Чарованная щепка 2

Глава 13. Этюд царевича Флавия

В Итирсисе: 4 августа, пятница

На клавесин в гостиной уже пал розовый рассветный луч, когда царевич сумел, наконец, взять себя в руки после вчерашней пытки учтивостью на яхте.

О том, чтобы забыть мучения и спать — не шло и речи. Сначала дремоту гнал кипучий гнев, а после Флавий нарочно кочевал по дому, боясь уснуть и в тягучем утреннем покое растерять решимость.

Новый день он встретил за двумя рядами клавиш и попыткою припомнить простой этюд. Перебудил всех слуг, довел себя до новой злости, но пальцы все время обгоняли мысль и ошибались. Что ж, ему скоро представится масса досужего времени, и он непременно разучит дуэт с леонориной скрипкой. Когда-то музыка давалась ему не хуже чар.

Царевич погасил ненужную магическую лампу и захлопнул горемычный клавесин — пора.

Намеренно голодный ради ясности ума, его высочество прибыл во дворец за полчаса до первых аудиенций.

Просторная приемная уже переполнилась и даже в ранний час казалась душной. Смиренники, которым не было назначено, зевали по стульям вдоль бело-золотистых стен — хорошо, если минута для них у императора сыщется хотя бы к обеду.

Флавий не запомнил, на чьи приветствия ответил в этой зале — в сотый раз он безмолвно репетировал свое признание отцу и шел вперед с показною твердостью.

Его высочеству без лишних вопросов отворили двери дальше.

Вторая комната в винном бархате сообщалась уже с кабинетом, оттого была меньше и тише. Здесь обыкновенно ждали высокой встречи обладатели приглашения, а также персоны сугубо важные. Успокоясь, что принят будет все-таки как близкий, Флавий двинулся занять софу напротив окон.

— Доброе утро, о царевич, — любезно поднялся оттуда Селим, не сразу замеченный в красном.

Флавий подумал, что античарные браслеты могли бы впервые его спасти — но их нет, потому он сейчас, немедленно сожжет принца на месте. Помешать этой расплате некому, даже гвардейцы остались при внешних дверях.

Флавий начал собирать поток, но Селим смотрел с невозмутимой улыбкой, ничуть не страшась подзабывшего магию пленника.

«Начну битву — он победит и здесь», — понял вдруг царевич.

— Да останется оно для тебя добрым до вечерней зари, — выдохнул бешенством, отпуская чары.

Нельзя. Как и тогда, в Тассире — ему не позволительно осаживать дерзкого принца. Они оба стоят слишком высоко для дуэли.

«Да ведь он и не сделал теперь ничего, — очнулся Флавий окончательно. — Посол ждет назначенной встречи — смешно полагать, что он в Ладии только изводит тебя.»

Шагнув назад, царевич осел на другую софу между окон. Селим легко опустился на прежнее место и молча смотрел, без усердия пряча смешливость. Между пальцами его забегал огонек — маленькая тренировка чародеев от безделья. С легким шорохом под ним искрили перстни, и Флавий призвал всю свою собранность, чтобы не следить за игрой света на тонких руках тассирца.

Глаз он первым не отведет.

Положив руку на свое колено, Флавий стал медленно и вдумчиво отбивать пальцами этюдные триоли, с которыми не сладил этим утром. Нужно мерно дышать и смотреть, соблюдая ритм.

Огонь метнулся на другую руку принца, продолжая танец, пока взор его оставался прям.

Флавий поставил вторую кисть в позицию музыканта и застучал безмолвную пьесу уже всеми десятью подушечками.

Селим ускорил свою искру до такой прыти, что можно было надеяться — он подожжет себя и сам.

К досаде Флавия, желанный исход отвратили — приемная впустила третьего претендента на внимание императора, отчего южный принц погасил свой огонь.

Царевич не моргнул бы и тут, начав уже длинное арпеджио (колена не достало, пришлось продолжить на софу) — но вошедшим был Диего Алвини.

На магистра их высочества взглянули одновременно.

Флавий воспрял с места, довольный прибывшей поддержкой — глава Земского приказа будет, конечно, вежлив с тассирцем, но в душе разделит жгучую неприязнь.

Диего действительно бросил на гостя свой острый взор, и тут же перевел его на Флавия. Однако, черты магистра при этом ничуть не смягчились. Долгие секунды он выждал, пока двери за его спиной сомкнутся, после чего поклонился царевичу с какой-то замедленной учтивостью.

«Как не узнал», — отстраненно подумал Флавий, не сделав шага для пожатия рук.

Что это? Драма для Селима?

Диего столь же холодно обернулся на принца, исполнил второй поклон, и лишь тогда приветствовал обоих бесстрастным:

— Ваши высочества.

«Вот как. Мы для него одной породы.»

Флавий не нашел в себе ни капли желания ответить. Магистр и не смотрел на него, продолжая обращаться к гостю.

— Диего Алвини, Земский приказ, — обозначился он.

Смуглый Селим осветился, будто услышал желанную весть — даже поднялся и приложил десницу к сердцу.

— Счастлив знакомству, — заверил он, — хотя я должен стать печальным. Полагаю, ваши дела всегда срочные, и владыка Ладии отложит мою встречу?

Диего был все еще непривычно медлителен, точно решал в уме уравнение государственной важности.

— Разумеется, срочные, — сказал он. — Но я буду молить его величество не откладывать ваш прием.

Магистр вдруг бесцеремонно ударил костяшками в дверь кабинета — три раза ровно и два быстрее.

Условная дробь донесла значение вести — кабинет отворился тотчас же. Секретарь его величества бегло убедился, что стучал не случайный шутник, приветственно кивнул Диего и отодвинулся.

Заслышав любопытный состав голосов, приемную почтил выходом сам государь.

Император Максимилиан, невысокий муж под семьдесят, казался живее и крепче многих просителей, растекшихся по стульям в соседней зале. Почти по-военному строгий камзол подчеркивал выправку узких плеч, на которых незримо покоилась вся империя. Видимо, этой тяжести было ему вдосталь — ни лент с орденами, ни бриллиантов на пуговицах император не носил. Короткая простая стрижка и седые бакенбарды открывали его лицо и могли бы многое сказать о возрасте — но чарами личного лекаря морщины подправлялись без труда.

— Господа, — кивнул государь на поклоны.

Присутствие сына стало сюрпризом, который его величество позволил себе даже выказать краешком губ и движением брови. Флавий вернул отцу улыбку, но в ребра скользнул волнительный холодок. Нынче все решится?

Принят он будет, конечно, последним. Приоритетом владел глава Земского приказа — и он уже протягивал государю маленький круглый камень.

— Этот слепок престранной беседы попал ко мне долгим путем, — начал магистр, не таясь и от лишних ушей. — Но его высочество Флавий прокомментирует лучше меня.

Царевич моргнул — его только что изрядно подвинули в очереди, но Диего был хмур и суров. Разговор с отцом обернется холодным дознанием?

Камень царевич увидел впервые. Он посмотрел на кузена, ожидая хотя бы намек на состав обвинения, однако тот и сам окаменел, глядя прямо на государя.

Максимилиан обронил свою улыбку, становясь вновь более правителем, чем отцом. Короткое молчание выдало тяжесть, павшую ему на сердце, но он бесстрастно повернулся к Селиму для извинений.

Диего вдруг опередил его, дополнив сам себя:

— Ваше величество! Я имел неосторожность дать слово, что мое дело не помешает вашей встрече с господином послом. Тем более, что оно прямо его касается.

Максимилиан приподнял бровь.

«Допрашивать сына при тассирце — вы в своем уме, Алвини?»

— Господин посол необходим, чтобы подтвердить голос на слепке, — вынужденно приоткрыл Диего.

— Речь идет о нашей доброй дружбе с союзником? — голос императора стал глухим и жестким. На сына он теперь старался не смотреть.

— Боюсь, что это так, ваше величество, — безрадостно сказал магистр. — Древесник Хавьер был отравлен в крепости, но его жизнь удалось спасти. Он открыл Приказу нахождение этой улики — как утверждает, обличающей палача.

Царевич онемел, пока император протянул руку ладонью вверх.

— Останьтесь, господин Алвини, — велел он.

Магистр покорно склонил голову и положил на ладонь императора камень раздора. Вопросы международных отношений были выше его ступени.

Флавий не мог прийти в себя: Диего не просто обвинил его без разговора, но организовал еще свидетелей позорного допроса! Чем так быстро убедили педантичного магистра?

В кабинет царевич следовал на едва гнущихся ногах.

Облик императора порой обманчиво наводил иностранцев на мысль о скромной ладийской казне — но его кабинет разбивал впечатление вдребезги.

По малахитовым стенам от пола струился янтарь: то расплетался на ветви деревьев, то соединялся в реки, рвущиеся ввысь. Завороженные этим чародейским током, гости не сразу могли поднять глаза на небесную голубизну потолка и огромные окна во дворцовый сад, где теперь созревали яблоки. Темные столы и стулья с резными ножками тут и там размещались по кабинету, но были пусты — если не считать большую карту на одном из них. Помещение будто назначалось для задумчивых прогулок вдоль и поперек, а не работы с бумагами.

Янтарная магия ошеломляла Флавия каждый раз, и даже Селим, бывший здесь не впервые, выказывал покой не без усилий.

Секретарь закрыл двери снаружи: троим предстоял разговор без свидетелей.

Максимилиан поставил камень на ближний стол, не садясь, и тем не давая права садиться принцам. Хотя эпизод и обещал неприятный перелом, затягивать его охоты не было.

Легким касанием чар он выпустил звук из магической клетки. Несколько секунд артефакт набирал заряд, и по янтарному кабинету рассыпался бисер тассирских слов.

— Это речи владыки Тассира, — ответил Селим на молчаливый взгляд его величества.

Другой голос, чуть менее быстрый, узнавался без колебаний — владыке отвечал плененный царевич.

Император дослушал короткий слепок беседы, еще не поняв ни слова, но Флавий несколько побледнел. Отметив эту деталь, государь не попросил его о переводе, но обернулся к дипломату.

— Вас не затруднить передать суть разговора, господин посол?

— Полагаю, это последняя встреча владыки с нашим гостем, — с готовностью пояснил тассирец. — Хотя я сам не наслаждался ею.

Тронув камень своими чарами, он пустил беседу по новому кругу, но теперь живо проговаривал на ладийском звучащие реплики.

Беседа начиналась вопросом султана.

«Разве ты не нашел отрады своим глазам в благословенном краю?»

(собеседник слегка задержал ответ)

«Не солгу вам, если скажу, что такая отрада есть. Никто не заменит мне прекраснейшую из жен юга, хотя мне пришлось укрывать ее даже от владыки.»

(Султан тоже не торопился, звякнула чашка о блюдце)

«Так для чего ты покидаешь нас? Назови имя этой серны — и веди ее в твой новый дом.»

(Пленник заговорил раздельно и осторожно)

«Истинно, сердце достойного мужа зовет к благонравной жене, но долг призывает его еще громче. Стыд ему, если отринет возможность послужить интересам ее земли.»

(Снова пауза — султан был вкрадчив, но тверд)

«Интересам ее земли? Ты клянешься не идти против нее ни делом, ни словом?»

(На сей раз Флавий не запнулся)

«Клянусь, что не допущу и помысла против родины этой жены.»

Камень истощил слова и замолчал, безмолвны стали и трое в кабинете.

Тассир, наконец-то, нанес удар.

Эту свою речь царевич едва помнил — голову тогда еще туманила весть о свободе — но как же, оказалось, был хорош! Без единого лживого слова, на чужом языке — внушил султану, что отбывает преданным рабом! Кто знает, что бы тот предпринял, не будь уверенным в лояльности бывшего заложника?

Однако, ловушку ему все равно сберегли.

На деле он ничем не услужил Тассиру — здесь его ловить бесплодно — но отцу предъявили саму игру. Речь пленника звучала так, что петь он мог о верности любой тассирке, подцепленной в чертогах дворца или даже на пестром базаре. Флавий едва не кусал губу — как убедить, что говорил о Леоноре и Ладии?

Селиму тоже пришлось теперь непросто — сколько всего нужно показать в лице!

Они в союзе — поэтому слепок беседы как будто ничем не задевает интересы Ладии и позволяет послу носить улыбку. Следует добавить некоторое участие — на деле императору только что подали весть о предательстве сына. Изнутри же рвется лавина восторга разыгранной партии — этот третий вулкан удержать тяжелее всего!

Дипломат отрабатывал образ в молчании, собрав пальцы в замок перед грудью — южный этикет куда менее скуп на жесты.

Император был непроницаем. Одна его ладонь осталась лежать на столе, вторая неторопливо ушла за спину.

— Вам есть что возразить по части перевода? — спросил он сына с мраморным спокойствием.

Флавий всего лишь чаще дышал, но в этом кругу казался вовсе потерявшим обладание собой.

— У меня нет нареканий к принцу, — сказал он.

— Голос потребуется заверять магически?

— Ни к чему, ваше величество. Это был я.

— Фразы вырваны из контекста?

— Слепок подлинный.

Император не изменился в лице, но его взор показался вдруг Флавию очень усталым.

— Что ж, наш союз действительно крепок, раз уж вы поклялись в верности Тассиру.

— Кажется, именно этих слов я не произносил, — зацепился ответчик без рвения.

— Однако, вы нашли там такое счастье, что готовы служить его земле более, чем своей.

«Ты всегда был легкомысленным романтиком», — досказали глаза отца.

Это не так! Он умеет слушаться рассудка! Если не в юности — то уж годы плена его в этом наставили изрядно!

Отец не ведает, какими сетями оплетали заложника, склоняя признать неизбежную новую родину — только изворотливость ума спасала его от осложнений обстановки при отказе. Он учился не быть слишком холодным — это не стиль тассирцев! — напротив, укрывался потоком двусмысленных фраз.

Теперь его искусство предъявили императору — и слова прозвучали клятвою влюбленного мальчишки, готового отринуть честь за благосклонный взгляд какой-то южной чаровницы.

Или в диалоге есть лингвистическая деталь?

Флавий вдохнул чуть глубже, притормаживая хаос в голове.

— Дорогой принц, нет ли в моем тассирском досадных ошибок? — спросил все еще без великого энтузиазма.

Селим был вынужден добавить к своей маске еще и легкое снисхождение — отговариваться таким банальным ходом!

— Ваш тассирский очень точный, о царевич.

— Вы черезмерно добры, — принялся настаивать Флавий. — Переводя, сгладили все мои оплошности. Я был так неуклюж, к слову «жена» даже добавил притяжательное местоимение! Но и в тассирском, и в ладийском «моя жена» употребляется только по отношению к женщине, с которой связан обрядом при свидетелях.

— Вы не ошибались так сильно прежде, — покачал головой Селим. — Уверен, что вы сказали «моя жена» не случайно.

— Стало быть, я, вдобавок, женат? — почти удивился Флавий. — Этот перевод будет более точным?

— Стало быть, вы женат, — улыбнулся принц. — Если бы я знал, то поздравил бы вас раньше.

— По какому обряду я связан с ней? — не мог уняться Флавий. — По вере ваших отцов или моих?

Император не стал комментировать эту заметку, наблюдая внезапную прыть.

— О царевич, как отвечать, если слышу о вашем обряде впервые? — извернулся теперь Селим.

Победа победой, но дипломат не должен показывать связи с этим камнем — тот передан преступником Хавьером.

Ладийский царевич все трещал, прощупывая призрачные лазы.

— Стал бы я скрывать жену от владыки, если бы снял крест? Скорее, это сблизило бы нас.

— О царевич, — принц посмотрел уже с мягкой иронией. — Вы такой оратор, что дочь моей земли могла оступиться и перейти в элланскую веру.

— Мы тайно венчались?

— Я склоняюсь так подумать.

Флавий неслышно сглотнул, осторожно сужая словесные нити вокруг обвинений.

— Согласно моей вере, я могу иметь лишь одну жену. Вы ее нашли?

О, разумеется не нашли — заложник исхитрился провернуть все скрытно. На крайний случай к путешествию подготовили несколько тассирок из тех, кто мог встречаться ему за годы плена — они скажут все, что требуется, но глубину этих знаний посол пока проявлять не должен.

— Такой алмаз не укроется от владыки, — проговорил он с некоторой размытостью.

— Не нашли! — уверенно воскликнул Флавий, и такой вывод был очевиден даже императору.

Царевич не дал принцу снова начать свои южные обороты, объявив с почти наивной радостью:

— Так что, если я просто солгал?

Смутное предчувствие намекнуло, что у посла найдется на это весомый довод.

— Вы! Лгать друзьям вашего отца и владыки! — с пафосом возмутился Селим, воздевая руки в перстнях к потолку. — Я плюну в очи тому, кто посмеет обвинить вас в этом.

«Ты точно держишь за пазухой что-то еще!» — против ожидания, Флавий ощущал уже охотничий азарт.

— Полно вам, принц! — голос его все более крепчал и облекся даже внешним благодушием. — Слова так часто не способны отразить того, что лежит на сердце! Я был, возможно, раздосадован своим положением и неудачно пошутил?

Селим улыбнулся сочувственно.

— Едва ли, о царевич, — возразил он. — За кофе у владыки гости обычно не лгут.

Зелье, развязавшее язык! Пара капель в кофе — и вся встреча прошла для царевича словно под хмелем, вот почему выплывала так смутно! Чудо, что пленник тогда извернулся и не выдал своей тайны чужакам.

Полагая, что топит Флавия, тассирец почти обнародовал этот сомнительный политический ход.

Царевич несколько мгновений унимал свой пыл и пересчитывал каждое намеченное движение. Расклад еще выглядит прежним, но теперь молодой посол оказался в его руках.

— Меня опоили «зельем истины»?

Он подчеркнул эту мысль, возмутительную для союзников, но спасительную для него — и сделал несколько задумчивых шагов к окну, обходя Селима справа.

— Разве я говорил о зелье? Кофе очень располагает, — нес положенную чепуху посол, но эти слова ничего не значили. Он остался наблюдать молчание императора — а нужно заставить его отвернуться.

— Абсолютно искренний под вашим ядом, я поклялся, что верен венчанной жене и ее родине? — медленно продолжал Флавий, оказавшись почти за Селимом.

«Он воспитан при тассирском дворе и ни за что не повернется спиной к владыке, — сознавал внутренний Флавий. — А должен, хотя бы на миг!»

Вызрело время открыться. Однако, весть огорошит не только посла — если император дернет хотя бы бровью, Селим сегодня же отпишет отцу: «Старый шакал потерял нюх и не знает, что творят щенки у него под носом». О, нет! Сесть в лужу должен только сам посол.

— В доверительной беседе вы сказали именно так, — подтвердил южанин.

Еще пара шагов за спину того, кто считает себя обвинителем.

— Что ж! Это правда! — подытожил раскаянно Флавий. — У меня есть жена, и я всегда буду действовать в интересах той страны, откуда она родом.

Тон этого признания вдруг с холодной ясностью открыл Селиму, что он проиграл, хотя и не понял причины.

— Дочери тассира пленяют больше, чем бастионы, не так ли? — бросил он, бешено пересчитывая про себя, где они ошиблись.

И тут Царевич позволил себе почти грубый хохот — здесь, в кабинете владыки, обвиненный во всех грехах! От внезапного смеха Селим дрогнул и оглянулся на безумца.

— Моя жена — ладийская дворянка, — вдруг заявил его высочество в совершенном спокойствии.

— Ладийская?? — вырвалось у принца.

Это ложь! Тассир копал глубоко — царевич не был ни женат, ни даже помолвлен, когда в двадцать лет отбыл на военную службу! Никаких ладиек в плену найтись никак не могло, об этом радели сугубо!

— Я венчался за десять дней до битвы.

Флавий глянул на отца пронзительно и скоро — изумление короткой искрой изменило лицо Максимилиана, но сейчас же ушло за фасад немого созерцания. Этот миг они выиграли вместе! Царевич сумел улыбнутся. Селим вернул свое внимание владыке, но тот лишь выказывал прежний покой.

Раздраженный посол стал играть куда менее тонко.

— Ваши слова теперь отражают, что лежит на сердце? — вернул он с потугой на прежнюю снисходительную ласковость, но уже осторожно и блекло. — Обряд имел достойных свидетелей?

Свидетелей! Диего, хладнокровный интриган! Перевели ему деталь про жену или он просто поверил, что кузен разыграет истину в нужном ключе — но сцену подготовил именно с этим расчетом. Позволил себя отодвинуть, создал камерную обстановку среди высочайших лиц, заставил Селима бабочкой впорхнуть в западню. Принц верил, что глава Приказа поддерживает обвинение, расслабился выше меры — поэтому так легко потерял почву под ногами. Позиция Тассира в грядущих переговорах тает на глазах.

— Глава Земского приказа годится в свидетели? — Флавий неторопливо завершил полный круг и снова посмотрел в глаза Селиму, хотя слова, конечно, назначались императору. — Или я должен предоставить вам приходские записи, дорогой принц? Существуют и они.

— Вы очень скрытны, царевич, — приходил в себя Селим. — Владыка Тассира так беспокоился об угасании вашей ветви!

— Что решил донести свое волнение до моего государя? — насмешливо спросил царевич. — Зачем вы подбросили камень в Приказ? Только отнимаете время его величества.

— Мы? — возгласил Селим с положенной картинностью. — О наставник, вы режете мое сердце! Зачем Тассир прислал вашу клятву дружбы? Разве Ладия не уже наша сестра? Так лают только чужие псы. Мы сохранили память о беседе с добрым гостем, а нечестивые валицианцы выкрали камень и мечтают нас поссорить! Их раб Хавьер — трус и клеветник, в Тассире ему давно бы вырвали язык.

Конечно, Хавьер говорил только то, что велели тассирцы — никакого камня он сам и в глаза не видал. Должно быть, слепок доставил Селим, его люди поместили статуэтку в дом Хавьера, и еще притравили узника для острастки.

Яд наверняка чарован по валицианскому рецепту — республика банкиров и купцов знаменита зельями не хуже Тассира, и «пожизненные» дожи меняются там, точно листья по осени.

Уличить Тассир прямо еще нельзя — но принц уже потерял опору.

— К слову, о болезнях, — Флавий, наконец, обратился к отцу, как будто с незначительной стороннею заметкой. — По милости дерева моя жена совсем здорова и набирается сил. Ее пальцы окрепли.

Должно раздавить Селима окончательно — пусть сочтет, что вся интрига их действительно смешна. Только бы отец догадался! Диего поминал в отчетах Леонору — женщину, излеченную через действие цветов.

Государь был исполнен покоя. Задумавшись только на миг, он взял со стола камень и протянул его Селиму, словно механически возвращая тому его собственность, интереса здесь не представляющую. Селим теперь с трудом держал одно лицо — нечего и думать о трехслойной маске.

Максимилиан ответил сыну мягким вопросом:

— Значит, сможем вновь насладится ее скрипкой?

«Великолепен! — пелена восторга затуманила очи Флавия. — И это тонкое приглашение!»

— Непременно, ваше величество. — поклонился он с улыбкой. — Мы давно готовимся сыграть для вас дуэтом.