Заговор Красного Волка

Глава 13. ТУРНИКЕТ

Ты ли мой кровный родственник, исчезнувший в буре прежних лет?

Должен ли я назвать тебя братом?

Моя душа избавилась от привычки любить, забыла, как доверять.

Не подходи ко мне безмолвно, брат, чтобы не напугать меня:

Кто знает, что я тогда сделаю?

Бойся этого клинка в моей руке, брат, как научился его бояться я.

ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ЕЛ ЗОЛОТО, ПЕСНЬ LXII

Переведено с нилескчета Талагом Таммаруком ап Исхрчр

9 вакрина 941

Старый адмирал прислал сообщение: он хотел, чтобы вокруг его посадки было поменьше шума. Совсем не похоже на прежнего Эберзама Исика: тот возвращался из сражений на полуразрушенных военных кораблях, грохотали орудия, толпы доброжелателей заполняли Пальмовую площадь. Для репортера из «Этерхордского Моряка», коренастого маленького человечка в цилиндре с потрепанным бантом, все это было очень подозрительно.

— Почему не было никаких публичных объявлений? — требовательно спросил он, направляясь к кораблю рядом с Исиком. — Почему «Чатранд» снаряжали в Соррофране? Где знамена, трибуны, императорский оркестр?

— На квартердеке есть трубы, — прорычал Исик. — И более чем достаточно зевак.

— Даже не половина обычного числа, — возразил репортер. — С таким же успехом вы могли бы прокрасться глубокой ночью!

— С сегодняшним утренним «Моряком», объявившем об этом всему городу?

— Мы едва узнали об этом вовремя! Ваше превосходительство, прошу вас, подождите минутку. У нас есть достоверные сведения, что прошлой ночью в вашем саду был убит человек. А! Ваше лицо признает правду! Кем он был — головорезом? Ассасином?

Исик, нахмурившись, двинулся вперед.

— Обычным бродягой. Его не следовало убивать, но он неуклюже приближался к леди Таше. Наши собаки сбили его с ног, и охранник дома всадил стрелу ему в грудь. Вот и все.

— Ваша охранник отказался говорить с нами, Ваше превосходительство. Неужели сам император потребовал такой секретности? На этот счет ходят слухи.

— Конечно, ходят. Ваши читатели выживают на диете, состоящей почти только из них. До свиданья, сэр.

Зеваки действительно заполняли набережную, и с каждой минутой все больше их спешило на площадь. Высоко наверху, на «Чатранде», команда стояла по стойке смирно. Трубачи заиграли старую морскую песню, специально выбранную Ускинсом, потому что она была популярна тридцать лет назад во время Сахарной войны, когда, как он догадывался, начались дни плавания адмирала Исика (он был совершенно прав, но мелодия вызвала воспоминания о цинге, насекомых и гниющих ботинках).

Красный ковер, похожий на язык ящерицы, скользнул вниз по трапу. Адмирал выглядел так, словно предпочел бы отбросить его в сторону. Но он встал на него, пошатываясь; за его руку держалась Сирарис, высоко подняв подбородок, двусмысленно улыбаясь, в прозрачном белом платье, которое подчеркивало блеск ее темной кожи. С палубы мистер Фиффенгурт бросил на нее один взгляд и подумал: Это будет опасное путешествие.

За ними шла Таша с двумя книгами (грамматикой мзитрини и Полилексом торговца) в руках и злобным выражением на лице. Люди вокруг причала указывали на нее, бормоча: «Вот она, Договор-Невеста, подарок императора дикарям. Будущая жена! Несчастная малышка! Она должна выйти замуж, чтобы больше не было войны».

— Леди Таша!

Это был репортер Моряка. Таша бросила на него раздраженный взгляд. Ее так и подмывало закричать: Я не пойду на это! Я скорее сбегу с пиратами, чем выйду замуж за человека, поклоняющегося гробам! Напечатай это!

Репортер понизил голос, нервно поглядывая на Эберзама Исика:

— Человек в вашем саду, которого убили. Кем он был? Что он вам сказал?

Отец рассердился бы на меня за то, что я заговорила, подумала Таша. Это был стимул.

— У него не было возможности много сказать, прежде чем его убили.

Чистая правда: дикий, выглядевший голодным мужчина поднялся из ямы с пеплом в углу сада и бросился на нее, как закопченный призрак. Джорл рванулся к бродяге прежде, чем тот пробежал полпути до нее. Был рассвет. Таша, вставшая с кровати после трех бессонных ночей, прошедших с тех пор, как Исик объявил об ее помолвке, только что вышла во двор, протирая глаза. Всего на мгновение она увидела бегущего мужчину, его глаза, устремленные на нее с огнем убийства или экстатической молитвы: в следующее он упал под рычащий валун собаки. Вместо страха — жалость: Джорл держал во рту всю чернобородую глотку этого человека. Таша знала, что он не убьет, если мужчина не вытащит нож — ее собаки были очень хорошо обучены. Как и она — Герцил научил ее тоймельской борьбе. И она заплатила за обучение тысячей синяков. Она не хотела терять это мгновение, ни одно мгновение, из-за паралича удивления. Она бросилась вперед и схватила мужчину за волосы рукой.

— Он был иностранцем, м'леди? — спросил мужчина из «Моряка».

В этом не было никаких сомнений. Он посмотрел на нее и прокричал что-то на языке, которого она никогда не слышала. Он был не в себе — от страха, а не от выпивки. В его дыхании не было и намека на алкоголь.

— Да, иностранцем, — сказала она. — А теперь вам лучше уйти.

— Что он сказал перед тем, как его застрелили?

Она посмотрела на репортера, но увидела только покрытое пеплом лицо. Одни и те же слова, снова и снова. Ее имя и…

— Мигра крор, мигра крор, — пробормотала она вслух.

— Что это значит? — спросил репортер.

Она задавалась тем же вопросом.

— Говори на арквали! — умоляла она. Несмотря на рычание мастифов (Сьюзи прибыла и присоединилась к драке), испуганный мужчина все же сумел подчиниться.

— Смерть, это смерть, смерть! — прохрипел он на ломаном арквали. — Ваша, наша, все люди вместе!

— Смерть? Чья смерть? Как?

— Мигра крор…

— Что это такое, во им всего святого?

Но другой голос положил конец всему этому: Сирарис на балконе в саду закричала:

— Убейте его! Стреляйте в него, сейчас же!

И кто-то подчинился. Стрела вылетела из садовой стены и, с аккуратностью портновского стежка, вонзилась в сердце мужчины в дюйме от лапы Джорла. Взгляд Таши метнулся назад по траектории полета: тень среди дубовых листьев, человек, прыгающий во двор соседа. Десять минут спустя констебли унесли тело прочь.

Был ли тот призрачный стрелок одним из этих больших потных воинов позади нее — почетного караула, на котором настоял император? Она может никогда этого не узнать. Хуже того, она никогда не узнает, кем был этот незнакомец, человек, который пожертвовал своей жизнью ради возможности поговорить с ней. Она только знала, что ее отец ошибался: этот человек был гораздо большим, чем обычным бродягой.

Она уже шагнула на трап, оставив расстроенного репортера прыгать внизу. Повинуясь импульсу, она повернулась к нему и сказала:

— Если все пойдет не так — если с нами случится что-то ужасное, — спросите Мать-Запретительницу школы Лорг о том, что такое мигра крор.

На палубе мрачный капитан Роуз поклонился послу и леди Сирарис, его рыжая борода и синие ленты Торговой службы развевались на ветру. Старшие офицеры «Чатранда» выстроились в шеренгу позади него, выпрямившись, как шомпол. Таша предположила, что от толчка они упадут, как кегли.

Вслед за почетным гостем на борт поднялись пассажиры первого класса. Их было около двух дюжин: семьи, направляющиеся на запад, в Бескоронные Государства, ради удовольствия или выгоды, мужчины в морских фуражках и сшитых на заказ кителях, женщины в летних платьях, дети, скачущие вокруг них, как привязанные бесы. Племянница леди Лападолмы Паку́, прелестная, с миндалевидными глазами, в аккуратной, застегнутой на все пуговицы одежде для верховой езды («Где твой пони, милая?» — весело позвал кто-то). За ней по пятам шел худой мужчина в белых перчатках, с прилизанной челкой и ручным ленивцем, цепляющимся за его шею, как волосатый ребенок. Лацло, продавец животных, который намеревался продолжить свое преследование Паку́ наряду с торговлей дикими животными в течение нескольких месяцев. Его взволнованную болтовню о снежных жаворонках и моржовых шкурах слушал мистер Кет, торговец мылом, недавно сошедший с маленького корабля под названием «Эниэль». Он никогда не перебивал Лацло, только тихо посмеивался, положив руку на свой рваный шарф.

Оставив офицерам приветствовать благородных дам и джентльменов, капитан Роуз исчез внизу с Исиком и Сирарис. Мистер Ускинс, которого всегда впечатляли богатство и «хорошее воспитание», жал мужчинам руки, словно качал помпу. Боцман, невысокий, грузный, сгорбленный мужчина по имени Свеллоуз, ухмылялся и кружил вокруг дам в подобострастном танце. Мистер Теггац предложил булочки.

Пассажиры не торопились, восхищаясь своим первым взглядом на верхнюю палубу, в то время как шестьсот моряков молча ждали. Наконец последний кружевной зонтик исчез внизу, команда расслабила плечи и вернулась к работе. Теперь настала очередь подниматься на борт слуг. Они превосходили своих хозяев численностью раза в два, но двигались заметно быстрее. У них не было времени бездельничать, потому что, помимо собственных маленьких чемоданов, они несли охапки любимых туфель своих хозяев, плащей или бутылок с ликером (слишком дорогих, чтобы их клали в ящики), тащили их собак, в некоторых случаях несли спеленутых младенцев. Среди них был и Герцил с Джорлом и Сьюзит, жалобно скулящие из-за разлуки с Ташей, но все еще вдохновляющие других слуг держаться на почтительном расстоянии.

Портовые грузчики, следующие. Надо было поднять последние припасы: пиво, соль, порох, запасные цепи и снасти, медицинскую пилу для доктора Рейна. Надо было погрузить и все товары, которые торговцы надеялись продать на западе: обувь, сукно и ситец. И, конечно же, животных Лацло: белых попугаев ара и птиц-носорогов, пестрых гусей, шестиногих летучих мышей, зеленых Уллупридских обезьян. Восемь человек подняли свинью из Красной Реки, которая ревела и била клыками по клетке. Штабеля ящиков поменьше были слишком темными и тесными, чтобы можно было разглядеть содержимое.

Многие гости первого класса переезжали, а не путешествовали, и их тысяча-и-одна вещь были внесены по трапу следующими или подняты грузовым краном. Наиболее важными из них были личные вещи посла. Всю старую или ценную мебель запечатали в гигантские ящики: письменный стол Эберзама Исика, шкаф Сирарис, детскую колыбель Таши и огромную кровать с балдахином, где старик проводил как можно больше времени со своей консорт.

Ящики были набиты кедровой стружкой, затем плотно заколочены гвоздями, как гробы, а стыки промазаны мастикой: хорошая защита от сырости, но совсем не от икшель. Прошлой ночью три сотни совершили набег на ящик с кроватью, с более чем хирургической аккуратностью пропилили дыру, пролезли внутрь и приклеили круглую деревянную пробку на место так идеально, что даже привередливый дворецкий не почувствовал ничего плохого. Перед рассветом ящик был уже пронизан воздушными отверстиями размером меньше блохи, и Талаг Таммарук ап Исхрчр, организатор нападения на Великий Корабль, улегся в центре кровати посла и заснул.

Люди на причале не обратили никакого внимания на то, как половину населения Иксфир-хауса спустили в трюм. Груз их не интересовал, если только он не был явно бесценным, или не брыкался и не фыркал, как животные мистера Лацло. С наступлением утра зеваки начали бродить по площади, покупая жареные водоросли или морские гребешки на тележках, приветствуя друзей. Но они не спускали глаз с «Чатранда», и, когда четверо чиновников Торговой Семьи подтащили железный турникет к подножию трапа, все бросились назад, чтобы посмотреть.

Турникет был выкрашен в огненно-красный цвет. У него были вращающиеся лопасти, которые позволяли только одному человеку одновременно подниматься на трап и могли быть заблокированы поворотом ключа. Когда представители компании протестировали устройство, они кивнули Фиффенгурту, стоявшему на палубе. Квартирмейстер окликнул матроса на грот-мачте. Моряк, в свою очередь, снял с головы желтый платок и высоко им взмахнул.

Почти в миле вниз по набережной примостился большой низкий склад, невидимый из великолепной императорской крепости. Двое людей Компании, стоявших у тяжелой двери, увидели платок и подняли плечами засов. Дверь широко распахнулась. И из черной пасти здания хлынула толпа.

Их было шестьсот человек, нагруженных мешками, узлами, ящиками и детьми, некоторые босые, многие в лохмотьях. Но они бежали, время от времени роняя сосиску или пакет с галетами, никогда не останавливаясь, потому что какая польза от запасной еды, если ты не добрался до борта? Это были пассажиры низшего класса — третьего. Среди них были ипулианцы и утурфанцы, возвращавшиеся с сезонов работы на швейных фабриках Этерхорда — часто не ставшие богаче, всегда более потрепанные, чем пришли. Разношерстная группа. Крестьяне из сухого Восточного Арквала, надеющиеся добраться до Урнсфича до сбора чая. Молодые пары, которым запрещали вступать в брак, — они спешили на запад, чтобы пожениться. Женщины, чьи мужчины исчезли. Мелкие преступники. Мелкие враги короны. Беженцы, спасшиеся от насилия на Пулдураджи — они приехали всего несколько месяцев назад и обнаружили, что трущобы имперской столицы более опасны, чем воюющий остров. Все заплатили вперед, и их было больше, чем мог перевезти «Чатранд» (остальные будут ждать другого корабля несколько дней или недель). Они провели ночь на голом полу склада, запертые, чтобы их вид не беспокоил богатых пассажиров.

Зеваки, однако, пришли именно за этим зрелищем: слепой порыв целых семей, словно скот, устремившийся в паническое бегство. Джентльмены поднимали хорошо одетых мальчиков к себе на плечи. Они приветствовали и смеялись, делали ставки на то, кто из нищих доберется до них первым.

Толпа полностью игнорировала их. Это была холодная, сырая, ужасная ночь, и все они знали, что это было лучше, чем то, что ожидало их на борту «Чатранда»: таблички в купе третьего класса гласили: ЗАЖЖЕННАЯ СПИЧКА — САБОТАЖ, САБОТАЖ — СМЕРТЬ. И все же они бежали, чтобы захватить лучшие несколько квадратных футов пола, какие только могли в темноте нижней палубы. За исключением нескольких часов в день в спокойном море, они не смогут дышать свежим воздухом или снова почувствовать солнце на протяжении всего своего путешествия.

Никто не заметил измученного репортера из «Моряка», яростно делавшего заметки в своем блокноте в начале переулка, мимо которого текли бедняки. Никто также не заметил четырех мужчин, которые спокойно подошли к нему сзади, один из них держал в руках натянутую проволоку.

Турникет у трапа щелкал и щелкал: каждый щелчок — родитель, ребенок, кругленькая сумма. Размахивая руками, крича им («К трапу, следуйте за моим человеком, спускайтесь, пожалуйста, и побыстрее!»), мистер Фиффенгурт спрашивал себя, знает ли кто-нибудь из этих несчастных, что на самом деле они заплатили больше за квадратный дюйм, чем пассажиры первого класса. Может быть, вдвое больше, потому что все они почти сидели друг у друга на головах. Нет, не годится говорить о таких вещах, даже если бы он мог заставить кого-нибудь поверить.

Когда счет дошел до четырехсот, офицеры Компании защелкнули турникет. Мужчина оглянулся на своего отца, остановившегося позади него на набережной: Продолжай, сказали глаза старика.