Контрабандисты Гора

Глава 6

Перед каждым открыты тысячи дорог.

Почему человек выбирает именно эту дорогу, а не какую-то другую? Иногда любопытство, иногда жажда приключений, иногда просто потому что это — новая дорога, ещё не обозначенная ни на одной из известных карт. И всё же, фактически никто не знает, куда может привести его даже самая знакомая и прозаическая дорога. Сотни дорог ведут в Ар, но не случается ли так, что в конце этих дорог может не оказаться Ара? Зачастую впереди виден лишь туман, в который ведёт дорога. Но в конечном итоге, разве не все дороги ведут в туман? А когда налетает порыв ветра и рассеивает туман, путник весьма часто удивлённо взирает на ту страну, в которой он оказался.

Мой кошелек был достаточно тяжёл, во всяком случае, раньше. Почему его вес не удовлетворял меня?

То дельце оказалось выгодным. Мы заполнили все капсулы до единой.

И почему я не оплатил проезд до Дафны заранее, когда приблизилось время весенних рандеву? Серый небесный корабль надолго не задерживается, даже в том далёком месте. Откуда был родом тот корабел, задавался я вопросом, который смог построить такой корабль. Мне объяснили, что где-то в ночи, даже за орбитой лун, существовали острова.

Я часто думал о другом мире, спрашивая себя и не находя ответа, почему эти глупцы ускорят его разрушение, за что они его так презирают и уничтожают, отравляя его почву и задымляя его небеса, загрязняя моря и превращая воздух в яд, почему вырубают его леса и взрывают его поверхность. Они его так ненавидят? Если нет, то почему они пренебрегают им и ранят его? У них что, имеется под рукой другой мир, секретный, лучший и более удобный? Но разве они не оскорбили бы и не ограбили бы его точно так же, как и этот? Что такого ужасного в деревьях и траве, в белых облаках и синих небесах? Возможно, им не нравятся такие вещи? Быть может они предпочитают жить в мире, таком как тот, в какой они превратили свой, переполненный и задымлённый, воняющий и вызывающий отвращение. Возможно, они желают именно такой мира, и только его и заслуживают.

Зато как здорово снова очутиться на Горе.

А ещё на небесных кораблях хорошо платят.

Кроме того, нам часто дают возможность подобрать что-нибудь для себя. Для моих товарищей нет ничего необычного в том, чтобы зарезервировать для себя особый объект, обычно во временное пользование. Зачастую это оказывается та, кого они сочли высокомерной или раздражающей, чтобы получить удовольствие от введения её в её ошейник. Спустя несколько дней её, уже хорошо уяснившую свою неволю, можно заковать в наручники, закрыть капюшоном, взять на поводок и отвести, рыдающую и упрашивающую оставить её себе, на ближайший рынок. Я подумывал о том, чтобы сохранить за собой, временно, конечно, одну особу, придирчивую и властную, дорого и претенциозно одевавшуюся, как это иногда бывает с потенциальными рабынями, которая строила из себя отчуждённую, высокомерную, надменную и холодную стерву. Однако пораскинув мозгами, не стал этого делать. Они, кстати, достаточно быстро начинают пресмыкаться у твоих ног, выпрашивая хотя бы полоску ткани, хотя бы тряпку. Честно говоря, она меня фактически озадачила, поскольку, когда я увидел её в первый раз, она заметно отличалась от себя последующей. Сначала она была одета скромно, со вкусом и с учётом времени года. На ней был простой свитер, блузка и юбка. Она казалась застенчивой и полной скрываемых потребностей, отлично сознающей своё место и, вероятно, немного боящийся того, что она могла бы быть привлекательной для мужчинам, как женщина, подходящая для того, чтобы быть присвоенной, изящно женственная и, очевидно готовая и заждавшаяся. Наши глаза встретились, и мне было нетрудно разглядеть в ней, стоящей передо мной, поражённой и испуганной, рабыню, которой она была, хотя и стальная полоса ещё не сомкнулась на её горле. Я уже подумал, что ещё немного, и она опустится на колени и склонит голову. Честно говоря, я уже даже наполовину ожидал этого. Не могу сказать, что она была сногсшибательно, или хотя бы поразительно красивой, как многие из женщин, которых мы переправляем на Гор, но было в ней что-то, по крайней мере, для меня, что притягивало к ней взгляд. Конечно, мои коллеги поддержали моё мнение. Она была, по-своему, превосходным выбором для гореанского рабского подиума.

Я вспоминал её. Она принадлежала к тому виду женщин, которых трудно представить себе как-либо ещё, кроме как босой и в рабской тунике. Очевидно, что некоторые женщины рождены для этого, особенно для откровенной туники, которая не оставляет, ни для носительницы, ни для наблюдателя, случайного или нет, сомнений относительно того, что она собой представляет.

Мне хотелось бы выбросить её из головы.

Но почему тогда я время от времени заходил в трюм с капсулами, и разглядывал её, лежавшую в одной из капсул, нагую и спящую? Её левую лодыжку охватывал стальной анклет, с написанным на нём её идентификационным номером. Этот браслет обычно снимают перед тем, как их будут приводить в себя. К капсуле подходили два шланга, один в голове, другой в ногах, первый, чтобы подавать кислород, второй — удалять продукты дыхания.

Я часто, к своему раздражению, ловил себя на мысли, что думаю о ней. Я пытался изгнать её образ из своего ума, но это оказалось не так легко сделать.

Конечно, она не была красавицей. Или всё же была?

Она накрепко врезалась в мою память. Но почему именно она?

Вокруг так много других, и каждую можно бросить под свою плеть, стоит только захотеть, стоит только им провиниться, дать малейший повод. Разве с нею было бы не то же самое, если бы она посмела стать причиной неудовольствия. Несомненно, она, за время своего обучения, уже познакомилась с плетью, почувствовала на себе, что это такое. После этого все они отчаянно стремятся не повторять своих оплошностей.

Мне не помогли ни пага, ни звенящие колокольчиками шлюхи в пага-тавернах. С тем же успехом закончилась попытка отвлечься у крутящихся колёс рулетки, за игрой в карты или кости. Никакого облегчения. Разве что мой кошелёк изрядно полегчал.

И тогда я решил прийти на её продажу. Можно сказать, что в целом она не слишком преуспела на подиуме. Что поделать, это ведь была её первая продажа. Однако, было очевидно, что она старалась понравиться аукционисту. Полагаю, что это понятно. В конце концов, в его руке была плеть. С другой стороны, судя по той информации, которую я почерпнул из общения с дрессировщиками и охранниками, она, как я и ожидал, была женщиной, которая понимала, что была женщиной, и соответственно, как это и заведено природой, хотела подчиняться мужчинам и быть им приятной. Такие наклонности — очевидные последствия природы наследственных генов. Как бы ни искажали, ни ограничивали, ни препятствовали, наложенные патологической культурой её прежнего мира запреты и правила, останавливающие рост интеллекта и сокращающие жизнь, природа, заключённая в каждой клетке человеческого теле, никуда не исчезает. Природу, как живое растение, можно повредить, иссушить, её можно отрицать, отравить, и, в случае необходимости, искоренить и разрушить, но она возвращается снова и снова, терпеливая, скрытая, готовая, ожившая, в каждом новом ребенке, в каждом новом семени.

Самое интересное в её продаже произошло ближе к концу, когда аукционист, похоже раздосадованный вялостью торгов, решил продемонстрировать её рабские рефлексы. Как я и ожидал, они оказались превосходными.

Насколько она была ошеломлена и обеспокоена! Как глупо это выглядело на сцене рабского аукциона. Она что, всё ещё думала о себе, как о свободной?

Пожалуй, было бы интересно посмотреть, какой она станет позже, когда её рабские огни запылают во всю свою мощь. Мне несложно было представить её ползущей на животе к её хозяину, и со слезами на глазах, умоляющей о прикосновении.

Что может быть приятнее, чем владеть такой женщиной?

Какой мужчина не хочет этого?

Также мне было интересно, насколько она будет способной к домашним работам, скажем, сможет ли она шить, готовить и так далее. Во время их обучения таким нюансам также уделяется некоторое внимание. Безусловно, основной предмет обучения рабыни состоит в том, чтобы научить её доставлять неординарное сексуальное удовольствие хозяину. Это — то, для чего она нужна прежде всего. Я даже не задавался вопросом относительно её горячести. Никаких сомнения, она быстро станет горячей рабыней. Периодически и часто, она будет становиться беспомощной перед своими вновь и вновь вспыхивающими отчаянными сексуальными потребностями. Она будет возбуждаться и течь от случайного взгляда. Её потребности будут бежать по её бедрам. Для своего владельца она станет сочным пудингом, пышным и аппетитным. Она станет сладкой конфетой, манящим леденцом, стенающей тастой, задыхающейся и извивающейся на её палочке.

Вот только, снова спрашивал я себя, будет ли она при этом в состоянии шить, готовить и выполнять прочие подобные работы. Впрочем, если её усилия в этом направлении окажутся так или иначе неудовлетворительными, или её обслуживание, её позы или изящность покажутся недостаточно подходящими, а забота о доме не вполне тщательной, то её всегда можно ограничить, а то и вовсе отказать ей в прикосновении господина. Такое наказание становится особенно жестоким, когда на неё накатывают её отчаянные потребности.

Рабыня, конечно, должна научиться ублажать своего хозяина, без сомнений и в то же мгновение, всеми возможными способами.

Главным является его удовлетворение, а не её.

И всё же, горячая рабыня — драгоценное имущество. Одно из восхитительных удовольствий для рабовладельца — играть с его игрушкой, терпеливо ласкать, целовать и лизать свою собственность, возможно, беспомощно связанную или прикованную, превращая её извивающееся, умоляющее, рыдающее, подчинённое, принадлежащее, задыхающееся, выгибающееся, прекрасное, беспомощное, восторженное животное.

Она ушла за сорок восемь медных тарсков, примерно за ту сумму, которую она, по моему мнению, должна была принести, то есть что-то около половины серебряного тарска.

За несколько недель до этого, как мне дали понять, силы Коса, Тироса, их союзники и наёмники, причём последних было больше всего, покинули Ар. Отчёты об этом событии разнились до полной противоположности. Одни утверждали, что оккупационные силы выполнили свою миссию, Ару был преподан урок, его стены снесены, казна разграблена, и теперь он, обедневший, покорный и подчинённый, больше не представлял угрозы для цивилизованных городов. Соответственно, оккупационные силы выполнили аккуратный отвод войск от города, предположительно, планировавшийся заблаговременно, в течение многих месяцев. Другие утверждали, что войска Коса, Тироса и других, покидали город, маршируя по улицам, усыпанным цветами, под крики радости и благодарного населения, освобождённого от грубого деспотизма и тирании прошлого. Но некоторые вполголоса рассказывали, что на самом деле в городе без всяких предпосылок и предупреждений вспыхнуло восстание, штормовой волной вытекающей из трущоб и коллекторов, из таверн и стойл, из подвалов и инсул, прокатившееся по улицам, сметая всё на своём пути. Тысячи горожан, многие из которых были вооружены только дубинами и камнями, набросились на оккупантов и их пособников, чьей крови они жаждали столько времени. А ещё ходят слухи, что Марленус, Убар Убаров, вернулся в Ар. Что бы там ни случилось на самом деле, но многие из прибрежных городов и полисов, в том числе и Брундизиум, теперь были наводнены теми, кого, как я понимаю, иначе как беженцами назвать было трудно. Вот они-то и рассказывали, что отступление из Ара по сути было бегством, стремительным и беспорядочным, причём в некоторых случаях даже кадровые войска бросали щиты и бежали, спасая свои жизни. Если бы к этому времени часть городских стен не была разрушена, возможно, многим тысячам не удалось бы выбраться из города. Несметные горы трупов высились бы у ворот. Но даже в этих условиях горожане Ара делали всё возможное, чтобы перекрыть путь остаткам бегущих их города оккупационных сил и сотням им сочувствующих и коллаборационистов. Группы наёмников, которым не повезло быть расквартированными внутри того, что осталось от городских стен, зачастую вынуждены были прорубать себе дорогу в предместья. Но их продолжали преследовать и там, и даже когда они достаточно удалились в поля. На них развернулась настоящая охота, иногда с неба тарнсмэнами Ара, более не обязанных защищать одетых в форму грабителей, и держать в повиновении угнетённых, обиженных горожан, с которыми они делили Домашний Камень. На пасанги вокруг города поля были усыпаны трупами, на которых пировали падальщики джарды. В городе были оглашены длинные списки проскрипций, и восставшие прочёсывали один дом за другим в поисках предателей и предательниц. Сотни кольев были украшены корчащимися жертвами. Немногим из свободных изменниц, которым удалось сбежать из города, удалось долго оставаться свободными. Обычной ценой за разрешение им сопровождать вооружённых мужчин, убегающих куда глаза глядят, лишь бы подальше от Ара, и не желающих нянчиться со свободными женщинами, было их раздевание и ошейник. Многих из этих женщин в настоящее время предлагали на рынках Брундизиума и других прибрежных городах. Некоторые из выставленных на недавние торги, те самые, которые я посетил, в недавнем прошлом были высокими женщинами Ара. Теперь они являлись голым имуществом, стоившим только то, что мужчины были готовы за них заплатить. Многие из беженцев, всё ещё наводнявших Брундизиум, фактически были изнурёнными, полуголодными оборванцами. Некоторые из них даже продали свои мечи. Другие сбились в крупные и мелкие разбойничьи шайки и теперь бродили по дорогам, превратив сотню пасангов вокруг города в зону опасности, хаоса и анархии. Путешествие до Тироса или Коса — дело дорогостояще, а многие из вновь прибывших в Брундизиум, были лишены каких-либо средств. Некоторые, вооружившись дубинами, охотились на причальных уртов. Двоих мужчин недавно убили за кражу рыбы. Кроме того, ходят слухи, что различные города и полисы, и даже деревни, в самих островных убаратах не слишком рады тому, как повернулись события, и что они менее чем готовы приветствовать возвращение побежденных, нищих ветеранов. Неужели они не могли сохранить свою честь перед лицом поражения, и даже разгрома? А если истории об их триумфе были верны, то где тогда их богатство, их трофеи? Так что, по любым причинам, оправданным или необоснованным, зачастую их ожидал весьма неприветливый прием. Многие, даже кадровые солдаты, сумевшие вернуться на острова, нашли себя отверженными и презираемыми, лишёнными возможности получить работу или службу. «Где твой щит, — могли бы услышать они, — где твой меч?» С другой стороны, Брундизиум — оживлённый порт с доступом прибрежной торговле как в северном полушарии, так в и южном, в том числе и с доступом к главным островным убаратам, лежащим на западе, то есть к Косу и Тиросу. Здесь раздолье для монет, которые оставляя один кошелек, вскоре находят убежище в другом.

Но помимо нескончаемого, с каждым днём всё более обильного, притока беженцев, толпами осаждающих столы найма, устраивающих набеги на мусорные контейнеры, спящих прямо на холодных, мокрых мостовых, делающих и без того опасные улицы ещё опаснее, помимо противоречащих один другому рассказов о событиях на юго-востоке, помимо череды слухов, было очевидно, что в Брундизиуме происходило нечто необычное, другое, никак не связанное с беженцами, с событиями в удалённых регионах, с проскрипциями и казнями, с покрасневшей травой и окровавленными камнями, с опасностью и местью, с политическими перестановками, со сменой власти и с тем, о чём говорили как о «улицах залитых кровью».

Это имело отношение к тем, кого называли пани.

В Брундизиуме их насчитывалось порядка двух или трёх сотен. Возможно, где-то на севере были ещё. Они привлекали к себе внимание своей необычной одеждой, тёмными, раскосыми глазами, длинными тёмными волосами, зачёсанными назад и собранными в тугой клубок на затылке. Это были мужчины со стройными, гибкими, как у пантеры фигурами, молчаливые, не общительные, избегавшие таверн, вооружённые необычным оружием. Было совершенно непонятно, откуда появились эти странные воины. Некоторые, основываясь на форме их глаз, считали, что они были тачаками, но другие, которым повезло, или скорее не повезло столкнуться с кочевниками лично, например, некоторым ограбленным, и оставленных в живых после нападения на их караван, ради выкупа, торговцам, наотрез отрицали это утверждение, указывая в том числе и на то, что ни один из них не носил раскрашенные, ритуальные шрамы, принятые у тачаков. Некоторые высказывали предположения, что незнакомцы прибыли в Конца Мира, но, как известно, концом мира являются Дальние острова, а за ними ничего нет. Предполагалось также, что они могли прибыть с Равнин Турии, с далёкого юга, из Бази или Шенди, или из раскинувшихся на востоке Прерий. Даже если что-либо из этого было верно, почему не было никаких свидетельств их приближения, никаких отчётов о прохождении их караванов?

Как бы то ни было, их много и они в Брундизиуме.

Они говорят на вполне разборчивом диалекте гореанского, правда, на таком, который мне совершенно не знаком. Они ведут дела в основном через агентов. У них есть золото, и очевидно, золота у них много. И они явно затевают некий серьезный проект. Их агенты фрахтуют корабли, и нанимают на работу мужчин. Много кораблей. И много мужчин. Некоторые из зафрахтованных кораблей, экипажи которых были дополнены вооружёнными мужчинами, уже покинули порт, взяв курс на север. Их трюмы были под завязку загружены товарами и продовольствием. Тщательно охраняемые склады около причалов были забиты ящиками, бочками, тюками, керамическими сосудами, вроде амфор, только с тупым дном, связанными между собой за ручки, чуть не лопающимися мешками и тяжёлыми сундуками. Такое впечатление, что они планировали некое большое путешествие, но зафрахтованные ими корабли были небольшими каботажниками, пригодными только для прибрежного плаванья. На многих из них нечего было даже думать рисковать рейсом в Темос или Джад. К тому же, всё выглядело так, что они двигались на север. Но что могло бы находиться в северных лесах или Торвальдслэнде, что объяснило бы столь мощный поток людей и товаров? Может, они собираются заложить город в устье некой далёкой северной реки, скажем, на Лауриусе или ещё более отдалённой Александре? Такие места казались слишком удалёнными и неблагоприятными для жизни. Кроме того, что интересно, среди закупленных ими товаром было много того, что иначе как военными припасами не назовёшь, точнее даже военно-морским снабжением. Зачем могли потребоваться военно-морские припасы во вновь основанном городе или хотя бы деревне? Другие товары, казалось, позволяли предложить торговую экспедицию или даже набег. Были закуплены рулоны шёлка, мотки проволоки, медные лампы, фляги с мазями и бальзамами, коробки с косметикой, а также нанизанные на шесты рабские цепи и кандалы. Они что, правда, думают, что на севере найдётся так много рабских фруктов? Кроме того, они уже закупают рабынь. Они скупают их с полок, из клеток на причалах, на припортовых рынках и напрямую в работорговых домах. Например, люди, о которых известно, что они работают агентами пани, купили несколько девушек на недавних торгах, что я засвидетельствовал лично. Кстати, включая и ту, к которой у меня был некоторый незначительный интерес, ту самую, с которой я впервые столкнулся в большом магазине на другой планете. Вряд ли она помнила меня, хотя это именно я поспособствовал тому, что она оказалась в ошейнике и под плетью, где, собственно ей, и ей подобным самое место. Некоторых девок купили прямо у ворот, забрав их из караванов, в которых их привели разбойники или беженцы. Здесь тоже вставал вопрос, для чего проводились эти закупки, или, по крайней мере, многие из них. Если их планировали перепродать, то казалось бессмысленным везти их на север. Лучшие рынки находились в других местах. Можно, конечно, предположить, что их брали для обмена или в качестве подарков. Но для кого? И где? Конечно, красивая женщина, сама по себе, роскошный подарок, и, во многих ситуациях, может быть обменена на какие-нибудь преимущества. Но кому их дарить или продавать на севере? Причём в таких количествах? Безусловно, множество мужчин садились на корабли, направляющиеся на север, и рабыни могли бы предназначаться для них, если не для прямой покупки, то для борделей, рабских домов или таверн. Мужчины наверняка захотят иметь кейджер под боком. Многих из купленных рабынь держали около причалов, в зонах хранения, в подвалах складов и тому подобных местах. В некоторых из таких помещений в стенах имелись высокие, узкие, зарешеченные окна, через которые внутрь проникало немного света, они могли слышать перебранку портовых грузчиков, их крики во время погрузки, грохот колес по доскам причалов, скрип деревянных настилов, звуки трепыхавшегося на ветру брезента на каком-нибудь из круглых судов, плеск воды, омывающей сваи. Мне знакомы такие места, поскольку я сам приводил в них рабынь. Как они стонут, стенают и рыдают, когда их гонят вниз по лестнице к соломе и кольцам! Нет ничего приятного в том, чтобы быть узницей такого места, зачастую тёмного, холодного и сырого, устланного провонявшей гнилой соломой и снабжённого тяжёлыми цепями. Возможно, именно в одном из таких мест оказалась та самая особая рабыня.

Правда, наверняка я этого не знал.

Как они должны быть рады, когда их выводят к свету и передают в руки их владельцев!

Как я уже упомянул, пани через своих агентов нанимали мужчин. Можно было предположить, что в текущей обстановке, сложившейся в Брундизиуме, а также в связи с событиями на юго-востоке, ставшими причиной дикого притока беженцев, обернувшимся для Брундизиума настоящим бедствием, столпотворение и голод будут значительно уменьшены, поскольку мужчины получали работу и увозились из города в неизвестном направлении, к сожалению, лишь частично. К добру или к худу, агенты пани не стали передавать это дело столам найма, а проводили расспросы лично, осторожно, тщательно, если не тайно. Кроме того, они, насколько это было возможно, собирали сведения о заинтересовавших их людях. Они часто посещали таверны и трущобы, прилегающие к докам, где приближались к претенденту, часто в темноте, по двое или трое на одного. Иногда при этом слышался звон мечей. Казалось, что их больше всего интересуют те мужчины, которые сохранили свой оружие и гордость. С другой стороны честь, преданность Домашнему Камню, заверения в лояльности и так далее, похоже, не являлись основными требованиями для рассматриваемого найма. Некоторых претендентов они выкупили из тюрьмы, заплатив золотом, причём кое-кто из выкупленных были приговорены к смерти и уже ожидали казни. Казалось, пани особенно интересовали сильные, проворные, решительные, необузданные и опасные люди. У меня сложилось впечатление, что они набирают мужчин, не просто знающих с какой стороны браться за клинок, но и не склонных задавать лишние вопросы в тех случаях, когда этот клинок прикажут обнажить. Кроме того, мне показалось, что в некотором отношении они совершенно не следили за своим выбором. Они не отказывались принимать на работу бродяг, откровенных бандитов, наёмников с дурной репутацией, головорезов, хвастунов, лгунов, игроков и воров. Таких мужчин можно было контролировать только пагой, золотом, обещанием женщин и угрозой неотвратимого наказания, столь же быстрого и беспощадного как бросок оста. Соответственно, многие, к кому подходили с предложением о найме, отказались наотрез, даже несмотря на обещание золотых статериев Брундизиума, когда им стал ясен вероятный характер многих из их возможных компаньонов. Кому захочется иметь врага под боком, а то и за спиной. Другие послали подальше вербовщиков, когда те отказались назвать им длительность и особенности контракта, назначение и даже место службы. В действительности, я думаю, что многие, а возможно и большинство вербовщиков сами не знали ответы на такие вопросы. В общем, всё, что было известно, это то, что первым этапом будет их переправка на север, причём куда именно на север, неясно. Что могло произойти там, или куда они направятся далее — тоже неясно. Ещё более пугающим моментом, по крайней мере, для многих, был требуемый от претендентов уровень навыков в обращении с оружием. Многих потенциальных соискателей проверяли реальным поединком, ставя одного против другого, и только победитель быть принят. Некоторым пришлось убить нескольких противников, чтобы попасть на их место.

— Карты сегодня отказали вам в удаче, — констатировал мужской голос.

— В последнее время это стало традицией, — вздохнул я.

— Ещё паги? — предложил женский голос.

— С него на сегодня достаточно, — вмешался мужской голос.

— Ты откуда? — поинтересовался я.

— С Асперича, — ответила девушка.

— А как оказалась здесь? — спросил я.

— Меня взяли прямо в моей деревне, — сказала она. — Это был набег корсаров Порт-Кара. Позже меня продали на юг.

— И сколько Ты принесла? — полюбопытствовал я.

— Два серебряных тарска, — заявила красотка.

— Здесь? — уточнил я.

— Да, Господин, — кивнула она.

— Когда? — осведомился я.

— В последнюю руку перехода, — ответила девушка.

— Позови-ка кого-нибудь из помощников владельца этого заведения, — хмыкнул я. — И пусть он захватит плеть.

— Господин? — опешила она.

— При текущем состоянии рынка Ты не принесла бы больше тридцати пяти монет, — пояснил я, — медью, конечно.

Задрожав, рабыня упала на колени и, глотая слёзы, пролепетала:

— Простите меня, Господин.

Раздражённым взмахом руки я дал ей понять, что она может убираться.

— Спасибо, Господин, — облегчённо вздохнула рабыня и, вскочив на ноги, в перезвоне колокольчиков поспешила убежать от невысокого круглого стола, за который я сидел, скрестив ноги.

— Ты что, слабак? — спросил тот же мужской голос. — Почему Ты не выпорол её?

— Ты, правда, думаешь, что я слабак? — нахмурившись, поинтересовался я.

— Нет, — тут же поспешил пойти на попятный он, окинув меня быстрым оценивающим взглядом.

— У меня нет оружия, — успокоил его я.

— Конечно, — кивнул незнакомец, — оружие потребовали оставить у двери.

— Они в своём праве, — сказал я, глядя ей вслед.

Колокольчики на левой лодыжке были всем, что она носила помимо своего ошейника. Это заведение трудно было назвать высокой таверной.

— Как Ты узнал, что она врёт? — полюбопытствовал он.

— Сезон, состояние рынка, — развёл я руками.

— Похоже, Ты превосходно разбираешься в таких вещах, — хмыкнул мой собеседник.

— В каких вещах? — уточнил я.

— В вероятной цене мяса для ошейника, — усмехнулся он.

— Я — Торговец, — пояснил я.

— Точнее, Работорговец, — предположил мужчина.

Я только пожал плечами.

— Работорговец, — подытожил он.

— Хорошо, Работорговец, — не стал отрицать я.

Мы расцениваем себя как подкасту Торговцев. В конце концов, разве мы занимаемся не тем, что добываем, покупаем и продаём? В чём мы от них отличаемся, кроме характера товара?

— Работорговцы, — заметил он, — парни хитрые. И знающие толк в оружие.

— Примерно как парни их алой касты, — кивнул я.

— Или из чёрной, — добавил незнакомец.

— Я не Ассасин, — заверил его я, но при этом задался вопросом, не был ли таковым мой нежданный собеседник.

— Работорговцы должны уметь планировать и совершить набеги, — сказал мужчина. — Им ведь зачастую приходится пробиваться в дом или сад удовольствий, и прорубать себе дорогу обратно.

— Мне случалось скрещивать клинки на мостах, — кивнул я.

По правде говоря, когда нанимаешься на работу на небесные корабли, опасность невелика, за исключением моментов взлёта и посадки, а также входа и выхода из атмосферы. Ещё меньше опасность, когда работаешь на планете рабынь. Похоже, они совершенно не заботятся о защите своих женщин. Возможно, они не понимают их ценности.

— Ты сегодня слишком много выпил, — заметил мой собеседник.

— А Ты следовал за мной от самого игорного дома, — сообщил ему я.

— Ты проигрался в пух и прах, — сказал он. — Не исключено, что сегодня вечером тебе придётся добывать ужин из мусорных вёдер.

— Возможно, — не стал разубеждать его я. — Ты кто?

— Тот, кто выкладывает в стол золотые статерии, — усмехнулся незнакомец, и на столешницу упал жёлтый кругляш.

Я взглянул на маленький, круглый, золотой диск. Статерии Брундизиума ценятся на улицах Монет в сотне городов. По желанности он уступают только монетам, отчеканенным в Аре.

— Я не Ассасин, — бросил я.

— Я и мои товарищи, — сообщил он, — ищем клинки, и тех, кто знает с какой стороны за них надо браться.

— Для странных людей, — хмыкнул я.

— Для пани, — поправил меня агент.

— Выглядит так, что те, кого они нанимают, — заметил я, — в большинстве своём воины.

— Не только, — пожал он плечами, — нанимают многих.

— В Брундизиуме, сейчас полно народу, — сказал я.

— Но не все подходят, — усмехнулся мой собеседник.

Я снова посмотрел на монету, лежащую на столе, и подумал о том, что такие маленькие, неподвижные предметы могут приводить в движение мужчин, корабли, кавалерию и армии.

— Некоторым мужчинам за всю жизнь ни разу не случалось видеть такую монету, — задумчиво проговорил я.

— Ты имеешь в виду чернорабочих, грузчиков, крестьян и пастухов, — отмахнулся он. — У этого золотого дружка есть и товарищи.

— Что я должен буду делать? — поинтересовался я.

— Для начала сесть на один из кораблей, отправляющихся на север, — ответил мужчина.

— Они отправляются каждый день? — уточнил я.

— Каждые два или три дня, — сказал он, — иногда по два или даже больше за раз.

— Ну а какова дальнейшая цель? — спросил я.

— Это станет известно в своё время, — уклонился от ответа агент пани.

— Я бы предпочёл прояснить этот момент сейчас, — проворчал я.

— Так ли это важно, когда платят так щедро, — заявил он, легонько касаясь статерия, словно собираясь придвинуть его ко мне.

— Насколько я понимаю, место надо заслужить мечом, — предположил я.

— Иногда, — кивнул мужчина.

— А если места ограничены? — уточнил я.

— Тогда, конечно, — развёл он руками.

— Я имею представление о товарищах, которых вы подбираете, — предупредил я.

— Парней, вроде тебя, — заверил меня агент.

— Не горю желанием почувствовать нож в своей спине, — буркнул я.

— Если кто-то решится на такое, конец его ждёт быстрый и крайне неприятный, — поспешил успокоить меня мой собеседник.

— Только мне уже будет всё равно, — заметил я.

— Дисциплина там строгая, — сказал он.

— А среди таких, другой и быть не должно, — усмехнулся я.

— Разумеется, — согласился агент.

— Так значит, парней вроде меня? — переспросил я.

— Боюсь, что да, — расплылся он в улыбке.

Теперь уже было слишком поздно отправляться на Дафну к точке рандеву, даже если бы нашёлся корабль, отправлявшийся этой ночью, даже если бы у меня нашлись средства оплатить проезд. По неким причинам я слишком надолго задержался в Брундизиуме. И что мне взбрело в голову? Но, с другой стороны, я уже путешествовал на небесных кораблях, и не раз. Признаться, я не был уверен, что хочу повторить это снова. Я подумывал оставить этот вариант на потом, на будущее. Есть много дорог. Я принял то предложение в основном из-за хороших условий оплаты, но также не в малой степени из-за новизны, опасности, приключений. А также ради удовольствия затягивать узлы на шнурах, окруживших запястья и лодыжки рабских фруктов, аппетитных, двуногих, варварских животных.

Но теперь я снова был на Горе, и теперь, по крайней мере, на какое-то время, с меня было довольно путешествий в другой мир. Есть много других дорог.

И конечно здесь тоже было достаточно много земных женщин, если вкусы лежали в этом направлении.

Я часто думал о земном товаре, теперь уже вполне привычном на гореанских рынках. Каким возбуждающим и красивым столь часто оказывался этот товар! Безусловно, мы, да и другие команды были разборчивыми, очень разборчивыми.

Несомненно, это имело значение, огромное значение.

Как мало мужчины Земли ценили своих женщин. Почему они не защищали их лучше? Похищение свободной женщины из гореанского города, да даже и рабыни, связано с нешуточной опасностью, зачастую смертельной, но оно стоит того, чтобы рискнуть и даже жизнью. Мы стараемся защитить наших свободных женщин, и даже наших домашних животных, наш верров, кайил, рабынь. Неужели мужчины Земли совсем не ценят своих женщин? Неужели они не понимают, насколько они привлекательны, волнующи, ценны, замечательны и желанны? Это что, так трудно увидеть? Мои мысли плавно перетекли на истинных свободных женщин, наших собственных женщин. Насколько отличались от них женщины Земли, не имеющие Домашних Камней, нагло выставляющие напоказ свои лица, открыто демонстрирующие лодыжки. А что можно сказать об их тайном белье, столь мягком и шелковистом, умоляющем сорвать его, пригодном только для рабынь. Они даже близко не стояли рядом с гореанскими свободными женщинами. Их место на сцене рабского аукциона! Я был не в силах понять, почему мужчины их мира не видят этого, почему они не понимают, насколько ценны их женщины, и что может быть с ними сделано. Разумеется, это достаточно ясно нам. Неужели земляне не могут разглядеть, каковы они, в чём они нуждаются, чего они хотят? Разве этот так трудно, понять их? Почему они отказывают им в собственности и доминировании, без которого женщины не будут довольны, без которого они не могут быть женщинами? Почему бы земным мужчины не поставить своих женщин на колени и не сообщить им, что они — самки, и отныне принадлежат мужчинам и будут рассматриваться как таковые? Может, они думали, что их женщины не были самками? Что они были чем-то ещё, нейтральными, бесполыми существами или чем-то в этом роде, инертными культурными конструктами? Неужели они не понимали, как это здорово, иметь одну такую у своих ног, в ошейнике, принадлежащей, обученной под свой вкус, надеющейся, что она сможет доставить удовольствие?

Это очень приятно.

Впрочем, точно так же приятно взять гореанскую свободную женщину и преподать ей ошейник, разжечь её рабские огни, и тогда она с мольбой поползёт к вам на животе, ни в чём не отличимая от варварки, и такая же, как и они, навсегда рабыня и только это.

Они все — женщины. Все они — самки.

Нет между ними никакой реальной разницы.

Все они женщины.

Пока я размышлял, золотой статерий переместился ближе ко мне.

Но я толкнул монету назад.

— Нет? — удивлённо поднял брови агент.

— Нет, — подтвердил я.

— А жаль, Ты именно тот парень, который нам нужен, — вздохнул он, пряча монету в свой кошелёк. — И мы обычно получаем то, что мы хотим.

— Я так не думаю, — хмыкнул я.

— Ты знаешь, кто я? — спросил незнакомец.

— Нет, — ответил я.

— Меня зовут Тиртай, — представился мой собеседник.

— Мне это имя не знакомо, — пожал я плечами.

— Ну тогда запомни его, — процедил он, — как и то, что Ты отказал Тиртаю.

— Почему я должен это запомнить? — осведомился я.

— Объяснение можно отложить немного на попозже, — усмехнулся Тиртай.

— Чтобы послужило уроком для других? — уточнил я.

— Возможно, — бросил он.

— Оружие у двери, — напомнил я. — Хочешь встретиться снаружи?

— Желаю всего хорошего, — попрощался агент, вставая на ноги.

Он повернулся и покинул таверну. Я заметил, что ещё двое здоровяков встали и последовали за ним через дверь.

А в мою сторону направился помощник тавернера. На мгновение, задержавшись у моего стола и бросив взгляд в сторону двери, через которую только что вышли трое мужчин, он, не глядя в мою сторону, негромко сказал:

— Будь осторожен.

— Паги, — потребовал я.

— Я пришлю девку, — кивнул он.

— Господин, — произнесла мгновение спустя, опустившаяся на колени всё та же бывшая свободная женщина с Асперича.

— Колени, — буркнул я, и она тут же расставила их, моментально покраснев.

Она что, не знала, как следует стоять на коленях перед мужчиной?

— Паги, — повторил я своё требование.

— Да, Господин, — отозвалась она, поднялась и, раздражённо звякнув колокольчиками, удалилась.

Мне её действия показались недостаточно почтительными. А ещё она солгала мне несколько енов назад, но я воздержался от немедленной порки.

Может она всё ещё полагала, что была свободной женщиной? Может она всё ещё не осознала, что она теперь рабыня? Свободной женщине, конечно, не возбраняется лгать, но никак не рабыне.

Я предположил, что она принадлежала к тому виду рабынь, которые снисходительность принимают за слабость, к тому виду рабынь, которые злоупотребляют терпимостью. Это крайне неблагоразумно с их стороны, поскольку нет ничего сложного в том, чтобы напомнить им об их неволе, сурово и с безошибочной ясностью.

Мне вспомнилась другая женщина, та, которую именно мне удалось найти в большом магазине на планете Земля. Она хорошо выглядела, лёжа на спине у моих ног на деревянном полу склада, раздетая, связанная по рукам и ногам, смотрящая на меня и очевидно готовая к обработке. Я был уверен, что она не оказалась бы настолько глупой. Ну а если всё же оказалась, то плеть быстро довела бы до её сведения правила поведения таких как она.

И всё-таки женщины очаровательны, и даже милы, в своём тщеславии. Не стоит их наказывать за ложь о цене, за которую их продали, о богатстве и положении их владельцев, о благородстве их бывшего статуса и тому подобных мелочах. Но, совсем другое дело, если они вызовут у вас хотя бы малейшее неудовольствие.

Интересно наблюдать, как некоторые из них сначала осторожно, а потом всё смелее проверяют очерченные им границы, флиртуя с терпением хозяина, практикуя уважение на грани дерзости, и затем заметить в их глазах тревогу, когда плутовки обнаруживают, что владелец сдвинул границу настолько, что они оказались на явно неправильной стороне, на стороне, где хозяйка — плеть. Будучи проинформированы о том, что их игры закончены, они отныне стремятся вести себя абсолютно правильно, с совершенством рабыни, которыми они теперь себя сознают.

Настолько легче тогда становятся вещи для всех заинтересованных сторон. Возможно, они просто хотели, чтобы им преподали их ошейник. Если так, то их желание было исполнено. Рабыня ведь не свободная женщина. Она — собственность, имущество, животное, которым владеют. От неё ожидается только полная покорность, уважение и подобострастие, мгновенное и несомненное повиновение, а также, по слову или щелчку пальцев, предоставление полного и восхитительного удовлетворения.

— Эй приятель, — окликнул я помощника таверенера.

Тот, приблизился к моему столу. Парень выглядел напряжённым. Такие нюансы нетрудно рассмотреть. С его пояса свисал кошель с монетами.

— Кто такой Тиртай? — поинтересовался я у него.

— Мне доводилось слышать это имя, — сказал он. — Остерегайся его.

— Я отказал ему, — признался я.

— Он это запомнил, — кивнул мужчина.

— Вы позволяете своим девкам касаться монет? — осведомился я.

— Нет, — ответил работник таверны, демонстративно встряхнув кошелём с монетами на своём поясе.

Я бросил взгляд за спину товарища, в дальний конец зала, где в нескольких ярдах от нас рабыня с Асперича ждала своей очереди, чтобы опустить кубок в чан. Тавернер, грубый тучный малый в грязном фартуке, лично присматривал за чаном. Это была низкая таверна. Монетный ящик со щелью и замком, стоял позади него.

— Ты тоже думаешь, что я слишком много выпил? — полюбопытствовал я у помощника тавернера.

— Возможно, — осторожно ответил он.

— Вот моя острака, — протянул я кусочек керамики с номером. — Принеси моё оружие.

— Боюсь, что его уже нет, — сказал мужчина, избегая смотреть на меня.

— Почему это? — опешил я.

— Простите нас, господин, — вздохнул он. — Мы хотим жить.

— В таверне имеется чёрный ход, — заметил я.

— Боюсь, что там тоже ждут, — развёл руками помощник тавернера.

Рабыня уже зачерпнула кубком из чана и обернулась.

— Ясно, — кивнул я.

— Им нужна ваша служба, — намекнул мужчина, — а не ваша жизнь.

Я предположил, что тут он был прав. Но арбалетный болт, прилетевший из темноты, может показаться кому-то подходящим решением для такого вопроса. Не успеешь заметить даже тень, не то что выхватить меч.

— Что находится на севере? — поинтересовался я.

— Откуда мне знать, — пожал он плечами.

— Держись поблизости, — сказал я ему.

— Господин, — обратилась ко мне девушка, становясь на колени.

Под моим пристальным взглядом она развела колени. Но кубок поставила на низкий стол, за которым я сидел со скрещенными ногами.

— Кажется, Ты раздосадована тем, что носишь ошейник, — заметил я.

— Я в ошейнике, — проворчала она. — Что ещё можно к этому добавить?

— Возможно то, что, Ты ещё не изучила его, — предположил я и, не дождавшись её ответа, добавил: — Возможно то, что Ты никак не можешь понять, что принадлежишь ему.

— Я могу уйти? — спросила рабыня.

— Позиция, — бросил я, и она тут же приняла правильную позу, выпрямив спину, втянув живот, расправив плечи, подняв голову, прижав ладони к бёдрам.

Услышав команду «Позиция» и приняв такую позу её уже нельзя нарушить без разрешения.

Я достал свой кошелёк, в котором, признаться, мало что осталось, и вытащил один брундизиумский бит-тарск, монету довольно крупную, возможно, чтобы размером компенсировать её незначительную ценность.

— Открой рот, — потребовал я.

— Мне не разрешают касаться денег, — попыталась протестовать она.

Но я уже вставил монету ей в рот.

— Не вздумай уронить! — пригрозил я.

Монета была слишком большой, чтобы проглотить, и, держа её во рту, рабыня не могла говорить. Она была эффективно и смущающе заставлена молчать.

Девушка бросала дикий, жалобный взгляд на помощника тавернера.

— Полагаю, — заявил я, — что сегодня я и вправду выпил слишком много.

И в следующее мгновение я выплеснул содержимое кубка в лицо ошеломлённой, отпрянувшей рабыни. Она затрясла головой и заморгала, пытаясь стряхнуть с себя жидкость, разлившуюся по её волосам, лицу и верхней части тела. Пага ручейками сбегала по её телу на живот и на бёдра. От девки теперь несло пагой, как от завзятого выпивохи. Она задрожала, когда я повернулся к помощнику тавернера и сообщил:

— Я нахожу, что она вызвала недовольство.

— Она будет выпорота, — заверил меня тот.

— Позже, — отмахнулся я.

— Сэр? — удивился он.

— Сейчас Ты наденешь вот это, — сказал я, снимая свой плащ, — надвинешь капюшон и выйдешь передо мной через дверь.

— Ни за что, — отшатнулся мужчина.

— А я думал, что Ты хочешь жить, — хмыкнул я.

Он накинул на себя плащ и сдвинул капюшон, прикрыв им лицо.

— Что здесь происходит? — спросил тавернер, выходя из-за чана.

— Не вмешивайся, — бросил я ему.

Посетители с интересом уставились на нас, некоторые поднялись, но никто не приблизился.

— А теперь, — сказал я помощнику тавернера, — Ты выйдешь из таверны, и повернёшь налево, к причалам.

Ему ничего не оставалось кроме как натянуть капюшон и, плотнее запахнув плащ, направиться в выход из таверны. Я дал ему отойти на несколько ярдов, а потом пошёл следом. Когда он покинул зал таверны, я на некоторое время задержался на пороге. Наконец, вышел и я.

Как и ожидалось, вскоре из тени вынырнули фигуры. Две, хотя я ожидал троих. Они последовали за помощником тавернера, а уже за ними последовал я. Огни таверны быстро исчезли позади. Улицы в этой части города узкие, извилистые и неосвещённые. Обычно припозднившиеся горожане, которым нужно пересечь такие улицы, берут с собой фонарь или факел, либо доверяют их нести другим, нанимая для этой цели охранников.

Вполне в соответствии с моими ожиданиями, вскоре две фигуры ускорили шаг, догнали и схватили помощника тавернера. До меня донеслись звуки ударов. По-видимому, в ход пошли дубинки. Подозреваю, в их намерения входило только избить и оглушить жертву, чтобы потом связать и доставить в некое заранее оговоренное место. Вот только парни не догадались посмотреть по сторонам, и не заметили моего приближения.

Это была даже не драка, а расправа.

— Что Вы с ними сделали? — простонал помощник владельца таверны.

— Они в порядке, — успокоил его я. — Вы не потеряете двух клиентов.

Я не стал ломать шею первому, или перебивать хребет второму. Мне показалось, что будет вполне достаточно привести их в бессознательное состояние, что я и сделал, схватив обоих за волосы, когда они наклонились над своей упавшей жертвой, и столкнув их дбами. Две дубинки валялись где-то на тротуаре, но искать их в темноте было делом сложным, да и не нужным.

— Что Вы делаете? — спросил мужчина, услышав шорох.

Было темно, хоть глаз выколи.

— Вознаграждаю наши усилия, — усмехнулся я. — Ты неплохо сыграл свою роль.

— Мою роль? — не понял он.

— Конечно, — хмыкнул я, вложив в его руку один их кошельков, оставив себе второй.

— Здесь поблизости найдётся бак для мусора? — поинтересовался я.

— Да, — ответил мужчина, — даже несколько, ближайший ниже по улице, ближе к берегу.

— Отдай мой плащ, — велел я. — У воды будет холодно.

Нам не понадобилось много времени на то, чтобы дотащить двух бузотёров до мусорного бака и перевалить их тела через его край.

— Ну и как это теперь объяснять? — спросил помощник тавернера.

— На них кто-то напал в темноте, оглушил и ограбил, — усмехнулся я.

— Не думаю, что их наниматель обрадуется, — заметил мой попутчик.

— Подозреваю, что он будет рад даже больше, чем Ты можешь себе представить, — отозвался я.

— Вы превзошли его ожидания? — уточнил догадливый малый.

— По крайней мере, я на это надеюсь, — хмыкнул я.

— Выходит, ваш наём будет стоить два статерия? — предположил он.

— Думаю да.

— Я должен вернуться в таверну, — сказал мужчина.

— Мы пойдём вместе, — сообщил ему я. — Полагаю, что теперь смогу получить моё оружие.

— Конечно, — согласился он.

На каком корабле, размышлял я по пути к таверне, я отправлюсь в путешествие? Конечно, эти дни я частенько наведывался на причалы, последний раз сегодня утром, ожидая, сам не знаю чего. Кого я высматривал, кого ждал?

Я помнил что, её номер на торгах был сто девятнадцать, но она не имела никакого значения.

Она была рабыней.