Заговор Красного Волка

Глава 34. КЛЯТВА ВОЛЧЬЕГО ШРАМА

6 теала 941

На западе возвышались оливково-зеленые горы Симджы. Море уже было украшено парусами: десять, нет, одиннадцать военных кораблей под флагами Арквала, Ибитрада и Талтури мчались, как и Чатранд, к городу между двумя империями. На свадьбе Таши будет много народу, если она вообще состоится.

Шаггата Несса спустили через грузовой люк и приковали цепью к переборке. Арунис кричал, чтобы короля поместили в его собственную каюту, но никто не хотел оставить чародея наедине с Нилстоуном. Дрелларек приставил круглосуточную охрану к статуе и — очень осторожно — следил за самим Арунисом.

Дальше на корме Герцил тоже стоял на страже: прямо за закрытой дверью большой каюты.

— В какой-то момент тебе придется закрыть эту книгу, Таша, — сказал он.

Таша, чья шея была обмотана ватным бинтом, посмотрела на него, улыбнулась и закрыла Полилекс.

— Я читал о диете Мзитрини. Там написано, что они едят жуков, поджаренных на кунжутном масле.

— Чепуха! — сказал Эберзам Исик. — И какое это имеет значение для тебя?

— Я должна пройти через это, Прахба, — тихо сказала она.

— Нет! — закричало полдюжины голосов одновременно.

— Как тебе не стыдно, Таша, — сказал Нипс. — Разве мы не обещали вытащить тебя из этого?

— Арунис меня убьет, — сказала она. — Я жива только потому, что ему нужно, чтобы я вышла замуж.

— Он совершает ошибки, — сказал Пазел. — Рамачни уже одурачил его, однажды.

Все взгляды обратились к маленькому магу. Он сидел под обеденным столом, рядом с корзиной, в которой спал Фелтруп, выглядевший очень хрупким. Рамачни тоже выглядел не слишком хорошо. Что-то исчезло из блеска его меха, из блеска чудесных глаз. Он оторвал взгляд от своего пациента.

— У Фелтрупа внутреннее кровотечение, — сказал он. — Я погрузил его в лечебный сон, но это может быть только более мягкий способ смерти. Я не могу сказать: проснется ли он и будет жить, либо никогда не проснется. Но есть еще один, кто нуждается в нашем внимании, Герцил.

Он оглянулся через плечо. На скамейке под окнами галереи стоял Ниривиэль, сокол Сандора Отта. Его голову покрывал черный капюшон, а нога была привязана кожаным ремнем к крюку на подоконнике.

Герцил и Рамачни подошли к нему, и толяссец снял капюшон. Рамачни вскочил на скамейку.

— Ты будешь говорить с нами сейчас? — спросил он.

— Да, — сказала птица голосом, похожим на рвущийся холст. — Но что вы собираетесь со мной сделать?

— Абсолютно ничего, — сказал Рамачни. — Мы не твои судьи.

Птица подозрительно скосила глаз на Герцила.

— Ты ненавидишь моего мастера, — обвинил Герцила сокол.

— Никогда, — сказал Герцил. — Помни, что когда-то он был и моим. Но я перерос его, Ниривиэль. О, не в мастерстве владения оружием — это, я надеюсь, никогда не будет проверено. Мое сердце переросло его, переросло клетку, в которой, по мнению Отта, должны обитать все сердца. Клетка, без которой он не может жить: я имею в виду любовь к Арквалу.

— Это не клетка! — внезапно закричала птица, хлопая крыльями. — Арквал — надежда всех людей! Он приносит безопасность, богатство, порядок, покой! Это наши мать и отец! Арквал — слава этого мира!

— Но Арквал — не весь мир, — сказал Рамачни. — Алифрос огромен, и многие народы любят свою родину так же сильно, как ты любишь свою.

— Однажды они все станут арквали, — сказал сокол. — А вы, вы — предатели. Вы отправитесь на Личерог и будете разбивать камни.

— Когда я наблюдала за тобой из садов Лорга, — сказала Таша, приближаясь, — я думала, что ты — самая свободная душа в Алифросе. Но ошибалась. Я думаю, ты не знаешь, что такое свобода.

— Снимите этот ремень с моей ноги, и я покажу вам, что такое свобода.

— Именно на это я и надеюсь, — сказал Рамачни.

Он вцепился зубами в кожаный ремешок и в четыре укуса перегрыз его насквозь. Герцил тем временем поднял окно. Сокол мгновенно вспрыгнул на подоконник. Он наклонился вперед, подняв крылья…

…и отступил назад. Его острые глаза в изумлении метались туда-сюда.

— Вы освобождаете меня! Почему?

— Потому что мы не рабовладельцы, — сказал Рамачни. — И тебе следует задуматься о форме рабства, к которому ты привык. Эти узы можешь разорвать только ты.

Сокол поерзал на подоконнике, одним глазом глядя на Рамачни.

— Ты маг, — сказал он наконец, — но не такой уж мудрый.

С этими словами он выпрыгнул из окна, радостно вскрикнул и исчез.

— Ребенок, — сказал Рамачни, его голос был полон печали. — Я бы рискнул предположить, что он был созданием Отта задолго до пробуждения и с первого часа принял веру и дело мастера-шпиона как свои собственные. Пробуждение — ужасающий процесс, и у некоторых повреждается разум. Другим нужен бог, причина или враг — точка опоры, потому что больше всего они боятся выбора, этой великой бездны.

— Рамачни, — сказал Герцил. — Перед тобой тоже бездна.

— Я этого не забыл, — засмеялся маг. — Поверь мне, я чувствую это в каждом волоске.

— Что чувствуешь? — спросила Таша.

— Потребность в целебном сне для меня самого, — сказал Рамачни. — Моя битва с Арунисом произошла в бо́льшем количестве миров, чем те, которые видны глазу. Поражение было близко, и сражение дорого мне обошлось. Мое время здесь почти израсходовано.

— Израсходовано? — воскликнул Нипс. — О чем ты говоришь? Ты не можешь уйти! Ты нужен нам здесь!

— Если я не уйду, пока у меня есть силы уйти, мистер Ундрабаст, я все равно уйду — сгорю, как свеча.

— Но это катастрофа! — сказал Нипс. — Арунис еще не побежден, Отт все еще где-то там, и Таша завтра выходит замуж! А как насчет Пазела? Если он скажет не то слово в неподходящее время, то, может быть, отправит Симджу на луну!

— Когда ты вернешься, Рамачни? — спросил Пазел.

— Не очень скоро.

Новость повисла над комнатой, как грозовая туча. Наконец Нипс нарушил молчание:

— Мы утонули.

— Ундрабаст! — сказал Эберзам Исик. — На флоте тебя бы выпороли за то, что ты бросаешься этим словом! Однако, что это у тебя на запястье?

Нипс выглядел пораженным. Затем он протянул руку. На его запястье был маленький красный шрам.

— Присмотритесь, и вы увидите кое-что очень странное, — сказал он. — Меня ударил горячий кусок железа Красного Волка. Но это не просто какой-то ожог. Он в форме волка!

И действительно: глубокий шрам на запястье имел форму идеального, безошибочно узнаваемого волка.

— На самом деле все еще более странно, — сказал Герцил. С этими словами он приподнял угол своей рубашки. На его теле, чуть ниже грудной клетки, был выжжен темный контур волка. — Они идентичны. И, смотрите, передняя лапа поднята, точь-в-точь как у Красного Волка.

— Кто-нибудь еще? — спросил Нипс. — Я говорю… Пазел!

Тот протянул левую руку; остальные столпились вокруг. Ожог на ладони был глубже, чем два других. Рана покрылась волдырями и немного кровоточила по краям.

— Это действительно волк, — сказал Пазел. — И он такой же твердый, как кожа. Но я понятия не имею, что это значит.

— Это значит, что вы все во власти заклинания, — сказал Рамачни. — Но не злого.

— Ну, это просто дьявольски идеально, — сказал Пазел. Он больше не хотел иметь дела с заклинаниями, злыми или добрыми. Затем он посмотрел на Ташу и увидел уныние на ее лице.

— Тебя не обожгло железом, верно?

Таша покачала головой:

— Счастлива сказать, что мне повезло.

Ее голос звучал как угодно, только не счастливо. Пазел не знал, что сказать или подумать. Он поймал взгляд Нипса; его друг выглядел таким же встревоженным, как и Пазел.

— В любом случае, — сказала Таша с вымученной улыбкой, — вот этот всегда будет со мной.

Она подняла руку, которую искалечила много лет назад стеблем розы в Лорге. Остальные прекратили то, что делали, и посмотрели на шрам. Или, скорее, уставились. Таша перевернула ладонь и посмотрела сама.

Шрам преобразился. На тыльной стороне ее ладони, где она нанесла себе удар, ничего не изменилось. Но метка на ладони превратилась в волка — того же самого волка, безошибочно.

— Что происходит? — прошептала Таша. — Рамачни, ты?..

— Я не вмешивался. И я бы не осмелился сделать это без серьезной причины, когда заклинание было наложено так тщательно.

— Наложено кем? — спросил Пазел.

— В Красном Волке обитал дух, — сказал Рамачни. — Вы слышали вой, когда его форма поддалась огню. Но чей дух? Я не могу сказать, но вам не мешало бы это выяснить.

Таша все еще смотрела на свой шрам, старый и новый одновременно.

— Кажется, я знаю, — наконец сказала она. — Я думаю, ее звали Эритусма.

Рамачни посмотрел на нее с любопытством: не совсем удивленный, но очень заинтригованный.

— Эритусма, — сказал он. — Величайшая женщина-маг, которая дышала со времен Мирового Шторма. Как тебе пришла в голову эта мысль, дитя?

— Не знаюМать-Запретительница рассказала мне часть этой истории, и с тех пор я ищу в Полилексе остальное. Невозможная книга! Я до сих пор не нашла о ней ни слова. Но я уверена, что она часть этого, Рамачни. Как если бы она подошла и сказала мне.

Герцил поднял руку Таши и задумчиво посмотрел на измененный шрам.

— Я не знаю, что тринадцатое издание говорит об Эритусме, — сказал он, — но я могу рассказать, что знаю о ней я. Мы, толяссцы, живем бок о бок с мзитрини; мы знаем их легенды лучше, чем большинство жителей Алифроса. И в рамках моей подготовки к Тайному Кулаку я заинтересовался знаниями Пентархии. Ее древние провидцы знали то, о чем забыл Арунис: Нилстоун не может долго оставался чьим-то инструментом. И, поскольку он не может быть уничтожен, мир должен быть защищен от него всеми возможными средствами.

Мы знаем, что Эритусма пыталась навязать его Эплендрусу Лед-Червю, зверю в сердце гор Тзулар на крайнем севере. И мы знаем, что она потерпела неудачу: камень свел Эплендруса с ума, и он покончил с собой среди костей предков. Тогда волшебница раскаялась, вернулась за Нилстоуном и унесла его на юг, а не на север, в бескрайний Неллурог. Она снова пыталась убрать его подальше. И снова потерпела неудачу.

Она предприняла последнюю попытку спрятать камень. Никакие истории не раскрывают, как и где; это была великая тайна ее жизни. Но сейчас мы, конечно, знаем: она поместила его внутрь драконьего яйца, а то — внутрь Красного Волка. В старых сказках всегда говорилось, что его краснота происходит от крови живого существа. Я полагаю, что Таша права: эта кровь принадлежала Эритусме. И, я думаю, она надеялась не просто спрятать Нилстоун, но и гарантировать: любому, кто попытается использовать его снова, придется сражаться.

— Сражаться с нами, — сказал Пазел.

— Так уж получилось, — кивнул Герцил. — В течение тысячи лет дух в Волке хранил Нилстоун в безопасности. Это вдохновило королей Мзитрина построить вокруг него цитадель, запретное место тишины и забвения. Но не все о нем забыли. Шаггат осадил цитадель и унес Волка прочь. И, возможно, именно дух-хранитель заманил его корабль на гибель к Призрачному Побережью и убедил морских муртов найти новое укрытие для Волка.

Все это предположения, конечно. Но в последнем пункте я бы поставил на кон свою жизнь: когда Красный Волк был уничтожен, своим последним действием дух отметил нас, чтобы мы могли найти друг друга и объединить силы.

— Но что, если нас больше? — спросил Пазел. — Железо было повсюду. Там есть кусочки, выжженные на досках и прилипшие к поручням, веревкам и обуви. Оно просочилось даже в грузовой люк. Разве нам не нужно знать, кто еще носит волчий шрам?

— Да, — сказал Рамачни. — Вполне возможно, что союзников больше, чем мы предполагаем. И позвольте мне сразу предупредить вас, чтобы вы не доверяли внешности.

— Никогда! — решительно сказал Эберзам Исик. — Или никогда больше, я бы сказал.

— Вы понимаете только половину того, что я имею в виду, ваше превосходительство, — сказал маг. — Мы доверяли некоторым и ошиблись, это правда. Но было бы столь же дорого упустить из виду друга, каким бы странным или подозрительным он ни казался. Возможно, намного более дорого: боюсь, до самого конца борьбы нам понадобится любая мыслимая помощь.

— Леди Оггоск не друг Арунису, — сказала Таша. — Я все еще не знаю, на нашей ли она стороне или нет, но там, в Ормаэле, она произнесла что-то вроде пароля от Лорга — или, по крайней мере, от Матери-Запретительницы.

— Старые женщины Лорга имеют отношение к гораздо большему, чем к делам одной школы, — сказал Герцил. — Я знал некоторых, кто верил, будто они управляют судьбами народов. Но они хранят свои секреты, как редчайшие драгоценности, и, боюсь, на самом деле они служат только себе.

— Как мы должны найти этих союзников, кем бы они ни были? — спросил Нипс. — И, если уж на то пошло, как мы узнаем, что нашли их всех? Мы не знаем, о скольких людях идет речь.

Они посмотрели друг на друга, и никто не сказал ни слова. Затем Таша повернулась и пошла к своей книге.

— Народ Эритусмы… они были мзитрини, верно? — спросила она.

— Во всем, кроме названия, — сказал Герцил. — Их называли нохирини, по имени высокогорной местности к западу от Йомма.

— Тогда послушайте, что говорит мой Полилекс в разделе «Короли Мзитрина: Суеверия». — Таша перелистывала от закладки к закладке, просматривая прозрачную бумагу. Наконец, найдя нужное место, она прочитала вслух: — Добрые предзнаменования значат для мужчины мзитрини все. У него есть десятки священных дней, множество талисманов и символов на удачу. Но в его убеждениях есть место для одного и только одного счастливого числа: семь. В традиционных домах семь окон, семь ламп, зажигаемых с наступлением темноты, семь кошек. Ничто важное не начинается иначе, как в седьмой день месяца. Эта вера так же стара, как холмы, или даже старше.

— Книга совершенно точна, — сказал Исик. — Мзитрини были непреклонны в том, что свадьба — и Великий Мир — пройдут в теале: в седьмой день седьмого месяца.

— Вот видите? — сказала Таша. — Я бы поспорила на что угодно, что на борту семь человек с волчьими шрамами.

— А нас всего четверо, — сказал Герцил.

— Пятеро.

Все подскочили. Эберзам Исик громко ахнул. На ковре из медвежьей шкуры открыто стояла женщина-икшель.

— У меня шрам на груди, — сказала она. — Я покажу его леди Таше, если хотите.

Двое взрослых потеряли дар речи. Глаза Герцила остановились на фигуре, и он скорчился в позе ледяной неподвижности, из которой мог выпрыгнуть, как кошка. Исик огляделся в поисках чего-нибудь, что можно было бы бросить. Но Таша и мальчики в восторге бросились к женщине, и Рамачни последовал за ними.

— Диадрелу Таммарикен, — сказал маг. — Какая честь наконец-то встретиться с вами.

Даже после этого мужчинам потребовалось некоторое время, чтобы смириться с мыслью, что они находятся на борту — находились на борту в течение нескольких месяцев — корабля, полного «ползунов». И все же в конце концов они оказались все вместе, сидя и потягивая чай из самовара. Дри сидела, скрестив ноги, в корзинке Фелтрупа и гладила его мех.

— На самом деле она тебя спасла, — сказал Пазел Герцилу. — Она выстрелила Зирфету в лодыжку. В противном случае ты бы перешел грань, нравилось это Арунису или нет.

— В глубине души я это подозревал, — сказал Герцил, чьи глаза не отрывались от Диадрелу. — Кто еще, кроме икшель, атакует так бесшумно? Но я никогда не слышал, чтобы ваш народ оказывал милость нашему.

— Тогда ты слышал недостаточно, — сказала Дри.

— А кто оказывает? — спросил Рамачни. — Такой странный мир, Алифрос. Почему добрые дела забываются, а огонь мести разжигается год за годом?

— Никто никогда не забывает ожог, — сказал Герцил.

— Увы, никто, — сказал Рамачни. — Но ты достаточно мудр, чтобы не жить ради его памяти.

— Вы поднялись на борт «Чатранда» не для того, чтобы бороться с заговором Шаггата, — сказал Герцил. — Почему вы здесь?

— Об этом мне не позволено говорить, — сказала Диадрелу.

— И мы должны просто вам доверять?

— Остынь, Герцил! — сказал Рамачни. — Ты обращаешься к леди Диадрелу. Она не обманщица, а королева благородного народа.

— На самом деле, уже нет, — тяжело сказала Диадрелу.

Пазел снова подпрыгнул:

— Что ты имеешь в виду, Дри?

Глаза Диадрелу были опущены:

— Клан проголосовал за аннулирование моего титула и изгнание меня из всех дискуссий, если я открою наше присутствие еще одному человеку. Что ж, я сделала это сегодня, потому что я, как и вы, верю, что зло должно быть остановлено. Возможно, они не убьют меня, но и не последуют за мной. Пусть их ведет Таликтрум, если сможет.

Ее взгляд был очень мрачным. Затем внезапно она подняла голову и рассмеялась — прекрасный, музыкальный смех женщины, так часто обремененной ответственностью.

— Я умоляла их называть меня Дри, — сказала она. — Просто Дри, как это делал мой брат. Может быть, теперь они меня послушают!

Рамачни вздохнул:

— По крайней мере, я надеюсь, что меня послушаешь ты, Герцил. Ты и мечтать не мог о лучшем друге. Только подумай: одно слово Роузу, любого из нас, и все ее люди будут убиты. Эта женщина доверяет тебе не только свою жизнь, но и жизнь всего своего клана. Будь, по крайней мере, таким же храбрым.

Герцил выглядел озадаченным: Рамачни никогда раньше не читал ему нотаций. Он глубоко вздохнул, затем встал и чопорно поклонился Диадрелу.

— Простите меня, леди, — сказал он. — Мои ожоги едва не ослепили меня. Вы спасли мне жизнь: я ваш благодарный слуга.

— Будь вместо этого моим товарищем по оружию, — тихо сказала Диадрелу.

— У меня есть идея получше, — сказал Эберзам Исик. — Вы пятеро были выбраны Красным Волком. Я не был, хотя, конечно, буду сражаться на вашей стороне. Каковы бы ни были причины этого духа, вы должны уважать его выбор. Вы все моложе меня. Прислушайтесь к инстинкту старого солдата. Принесите клятву.

— В чем вы хотите, чтобы мы поклялись, адмирал? — спросила Диадрелу.

Исик начал было говорить, но потом придержал язык. Его взгляд перебегал с одного лица на другое. Он протянул руку и коснулся серебряной цепочки, невинно выглядывающей из-под повязки на шее Таши, затем в гневе покачал головой.

— Кому говорить, но только не мне, — сказал он. — Моя жизнь ушла на прославление лжи. Мой император разоблачен как злодей; мой врач и самый старый друг — его сообщник. Женщина, которой я клялся в любви, пыталась меня убить. Арквал не означает ничего, кроме добычи и меча. Вся моя вера пропала даром.

— Не вся, — сказал Рамачни. — На самом деле, ваша вера — это все, что вам осталось, ваше превосходительство. Разве вы не видите этого на лицах вокруг вас?

— Я вижу лица тех, кого обидел, — сказал Исик. — Ты скажи им, в чем клясться, маг. И чем клясться.

— Я бы просто повторил слова, которые вы только что произнесли в вашем сердце.

Исик испуганно поднял глаза и встретился с неподвижным взглядом Рамачни. Через мгновение он глубоко вздохнул, подошел к окнам галереи и поднял занавеску. Солнечный свет упал на его лицо.

— Поклянитесь самими собой, — сказал он. — Это все, что мне пришло в голову. Поклянись, что никакие узы нации, крови или веры не разделят вас, что вы отрекаетесь от них всех друг ради друга. Поклянитесь единством, которое у нас есть прямо сейчас, потому что в ближайшие дни, боюсь, оно повергнется проверке на прочность.

Они стояли неподвижно, глядя друг на друга. Кровь? подумал Пазел, когда перед его глазами промелькнули образы его матери и Неды. Но потом он подумал о Диадрелу. Да, особенно кровь.

Пазел шагнул вперед, чувствуя себя очень молодым. Он поднял свою руку со шрамом.

— Я готов в этом поклясться, — сказал он. — Клянусь своей жизнью и вашей.

Как только он заговорил, Диадрелу вскочила на спинку кресла Исика для чтения. Она приложила руку к груди, внимательно посмотрела на Герцила и повторила слова Пазела:

— Клянусь своей жизнью и вашей.

Таша, Нипс и Герцил поклялись в том же. Затем Таша подошла к своему отцу и взяла его за руку. Рамачни потянулся и согнул когти.

— Волк не позволит вам забыть такое обещание, — сказал он. — Действительно, вы должны быть сильны, как железо, если хотите противостоять Арунису, заговорщикам и ужасам Правящего Моря. Нилстоун не может быть уничтожен — и вы пятеро не можете надеяться на покой, пока он не окажется вне досягаемости зла. А теперь, леди Дри, вы должны спрятаться.

— Почему? — спросила она, проскальзывая за корзину Фелтрупа.

— Вот почему, — сказал Исик и отдернул занавески.

Что за зрелище! «Чатранд» развернулся, и по левому борту маячил Симджалла-Сити. Волны разбивались о дамбу, так что все башни, храмы и кедровые рощи, казалось, вырастали из пены. Суда всех стран были выстроены причалов; во многих местах шесть или восемь судов стояли бок о бок. По правому борту, в более глубокой воде, стояли большие боевые корабли и торговые суда. Самыми поразительными из всех были блодмелы Мзитрина: изящные военные корабли, совершенно белые — даже их бронированные борта выкрашены в белый цвет, — огромные пушки торчат, как иглы, во все стороны, а на их белоснежных парусах гордо вздымаются флаги Мзитрина с красными падающими звездами.

— Восемнадцать кораблей, — с благоговением произнес Герцил. — Целая эскадра.

Конечно, даже самый большой из них был вдвое меньше «Чатранда». Но так много! Пазел невольно содрогнулся. Пришли кровопийцы, гробо-поклонники, те, чьи пушечные ядра ошпаривали людей до смерти. Неужели их тоже не следует бояться?

— Первый — «Джистроллок», — сказал Исик, глядя в подзорную трубу. — Двести пушек. Это он потопил «Маису», корабль-побратим «Чатранда». Таша, твой будущий жених, принц Фалмуркат, должен быть на его борту.

— Давайте избавим его от плохих новостей, пока он не сойдет на берег, — пробормотал Нипс.

— Никто из нас сегодня ночью, конечно, не сойдет на берег, — сказал Герцил, — и никто из нас не будет спать! Ибо завтра на рассвете монахи-темплары придут за Ташей. Они обучат ее обетам мзитрини. И искупают в купели, я думаю.

— Искупают! — воскликнула Таша. — Кто я, по-твоему? Младенец?

— Подношение, — сказал Герцил. — И у нас есть только сегодняшний вечер, чтобы найти способ его предотвратить.

— Не будет ли кто-нибудь так добр налить мне ванну? — спросил Рамачни. — Я научился слизывать много чего со своего меха, но не кровь волпеков. Кроме того, здесь тепло, а там, куда я направлюсь, холодно.

— В ванной есть свежая вода, — сказал Исик.

— Я ее наберу, — сказал Пазел.

Он пересек каюту и направился в личную ванную Исиков. Внутри он нашел маленький фарфоровый тазик и подставил его под кран бочки с пресной водой. Только сегодняшний вечер, подумал он.

Когда вода плеснула в таз, его охватило странное чувство: чувство золотой радости, как будто он только что вспомнил самый счастливый сон в своей жизни. Он стоял пораженный и дрожащий. Его дыхание стало прерывистым.

— Суша-мальчик, суша-мальчик! Люблю тебя!

— Клист!

Было ли это ее лицо, отраженное в раковине, или его собственное? Он снова выкрикнул ее имя, чувствуя головокружение от удовольствия и страха. Затем чья-то рука коснулась его. Таша.

— Что случилось? — спросила она. — Что за слово ты выкрикнул?

Пазел попытался заговорить, но безуспешно. Таша вошла в ванную, закрыв за собой дверь. Она пристально посмотрела на него.

— Со мной что-то происходит, — сказала она.

Пазел быстро поднял глаза:

— Что ты имеешь в виду? Ты больна?

Она покачала головой:

— Вовсе нет. Но я… меняюсь. Когда я читаю эту книгу, я чувствую себя… по-другому. Старше.

Он стоял, держа тазик, зная, что это еще не все.

— Это волшебная книга, — наконец сказала она, со страхом. — Я говорила тебе, что впервые прочитала о Шаггате Нессе и всех его преступлениях в моем Полилексе?

— Да. И что?

— Пазел, тринадцатое издание было напечатано до рождения Шаггата.

Их глаза встретились, и Пазел внезапно понял ее испуг.

— Книга была написана задолго до того, как мзитрини изобрели ядра из драконьих яиц, — продолжила она. — Но я читала и о них. Это невозможно, но это происходит. Книга добавляет записи сама по себе. Она пишет сама себя.

Он уставился на нее:

— Таша, ты должна сказать Рамачни.

— Я так и сделала, — сказала Таша, — и это самое странное из всего. Он сказал мне никому об этом не говорить. Даже Герцилу, никому, кроме…

Она замолчала, встревоженная, все еще глядя ему в глаза.

— Я хотела поцеловать тебя сегодня, — сказала она.

Вода в тазике задрожала.

— И я скажу тебе правду, — продолжала Таша. — Они против, но я все равно скажу. Твой отец поднялся на борт «Хемеддрина». После битвы с волпеками. Это он возглавил атаку флибустьеров, из тумана.

Пазел сделал шаг к ней:

— Мой отец?

— Он пробыл там недолго. Ты был без сознания. Он сказал, что просто хотел посмотреть на тебя.

— Я слышал его, — прошептал Пазел. — Я слышал, как он произнес мое имя! Куда он делся? Почему он не подождал?

— Он не может приблизиться к Ормаэлу. Он контрабандист, Пазел. Враг короны.

— Но прошло девять лет! — воскликнул Пазел. — Неужели он ничего не сказал? Неужели он никого не попросил что-нибудь сделать, сказать мне что-нибудь?

— Я предложила ему написать тебе записку, — сказала Таша, ее глаза сияли. — Он просто отмахнулся от меня.

— Девять лет, — повторил Пазел глухим голосом.

Они стояли неподвижно. Он посмотрел на ее забинтованную шею, пощупал шрам на ладони. Затем Таша положила руку ему на затылок и потянулась к его губам своими. И вдруг ракушка в его груди запылала, обжигая его ревностью Клист. Он отвернулся и протиснулся мимо нее, избегая ее раненого взгляда, проливая воду на пол.

Рамачни энергично плескался в тазу. Он почесал хвостом между лапами, обмакнул голову и заерзал от удовольствия. Даже Пазел и Таша смеялись к тому времени, когда он выпрыгнул и встряхнулся. Но это усилие истощило его. Он устало поднял лапу, и Таша взяла его на руки.

— Теперь, — сказал он, — мое время действительно израсходовано. Будьте добры друг к другу, будьте бесстрашны. И ищите меня, когда наступит тьма, недоступная сегодняшнему воображению. Всего хорошего. Герцил.

Все столпились в спальне Таши. Пока она насухо вытирала мага полотенцем, Герцил провел ритуал, который открыл морские часы. Послышался резкий, холодный порыв воздуха и шум ветра где-то высоко.

Затем Рамачни произнес свое последнее заклинание: удерживающее заклинание, которое однажды позволит ему открыть часы изнутри. Когда он закончил, его язык один раз скользнул по ладони Таши. Он заполз в темное устье туннеля, затем повернулся, чтобы посмотреть на них.

— Не уходи, — в отчаянии сказал Нипс. — Мы не можем сражаться с ними в одиночку!

— Это правда, — сказал Рамачни. — Вы не можете. Но разе вы когда либо были одни? В конце концов, моя роль была не так уж велика. Вы спасали друг друга с тех пор, как этот корабль покинул Этерхорд. Ты, Нипс, подарил Пазелу восемь золотых и тем самым спас его из тюрьмы в Утурфе́. Пазел спас Герцила от смерти в богадельне. Герцил и его соотечественники спасли Ташу, а Таша спасла всех нас от флешанков. И это всего лишь несколько примеров. Мы боролись вместе с тех пор, как этот корабль покинул Этерхорд. Всегда вместе, и всегда, до сих пор, без поражений.

— Или побед, — сказала Диадрелу. — Нилстоун остается в руке этого существа.

Рамачни пополз дальше в темноту. Когда он снова оглянулся, они увидели только его глаза, сияющие в свете лампы.

— Победа — тень на горизонте. Только подплыв поближе, вы можете узнать — остров это или иллюзия. Поражения, однако, — рифы, в которых вы можете быть уверены. Они реальны, они окружают вас. Я говорю это не для того, чтобы напугать, а потому, что не умею лгать. И все же есть основания надеяться — и даже радоваться. Теперь вы клан, и, как Дри может сказать вам, клан — это могущественная вещь.

— Но мы теряем главу нашего клана, — сказал Пазел. — И ты не просто кто-то. Ты особенный.

— Не такой уж особенный, — сказал Рамачни. — Никто из нас, в одиночку.

ЗДЕСЬ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ Заговор Красного Волка, ПЕРВАЯ КНИГА «ПУТЕШЕСТВИЙ ЧАТРАНДА».

ИСТОРИЯ ПРОДОЛЖИТСЯ В «Крысы и Правящее море».