Заговор Красного Волка

Глава 20. ВЫУЧЕННЫЕ УРОКИ

11 илкрина 941

29-й день из Этерхорда

— Блар баффин мад ме, — мрачно сказала Таша.

Пазел раздраженно оторвал взгляд от учебника грамматики:

— Блар авфам мутети: «Мой муж — мой надежный проводник». В предложении нет буквы «д», м'леди.

— Перестань называть меня так.

Пазел понизил голос до шепота:

— Ты же знаешь, что я не могу. Они вышвырнут меня вон. Честно говоря, Таша, ты даже не пытаешься учиться.

— Я не выхожу замуж, — прошептала она в ярости. — И как бы ты узнал, если бы я пыталась? Все, что тебе нужно сделать, это подождать, пока твой чертов Дар переведет для тебя.

— Я же говорил тебе, что выучил четыре языка еще до того, как мама наложила на меня заклинание. Я уже и так хорошо разбирался в языках. Если бы она наложила его на тебя, оно помогло бы тебе сражаться. Разве это не то, что ты лучше всего умеешь?

— Сражения и тактика. Так говорят Герцил и Прахба, во всяком случае.

— Суть в том, что ты должна быть хороша в чем-то, и тогда заклинание сделает тебя в этом лучше.

Они сидели в бархатных креслах в углу салона первого класса. В нескольких ярдах слева от них Брат Болуту читал книгу из корабельной библиотеки «Ядовитые вредители Алифроса». В дальнем конце комнаты Сирарис потягивала вино и весело болтала с толпой женщин, среди которых была Паку́ Лападолма. В тени за спинами женщин стоял смолбой с ужасными зубами по кличке Жалкая Пена, держа в руках кувшин с вином и дергая шнур, который приводил в движение установленный на потолке вентилятор.[5] Время от времени какая-нибудь женщина протягивала свой бокал и мальчик подскакивал, чтобы наполнить его.

Волосы Пазела были такими чистыми, что, казалось, будто он их где-то позаимствовал. Фиффенгурт сам окунул его в бочку с известковой водой.

— Ты собираешься обучать Договор-Невесту! — сказал он. — Твоя внешность отразится на каждом мальчике на этом корабле. Представь что будет, если вошь переползет с твоих волос на леди Ташу.

Джервик назвал его денди — вполголоса, конечно. Он все еще не оправился от ужаса, вызванного неестественным приступом тарабарщины Пазела. Но он все равно не вернул нож отца Пазела и кита из слоновой кости его матери — он даже не признался, что они у него есть.

— Они остались на «Эниэле» вместе со многими моими вещами, — сказал он Пазелу, но при этом ухмыльнулся и подмигнул своим прихлебателям.

— Мне кажется, твоя сестра не слишком хорошо знала языки, — сказала Таша, — иначе заклинание дало бы ей такой же Дар, верно? Но она, должно быть, была хороша в чем-то другом.

— Много в чем, — сказал Пазел. — На самом деле, раньше я думал, что она хороша во всем. Неда была сильной, как и ты. Она прекрасно пела и знала тысячу песен. И вот что мне запомнилось больше всего — она понимала людей. Я не мог обмануть ее, и никто другой тоже не мог. Иногда это заставляло ее грустить. Но если заклинание и сделало что-то — кроме того, что чуть не убило ее, — мы этого не заметили до того, как она убежала. Иногда я спрашиваю себя, простит ли она когда-нибудь нашу мать, вспоминает ли обо мне.

— Конечно, вспоминает. Не будь таким тупым.

— Я даже не знаю, жива ли она.

Таша прикусила губу. Пазел моргнул, глядя на страницу с текстом на мзитрини. В другом конце комнаты Паку́ Лападолма весело болтала о дне рождения императора — до него оставалось две недели, но он уже был предметом оживленного ожидания. Двоюродная бабушка Паку́ подарила кораблю «ящик для вечеринок», который нужно было открыть в указанную ночь: в нем наверняка было что-то диковинное.

— Произнесите, м'леди, — сказал наконец Пазел. — Мой муж никогда не будет голодать, пока я жива.

— Блар баффл… о, как бы я хотела, чтобы они заткнулись! — Таша пристально посмотрела на Паку́. — У нее голос, как у подвыпившего петуха. Мы должны пойти в мою каюту.

— Блестящая идея, — сухо сказал Пазел.

Со дня его припадка прошел месяц. Посол Исик больше не разговаривал с Пазелом: когда они проходили по палубе, он притворялся, что не видит смолбоя. Герцил предложил Пазелу написать письмо с извинениями. Но как он мог извиняться за то, что сказал правду? В любом случае, посол наконец-то неохотно согласился с этими уроками. Он даже пришел к некоторым договоренностям с Роузом относительно долга Пазела. У Исика было очень мало выбора. Без доктора Чедфеллоу на борту не было никого, говорящего на мзитрини, кроме Пазела, а Таша должна была выучить свои клятвы.

Дверь открылась, и в гостиную вошел Герцил. Он улыбнулся Таше, но сразу же подошел к Сирарис, поклонился и вручил ей небольшой сверток, завернутый в муслиновую ткань. Сирарис коротко кивнула ему и спрятала сверток подальше.

Только тогда Герцил подошел к Таше и Пазелу.

— Ты нашел свои пуговицы, Паткендл, — сказал он. — Я удивлен, что их не украли после стольких часов.

— Мне повезло, — сказал Пазел, поднимая руку к своему бушлату. На самом деле произошло нечто гораздо более странное, чем удача: медные пуговицы появились у него в кармане на следующее утро после приступа. Он тепло поблагодарил Нипса, но другой смолбой понятия не имел, о чем он говорит. Как и Рейаст, лежавший в гамаке под ним.

Пазел решил, что они дразнят его, и совсем забыл об этом. Но теперь, в салоне первого класса, ему внезапно пришла в голову еще одна возможность: икшель. Кто еще мог достать потерянные пуговицы из трещин и щелей на палубе и незаметно положить их в карман?

Пазел с дурным предчувствием посмотрел на воина, стоявшего над ним. Знает ли он? Герцил бросил на него еще один из своих хищных взглядов. Но он ничего не спросил, а вместо этого протянул маленькую деревянную коробочку и открыл крышку.

Внутри было что-то похожее на комки клея и оранжевую пряжу.

— Паучье желе, — сказал Герцил. — Фирменное блюдо Трессек Тарна.

Пазел поблагодарил его и нервно сунул в рот целый липкий комок. Но Таша просто понюхала лакомство.

— Чего хотела Сирарис на этот раз? — спросила она.

Брови Герцила поползли вверх:

— Лекарство. Капли для чая твоего отца. Очень заботливо с ее стороны: она написала сюда заранее, еще к Этерхорде, заказав их.

— Каждый раз, когда мы приходим в порт, она заставляет тебя бегать.

— Я камердинер, а также и ее слуга. Таша, командор Наган был таким же?

— Кто?

— Капитан почетного караула твоей семьи, моя дорогая. Он заболел и оставил нас в Ульсприте, но, как я понимаю, сегодня он догнал «Чатранд» и поднялся на борт. Я хочу с ним познакомиться.

— Я никогда не видела этого человека. Послушай меня, Герцил: ты мой учитель. И у нас осталось не так много времени, чтобы учиться у тебя.

— Так оно и есть. — Герцил слегка улыбнулся ей. — Всегда нужно следить за часами, тебе не кажется?

С этими словами он повернулся и вышел из комнаты. Таша посмотрела на Пазела, внезапно затаив дыхание.

— Это наш код, — прошептала она. — Рамачни вернулся. Пазел, ты должен пойти со мной, сейчас.

Она встала и наполовину выволокла Пазела из гостиной. Они проскользнули через пустую столовую, миновали Денежные ворота и офицерские каюты. У ее двери Пазел остановился.

— Это последнее место, где я должен быть, — сказал он.

— Не волнуйся, я обо всем договорилась. Входи.

— Договорилась? — недоверчиво спросил он. — С кем? Твой отец там?

— Нет, его там нет, как и Сирарис. Пазел, неужели ты не можешь мне доверять?

Он настороженно посмотрел на Ташу, но последовал за ней в каюту.

Красный свет заката лился через кормовые окна, поблескивая на латунных изделиях и канделябрах. На столе стоял пятифутовый самовар из фарфора и нефрита, из его носика все еще поднималась струйка пара. На стене висела картина с изображением кораблекрушения, в большой позолоченной раме, а также пара скрещенных мечей, которые он заметил раньше. Но теперь в середине пола лежал огромный ковер — рыжевато-коричневая медвежья шкура с головой и когтями.

— Еще одна безделушка из Тарна, я полагаю, — сказал он, касаясь пальцем ноги желтых клыков.

Таша повернулась и посмотрела на него:

— Мой дедушка убил этого медведя охотничьим ножом на своей ферме в Вестфирте. Сирарис распаковала шкуру, потому что у нее мерзли ноги.

Пазел отдернул палец ноги. Таша криво улыбнулась ему, пересекая каюту.

Деньги, подумал Пазел

Чувства столкнулись, когда он последовал за ней: он был грязным, она была избалованной, он был никем, он был лучше, чем эта девушка.

У нас тоже были старые вещи, подумал он, яростно пытаясь вспомнить. Но те немногие предметы, которые он мог вспомнить из своей жизни в Ормаэле, казались убогими и скучными рядом с этим великолепием. На столе у самовара лежал кусок кофейного торта, который никто не потрудился доесть. Смолбои дрались на кулаках из-за меньшего. Что я здесь делаю?

Таша открыла дверь в свою каюту. С чудовищным грохотом Джорл и Сьюзит скатились с кровати, чтобы поприветствовать ее. Она мгновенно взглянула на часы на туалетном столике: как и прежде, их шарнирный циферблат с рисунком луны был приоткрыт. Она втащила Пазела в комнату.

— Рамачни, — сказала она. — Это я. Я привела Пазела Паткендла.

— В самом деле?

Голос, высокий, бархатисто-мягкий и совершенно нечеловеческий, казалось, исходил из подушек Таши. Пазел невольно подскочил: к своему огорчению, он увидел веселую улыбку на лице Таши.

Она закрыла дверь каюты. Подушки сдвинулись, и из-под них появилась черная норка. На мгновение это было почти комично — аккуратное создание, высвобождающееся из постельного белья. Затем оно посмотрело на Пазела и замерло.

Пазел тоже не двигался: черные глаза были широкими, бездонными и, к счастью, очень добрыми. Оно знает меня, подумал он и слегка вздрогнул от странности этой мысли. Затем маленькое существо с наслаждением потянулось и прыгнуло в объятия Таши.

Она засмеялась, когда Рамачни по-кошачьи потерся о ее подбородок.

— Я так по тебе скучала! — сказала она.

— И я скучал по этим ногтям в моем меху. Этот корабль кишит блохами самого кровожадного вида.

— Где ты прятался, Рамачни? — спросила Таша. — Герцил и я ужасно беспокоились! Мы узнали, что ты на борту, только тогда, когда нам сказал Пазел.

— Мне жаль, что я бросил вас, — сказал Рамачни. — Но у меня действительно не было выбора. На борт «Чатранда» поднялся кто-то невероятно сильный и убийственный: я почувствовал это с первого вздоха. Он исследует, слушает и шпионит за нашими мыслями. Для него убить — все равно, что вытереть пыль со стола. Я был застигнут врасплох. Я не мог сказать, кто или что это, потому что он хорошо скрывает свое лицо. Я сделал все, что мог — спрятался от него, чтобы он не понял, что на борту есть сила, равная его, и не стал бы угрожать тем, кто дружит со мной. Поэтому я ждал, прямо внутри часов, прислушиваясь, как мог, пока не показалось, что вы все покинули каюту. Но я ошибался — мистер Паткендл остался и увидел меня, и мне пришлось наложить на него защитное заклинание, чтобы Другой не смог прочитать его мысли.

— Ты применил ко мне магию? — резко спросил Пазел.

— Поверь мне — я не хотел, — сказал Рамачни. — Это не мой мир, и когда я прихожу сюда, я должен использовать заклинания, как кочевник использует воду, которую несет, зная, что ее должно хватить ему на путь через пустыню. Но не бойся: чары давно развеялись. И наша встреча еще может оказаться удачной для нас обоих. — Он сверкнул своими белыми клыками в сторону Пазела. Возможно, так он ухмылялся.

Таша вздохнула и положила его на кровать:

— Так ты был на борту все это время?

Рамачни кивнул:

— Глубоко в трюме, вне поля зрения. Я должен был прислушаться к кораблю и попытаться получить некоторое представление об опасности.

— И этот «Другой», — продолжала Таша, — ты узнал, кто это?

— Увы, нет. Но я узнал, что он такое. Он маг — такой же ткач магии, как и я.

— Но, конечно, менее сильный, — сказала Таша.

— О, нет, — сказал Рамачни. — Он могущественнее, потому что принадлежит этому миру. Я не могу, например, проникнуть сквозь его завесу тайны — а этот маг одержим секретностью. Да, он действительно силен, и это меня беспокоит. Он мог бы быть учеником Аруниса, Мага Крови Гуришала, самого мерзкого чародея, которого когда-либо порождал этот мир. Жадность Аруниса была безгранична. Он даже грабил другие миры, в том числе и мой собственный, в поисках более глубоких сил. Я сражался с ним там столетие назад, в великой библиотеке Имбретоте-под-Землей, и изгнал его из моего мира. Он с трудом вернулся в Алифрос, в земли Мзитрина, и укрылся при дворе Шаггат Несса. И, похоже, Шаггат оказался его судьбой: доктор Чедфеллоу заверил меня, что он умер вскоре после самого Безумного короля.

— Меня Чедфеллоу заверил, что будет на борту и позаботится о Прахбе, — сказала Таша. — Я ему не доверяю. Но ты думаешь, что этот чародей может быть любимым учеником Аруниса, верно?

— Что-то в этом роде, — сказал Рамачни. — У магов, как у портных и поэтов, есть свои стили, и в работе этого чародея я обнаруживаю больше, чем немного влияние Аруниса — и все его зло. Мы должны быть очень осторожны.

Единственная хорошая новость — на этом корабле так много заклинаний и обрывков заклинаний, так много столетий покрывавшихся магической паутиной, что несколько моих собственных заклинаний могут какое-то время побыть необнаруженными. О, в конце концов он обнаружит их — он узнает, что на борту находится другой маг и сражается с ним, — но, если повезет, это произойдет не скоро.

— Мистер Ускинс — плохой человек, — твердо сказал Пазел. — А капитан Роуз — ужасный. Если подумать, он тоже слышит голоса — духов, так он их он называет. Может быть, ты имеешь в виду именно его?

— Все возможно, — сказал Рамачни. — А Нилус Роуз — прирожденный конспиратор. Но сейчас нет времени на размышления. Я попросил Герцила задержать посла Исика и его леди на тридцать минут, а мы уже проговорили десять.

Рамачни снова посмотрел на Пазела:

— Ты не подержишь на мгновение мою лапу?

Пазел колебался достаточно долго, чтобы напомнить себе, что перед ним не дикое клыкастое животное, а великий маг и друг Таши. Он взял маленькую лапку в свою руку.

Рамачни закрыл свои сверкающие глаза. Он глубоко вздохнул.

— Это правда, — сказал он. — Ты Смитидор.

— Я ормали, — сказал Пазел.

— Конечно. Но не просто какой-нибудь ормали. Твоя мать — Сутиния Садралин Паткендл — сама маг и дочь магов.

— Ты знаешь ее имя! Как?

— Элементарно, мальчик. Она подписала свое заклинание, и я только что прочитал сигнатуру… — Рамачни протянул руку и коснулся губ Пазела. — там. Чудовищное заклинание! Но, похоже, оно растворено в каком-то довольно антисанитарном фруктовом соке.

— Пожалуйста, — сказал Пазел, подавляя дрожь, — не мог бы ты убрать его? Как продавец зелий в Сорне? Оно чуть не убило меня и мою сестру.

Рамачни посмотрел на него снизу вверх, в его глазах появилось сострадание:

— Ты еще не понял, Пазел? Никто не может его убрать. Твоя мать не просто накинула на тебя заклинание, как старое пальто. Она изменила тебя до последней капли крови. В каком-то смысле она действительно убила тебя — убила твое прежнее я, чтобы могло родиться новое. Этот продавец зелий не вылечил тебя. Он просто захлопнул крышку на кипящем котле твоего Дара — самый глупый поступок. Если бы доктор Чедфеллоу не подсыпал тебе в чай эти противогексные соли, рано или поздно ты бы сошел с ума. Как я уже сказал, парень, ты Смитидор, человек, навсегда измененный магией. И я потратил половину вечности, разыскивая тебя.

Наступила тишина. Таша переводила взгляд с одного на другого.

— Итак, — наконец сказала она сдавленным голосом, — ты его нашел. И, я полагаю, все эти годы тебе нужны были мои часы, моя семья и я только для того, чтобы помочь тебе найти этого особенного смолбоя. Поздравляю.

Рамачни вздохнул:

— Я не скажу, что ты ошибаешься, Таша, дорогая.

Таша выглядела так, как будто надеялась, что он сделает именно это. Казалось, она собиралась сказать что-то еще, но Рамачни заговорил первым:

— Имей в виду, я также не говорю, что ты права. Позволь мне вместо этого сказать, что маги видят немного больше, чем обычные люди, в этой окутанной туманом стране, называемой будущим. Ты когда-нибудь задумывалась, почему у тебя появился друг, Таша? Знаешь ли ты, что хорошего или плохого может из этого произойти, со временем?

Таша застенчиво перевела взгляд с норки на смолбоя. Ее лицо было пунцовым.

— Все эти недели я умирала от желания поговорить с тобой. Спросить тебя о том, о чем я не могу просить больше ни у кого.

Рамачни поднял на нее глаза.

— Спрашивай, — сказал он.

— Ты поможешь мне избежать этого брака? Пожалуйста?

Голова норки поникла. Через мгновение он сказал:

— Да, помогу.

Таша в восторге обняла его. Но Рамачни поднял лапу:

— Возможно, у меня ничего не получится. И, если я это сделаю, помощь может быть такой же болезненной, как и то, что она лечит, или даже хуже. Но мое сердце подсказывает мне, что твоя судьба не будет решена брачными клятвами.

— Ха! — сказал Пазел. — Это уж точно! Блар баффл…

Таша скорчила ему гримасу. Она была вне себя от радости.

— А теперь, — сказал Рамачни, — мы должны сосредоточиться на непосредственной опасности. Вот что я узнал, подслушивая: помимо мага, который находится на борту уже много недель, скоро среди нас будет еще один злой человек. Кто-то ужасный. Все хитрые шепотки сосредоточены на нем. Он будет пассажиром, матросом или слугой. Он останется на борту недели или часы: я не знаю. Но Роуз и Ускинс — и скрывающийся маг — только о нем и думают. И единственное существо доброй воли, которое знает имя этого ужасного человека, — крыса.

— Крыса! — хором воскликнули Пазел и Таша.

Рамачни кивнул:

— Разбуженная крыса, удивительно. Вы узнаете его по короткому хвосту. Я много раз пытался поговорить с ним, но крысами «Чатранда» правит какой-то ужасный страх, и они нападают на любого, кто приближается к их логову. Если вы найдете его, обращайтесь с ним по-доброму. Он, должно быть, самое несчастное существо на этом корабле.

В этом Рамачни ошибается, мрачно подумал Пазел: никто не мог быть таким несчастным, как Стелдак, заключенный в столе Роуза. Но маленький маг, похоже, не знал об икшель, и Пазел не осмеливался говорить о них. Он все еще мог слышать Диадрелу: Это будут последние слова, которые ты когда-либо произнесешь. И она была дружелюбной.

— Рамачни, — сказал он, — почему ты искал меня?

— Чтобы заручиться твоей помощью, — сказал маг. — Я прошу тебя принять еще один Дар.

Короткое изумленное молчание.

— Ты шутишь, — сказал Пазел.

Норка покачала головой.

Пазел нащупал у себя за спиной дверную ручку.

— Абсолютно нет, — сказал он.

— Не будет никаких неприятных последствий, — сказала норка. — По крайней мере, не в течение многих лет.

— Фантастика — не так уж много шансов прожить много лет с этой толпой. Но если я это сделаю? Что тогда? Неужели у меня вырастут рога и хвост, чтобы, когда я начну болтать, как мурт, я буду выглядеть соответственно?

— О небо! — внезапно сказала Таша. — Повзрослей, Пазел. Рамачни настолько осторожен с магией, что в первый год знакомства я вообще не знала, что он сможет что-то сделать. Если он сказал, что это безопасно, значит, так оно и есть.

— Но он не сказал.

Норка щелкнула зубами, отчего показалось, что она снова ухмыльнулась:

— Совершенно верно, не сказал.

— Пазел, — сказала Таша, — ты боишься?

Идиотский вопрос. Он открыл дверь и побежал через каюту, прихватив на ходу торт. Затем он услышал топот ног позади себя. Вихрь движения, и Таша встала между ним и внешней дверью.

— Ты не можешь сказать нет Рамачни.

— Нет?

Пазел оглянулся на мага, который спокойно вошел в каюту.

— Сделай это с Ташей Храброй, вот, — сказал Пазел. — Одного Дара было достаточно, чтобы разрушить мою жизнь.

— Но будет недостаточно, чтобы спасти ваш мир от смерти, — возразил Рамачни.

Пазел замер, торт был на полпути ко рту. Рамачни уселся на задние лапы:

— В трюме корабля подслушивать трудно, но из другого мира — в тысячу раз труднее. В течение девяноста лет Алифрос был моей главной заботой, поскольку он связан с моим собственным миром кровью и случайностью. Я слушал от рассвета до заката, и полночи тоже. Этот момент, наконец, наступает. Над «Чатрандом» нависла смертоносная мощь. Большая, чем злой маг, уже находящийся на борту, или ужасный человек, который скоро здесь будет — хотя они, возможно, будут стремиться это использовать. Что это? Когда и как оно ударит? Я не знаю. Но я знаю, что его нельзя игнорировать, потому что я ходил по землям, где оно преобладало, где люди надеялись, что зло пройдет мимо них, и ошиблись. Доверься мне, Пазел Паткендл: ты не знаешь значение слова разрушить.

Пазел посмотрел на него: маленькое существо на ковре из медвежьей шкуры, его черные глаза сверкали.

— Чего ты хочешь? — спросил он.

— Слушать, вместе с тобой. И если ты услышишь нечто… экстраординарное, ты произнесешь слово, которому я тебя научу. Возможно, несколько слов. Это зависит от того, что ты услышишь.

— И это все?

— Этого, Пазел, достаточно, чтобы потрясти основы всего мира. Я хочу научить тебя Мастер-словам, самим кодам творения; их произносят при том эфирном дворе, где воля — это материя, а стихи становятся галактиками. Видишь ли, обычные люди не могут их выучить…

— Но он может, — сказала Таша.

— Возможно, — сказал Рамачни. — Но Дар Пазела — крошечная искра по сравнению с дикой огненной силой таких слов. Только двум или трем я осмеливаюсь научить вас — ради вас и ради самого Алифроса. И, Пазел, ты сможешь произнести каждое слово только один раз. После этого оно навсегда исчезнет из твоего разума.

— Почему бы тебе самому не произнести их? — спросила Таша.

— Я здесь гость, — сказал Рамачни. — Мастер-слова принадлежат этому миру, а не моему. На моих губах они пыль.

Пазел все еще колебался:

— Что мне делать этими Мастер-словами?

— Сражаться с врагом.

— Но как? Ты даже не знаешь, кто он такой!

— Со временем он покажет себя. И тогда ты будешь должен выбрать слово и момент для его употребления. И выбрать мудро, потому что второго шанса не будет.

— Это… абсурд! — прошипел Пазел. — Я даже не знаю, с кем я должен сражаться! Как ты можешь ожидать, что я его побью? Что, если он просто пырнет меня ножом во сне?

— Он также не узнает ни о тебе, ни о силе, находящейся в твоем распоряжении. И могут пройти годы, прежде чем он нанесет удар — годы, дни или просто часы. Попытайся понять: это битва в темноте, и я так же слеп, как любой другой. Я знаю только одно: я нашел в тебе и Таше своих лучших воинов, самых лучших за девяносто лет поисков. Ты откажешься?

Пазел медленно подошел к столу и положил торт.

— Нет, — сказал он. — Не откажусь.

— Тогда, как только мы договоримся о времени…

— Сейчас.

Рамачни удивленно дернул хвостом:

— Ты уверен? Это тебя сильно утомит.

— Уверен. Сделай это сейчас. Пока я не передумал.

Рамачни глубоко вздохнул, потом посмотрел на Ташу:

— Когда все закончится, Пазел будет просто усталым, но я буду измучен. Настолько измучен, что не смогу вернуться в мой мир через твои часы. Я пойду в свое тайное место в трюме и посплю несколько дней. Могу ли я положиться на тебя, Таша? Будешь ли ты охранять его, охранять себя и быть сильной для всех, пока я не проснусь?

Сияя от его уверенности в ней, Таша сказала:

— Буду.

— Тогда иди к окну, Смитидор, и ложись.

Пазел подошел к окнам галереи. Подоконник был длиной восемь футов, с красными шелковыми подушками по концам. Было ли у них время на это волшебство? Был ли он неправ, настаивая на том, чтобы это произошло сейчас? Он лег, стараясь не касаться подушек. Даже после мытья он все еще чувствовал себя слишком грязным для этой комнаты.

Маленький маг прыгнул в руки Таше, затем повернулся к нему лицом.

— Не думай, — сказал он. — Мысль — это задача всей твоей жизни в этой хрупкой вселенной, но сейчас это неправильная задача. Вместо этого слушай. Слушай так, как будто от этого зависит твоя жизнь, как однажды и будет.

Пазел посмотрел на него, но маг не дал никаких дальнейших указаний. Поэтому Пазел скрестил руки на груди и прислушался.

Сначала он просто слышал корабль — звуки были такими знакомыми, что он их почти не замечал. Под окнами ахтерштевень вспенивал волну, а руль скрипел, когда мистер Элкстем поворачивал штурвал. Кричали чайки. Мужчины смеялись и ругались. Ничего необычного.

Затем Рамачни что-то прошептал Таше, та наклонилась над Пазелом и распахнула окно. Ветер заполнил комнату, подняв ее волосы, и Рамачни соскользнул с ее рук на подоконник. Он осторожно забрался на грудь Пазела.

— Закрой глаза, — сказал он.

Пазел повиновался, и в тот момент, когда его веки закрылись, он исчез — его швырнуло, как лист, в огромный звуковой циклон. Негромкий, он был глубже, чем само море. Пазел слышал, как бьются тысячи сердец, каждое сердце на «Чатранде»: от медленного барабанного боя сердец авгронгов до бип-бип-бип новорожденных мышей в амбаре. Он услышал, как Таша моргнула. Он слышал, как Джервик тайно смеялся над чем-то, Нипса рвало от какой-то грязной работы на камбузе, и впередсмотрящий прорыдал имя девушки («Гвенни, Гвенни») в уединении вороньего гнезда. Он услышал, как крыса говорила, завывая, о гневе Ангела Рина. Он услышал, как Роуз прошептал во сне: «Мама!»

Но звуки «Чатранда» были всего лишь легким порывом ветра в шторм. Пазел мог слышать все волны в Нелу Перен, разбивающиеся о каждую скалу, плот и морскую дамбу в империи. Он мог слышать слои ветра, проносящиеся над миром, как снежные сугробы, миля за милей, и, наконец, истончающиеся до песни пустоты, ледяной флейты. Он слышал, как морские черепахи вылупляются на теплом брамианском пляже. Он слышал, как существо во много раз длиннее «Чатранда» пожирало кита на дне Неллурога.

Затем легкий бриз укротил циклон. Пазел знал, что это было дыхание Рамачни, и оно влилось в этот безумный котел звуков и заглушило их — полностью. Через несколько секунд все исчезло, даже его собственное сердцебиение прекратилось. Мир мог бы быть мертв или навеки застыть в твердом алмазе. И в этой совершенной тишине Рамачни произнес три слова.

Он сидел прямо. Головокружение, ошеломление. Таша, спотыкаясь, направлялась к креслу. Рамачни дрожал рядом с ним.

Что случилось? Сколько прошло времени? Пазел вспомнил, как много лет назад проснулся и обнаружил, что в саду его матери выросли высокие лилии, а он сам едва избежал смерти. Но нет, не в этот раз. Прошли минуты, а не недели, и он не был болен. Просто наполнен, на грани безумия, запоминающимися звуками.

— Я слышал, как дышит весь мир, — сказал он.

Рамачни поднял голову, медленно и мучительно. Пазел встретился с ним взглядом.

— Слова, — сказал он. — Они у меня. Я чувствую их в своей голове! Но для чего они нужны?

— Это самые простые из Мастер-слов. Но, когда ты их произнесешь, они станут заклинаниями невероятной силы. Одно укротит огонь. Другое превратит живую плоть в камень. А третье ослепит, чтобы дать новое зрение.

— Ослепит, чтобы дать новое зрение? Что это значит?

— Узнаешь.

— Посмотри на это место, — неопределенно сказала Таша. — Это катастрофа.

Так оно и было: казалось, по каюте пронесся вихрь. Картины были перекошены, стулья перевернуты, повсюду разбросаны крошки торта. Сама Таша, с растрепанными волосами и серебряным ожерельем, сползшим на плечо, выглядела так, словно только что спустилась с мачты.

Рамачни тронул Пазела за руку:

— Помни: каждое слово исчезнет навсегда после того, как ты его произнесешь. Все зависит от твоего выбора. Прислушивайся к своему сердцу и выбирай правильно.

Он сполз с подоконника, пыхтя, как старик. Таша поспешила вперед и подняла его. Внезапно ее лицо стало очень встревоженным.

— Будь сильной, моя воительница, — сказал ей Рамачни. — А теперь иди, найди Герцила и пусть он отнесет меня туда, где я отдохну.

Но не было никакой необходимости искать Герцила. Секундой позже он распахнул наружную дверь, прыгнул внутрь и захлопнул ее за собой.

— Рамачни, ты держал их слишком долго! — прошептал он. — Прячься! Ее отец приходит! Клянусь Ночными богами, вы двое, поправьте свою одежду и садитесь за учебу!

Рамачни исчез в каюте Таши, в то время как Герцил начал лихорадочно наводить порядок в комнате. Схватив учебник грамматики Таши, он сунул его в руки Пазелу.

— Ради любви к Рину, следи за своим языком!

У них было как раз достаточно времени, чтобы принять прилежные позы, прежде чем Эберзам Исик распахнул дверь.

— Итак, — сказал он, взглянув на Герцила, — ты нашел их.

Он был в ярости. Пазел смутно вспомнил (его извилины все еще работали с трудом), что так и не извинился — но как он мог извиниться за то, что сказал правду?

Герцил прочистил горло:

— Я нашел их. Усердно за книгами, Ваше превосходительство.

— Но не на публике, — сказал Исик. — Я разрешал тебе находиться в моей каюте, Паткендл?

— Нет, сэр, — сказал Пазел, с трудом поднимаясь на ноги. Его голос звучал странно для его собственных ушей. Таша тоже начала подниматься, затем снова села с глухим стуком.

— И все же ты осмелился вернуться, — сказал Исик, задыхаясь от ярости, — после твоей дерзости месяц назад.

— Не вини его, Прахба, — сказала Таша, ее голос был таким же странным. — Я не могла выносить шума в гостиной. Я заставила его прийти сюда.

Посол посмотрел на нее, явно застигнутый врасплох:

— Ты привела его? Что ж, тогда это не твоя вина, Паткендл. Но это совершенно неприлично, что вы двое остались одни! В следующий раз приведи Сирарис… Наму или Герцила. Хммм! И как ее мзитрини, мальчик?

Пазел сглотнул:

— Она… поражает меня, Ваше превосходительство.

Исик потребовал демонстрации. Таша прочистила горло и сказала на мзитрини:

— Мой муж не всегда карандаш.

— Ты смеешься, мальчик?

— Нет, сэр. — Пазел задохнулся и закашлялся. Исик подошел на шаг ближе, изучая его.

— Чедфеллоу мог бы тебя усыновить, — сказал Исик.

Теперь настала очередь Пазела удивиться.

— Да, сэр, — пробормотал он, заикаясь. — Я многим обязан доктору.

— Ты образованный мальчик. Почему ты рискнул оскорбить меня в тот день?

Пазел вцепился в спинку стула:

— У меня нет оправдания, Ваше превосходительство.

— Тоже хорошо. — Исик выдавил из себя смешок. — Ты выучил мзитрини от их посланника, не так ли? Чедфеллоу называл его варваром в шелках. Возможно, тебе передалось немного варварства? Это не так уж плохо. Немного варварства укрепляет мужчину.

— Да, Ваше превосходительство.

— Давай забудем прошлое, хорошо? Ты проявил большую доблесть с этими авгронгами. И когда я узнал, что ты — сын Грегори Паткендла, я, естественно, захотел с тобой познакомиться. Этот бушлат тебе нравится?

— Да, Ваше превосходительство, я благодарю вас.

— Мы забудем прошлое. — Исик взъерошил волосы Пазела. — Странная встреча для нас обоих, а? Ты первый ормали, с которым я заговорил после Спасения. И, естественно, я первый солдат той кампании, который заговорил с тобой.

— Нет, Ваше превосходительство. Первым, кто заговорил со мной, был капрал, который пнул меня до потери сознания, потому что хотел изнасиловать мою мать и сестру, но не смог их найти.

После того, как Герцил зажал ему рот рукой и вытащил из каюты (с видом, который ясно давал понять, насколько тщательно Пазел вырыл самому себе яму), после того, как появился Ускинс, раздел его до пояса и привязал запястья к кофель-планке, после того, как люди собрались десятками, чтобы таращиться и бормотать о гневе Роуза, после того, как кто-то начал хлестать его узловатым кнутом, а радостный Ускинс крикнул: «Сильнее, негодяй, или я это сделаю на тебе», после того, как Пазел услышал рыдание и понял, что Нипс был выбран кнутобоем, после того, как Пазел почувствовал, что по его щекам текут слезы, а кровь стекает на штаны, — только тогда ему пришел в голову худший результат его вспышки.

Я больше никогда не увижу Ташу.

Но это была наименьшая из его проблем, не так ли? Он никогда особо не интересовался девушками: все знали, что они означают катастрофу в жизни моряка. Как коралловые острова: красивые на расстоянии, окруженные рифами.

Ему должно было быть все равно. Он даже не знал ее и то, что знал — дочь человека, который сжег Ормаэл, избалованная, довольно жестокая и нескромная — ему не очень — то нравилось. Так?

Огонь и дым, Пазел. Она тебе нравится.

Последний, неожиданный удар, как плетью. Она могла бы стать другом — после всех этих лет, друг! — но теперь он никогда этого не узнает. И Нипс, другой его друг: он тоже исчезнет, и добрый мистер Фиффенгурт, и — о, небо! — возможность найти своих родителей и Неду! Если доктор Чедфеллоу действительно мог отвезти его к ним, Пазел упустил свой шанс.

Внезапно он очень смиренно попросил защиты имперского хирурга. Что с ним будет? Кого будет волновать, если он умрет?

Доктор Рейн промыл его раны эвкалиптовым маслом и отправил обратно в гамак. Пазел не мог лежать в нем, поэтому лежал на животе на грязном полу, едва осмеливаясь заснуть из страха, что мальчишки наступят на него в темноте. И все же он, должно быть, спал, потому что в какой-то момент той несчастной ночи он внезапно проснулся, охваченный ужасным осознанием.

Я потерял весь свой народ.

Но как только эта мысль пришла ему в голову, Нипс вернулся со своей ночной смены, на ощупь подошел к Пазелу и схватил его за руку. Пазел сел, морщась, и Нипс протянул ему мешочек.

— Что это?

Нипс не издал ни звука. Пазел развязал мешочек и порылся внутри. Монеты, шесть или восемь штук. Золотые, судя по весу.

— Где ты это взял, приятель?

Нипс не сказал ни слова. Он вложил в руку Пазела второй предмет — складной нож.

— Нипс! Это нож моего отца? Это он, верно?

Нипс все еще шарил в карманах. Наконец он преподнес последний подарок, кита из слоновой кости.

— Тебе пришлось драться с Джервиком? — прошептал Пазел.

Нипс фыркнул. Только тогда Пазел понял, что Нипс рыдает от ярости и стыда.

— Клянусь костями моей бабушки на Соллочстале, — сказал он своим скрипучим голосом, — я увижу, как они заплатят за то, что заставили меня сделать с тобой.