Заговор Красного Волка

Глава 15. СТАРЫЕ ВРАГИ

12 вакрина 941

— Нипс, — спросил Пазел, — твои родители живы?

Они висели за кормой «Чатранда», их сиденье представляло собой деревянную перекладину, привязанную двумя веревками к гакаборту, их босые ноги опирались на створки окон галереи. Кому-то показалось, что посол Исик нахмурился при виде окон: поэтому мальчики должны были полировать латунные петли смесью скипидара, жира и золы, пока те не заблестят.

Легкий бриз, теплое солнце. И кусачие мухи, привлеченные запахом жира. Ударить по ним означало что-то отпустить: веревку, окно, перекладину. Учитывая то, что до воды пришлось бы пролететь футов шестьдесят, они старались не обращать внимания на насекомых.

Нипс покачал головой:

— Они умерли, когда мне было три. Разговорная лихорадка. На Соллочстале нет лекарств.

Великий Корабль уходил от доков: площадь уже осталась в четверти мили позади. Маленькое суденышко скользило через их кильватер, пассажиры толпились у ближайших к «Чатранду» поручней, просто глядя на него. Высшее общество Этерхорда было ошеломлено и слегка оскорблено: это был самая короткая стоянка Великого Корабля на памяти живущих. Всего три дня в порту, а экскурсии запрещены! Что касается поведения Договор-Невесты и ее выбора одежды — чем меньше говорить, тем лучше.

— Тогда кто же тебя вырастил? — спросил Пазел.

— Семья моего отца, — сказал Нипс. — Они живут в великолепном доме. В десяти футах над лагуной, на прочных сваях.

— Ты жил в доме на сваях!

— Лучший способ жить. Забрось леску в кухонное окно, поймай вкусную медную рыбу, вытащи ее. Прямо из бухты в котел, как говаривали мои дяди. Великие люди, мои дяди. Они научили меня нырять за жемчугом. Также как учуять ложь: нам приходилось продавать наш жемчуг торговцам из Опалта и Кесанса, и те всегда пытались обмануть. Но никто не мог обмануть бабушку Ундрабаст. Она управляла семейным бизнесом, домашним хозяйством, половиной деревни. Все знали ее, потому что она была бесстрашной. Она отгоняла крокодилов толкательным шестом. Говорили, однажды она убила пирата рыбным ножом. Эти пираты пробирались в деревню ночью, срывали драгоценности со стен храма, похищали мальчиков. Это случилось даже со мной. Оп! Осторожнее, приятель!

Сиденье безумно накренилось. Пазел, запутавшийся в словах Нипса, тоже чуть не потерял равновесие. Когда все восстановилось, он все еще пялился на своего друга, разинув рот.

— Тебя похитили? Настоящие пираты?

— Чертовски настоящие. Их корабль вонял, как ночной горшок. Но они не задержали нас надолго. Через два месяца после того, как они захватили нас, эти дураки совершили набег на форт Арквала в Кеппери. Военные корабли догнали нас за несколько дней, повесили пиратов и превратили всех нас в смолбоев.

— И ты больше никогда не видел свою семью?

Нипс энергично поскреб петлю.

— Не, видел. После того, как империя захватила Соллочстал. Мы причалили на один день, я убежал и увидел бабушку и моих дядей. И мою младшую сестру: она была так рада меня видеть, что уронила целую корзину рыбы. Но арквали опять схватили меня в ту же ночь. Сказали, что взяли бы жемчуг за мою свободу, если бы я попросил, но не могут поощрять побеги. Бабушка Ундрабаст хотела сражаться с ними, но я заставил ее остановиться. И теперь она тоже мертва. Наступила на еж-кобру, можешь в это поверить? Раб соллочи сказал мне об этом в прошлом году. Он слышал, как она смеялась перед смертью: «По крайней мере тот, кто, наконец-то, добрался до меня, был одним из нас. Не грустите!»

— А как насчет братьев? — спросил Пазел. — У тебя есть какие-нибудь?

Когда Нипс не ответил, Пазел поднял глаза. К своему великому удивлению, он увидел, что Нипс пришел в ярость.

— Просто не говори со мной о братьях, — сказал он.

Значит есть, подумал Пазел, но не произнес ни слова.

Через мгновение Нипс сказал:

— Твоя очередь. Семья.

Пазел рассказал ему о дне вторжения, о том, что с тех пор он ни разу не видел свою мать и сестру.

— Но Чедфеллоу, тот доктор, о котором я тебе рассказывал, говорит, что они живы. Он очень любил мою мать.

— Тогда где же она?

— Он бы не ответил, даже если бы я спросил. Но он сказал, что собирается их увидеть. И я думаю, что он действительно хотел мне помочь.

Нипс прищурился на солнце:

— Ну да. Тот самый чувак, который подсыпал тебе какую-то гадость в чай. Который заплатил этому придурку боцману, чтобы тот бросил тебя в Соррофране. Который скакал по мысу, крича, что ты должен прыгнуть с корабля. И который так и не удосужился сообщить твоей семье, что Арквал собирается вторгнуться в Ормаэл. Я что-нибудь забыл?

— Он выкупил меня из рабства, — сказал Пазел.

Нипс рассудительно кивнул:

— Тогда все складывается. Он безумнее пьяной совы.

— Возможно, — сказал Пазел. — Но он кое-что знает — о моей семье, договоре с Мзитрином, и обо всем этом путешествии в Симджу. На этом корабле есть большие секреты, Нипс.

— Ооооо…

Пазел бросил в него каплю средства для чистки латуни:

— Ундрабаст означает «сломанный палец» на кушали, ты знал это? Я не шучу!

— А Паткендл означает «вонючий смолбой, который мечтает о богатых девушках». Ты знал это?

Они швыряли оскорбления, жир и тряпки, как никогда счастливые. Перекладина бешено раскачивалась, но почему-то они больше не боялись. Затем резкий голос сверху заставил их замереть.

— Это что? Детская площадка? Вы, низкорожденные крысы! Пустая трата времени и дорогого ма-те-рь-яла!

Это был мистер Свеллоуз, боцман: из всех офицеров, кроме Ускинса, Пазел больше всего не любил именно его. Налитые кровью глаза уставились на них сверху вниз: ходили слухи, что он сильно пил. Он, хитро ухмыляясь, утверждал, что обладает особыми знаниями о мыслях и намерениях капитана Роуза, но раскрывал очень мало. Он был на службе у Роуза двадцать лет.

— Поднимите этих двоих сюда! — рявкнул он вахтенному на корме. — Паткендл! Смой эту грязь со своих рук! Капитан хочет тебя видеть.

Нипс бросил на Пазела обеспокоенный взгляд. Перекладина пошла вверх. Мгновение спустя они уже перелезали через поручни.

— Капитан Роуз хочет меня видеть? — встревоженно спросил Пазел. — Зачем, мистер Свеллоуз?

— Рыжий Зверь.

— Сэр?

Свеллоуз посмотрел на него с коварным наслаждением. Он наклонился ближе и сделал когтистое движение в воздухе:

— Рыжий Зверь! Вот как мы его называем! Просто надейся, что ты не его добыча, хе-хе-хе!

— Теперь вы можете войти, — сказал Роуз, вытирая перо о промокашку.

Но это была, как он и предполагал, не Имперская почтовая стража. Это был Ускинс, и его рука сжимала руку Пазела Паткендла, который выглядел так, как будто его только что грубо встряхнули.

— Прошу прощения, капитан, — сказал первый помощник. — Пробило шесть склянок: я докладываю, как было приказано. И я обнаружил этого особенно беспокойного мальчика, ждущего в коридоре.

— Приведите его сюда. Закройте дверь.

Ускинс втолкнул Пазела в дневную каюту Роуза, большую и элегантную комнату под квартердеком, где капитан не только занимался бумагами, но также принимал ванну, брился и обедал с приглашенными фаворитами, ставя серебряный сервиз, такой же старый, как и сам корабль. Первый помощник закрыл дверь и с ненужной жестокостью протащил Пазела через комнату.

— Чтобы я не забыл, сэр: добрый ветеринар, Брат Болуту, — голос Ускинса сочился насмешкой, — обратился ко мне сегодня утром. «Мистер Ускинс, — сказал он, — у меня есть письмо для капитана относительно некоторых особых качеств крыс на этом корабле. Я также хотел бы сообщить об этом и вам». Затем он начал болтать о «дисциплинированном поведении» крыс, если вы поверите этому, сэр.

— Не, не поверю, — сказал Роуз. — Но я должен прочитать его письмо.

— Оппо, капитан. Стойте прямо, смолбой! Вы находитесь в присутствии командира! Сэр, могу ли я поздравить вас с приемом у нашего императора?

— Вы не можете делать ничего, что отвлекло бы вас от отчета о сегодняшнем дне, — сказал Роуз. — Что касается этого смолбоя, он здесь по моему приказу.

— Очень любезно с вашей стороны, сэр: он чудовищно проявил себя в этом деле. Но даже смолбой заслуживает того, чтобы услышать причину своей гибели. Разве это не так?

— Начинайте ваш чертов доклад!

Ускинс склонил голову, как школьник, готовящийся к чтению. Его рассказ был, мягко говоря, творческим. Он рассказал капитану, как авгронги внезапно взбесились; как длинноухий ворвался на корабль, утащив с собой двадцать человек; и как ему, Ускинсу, удалось предотвратить катастрофу благодаря его знанию языка авгронгов.

— Или, скорее, пародии на язык, — добавил он. — У этих тварей нет настоящей речи, какой мы ее знаем. Они лишь немного поднялись над животными.

Роуз откинулся на спинку стула. Одна рука задумчиво погладила бороду.

— Тупые твари, да? — сказал он.

— Я гарантирую это, капитан. Это огромные чешуйчатые обезьяны, у которых мало что есть в жизни, кроме еды, работы и боли.

— И что же вы использовали?

— Боль, сэр. Я дал им понять, что их будут медленно убивать, если они не смогут вести себя так, как подобает цивилизованным людям. Я почти подчинил их, когда этот бесполезный мальчишка сошел с ума и бросился на ближайшего.

Я сразу понял, что его убьют, и это тронуло мое сердце, сэр, несмотря на его ужасную глупость. Я не утверждаю, что сделал мудрый выбор, но я решил спасти этого мальчика. Я бросился к поручням квартердека и ударил авгронга вымбовкой. Я повторил, что он и его друг на берегу умрут. Я заглянул в мысли этого зверя и понял, что он мне поверил. Он отпустил мальчика. Именно тогда, сэр, вы добрались до площади.

Пазел мог только разинуть рот, слушая рассказ Ускинса. Капитан, медленно кивая, тоже не выглядел склонным позволить Пазелу заговорить. Пока он смотрел, Роуз открыл гроссбух — тот самый, в который Фиффенгурт записал имена смолбоев, когда их протащили перед ним морские пехотинцы, — и, нахмурившись, пролистал грубые страницы.

— Что бы вы предложили сделать с мальчиком, Ускинс?

Первый помощник откашлялся:

— Сломанная кофель-планка должна быть заменена, сэр, и то же самое нужно сделать со смолбоем. Ормали, как известно, низки и вероломны, более того: я прошу разрешения напомнить капитану, что я с самого начала возражал против его включения в экипаж. Как бы то ни было, нам повезло, что мы обнаружили его истинное лицо в порту — в порту он и должен остаться. Я предлагаю списать его на берег как бунтовщика.

— Тогда он никогда больше не отправится в плавание.

— И он не должен, капитан. Приступ безумия в открытом море может привести к катастрофе.

Роуз посмотрел на гроссбух. Он обмакнул перо во все еще открытую чернильницу и нацарапал несколько имен. После долгой паузы он сказал:

— Я получил ваш отчет, Ускинс. Вы можете идти. Пошлите клерка разобраться с этим парнем.

Ускинс не смог сдержать улыбки и низко поклонился. Когда он повернулся, чтобы уйти, его, казалось, осенила новая мысль:

— Его одежду сожгли, сэр. Кишела паразитами. Конечно, мы захотим вернуть его форму, которая и так почти не используется, но я уверен, что какая-нибудь тряпка или что-то в этом роде может быть…

Одним резким движением Роуз вскочил на ноги:

— Мы не будем забирать у него форму, но дополним ее фуражкой и бушлатом. Мальчика не высадят на берег. Я не был свидетелем того, что произошло на палубе, Ускинс, но посол Исик все ясно видел и считает его действия не безумием, а исключительным мужеством. Он хочет лично поздравить мальчика и сам заплатил за фуражку и бушлат. Мнение Его превосходительства о вашем поведении мы обсудим в другой раз. Вы свободны.

Смущенный и раздраженный, Ускинс ушел. Роуз стоял, пристально глядя на Пазела, и Пазел смотрел на него широко раскрытыми глазами, не веря своим ушам. Он должен встретиться с послом? Что он должен будет сказать? Чего бы Роуз ожидал от него?

Стюард капитана принес тарелку с кулберри и миндалем и с поклоном поставил ее на стол.

— Никакого чая, — сказал Роуз, прежде чем мужчина успел заговорить, и махнул ему рукой, приказывая выйти. Затем Роуз достал из кармана ключ и снова сел за свой стол. Ни отводя глаз от Пазела, он отпер глубокий ящик с правой стороны и достал оттуда что-то настолько ужасное, что Пазел с трудом подавил крик.

Это была клетка. Очень похожая на птичью, но прочнее, с маленьким надежным замком. Внутри клетки лежало нечто, похожее на свернутый узел из тряпок, волос и мертвой кожи. Но потом оно пошевелилось и застонало. Пазел внезапно почувствовал себя плохо. Это был икшель — старый, изголодавшийся и неописуемо грязный. Его глаза были пусты, белая борода слиплась от жира; руки, защитным жестом обхватившие голову, были покрыты открытыми язвами. Наполовину сгнивший клочок ткани на бедрах — вот и все, что у него было из одежды. Когда Роуз поставил клетку на свой стол, старый икшель развернул свое дрожащее тело, снова ужасно застонал и проклял их обоих во имя девяти преисподен.

Роуз, конечно, ничего не услышал. Он выбрал ягоды кулберри и два миндальных ореха и просунул их сквозь прутья клетки.

— Паткендл, — задумчиво произнес он. — Ты подходящего возраста, подходящего цвета. Значит, ты сын капитана Грегори?

Пазел кивнул, все еще пребывая в шоке. Икшель на четвереньках протащился по грязи по дну своей клетки и жадно набросился на кулберри.

— Ну, ну, — сказал Роуз. — Сын предателя. Отличный моряк, Грегори, и при этом смелый. Столкнулся с пиратами Симджи, ускользнул от военных кораблей через рифы Талтури. Мало кто на квартердеке был умнее Грегори Паткендла. И умно выбирал себе друзей. Разве он не был близок со стариной Чедфеллоу?

Пазел невольно вздрогнул. Роуз удовлетворенно кивнул:

— Видишь? Твой отец опередил свое время, пытаясь столкнуть одну империю с другой. Но даже он совершал ошибки. Он считал, что Мзитрин нанесет удар раньше нас, и поэтому присоединился к ним. Кто знает? Если бы он угадал правильно, то сегодня мог бы быть гражданином Арквала. Но не моряком. Его Превосходительство не позволяет предателям плавать под его флагом.

— Мой отец не предатель, сэр, — сказал Пазел, сжимая кулаки за спиной.

— Парень, он безусловно чертов предатель. Твоей семье просто повезло, что он мог предать только Ормаэл. Если бы Грегори был офицером имперского флота, все его сыновья, дочери, племянники и кузены были бы распяты.

— Его взяли в плен, — сказал Пазел, стараясь не сверкнуть глазами.

— Конечно. А потом он отплыл обратно со своими похитителями, чтобы начать войну со своими соотечественниками.

— Не Мзитрин воевал с моей страной, сэр. Арквал.

— Неправильно, — сказал Роуз. — Империя никогда не воевала с Ормаэлом. Она съела его за один присест, как баранью отбивную.

Пазел ничего не сказал. В этот момент он ненавидел Роуза больше, чем Ускинса, больше, чем Свеллоуза или Джервика, и даже больше солдат, которые ворвались в его дом. Старый икшель теперь внимательно слушал, хотя и не переставал есть кулберри.

— Ты неплохо устроился, а? — сказал Роуз. — Большинство мальчиков-ормали погибли на серебряных рудниках Чересте, рубят тростник в Симдже или проданы частным лицам Урнсфича. А тебя примет сам старый Исик.

— Да, сэр.

— Ты видишь, что делает мой ползун? Ты знаешь, почему я держу его у себя?

(Твоего ползуна зовут Стелдак, ты, жирный прыщ, пробормотал икшель.)

Пазел изо всех сил старался не смотреть на клетку:

— Нет, сэр, не знаю.

— Яд, — сказал Роуз. — О, у меня есть враги, парень, много врагов. Ползун пробует мою еду на вкус. Сердце ползуна бьется в шесть раз быстрее, чем у человека, поэтому его кровь движется по телу в шесть раз быстрее. Как и любой яд, понимаешь? То, что убило бы меня за двенадцать минут, убьет его за две.

(Твое сердце перестало биться давным-давно, сказал икшель.)

— У меня нет лишнего ползуна для Его превосходительства, — продолжил Роуз, — но есть смолбои. Старик проникся к тебе симпатией. Так что вот тебе мои новые приказы.

Обычно он обедает во главе стола первого класса или здесь, в моей каюте, со мной. Но, иногда, он может захотеть поесть в уединении, в своей каюте. Ты будешь приносить ему эти блюда, Паткендл. И ты будешь пробовать каждое блюдо, прежде чем это сделать. На камбузе, в присутствии нашего повара. Ясно?

— Да, сэр.

— За тобой будут посылать кого-нибудь при каждом удобном случае. Если его дочь или консорт попросят на камбузе еды, ты сделаешь в точности то же самое. Его не должны убить, Паткендл. Но не тебя: я полагаю, мы можем согласиться с тем, что я одолжил для тебя время у судьбы?

Внезапно он уставился на клетку:

— Попробуй этот миндаль, будь прокляты твои глаза! Я голоден!

Икшель поднял глаза и растянул губы в чем-то похожем на гримасу боли. Но затем из него вырвался странный низкий голос — такой голос мог услышать любой нормальный человек, — и Пазел догадался: это то, что Диадрелу назвала искажением.

— Капитан, — сказал старик, — я вынужден вас сказать, что у меня ослабли зубы. Я не могу разгрызть этот орех, сэр. Если бы вы только могли разбить его молотком…

Капитан зарычал, но поднялся на ноги и, пошатываясь, пересек комнату. Во второй раз за этот день Пазел понял, что настал момент, когда он должен немедленно сделать что-то опасное, иначе будет сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь — и снова он это сделал. Наклонившись поближе к клетке, он прошептал:

— Я помогу тебе, Стелдак.

Роуз мгновенно напрягся.

Пазел едва успел поднять голову, прежде чем капитан развернулся. Его глаза были дикими от подозрения, когда он пронесся обратно через комнату. Он схватил Пазела за руку и сжал с мучительной силой. Он наклонился к лицу Пазела. От него несло чесноком и табаком.

— Ты слышишь духов.

— Н-н-нет, сэр!

— Я знаю, что слышишь. Я видел твое лицо. Не многие из нас могут их слышать, парень. Один только что прошел через эту комнату, заговорил с моим ползуном на их родном языке. Ты слышал это, не так ли? Говори правду!

— Капитан, я не… Ааа!

Рука Роуза снова сжалась. Его разъяренный взгляд блуждал по стенам каюты.

— Берегись, — прошипел он очень тихо. — Мир меняется у нас под ногами, когда такие звери, как я, обретают слух, улавливают голоса, растворенные в ветре. Животные всегда могли, а также маги, заклинатели и уроды. Сегодня то здесь, то там поднимается такой естественный человек, как Нилус Роуз. Эта старая непотопляемая громадина — она забита духами. В шторм они цепляются за верхние борта, сползают на палубу, заползают нам в уши. Ты тоже их слышишь! Только посмей это отрицать!

Роуз был сумасшедшим — но сумасшедший или нет, его удивительно сильная хватка угрожала сломать Пазелу руку. Что сказать? Если он даст Роузу желаемый ответ, капитан никогда не оставит Пазела в покое, ожидая отчетов о «духах», которых подслушал Пазел. И что тогда сделают с ним безбилетники-икшель, если половина из них уже считает его шпионом?

— Капитан!

Голос исходил от мужчины-икшеля, который поклонился так низко, что его последние оставшиеся пряди волос волочились по полу клетки.

— Разрешите мне сообщить вашей чести, что он прав лишь наполовину. Я услышал голос, желающий мне добра — голос духа, конечно! — но мальчик его не слышал. Если он и выглядел испуганным, то только потому, что я внезапно вскочил на ноги.

Роуз перевел взгляд с пленника на Пазела и обратно. Его глаза сузились, но постепенно давление на руку Пазела уменьшилось, и он отпустил ее. Пазел отступил назад, придерживая руку, и на мгновение его глаза встретились с глазами пленника. Стелдак, который мгновение назад так искусно солгал, теперь бросил на Пазела взгляд, полный удивления и даже — ужасной на этом изуродованном лице — надежды.

Еще один стук. Судовой клерк стоял в дверях с новым бушлатом и фуражкой Пазела. Роуз сунул клетку обратно в свой стол, внезапно приняв деловой вид. Он заставил Пазела примерить бушлат, поправил его осанку, даже обучил его тому, как обращаться к благородной семье.

— Ваше превосходительство — это все, что тебе нужно сказать послу Исику. Для его консорт подойдет миледи или леди Сирарис. А девушку следует называть юной госпожой — или, если она будет настаивать, леди Ташей. Когда он похвалит тебя за то, что, по его мнению, ты сегодня сделал, поблагодари его. Ни слова больше. Если я узнаю, что говорил слишком развязно или умничал с Его превосходительством, ты пожалеешь, что я не оставил тебя в руках Ускинса.

Пазел почти не слушал. Таша, подумал он. Ее зовут Таша.

Роуз надел фуражку ему на голову:

— Эта одежда — подарок посла Исика. Носи их всегда. Иди и выскреби лицо, мальчик, а затем явись в его каюту.

Пазел был уже в дверях, когда его остановил холодный голос Роуза:

— Странный поворот, не так ли, Паткендл? Из всех лордов и дворян этой империи именно тот, кто благоволит тебе, оказался завоевателем Ормаэла.

На главной палубе Элкстем приказал поднять брамсели. Разворот был закончен, мили якорной цепи вытащили обратно в «Чатранд». Где-то в бухте военный корабль отсалютовал пушечным выстрелом, и вся домашняя птица Великого Корабля в ответ пронзительно закричала. Пазел должен найти Нипса. Если он не расскажет кому-нибудь о своем утре, то просто взорвется. Но осмелится ли он упомянуть Стелдака? Сочтет ли Диадрелу это предательством?

Он слышал, как Свеллоуз приказал Нипсу отправиться в швейный уголок, чтобы помочь починить запасные паруса. Но Нипса там не было. Пазел наклонился рядом с Рейастом, застенчивым заикающимся мальчиком, и спросил о своем друге. Рейаст оторвал взгляд от парусины на своих коленях и моргнул.

— П-П-П-Паз-зел. У тебя есть н-н-н-овый б-б…

— О бушлате я расскажу тебе позже, Рейаст. Куда подевался Нипс?

— Л-л-л-л-лазарет.

— Лазарет! Почему? Что произошло?

Несколько минут спустя Рейасту удалось сообщить Пазелу, что Нипс сильно ушибся. Его столкнул в люк новый смолбой, доставленный на борт только вчера. Новичок был «з-з-з-злодеем», заявил Рейаст: старше и сильнее любого из них, за исключением, возможно, Пейтра и Дасту, и он вел себя так, как будто являлся командиром младших смолбоев. Он взбесился из-за Фиффенгурта, который не присвоил ему никакого особого звания, и вымещал это на мальчиках. Когда Нипс шел через жилую палубу, чтобы забрать свой тюрбан, новенький приказал ему поменяться рундуками — у его собственного крышка плохо закрывалась. Нипс рассмеялся ему в лицо. Вокруг было слишком много матросов для драки (что Рейаст счел удачным для Нипса), но когда более крупный смолбой увидел возможность, он толкнул Нипса сзади, отправив его через люк в отсек третьего класса внизу, где Нипс чуть не приземлился на ребенка.

Пазел, повидавший достаточно жестокости для одного дня, пришел в ярость.

— Как зовут эту свинью? — спросил он.

Рейаст с усилием скривил лицо:

— Ди-ф-дж-дж-Джервик!

— Джервик! — в ужасе воскликнул Пазел. — Здоровенный оболтус с дыркой в ухе? — Рейаст кивнул. Пазел больше не расспрашивал его, а побежал прямо в лазарет. Джервик на борту! Неужели капитан Нестеф наконец поймал его на жестокости и отправил собирать вещи? Независимо от того, как это произошло, это была ужасная новость, и он надеялся, что Рейаст каким-то образом ошибся. Пазел пролетел через нижнюю орудийную палубу к лазарету. Над дверью клиники он увидел любопытную вывеску:

ЛАЗАРЕТ

ДОКТОР КЛАВДИЙ РЕЙН

Первая строчка была аккуратно нарисована красной краской. Вторая, как и линия, зачеркнувшая имя Чедфеллоу, была грязными синими каракулями. Пазелу пришлось опереться о дверной косяк. Чедфеллоу должен был служить на «Чатранде». Но почему он передумал и велел Пазелу покинуть корабль? «Я собираюсь их увидеть», — сказал он о матери и сестре Пазела. Была ли это причина, по которой он намеревался быть на борту, или причина, по которой не был?

В лазарете он нашел Нипса, повешенного в гамаке, с разбитой губой и клеенчатым мешком с холодной водой под глазом. Маленький мальчик был в ярости, скрипел зубами и клялся, что научит Джервика держаться на расстоянии.

Пазел заставил его замолчать: новый доктор, Рейн, суетился рядом, сдвинув седые брови. Когда он проходил мимо, они услышали, как он бормочет себе под нос:

— Ундрабаст, Нипс Ундрабаст, хе-хе, чуть не сломал шею, вы, ребята, не должны дурачиться с люками…

— Пусть он снова подойдет ко мне, — сказал Нипс, когда доктор был вне пределов слышимости. — Джервик, я имею в виду — трусливая крыса.

— Но как он оказался на «Чатранде»? — с несчастным видом спросил Пазел.

— Сказал, что только что избавился от какого-то смолбоя, которого ненавидел на своем старом корабле, — проворчал Нипс. — Хвастался, как он «шлепал его около года, и этот чертов дурак никогда не отвечал». А потом он помог какому-то толстому боцману высадить смолбоя на берег в Соррофране. Его капитан подслушал и закатил истерику, какой никто никогда не видел, и собственными руками выбросил Джервика на берег.

— Это был я! — воскликнул Пазел. — Тот, кого высадили!

Подбитый глаз Нипса уставился на Пазела.

— Я изобью его, — сказал он. — Я засуну этот золотой зуб ему в глотку. Я выжму его, как свой тюрбан.

— Нипс! — сказал Пазел, схватив его за плечо. — Не дерись с ним! Роуз бросит тебя акулам! Кроме того, Джервик — страшный и грязный боец! Он расплющит тебя, приятель!

— Пусть только попробует!

У него получилось «попобует», из-за распухшей губы Нипса. Крошечные кулачки сжались по бокам.

Пазел медленно поднялся и прислонился лбом к стене.

— Все на этом корабле сумасшедшие, — сказал он.

— Привет! — сказал Нипс. — Где ты взял этот бушлат?

И затем, как падение в море, это произошло. Два матроса прошли мимо двери лазарета, непринужденно болтая о женщине, и внезапно их голоса изменились — мутировали, раздулись — и превратились в чудовищный визг.

— Нет! — закричал Пазел, вскакивая.

— Пазааааааак? — сказал Нипс.

Доктор Рейн, обернувшись, воскликнул:

— Ква-ква-квааак?

Вот оно: давление на его череп. И наполняющий воздух запах яблока с заварным кремом, худший запах в мире. У него начался припадок.

Оставив Нипса с широко раскрытыми глазами, Пазел выбежал из лазарета в ужас корабля, наполненного оглушительными, хищными птичьими криками. Он не мог придумать, где спрятаться — спрятаться на четыре часа или больше! — но он должен спрятаться, немедленно. Если его сочтут сумасшедшим, его вышвырнут вместе с трюмной водой или еще хуже.

Нижняя орудийная палуба была заполнена новоприбывшими, какими-то солдатами, занятыми, смеющимися, кричащими. Они показывали на него, чего-то желая. Он побежал. Трюм, подумал он. Надо идти в трюм. Может быть, посол еще его не ждет. Может быть, никто его не хватится.

Он добрался до трапа № 1 и помчался вниз по лестнице. Но на жилой палубе внезапно появился Фиффенгурт, преградив ему путь. Он улыбнулся Пазелу:

— Бачафуагаааак!

Пазел сделал беспомощное лицо и снова начал карабкаться, отчего Фиффенгурт заверещал еще громче. Пазел выскочил на следующую палубу, верхнюю орудийную палубу, и побежал вдоль длинного ряда пушек. Вокруг него были люди, злобные и ужасно громкие. Никогда еще не было так плохо, подумал он. А потом он увидел прямо перед собой Джервика.

Оба мальчика замерли. Глаза Джервика расширились; он сжал швабру в руках, словно она могла улететь. Пазелу внезапно пришла в голову мысль попытаться быть дружелюбным — в конце концов, им иногда приходилось работать вместе на «Эниэле», — но как именно он должен был это сделать? Он не мог говорить, поэтому попытался улыбнуться и слегка помахал рукой.

Джервик метнул в него швабру, как копье.

Вот тебе и дружелюбие. Пазел увернулся от швабры и попытался проскочить мимо Джервика, но здоровенный смолбой схватил его за плечо.

— Гвамотпаткуандлемоф!

Джервик рванул новый бушлат Пазела; медные пуговицы отлетели. Ударь меня, ты, имбецил! подумал Пазел. Тогда Фиффенгурт, наверняка, выгонит тебя. Но Джервик просто издал шум, его хватка усилилась. И Пазел понял, что еще мгновение — и появится Фиффенгурт и схватит их обоих. Этого не должно быть. Они посадят меня под замок.

Он повернулся и посмотрел на Джервика.

— Отпусти! — воскликнул он, бешено жестикулируя. — Я Мукетч, грязевой краб из Ормаэла. Я колдун и превращу твои кости в пудинг, если ты этого не сделаешь!

Конечно, из его уст не исходило ничего, кроме птичьего лепета. Обычно разговоры во время припадка были худшей тактикой, какую только можно вообразить, но сегодня это его спасло. Джервик был ужасно суеверен. Он замер, широко раскрыв глаза. Пазел указал на изуродованное ухо Джервика и хихикнул:

— Когда я закончу, это будет самая красивая часть тебя! А теперь ИДИ!

В ужасе Джервик отпустил его, отшатнулся назад и поскользнулся на одной из оторванных пуговиц Пазела. Пазел побежал, спасая свою жизнь.

Визг, гудки, мокрый участок пола. Он вреза́лся в одного члена экипажа за другим. Взрослые мужчины отскакивали, как будто он мог их укусить. Это закончится катастрофой, подумал он.

Затем рука, гораздо более сильная, чем у Джервика, схватила его, и Пазел почувствовал, как его развернуло. На мгновение он увидел мужское лицо — седые виски, яркие глаза, сужающиеся к уголкам, — а затем его буквально втолкнули в дверной проем, в теплые запахи кофе, духов и талька.

Он мало что понял из того, что последовало за этим. В зеркале появилось лицо посла, наполовину выбритое, с разинутым ртом. Красивая женщина ворвалась в комнату, раскинув руки и крича демоническим голосом. Откуда-то появилась золотоволосая девушка из кареты и посмотрела на него с удивлением, но без страха.

Затем к его губам прижали фляжку, запрокинули голову, и он потерял сознание.