградную набережную, магичка собрала все свое природное терпение и волю. Грациозно и неспешно проплыла она вдоль нескольких домов и лавок, ничем не выражая, что ее ждет волнующий и романтичный эпизод. Лис часто демонстрировал на публике уверенность в союзе, но подлинного чувства заподозрить никому не позволял. После явления с браслетом поперек всех слухов Лея Астер заслужила свой мимолетный женский триумф!

Судьба привела сюда не только случайную светскую публику — на правом берегу под руку с женихом стояла Арис, которой матушка настойчиво рекомендовала променад. На левом до сих пор не могла разлучиться иная пара — Виола и Дарий уже составили подробный план внедрения в Итирсисе невероятных греющих скамеек.

Лея грациозно продвигалась мимо них, Алессан приближался к мосту по иной стороне, близ кузины. Разумеется, франт на блистательном черном коне еще меньше спешил.

Прямой, но несколько вальяжный, он качался в седле под мерный стук и невозможно приятные взгляды свидетелей по обеим сторонам реки и от лодок. Юный Алвини — на Вихре, которого насмешливый посол ни за какие деньги не желал продать! Им было чему подивиться и о чем шептать между собой.

— Алессан, вы намерены здесь гарцевать, пока опять не разведут мосты? — Себастьян так подхватил сценичность, что его было слышно и на левом берегу.

— Помилосердствуйте! — с укором обернулась Арис к жениху, тоже весьма выразительно. — Кузену и так непросто: сидеть верхом, но пребывать притом в тени коня.

Виола глянула на Арис через реку в полном восхищении — если та бросит слишком уж благоговеть перед Себастьяном и разрешат себе долю здоровой иронии, это определенно пойдет их будущей семье на пользу. В отношениях с сестрой, по крайней мере, древеснику это отлично помогало.

Алессан лишь глянул свысока на острословов, ничуть не задетый, но и не пожелавший перебить себе настрой. Со ликом победителя он добрался до моста, театрально соскочил и дальше повел Вихря под уздцы.

Лея (умничка!) рассчитала свой шаг таким образом, что они сошлись ровно по центру, над солнечной рябью Итирсы. Юноша склонился к ее кисти, замечая с удовольствием браслет.

— Лея, сердце мое! Явив свое согласие, вы озарили мою жизнь! — торжественно уведомил две улицы и десять переулков. — Пусть и мой скромный дар будет вам сколько-то в радость. Этого тассирского коня прозвали Вихрем. Прежний хозяин твердил, что лучше скакуна не сыщешь, он даже не хотел расстаться с ним — но, как вы знаете, мне трудно отказать.

Алессан хотел изобразить улыбку номер три, но вздрогнул и осекся. С некоторых пор он обнаружил, что больше не может ее источать: едва она коснется губ — во рту возникает привкус чужого платка, а голова начинает гудеть, как в тот вечер. Кажется, славные годы этого козыря для юноши остались в прошлом.

Улыбнувшись вместо этого попроще, он сцепил замок из рук и подсадил в седло невесту.

— Это славный скакун, — благосклонно кивнула она, смотрясь чарующей мечтой любого менестреля. — Надеюсь, вас не слишком затруднила моя прихоть?

Алессан оглянулся, встречая скрытую улыбку глаз древесника, и уверенно тряхнул геройской головой:

— Пустяки, моя нареченная. Исполняя ваш каприз, я даже оказался в нужном месте в правильное время. Извольте и дальше отдавать мне поручения — вашей интуиции я нынче верю больше чем своей.

Зрители восторгались, млели и завидовали — каждый согласно полу, возрасту и положению. Однако, сцена была хороша, это не мог не отмечать любой, будь он советник или продавец газет. В этой сгущающейся утренней толпе нашелся тот, кто по долгу ремесла решил дополнить совершенство эпизода. Утерев слезу, всегда готовую блестеть в глазах рожденного артистом, старый шарманщик сделал шаг к мосту и завертел быстрее ручку инструмента.

Над Итирсисом с его тремя особенно счастливыми сегодня парами взлетел бесхитростный мотив расхожей песенки, которую простолюдины возвышенно именовали «городским романсом», а иные спорили и полагали не менее, чем народным гимном столицы. Шарманщик запел, голоса горожан подхватили:

Когда зовет стремление,

Не ждите темноты —

Ведь ночью над Итирсисом

Расходятся мосты.

Стоит он, перерезанный

Рекой напополам.

"Не встречено!", "Не сказано!" —

Рыдают здесь и там.

Слезами нерешительных,

Виною гордецов

Горюет город каменный,

Закрыв свое лицо.

Но тех, кто образумится,

Молитвы не пусты:

С рассветом над Итирсисом

Смыкаются мосты.