Заговор Красного Волка

Глава 25. РОЖДЕНИЕ ЗАГОВОРА

5 модоли 941

53-й день из Этерхорда

Черная крыса сражалась за свою жизнь.

Он едва избежал пятки портного и зубов Священной Стражи Мастера Мугстура, нырнув обратно в водосток через дверь икшель. На вершине трубы не было спасения — мальчик по-прежнему сидел у двери Дрелларека. Поэтому Фелтруп побежал в другую сторону, вниз и на корму, к кормовым транцам и реву моря. Другие крысы неслись в том же направлении, ослепленные страхом. Сначала они не обращали на него внимания. Но ветер становился все громче, приближался — и вдруг показалось жерло водостока, широко открытое навстречу вздымающейся черно-зеленому заливу.

Именно тогда крысы набросились на него.

— Проклятый Фелтруп! — кричали они. — Странный, больной, искалеченный Ангелом! Он кричал на Мастера! Он привел ползунов, чтобы отрубить нам головы! Убейте его, убейте, прежде чем он нанесет новый удар!

— Вы ошибаетесь! — взмолился Фелтруп. — Я никогда не хотел вам зла! Но Мугстур хотел! Он порабощает вас!

Но они не хотели слушать: ужас украл тот немногий разум, которым они обладали. Фелтруп знал, что произойдет дальше. Крысы приближались, спереди и сзади, щелкая челюстями, заставляя его поворачиваться в страхе. Какое-то время он отбивался от них — они были достаточно трусливы, — но, когда он уставал, они кусали и не разжимали челюсти. Скоро его разорвут в клочья.

На какую-то долю секунды он пожалел о своем пробуждении, но не в следующую. Его мысли были быстрыми — молниеносно-быстрыми, слишком быстрыми для любой нормальной жизни, — но идеальными сейчас. Он с одного взгляда увидел все свои возможности. Моли о пощаде и умри. Притворись мертвым и умри. Отбивайся изо всех сил от бесчисленных крыс, поклявшихся убить его, — не говоря уже о людях, — и умри.

Или сделай то, чего он боялся больше всего: рискни утонуть, повернись лицом к морю. Тогда смерть тоже будет чрезвычайно вероятной. Просто не обязательной.

Пять крыс между ним и отверстием трубы. Пять кузенов, которых нужно убить. Ужас из ужасов — набивать рот убийством. Он начал.

Они ожидали новых слез и истерии, а не решительного убийства. Он пронзил первых двух, как копье, и схватился с третьей в царапающем, рвущем кровь слепом безумии, которое заставило противника нырнуть под него и с визгом улететь вверх по трубе. Последние две попятились к самому краю, так что их хвосты развевались в открытом воздухе. Они были большими существами, собранными и готовыми к его атаке. Фелтруп посмотрел на их широкие плечи, на оскаленные зубы. Их лапы.

Он отпрыгнул назад, мимо тел мертвых крыс. Две на конце трубы зашипели, щелкнули челюстями. Чего он ждет?

Корабль накренился вниз, и тогда они увидели: слишком поздно. Фелтруп изо всех сил швырнул в них трупы. Скользкая от крови, труба не давала возможности ухватиться. Одна из крыс начала карабкаться по телам, но Фелтруп безжалостно давил на нее. Живая крыса и мертвая вместе упали в волны.

Вторая крыса тоже соскальзывала. Но даже в это мгновение она сделала последний рывок и вцепилась челюстями в больную ногу Фелтрупа. Там она и повисла, раскачиваясь, сомкнув зубы на кости, пока Фелтруп изо всех сил пытался стряхнуть ее, не упав сам. Невообразимая боль! И из-за его спины донесся звук еще большего количества крыс, приближающихся к нему.

Он медленно сползал к морю. Он не мог дотянуться до кусающейся крысы. Краем глаза он увидел, что был прав, там был выход, две другие трубы, которые опорожнялись рядом с этой. Мудрый Фелтруп, такой хороший во всем…

Он упал.

Тошнотворное падение. Волны разверзлись, как яма. Другая крыса бездумно продолжала грызть его в воздухе. Они скользнули по ахтерштевню «Чатранда», едва не разбились вдребезги о баллер руля и исчезли в бледной пене кильватерного следа корабля. Другая крыса, шокированная холодной водой, отпустила его, но когда они вынырнули, она погребла к нему, обезумев от ненависти. Имея всего три здоровые ноги, Фелтруп едва мог плавать. Он тщетно пытался увеличить дистанцию между ними.

— Думай, брат! — пискнул он. — Зачем сражаться сейчас?

— Чтобы причинить тебе больше боли в смерти, враг Ангела!

— Никакой ангел — ИИХ! ПХХТ! — не хотел бы такого!

Они оба наполовину утонули, карабкаясь вверх и вниз по волнам, похожим на обрушивающиеся склоны холмов, наблюдая, как «Чатранд» ускользает все дальше и дальше. Другая крыса кусала его за пальцы ног. Это безумие, абсолютное безумие, понял Фелтруп, но эта мысль вселила в него внезапную надежду.

Повернувшись, он намеренно позволил крысе ухватиться за обрубок своего хвоста — хороший, солидный кусок. Затем он задержал дыхание и нырнул.

Как он и предполагал, другая крыса снова держала челюсти сомкнутыми. Но она не ожидала, что ее затянет под воду. И не смогла полностью закрыть рот. Она булькала. Фелтруп не потрудился ударить ее — просто корчился и дрожал. Инстинктивно другая крыса укусила сильнее. Но воздух пузырился через ее губы, море просачивалось внутрь. К тому времени, когда крыса поняла, что происходит, ей ничего не оставалось, как утонуть.

Но, прежде чем она умерла, прошла вечность. Фелтруп с трудом выбрался наверх — они уже находились в нескольких ярдах под поверхностью, — пиная мертвое лицо. Затем он увидел собственную ошибку — и понял, что его жизнь кончена. Крыса умерла с сомкнутыми челюстями. Ее легкие были затоплены. Она утонет, как камень, и он пойдет ко дну вместе с ней.

Зачем бороться сейчас? собственный вопрос насмехался над ним. В чем был смысл всего этого? Он мог отгрызть остаток своего хвоста и истечь кровью до смерти, наблюдая, как корабль уплывает все дальше. Что хорошего было в такой смерти, в такой жизни, в пытках разума? Лучше поспать, отдохнуть так, как он не отдыхал уже много лет, позволить мыслям остановиться…

Под ним выросла темная фигура. Это было животное, размером примерно с гончую, но с тупой мордой и усами. Тюлень! Огромный черный тюлень! В одно мгновение существо вытолкнуло его на поверхность.

— Спокойно, Фелтруп, мой мальчик! Я не позволю тебе утонуть.

— ФФЛХХХХПТ!

— Всегда пожалуйста.

Разбуженный тюлень! Фелтруп был спасен существом, подобным ему самому!

— Не царапай меня, парень. Я должен снять этот труп с твоего хвоста.

Несколько отвратительных хрустящих звуков, и череп мертвой крысы раскололся и отвалился. Затем тюлень перевернулся на спину и поднялся, и Фелтруп был поднят из воды на его груди.

Он чуть не плакал:

— Брат, спаситель! Пусть вас благословят боги, звезды, ангелы и все, что там может быть!

Тюлень, возможно, слегка улыбнулся, но не сказал ни слова. Его глаза были прикованы к «Чатранду», который находился в доброй сотне ярдов от них.

— Как вы нашли меня? — спросил Фелтруп.

— Твой голос. Он разнесся не очень далеко, но достаточно далеко.

— Удача! О, наконец-то, великая удача! О возлюбленный мастер тюлень! Как я могу когда-нибудь отплатить вам?

— Первым делом не неси такую чушь. У меня есть имя. Ты скоро его узнаешь.

Фелтруп заставил себя закрыть рот. Тюлень был явно мудр, и ему не нравилась его болтовня. Он оглядел себя. Серьезных ран не было, потому что и раненая лапа, и обрубок хвоста были довольно кожистыми и жесткими. Однако соль в ранах жгла, как огонь, и он дрожал от холода. А корабль все еще удалялся.

— Добрый сэр, — сказал Фелтруп, как он надеялся, более достойным голосом, — вы спасли мне жизнь. Она ваша, можете делать с ней все, что захотите.

— Твоя жизнь мне не нужна — у меня есть своя.

— Бесспорно, сэр. Но я бы позволил себе прокомментировать разницу между вашей великолепной фигурой и моей собственной, такой банальной и уродливой. Видишь ли, крысы умеют плавать, но далеко не так хорошо, как тюлени.

Тюлень почесал ластом за ухом.

Фелтруп продолжал:

— Я могу заверить вас — ха-ха, смотрите, они распустили еще больше парусов! — что даже в лучшие дни я не смог бы отсюда доплыть до берега. И, возможно, даже вам было бы трудно унести меня так далеко.

Тишина. «Чатранд» был теперь по меньшей мере в четверти мили от них.

— То есть — пожалуйста, простите мою прямоту, сэр, у нас, крыс, такие дурные манеры, — я должен добраться до корабля или утонуть.

— Совершенно верно, — сказал тюлень.

Фелтруп сдался. Не было никакого недоразумения. Он застрял на груди неразговорчивого тюленя, вероятно, сошедшего с ума от размышлений (как Мугстур, как и он сам), которому в любой момент может надоесть эта игра — он перевернется на живот и уплывет. Но, по крайней мере, было с кем поговорить.

— Вы давно проснулись, брат? — спросил он.

— С рождения, — сказал тюлень.

При этих словах Фелтруп совершенно забылся об возбуждения. Почти танцуя на животе тюленя, он закричал:

— Вы родились бодрствующим! Как человек! О, славный, славный, чудесный мир!

Тюлень бросил быстрый взгляд на Фелтрупа. Его темные глаза смягчились.

— В моем собственном мире есть детская сказка, — сказал он, оглядываясь на корабль, — о человеке, который проснулся в тюрьме. Он открыл глаза от сна, который, казалось, длился всю его жизнь, и обнаружил себя в кромешной тьме клетки. Клетка была такая темная, что он не мог видеть свою руку перед лицом, такая маленькая, что он не мог сидеть прямо. Он пролежал в этой тюрьме целую вечность. Временами ему казалось, что он слышит звуки за пределами клетки, но никто не отвечал на его призывы. Он был совершенно один.

Спустя долгое, долгое время мужчина нашел одним ногтем крошечную защелку. Как только он отодвинул задвижку, дверь распахнулась, и мужчина радостно протиснулся внутрь. Дальше он обнаружил еще одну клетку, но эта была немного больше, и в ней было немного света из серых окон размером с кубики сахара. В полумраке он обнаружил, что был не один. Женщина ходила по клетке, ощупывая стены. Они обнялись, и она воскликнула: «Добро пожаловать, брат! Ты можешь помочь мне найти дверь!»

Со временем они вдвоем нашли другую дверь, а за ней — бо́льшую и более светлую клетку. В этой клетке в одном углу рос светло-зеленый мох, и четыре человека были заняты тем, что обыскивали стены.

Ты понимаешь, Фелтруп? Истинное пробуждение — это не то же самое, что встать со своей кровати, гнезда или норы. Это выход из одной клетки в другую, бо́льшую, более светлую и менее одинокую. Это задача, которая никогда не кончается.

Сердце черной крысы бешено колотилось, но Фелтруп не мог говорить.

— Ни одно животное, ни один человек, ни один тысячелетний маг не могут полностью проснуться, — сказал тюлень. — На самом деле, даже думать так — значит заснуть, ненадолго. Бойся тех, кто говорит тебе обратное — и помогай им, если сможешь. А! Вот она!

Фелтруп проследил за его взглядом: в одном из кормовых окон уходящего «Чатранда» появился крошечный огонек. Он мигнул, вспыхнул снова, снова потемнел. Это повторилось три раза.

— Теперь за дело, парень, — сказал тюлень и нырнул.

И снова Фелтруп обнаружил, что плывет. «Помогите!» закричал он. Но тюлень исчез глубоко внизу, вне поля зрения. «Помогите! Помогите!» Помощи не было никакой. Фелтруп греб по кругу, чувствуя боль во всем теле, его нос едва касался волн. Он не продержится и минуты.

Но ему и не понадобилось. Какой-то подъем воды заставил его посмотреть вниз: тюлень несся к нему из глубины с поразительной скоростью. Прежде чем Фелтруп успел даже вскрикнуть, тюлень вырвался на поверхность, поймал его своими челюстями, прыгнул и поднялся высоко над водой. Они поднимались все выше и выше. Ошеломленный Фелтруп наблюдал, как зубы тюленя сплющиваются и сливаются в длинную, острую массу, его щеки покрываются перьями, а маленькие ласты растягиваются в крылья.

Он превратился в птицу — большого черного пеликана. Фелтруп болтался в его широкой глотке, как кролик в охотничьем мешке. Внизу — головокружительное зрелище! — он мельком увидел море, скалы и материк, желтые лампы в окнах, вспышку молнии на востоке. Затем птица яростно каркнула и нырнула к «Чатранду».

Навстречу им неслись окна галереи. Когда они были всего в двадцати футах от Фелтрупа, он увидел, что колеблющийся огонек был свечой в поднятой руке девушки. Она быстро распахнула окно и отскочила в сторону. Пеликан в последний момент замедлил ход, взмахнув крыльями. Последний глухой удар, и они замерли.

Две собаки начали лаять.

— Промок! — крикнула девушка. — Посмотри на этот ковер. Что, ради всего святого, я скажу Сирарис?

Пеликан поднялся, пошатнулся и выплюнул Фелтрупа на медвежью шкуру вместе с последним галлоном морской воды.

— Скажи ей, что ты оставила окно открытым, — прокаркал пеликан.

Фелтруп обнаружил, что смотрит вверх сквозь завесу золотистых волос. Договор-невеста, та самая Таша Исик, стояла на коленях рядом с ним, поглаживая его мокрую шерсть. Затем она повернулась к его спасителю и улыбнулась.

— Ты мне больше нравишься в виде норки, Рамачни.

Вскоре пеликан действительно превратился в норку, но прошло много минут, прежде чем Фелтрупа удалось убедить перестать пищать от благодарности. Пока Таша вешала ковер над раковиной, он, прихрамывая, ходил по каюте, восхваляя все — ее доброту, магию Рамачни, ожерелье ее матери, блестящую ложку. Джорл и Сьюзит следовали за ним повсюду, как слоны-близнецы: крыса им сразу понравилась.

Когда Таша вытерла все, что могла, они все втиснулись в ее комнату. Таша закрыла дверь.

— А теперь, — сказал Рамачни, — расскажи мне то, что я боюсь узнать, Фелтруп Старгрейвен. Ибо я слышал, как однажды в полночь, несколько недель назад, ты обратился к другим крысам: «Я мог бы рассказать вам еще одну историю, братья, о человеке-монстре, который скоро будет ходить по этому кораблю. Сокол Ниривиэль говорил о нем, гордый, как принц. Но вы мне никогда не поверите». Если бы только они позволили тебе заговорить! Потому что я никогда больше не слышал твоего голоса до сегодняшнего вечера.

— Это потому, что икшели заперли меня в трубе — они хотели, чтобы я умер! — сказал Фелтруп, и в его голосе снова прозвучала боль. — И они не хотели слушать; они решили, что я просто обычная крыса — любопытная, отвратительная и скучная. И, когда прекрасная Диадрелу упрекнула своего брата и встала на мою сторону, что я сделал? Я привел к ним Мугстура, и, насколько я знаю, он их убил.

Он снова разрыдался, и мастифы заскулили в знак солидарности.

— Тише! — сказала Таша. — Диадрелу жива — по крайней мере, так думал Пазел. Но он также сказал, что ее народ убьет любого, кто заговорит о них.

— Это кодекс икшель, леди, — фыркнул Фелтруп. — Люди убивают их всякий раз, когда находят, поэтому они пытаются убить людей прежде, чем те смогут обнаружить их присутствие. Крысы сделали бы то же самое, если бы могли. Мастер Мугстур планирует попробовать.

— О Мугстуре мы поговорим позже, — сказал Рамачни. — Но ты должен поблагодарить его, когда ваши пути пересекутся в следующий раз: именно шум его нападения привел меня к тебе — как раз вовремя, как оказалось. Но говори, наконец! Кто этот злой человек, о котором ты не рассказал своим братьям?

И тогда Фелтруп рассказал им о хвастовстве сокола: о Шаггат Нессе, о спрятанном золоте и о плане императора втянуть Мзитрин в войну.

— Шаггат Несс! — прошептала Таша, бледнея. — Я читала о нем в Полилексе! Это было странно — книга открылась на этой странице, когда я впервые стала ее листать, как будто кто-то долго оставлял ее открытой. Что за чудовище! Он стал одним из пяти королей, заколов своего собственного дядю и задушив кузена. Другие короли пришли в ужас только подумав о том, что он сделает дальше. Он совершенно безумен, Рамачни. Он объявил себя богом!

— И, как бог, он, похоже, победит смерть, — сказал Рамачни, качая головой. — Гениально.

— Все зависит от вашей свадьбы, м'леди, — сказал Фелтруп. — Пророчество о возвращении Шаггата требует союза между одним из их принцев и дочерью вражеского солдата.

Таша отвернулась от них. Она почувствовала внезапную физическую боль из-за отсутствия Пазела. Этот все еще разворачивающийся ужас было бесконечно труднее выносить теперь, когда он ушел. Она боролась за его помилование всеми способами, какие только могла придумать. Но что-то нашло на ее отца, что-то злобное и непреклонное: та же безжалостность, которая заставила его отправить ее в Лорг. Только на этот раз жертвой был Пазел, а не она. Ей хотелось плакать, и она с огромным усилием превратила это чувство в ярость.

Почему он просто не мог держать рот на замке?

— Значит, Пазел был прав, — сказала она, когда снова смогла заговорить. — Они действительно хотят войны. Но на этот раз Арквал будет сидеть сложа руки и смотреть, как мзитрини убивают друг друга.

— Это именно тот план, которым хвастается Ниривиэль, — сказал Фелтруп.

— Но Рамачни, — сказала Таша. — Если Шаггат не был убит в конце прошлой войны, возможно, его чародей тоже не был убит! Что, если чародей на этом корабле действительно тот, кого даже ты боишься?

— Сам Арунис? — сказал маг. — Если это так, то мы столкнулись с куда худшей опасностью, чем я осмеливался себе представить. Но доктор Чедфеллоу сказал мне, что Арунис был повешен, сорок лет назад.

— Повешен? — удивилась Таша. — Предполагалось, что он, как и Шаггат, утонул, верно?

— Повешен. Чедфеллоу был молодым курсантом-медиком и присутствовал при казни. Ты не доверяешь ему, Таша, и я не советую тебе игнорировать свои подозрения. Но трудно лгать магу, особенно если этот маг — Рамачни, сын Рамадрака, Призыватель Дафвни, Страж Селка. Чедфеллоу знает, что лучше и не пытаться.

— Зато нетрудно солгать остальным из нас, — сказала Таша. — Эти ужасные люди, эти заговорщики, кто они, кроме Роуза?

— Верноподданные короны, — сказал Фелтруп. — Например, Дрелларек-Горлорез. А также Ускинс и Свеллоуз, лучшие люди Роуза. И леди Оггоск, его провидица.

— Но ни один из них не является вдохновителем заговора, — задумчиво сказал Рамачни. — И, думаю, сам Роуз тоже. Ваш император часто находил его полезным, но ни разу заслуживающим доверия. Нет, среди нас должен быть еще один заговорщик, не говоря уже о чародее.

— А если в этом замешаны все офицеры корабля? — спросила Таша.

— По крайней мере, один — нет, — сказал Рамачни. — Мистер Фиффенгурт чист сердцем. Может быть, слишком чист, чтобы видеть зло вокруг себя.

— Пазелу он тоже понравился, — сказала Таша. — И, если подумать, Фейерверк Фрикс кажется слишком простым, чтобы быть плохим.

— Не доверяй наружности, — сказал Рамачни. — Некоторые заговорщики действительно выглядят милыми.

— Сирарис! — сказала Таша. — Она часть этого, не так ли?

— Если это так, тебе будет нелегко это доказать, — серьезно сказал Рамачни. — Помни, что у нее в руках сердце твоего отца. И, возможно, больше, чем его сердце: он очень болен и может не пережить шока, если она действительно предала его.

— Если он не болен только потому, что она предает его, — сказала Таша, сжимая кулаки.

— Какие негодяи! — пискнул Фелтруп. — Они готовились годами, а у нас всего несколько дней! Как мы можем с ними бороться?

— Не мечами, — сказал Рамачни. — По крайней мере, до тех пор, пока к нам не вернется Герцил.

— Тогда тактикой, — сказала Таша.

Крыса, норка и мастиффы посмотрели на нее.

— Ты назвал это заговором, — сказала она. — Что ж, мы собираемся подготовить свой собственный маленький заговор. — Она встала и принялась расхаживать по комнате, сосредоточенно хмурясь. — Они скрытны. Мы будем скрытны вдвойне. У них есть тайные союзники. Мы найдем своих. Для начала, икшель.

— Икшель смотрят на людей и видят убийц, м'леди, — сказал Фелтруп. — И они увидят то же самое во мне после того, что произошло в уголке портного.

— Такое недоверие, — сказал Рамачни, — опаснее, чем все наши враги вместе взятые.

— Может быть, икшель поверят нам, когда мы расскажем им о пленнике Роуза. А пока, кого еще мы можем завербовать?

— Возможно, кто-то вашего возраста, м'леди? — спросил Фелтруп. — Та юная племянница владельца «Чатранда»?

— Паку́ Лападолма? Маловероятно! Она дура и помешана на славе Арквала, как и ее отец-генерал. И она слишком много болтает.

— Другие пассажиры? — настойчиво спросил Фелтруп. — Мыловар, тот, который спас Герцила?

Таша покачала головой:

— Он немного странный, этот мистер Кет. Сначала я подумала, что он дурак, но теперь я задаюсь вопросом, подходит ли ему просто так выглядеть. Нет, я ему не доверяю.

— Командор Наган, глава почетного караула? — спросил Рамачни.

— Да! — радостно сказала Таша. Но потом ее лицо потемнело: — Нет… не совсем. Я не могу сказать тебе почему, Рамачни. У меня больше причин доверять ему, чем кому-либо на борту. Он поймал человека, который напал на Герцила. Он охранял нашу семью всю мою жизнь и никогда ничего не просил взамен.

— Но сейчас он определенно чего-то хочет. Он хочет твоего доверия.

— И я полагаю, он его заслужил, — сказала Таша. — Но меня в нем что-то смущает.

— Тогда и всех нас, — сказал Рамачни, качая головой. — Наш список друзей короток.

— Коротышка! — сказала она. — Почему я не подумала о нем первым? Нипс! Мы можем доверить Нипсу свои жизни. Хотя он и осел.

— Ура! — воскликнул Фелтруп, потому что подумал, что борту есть еще один разбуженный зверь. И сильно разочаровался, когда Таша объяснила, что Нипс просто может быть имбецилом.

— И, если он не прекратит драться, от него вообще не будет никакой помощи, — добавила она, — потому что его вышвырнут с этого корабля.

— Ваш благородный батюшка, конечно, должен считаться нашим другом? — обиженно спросил Фелтруп.

— Нет, не должен, — сказала Таша. — Нет, пока с ним Сирарис. Даже Герцил согласился бы, а он был другом Прахбы почти так же долго, как доктор Чедфеллоу. Остается только старый Фиффенгурт. Но он не любит богатых людей. Можно увидеть это по тому, как он смотрит на сыновей и дочерей первого класса: он хотел бы заставить их убирать свинарник. Почему он должен доверять мне?

— Потому что ты заслуживаешь доверия, — сказал Рамачни. — Ложь и фальшивые лица со временем тускнеют, как бы их ни раскрашивали. Но истина, доброта, любящее сердце — эти вещи сияют только ярче по мере того, как вокруг них распространяется тьма. Дай ему шанс поверить тебе. У него все еще есть один здоровый глаз.

— Я поговорю с ним, — сказал Фелтруп.

— Нет, Фелтруп, — сказала Таша. — Большинство людей все еще не хотят верить в пробужденных животных. И я не была уверена, пока не услышала, как ты говоришь. Фиффенгурт может просто подумать, что сходит с ума.

— Я поговорю с ним, — снова твердо сказала крыса. — Он помнит мою лапу. Но может пройти много времени, прежде чем я поймаю его одного — Роуз заставляет его работать больше, чем любого человека на борту.

— Мы трое, Нипс и Фиффенгурт, и леди Диадрелу — если мы сможем ее найти, — сказал Рамачни. — Шестеро против целого корабля, полного убийц и негодяев! Что ж, мы должны сделать все, что в наших силах. Со своей стороны, я буду искать икшель.

— Будьте осторожны, Мастер! — сказал Фелтруп. — Они опасны и бесшумны, как дым. Превратите себя во что-то, чего они не будут бояться — мотылька, маленького паучка, — прежде чем войдете в их владения в Ночной Деревне.

— Я не могу этого сделать, — сказал Рамачни.

Они удивленно повернулись к нему. Рамачни покачал головой:

— На самом деле сейчас я вообще не могу использовать магию, не считая небольшого продолжающегося заклинания, при помощи которого я скрываю то, что мы говорим в этих комнатах. Мой мир лежит далеко за солнцем и луной Алифроса. Я принес с собой силу, но большую часть я отдал Пазелу в виде Мастер-слов, а остальное ушло на то, чтобы поднять Фелтрупа из моря.

— Ты хочешь сказать, что не сможешь использовать магию, пока не вернешься в свой мир? — в ужасе воскликнула Таша.

— Да, — сказал Рамачни, качая головой. — Вот почему я должен ненадолго вернуться туда. Увы, боюсь, я снова понадоблюсь вам прежде, чем восстановлюсь даже наполовину. Но если мне вообще суждено сражаться на вашей стороне, я должен уйти и вернуть себе все силы, какие смогу.

— Когда состоится бой? — спросила Таша.

— Скоро, — сказал Рамачни. — Вы должны работать быстро. А теперь слушай внимательно, Таша: обычно, когда я покидаю этот мир, я накладываю удерживающее заклинание на твои часы. У него одна цель: узнать меня, когда я вернусь, будь то через один день или десять лет, и в этот момент открыть часы. Сегодня ночью я должен уйти, не произнеся даже этого простого заклинания. Без него я буду бессилен открыть часы изнутри. Поэтому ты должна открыть их для меня. Я полагаю, ты знаешь, как это сделать?

— Конечно, — сказала Таша. — Я дюжину раз видела, как это делал Герцил.

Рамачни кивнул:

— Жди столько, сколько осмелишься. И последняя просьба, Таша, моя воительница: продолжай думать о доверии. Мы в гнезде гадюк, но даже гадюка может проснуться.

Таша заглянула глубоко в его черные глаза. Затем она кивнула и повернулась к Фелтрупу.

— Ну, крыса, — сказала она, — нам с тобой нужно устроить заговор.