Контрабандисты Гора

Глава 9

Путешествие на север, начатое, как мне объяснили в Брундизиуме, заняло несколько дней, и для нас, большую часть времени проведших под палубой, в трюме судна, в темноте, в спёртом воздухе и на влажном песке, неспособных даже стоять вертикально, стало непередаваемо жутким воспоминанием. Нас было семнадцать, скованных друг с дружкой за шеи тяжёлой цепью. Мы в отчаянии ждали тех моментов, когда люк откроется, и нам разрешат подняться по трапу и выйти на открытую палубу.

Наш корабль был не единственным. По корме мы видели ещё одно судно. Помимо моряков на палубе присутствовали несколько солдат. Мы были слишком маленькими и слабыми, чтобы нас посадили за большие вёсла, которыми орудовали могучие гребцы, ритм которым задавался с помощью барабана. Впрочем, в основном судно двигалось под парусом. Несколько раз на ночь корабль причаливал, и матросы с солдатами вытаскивали его на берег, чтобы выспаться, приготовить еду, и, я так предполагаю, поохотиться, запастись водой и так далее. Нас всё это время держали в трюме. Несомненно, ночью выставлялись часовые. В случае тревоги, судно могло оказаться на плаву в течение считанных инов. Я это знаю точно, потому что пару раз капитан устроил тренировку. Каждый мужчина на корабле должен знать своё место и свои обязанности. Возможно, именно по причине возможности тревоги и срочного оставления берега нас и не выпускали из трюма. Разумеется, учитывая цепь, у нас не было никакой возможности убежать. Но даже если предположить, что мы всё-таки смогли бы убежать, то что нас ждало на пустынном берегу, кроме голода и зубов хищников. Я слышала, что в некоторых местах, где-то дальше на юге, есть женщины, живущие в лесах, которые не принадлежат мужчинам. Они — свободные женщины и ненавидят нас, поскольку мы-то как раз принадлежим мужчинам. Если им в руки попадаются такие как я, то они сначала избивают их, а потом продают. Но если ловят их самих, то, как говорят, они тоже быстро узнают, что принадлежат мужчинам. Очевидно, на них имеется хороший спрос.

Однажды, когда мы, получив разрешение, поднялись на палубу, нас сразу построили вдоль борта. Потом нам, одной за другой, связали руки за спиной. На этот раз мы увидели третье судно, шедшее параллельно нам. Казалось, его борта едва поднимались над водой.

Наш капитан, припав к окуляру подзорной трубы, рассматривал этот третий корабль.

— Они идут под флагом Брундизиума, — заметил один из его офицеров.

— Очень сомневаюсь, что они имеют хоть какое-то отношение к Брундизиуму, — без каких-либо эмоций сказал капитан.

— Порт-Кар? — уточнил офицер.

— Понятия не имею, — пожал плечами капитан. — Поднимите кодовые вымпелы с запросом. Посмотрим, что они ответят.

Фал с разноцветными Флажками был быстро поднят на мачту.

— Никакой реакции, — прокомментировал офицер.

— Похоже, они подумывают о том, чтобы сблизиться с нами, — предположил капитан. — Пусть солдаты скроются с глаз и не отсвечивают на палубе.

— Если они решатся на абордаж, — хмыкнул офицер, — их ждёт большой сюрприз.

— Точно, — кивнул капитан.

— Эта — цепь рабынь, — указал на нас офицер, — достаточно соблазнительная приманка для них?

— Скорее, — покачал головой капитан, — она кажется таковой. Слишком откровенно. Это их насторожит и заставит быть осмотрительными. К тому же, у нас по корме ещё один корабль, так что расклад два против одного не в их пользу. Думаю, что они просто разведывают нас.

— Тогда это корсар, — заключил офицер.

— Согласен, — кивнул капитан. — Я тоже так думаю. По крайней мере, они не из Брундизиума, несмотря на их флаг.

— Как, по-вашему, нападут? — поинтересовался офицер.

— Нет, — ответил ему капитан.

Мы ещё примерно ан простояли у борта, скованные цепью за шеи друг с дружкой и со связанными за спиной руками. Наконец, странный корабль отвернул.

В конечном итоге, мы достигли некой точки на северном побережье, где почти у самой воды начинался густой лес. Нас вывели на палубу, а затем, когда судно развернулось бортом к пляжу, не дойдя нескольких ярдов до берега, просто выбросили за борт. На мгновение я с головой ушла под воду. А когда вынырнула, то была оглушена рёвом прибоя. В первый момент меня охватила паника. Я была дезориентирована. Но вес цепи послужил мне ориентиром, а дно под ногами помогло немного прийти в себя. Кашляя, отплёвываясь, наполовину ослеплённая попавшей в глаза солёной водой, я выпрямилась. Глубина, как выяснилось, была небольшой, всего-то мне по пояс, но вода оказалась довольно холодной. Мы добрели до берега, где опустились на колени в указанном нам месте, в полосе прибоя. Волны, то и дело с шипением накатывавшие на берег, доставали до нас, омывали наши руки, закручивались водоворотами вокруг наших коленей и икр. Я дрожала от озноба. Когда я окончательно проморгалась, и выгнала остатки солёной воды из глаз, то смогла рассмотреть пляж, на который нас высадили. Песок и скалы. Дикое, пустынное, холодное место. Но за ним поднимались деревья, лес, казавшийся нетронутым и красивым. Вокруг не было заметно никаких следов цивилизации, и никого, кто бы мог нас встречать. Мне было совершенно непонятно, почему это место, казалось, ничем не отличающееся от десятков тысяч других, было выбрано для нашего выхода на берег. Вероятно, был с берега был подан некий сигнал. Естественно я понятия не имела, где мы оказались, за исключением того, что это был какой-то далёкий берег, где-то на севере. Прошло много дней с тех пор, как корабль покинул порт отправления.

— Позиция, — бросил мужчина, спустившийся с борта судна, и вместе с нами добредший до полосы прибоя.

Вот так, продрогшие, мокрые, дрожащие и несчастные, мы приняли «позицию», то есть откинулись на пятки, выпрямили спины, ладони рук прижали к бёдрам, подняли головы, уставившись прямо перед собой, и широко расставили колени, как и положено рабыням, которыми мы были.

После этого мужчины, казалось, забыли о нас.

Я осторожно, не меняя позы, попыталась осмотреться. Как известно, мы кейджеры — создания любопытные.

Мужчины продолжали перетаскивать на берег неодушевлённую часть груза. Несколько человек, стоя по пояс в воде, подхватывали сбрасываемые с борта коробки, мешки, тюки, какие-то запечатанные сосуды, кратеры и амфоры, и передавали их другим, которые выносили полученный груз за полосу прибоя. Некоторые из больших коробок просто бросали за борт. Они не тонули, и их толкали перед собой к берегу. Зато два больших ящика, до сего момента закреплённых на палубе и покрытых смазанным жиром холстом, аккуратно спустили с борта на верёвках, и с большой осторожностью, несколько мужчин доставили их на берег. Я понятия не имела, что могло быть содержимым тех ящиков.

— Ай-и-и! — вскрикнула я от боли и неожиданности, получив удар хлыстом по шее.

Мужчина, тащивший на плече небольшой бочонок, подошел сзади, так что я его не заметила.

— Разве в позиции твои не должны глаза смотреть вперёд? — осведомился он.

— Да, Господин! — простонала я. — Простите меня, Господин!

Теперь я лишь чуть-чуть и только время от времени крутила головой, пытаясь наблюдать за мужчинами.

— Ха! — немного позже услышала я. — Ты, и вы две, а ну глаза вперёд!

— Да, Господин! — отозвались девушки справа от меня и тут же вскрикнули от боли, — Простите меня, Господин!

Их крикам предшествовал свист хлыста и звуки ударов. Похоже, я была не единственной, кому было любопытно. Кожа сбоку на моей шее горела. Мне хорошо напомнили, что отклонение от правильного положения, пусть и малейшее, не приемлемо. Конечно, я была благодарна, когда мужчины не считали целесообразным стегать нас.

Зато глядя вперёд, я не пропустила момент, когда от стены леса отделилась фигура в зелёной одежде. Это был, как я поняла позже, кто-то из лесников.

Подойдя ближе, он поднял руку и сказал:

— Тал.

Потом он приблизился к группе мужчин, и перекинулся несколькими словами с командиром наёмников. Как я поняла, они обменялись паролем и отзывом. Вновь прибывшего, казалось, в первую очередь интересовали два больших ящика, которые с такой осторожностью спускали на верёвках с борта судна, а затем выносили на берег. Потом он прошёлся вдоль нашего строя, и уделил внимание каждой из нас.

— Эта — варварка, — сообщили ему, когда его взгляд остановился на мне, постаравшейся стоять на коленях настолько красиво, насколько я могла.

Я боялась встречаться с ним взглядом. Некоторые рабовладельцы не позволяют своим девушкам смотреть им в глаза.

— Какое это имеет значение, — пожал он плечами. — Все они потеют и пищат одинаково.

Затем лесник отступил и ещё раз обвёл нас взглядом.

— Неплохо, — заключил он.

Я буквально кожей ощутила облегчёние, которое прошло по цепи. Конечно, я тоже почувствовала это. Мы все отчаянно хотим, чтобы мужчинами нашли нас удовлетворительными. Для нас может стать пугающим опытом, если они этого не сделают.

Вдруг откуда-то из лесу донёсся рёв животного. Мы испуганно посмотрели друг на дружку. А затем нас, к моему удивлению, освободили от ошейников и цепи.

— Можете встать, — разрешили нам, и мы поднялись на ноги, по щиколотку утопая в песке и то и дело омываемые пенящейся водой.

Я стояла, обхватив себя руками. Моё тело тряслось от холода.

Цепь с ошейниками, как только их с нас сняли, один из мужчин унёс обратно на корабль. Моряки к этому времени, очевидно, закончили подготовку к отплытию. Весла торчали из бортов. Парус медленно полз на мачту. Нос корабля начал поворачиваться в открытое море. Мне было любопытно, почему они не стали вытаскивать судно на берег. Похоже, это место не вызывало доверия у капитана и его офицеров. Я подозревала, что они совершили уже не один рейс на север. Цепь с её ошейниками, несомненно, по возвращении украсит шеи новых обитательниц трюма, новых животных, таких же как я.

— Подойдите сюда, — крикнул нам мужчина, стоявший на берегу около кучи выгруженных с маленького корабля ящиков, мешков и тюков.

Мы с благодарностью, поспешили покинуть линию прибоя и сгрудились перед ним.

— А ну встали в колонну по росту, — приказал он, и мы построились в линию.

Из нас тут же начали формировать рабский караван, связывая одной верёвкой за шеи, начиная с последней, самой низкорослой девушки, точно так же, как это было, когда нас выводили из подвала в порту отправления. Правда, на этот раз обошлось без повязок на глаза. Я предположила, что один участок берега и леса здесь ничем не отличался от любых других участков, так что в повязках не было никакого смысла. Кроме того, нам не стали связывать руки, и скоро я обнаружила почему.

Наконец верёвка была обмотана вокруг моей шеи и завязана на узел. Мужчина, не задерживаясь, шагнул вперёд к следующей девушке. Я снова стала частью каравана. Такой караван ещё иногда называют «ожерелье работорговца». Мне хотелось надеяться, что я буду не самой непривлекательной бусинкой на этом ожерелье. Любая рабыня тешит себя надеждой, что она сможет понравиться мужчинам. От этого зависит очень многое. Но помимо всего прочего, я обнаружила, что сама хотела нравиться мужчинам, как женщина, и как рабыня, которой я была.

— Вы на краю огромного леса, — предупредил нас лесник, — в котором бродит множество диких животных.

До нас снова донёсся приглушённый расстоянием рёв, заставивший нас вздрогнуть.

— Например, это была лесная пантера, — сообщил нам он.

Не знаю, был ли это тот же самый зверь, голос которого мы слышали ранее, или другой, отвечавший ему. Я рискнула предположить, что такие животные каким-то образом, делили, отмечали и отстаивали свою территорию среди своих собратьев.

— Теперь, что касается вас, — сказал вновь прибывший, обращаясь к вооружённым мужчинам. — Мы сейчас отправляемся в место, называемое «Тарновый лагерь». Большинство из вас будет там работать и обучаться. Некоторые могут впоследствии пойти дальше на восток, в другой лагерь. Знать его название в данный момент вам не обязательно.

— Работать? — удивлённо переспросил один из солдат.

— Да, и работа вас ждёт тяжёлая, — подтвердил лесник. — Валить деревья, рубить сучья, ошкуривать и перевозить готовые на восток.

— Мой инструмент — меч, — заявил наёмник.

— Для него тоже достаточно скоро найдётся работа, — заверил его вновь прибывший.

— Я на такую работу не нанимался, — продолжил возмущаться вооружённый мужчина.

— Ты далеко от Брундизиума, — напомнил ему вновь прибывший.

Все дружно посмотрели в сторону моря. Корабль был уже более чем в ста ярдах от берега. Я не заметила никаких признаков присутствия второго судна. С нами, естественно, никто не собирался делиться информацией, относительно того, что с ним случилось. Учитывая, что мы всё время держались берега, не теряя земли из виду, мне казалось маловероятным, что корабль мог бы потеряться в море. В те разы, когда нас выпускали на палубу, мы всё время видели его парус по корме, так что я сомневалась, что пройдя такое расстояние вместе, тот корабль мог столкнуться с трудностями, с которыми не столкнулся наш. Также, учитывая как далеко мы забрались на север, казалось сомнительным, что он мог столкнуться с корсаром. «Морской слин» просто не нашёл бы в столь отдалённых и пустынных водах достойной добычи.

— Ничего, подожду другого корабля, — буркнул наёмник.

— Тогда тебя казнят как дезертира, — пожал плечами лесник.

— Всего-то надо, идти вдоль берега на юг, — не сдавался наёмник.

— Ты не успеешь пройти даже десяти ярдов, как будешь мёртв, — предупредил его мужчина в зелёной одежде, и поймав опасливый взгляд наёмника, обращённый к деревьям, подтвердил: — Всё верно, в лесу лучники.

В этот момент из лесу снова донёсся рёв. Но на этот раз он был более могущественным, казалось, от него затрепетал листва на деревьях.

— Это не лесная пантера! — воскликнул один из высадившихся на берег мужчин.

— Правильно, — кивнул лесник, — это — ларл.

— Ларлы не водятся так далеко на севере, — удивился другой.

— Они даже не забредают сюда, — сказал третий.

— Это — дрессированный зверь, на север его привезли, — объяснил мужчина в зелёных одеждах. — И он здесь не один. Они будут сопровождать нас да тарнового лагеря. Вокруг лагеря установлен периметр, отмеченный вешками. Пересекать эту границу, выходить за пределы вешек без разрешения запрещено. Вчера двух дезертиров ларлы разорвали в клочья.

— А у вас бывают случаи дезертирства? — поинтересовался мужчина.

— Иногда, — ответил вновь прибывший.

— Что же это за служба у вас такая? — проворчал возмущённый наёмник.

— Такая, за которую необычно хорошо платят, — усмехнулся мужчина в зелёной одежде. — Не каждый из вас смог бы заработать серебряный статерий, сидя в Брундизиуме.

Его слова были встречены молчаливым согласием высадившихся на берег мужчин.

— Выше нос, парни, — сказал лесник. — Придёт время, и у вас будет возможность омыть ваши клинки кровью врагов.

— Конечно, — засмеялся один из наёмников, — мы здесь втайне от всех хорошенько потренируемся, а затем сметём юг!

— Но почему так далеко на севере? — встревожено спросил другой, но вышедший из лесу товарищ ему не ответил.

Я обернулась и посмотрела на море. Сколько я ни всматривалась, мне так и не удалось заметить каких-либо признаков второго корабля. Скорее всего, думала я, из леса был подан знак, некий оговоренный сигнал, указывающий нашему кораблю пристать здесь. И тогда мне пришло в голову, что, возможно, для второго судна был предназначен иной сигнал, отличавшийся от того, который был подан первому. Возможно, второй корабль пристанет к берегу только получив соответствующее распоряжение. Таким образом, наёмники из разных партий не смогут собраться вместе, пока не окажутся в тарновом лагере, то есть внутри периметра, огороженного вешками. Я мало что знала о ларлах. И, разумеется, я их никогда не видела. Фактически, мне было известно о них лишь то, что это были хищники, и очевидно очень крупные хищники. Правда, я уже видела, в том доме, в котором проходила обучение, слина, неутомимого, жестокого, проворного, шестиногого, плотоядного, извилистого словно змея зверя. Он, каким бы это не показалось мне странным, оказался млекопитающим. Говорят, он непревзойдённый следопыт. Дикий слин обычно обитает в норах. Одомашненный, дрессированный слин используется для широкого спектра задач, одну из которых нам ясно дали понять, особенно тем из нас, которые были варварками. Я имею в виду выслеживание беглых рабынь.

Мужчина в зелёной одежде повернулся к лесу и поднял руку.

И тут я услышала звук, заставивший меня вздрогнуть. Это был хлопок плети, прилетевший из леса. Это — звук, слишком хорошо известный любой рабыне и способный заставить замереть от ужаса её сердце. Караван зашевелился, охваченный страхом.

— Ого! — воскликнули сразу несколько мужчин.

Из леса появилась колонна рабынь, не меньше двух десятков. С собой они принесли верёвки и шесты. Что интересно, они не были связаны в караван, и к моей радости, все были одеты в туники. Говорят, что свободная женщина может умереть от стыда, если на неё надеть рабскую тунику, но для рабыни такой предмет одежды, который, как ей хорошо известно, она может и не получить, а получив, в любой момент может этого лишиться, становится сокровищем, более драгоценным, чем полный комплект одежд и вуалей для какой-нибудь свободной женщины. Фактически, среди рабынь туника — это своеобразный символ статуса. Само собой, рабыни, заслужившие тунику, на голых рабынь обычно взирают свысока. И хотя рабыня вполне могла бы предпочесть ходить обнажённой перед своим господином, поскольку это позволяет ей ещё глубже прочувствовать себя его рабыней, почти ни одна девушка не хочет появляться неодетой в публичных местах. Быть посланной нагой с неким поручением, в магазин, на рынок или ещё куда-либо, обычно расценивается как элемент обучения, если невольница новообращённая, или, если это не так, то как свидетельство того, что она потеряла расположение своего хозяина, возможно, оказавшись не в состоянии быть полностью приятной в том или ином деле. Существует множество способов, которыми рабыню можно как похвалить или наградить, так и наказать или приструнить. Среди этих способов, наряду с цепями и верёвками, плетью и хлыстом, едой и жилищем, может фигурировать и одежда или её отсутствие. Пусть я покажусь кому-то тщеславной и бесстыдной, но я никогда не имела ничего против рабской туники. Меня бросает в трепет от одного вида самой себя в этом предмете одежды, выставленной напоказ, показанной как рабыня. На мой взгляд у меня превосходная фигура, стройные ноги и всё остальное, словно предназначенное для таких обрывков ткани, такой насмешки над одеждой, хотя, возможно, по местным меркам я немного худощава. Но я не заметила, чтобы мужчины возражали. Я думаю, что не отказалась бы быть обнажённой у ног моего господина, но в общественном месте я предпочту тунику. Возможно, мне будет доставаться хлыстом по икрам от свободных женщин, но я всё равно буду наслаждаться. По правде говоря, я не думаю, что они стали бы меня бить, если бы не завидовали мне. Возможно, им тоже хотелось бы побыть столь же тщеславными и бесстыдными, выставленными напоказ перед оценивающими взглядами мужчин. Рискну предположить, что очень многие женщины моего прежнего мира не уверены в своей желанности. Вероятно, в таком мире этого и следовало ожидать. Я знаю, что я была именно такой. Но вот я оказалась на Горе. И здесь я узнала, что, по крайней мере, по мнению некоторых мужчин, а именно тех, которые являются настоящими знатоками и ценителями женщин, я по-настоящему желанна. Они переправляют нас сюда, чтобы продать. Конечно, я не знаю, насколько я желанна, но знаю, что соответствую, по крайней мере, некоторым основным критериям, критериям невольничьего рынка. Я не хотела бы, чтобы мужчины убивали из-за меня, но мне нравится, что они готовы платить за меня. Это здорово, знать, что у тебя есть некоторая ценность, даже если это всего лишь горстка медных монет. Свободные женщины, конечно, могут считаться бесценными, но я также подозреваю, что за некоторых из них не дали бы и бит-тарск. Многие гореане вообще полагают, что все женщины — прирождённые рабыни. Не берусь судить, верно ли это утверждение или нет, кто может знать всех женщин, но я знаю, что я — прирождённая рабыня. Без ошейника я не смогу наслаждаться жизнью. Моё место у ног господина. Я хочу любить и служить, без выбора, в сладком смирении. Нам остаётся только надеяться, что с нами будут хорошо обращаться. Но с нами обращаются так, как хозяева посчитают целесообразным, потому что мы — рабыни.

Так ли уж мы отличаемся от свободных женщин?

Я не знаю.

Конечно, культура обуславливает огромные различия между нами. Свободная женщина — человек, гражданка, она может обладать Домашним Камнем. Мы — животные и имущество, отмеченные клеймом и носящие ошейник, и у нас нет, и не может быть Домашнего Камня, поскольку животным они не положены. И разумеется, наша одежда, когда и если нам её разрешают, представляет контраст с тем, что носят свободные женщины. Насколько откровенная туника или ничего не скрывающий камиск, отличается от красочных водоворотов прекрасных одежд и вуалей! Иногда говорят, что свободная женщина одевается, чтобы нравиться самой себе, а рабыня одета так, чтобы понравиться своему хозяину. И это верное утверждение, хотя, как мне кажется, чрезмерно упрощённое. Например, если свободной женщине понравится одеться как рабыня, то она запросто может в скором времени оказаться в ошейнике, а если рабовладелец пожелает нарядить свою рабыню как свободную женщину, то подвергнет её жизнь опасности. В эти вопросы вовлечены обычаи и традиции, а иногда и закон. Свободная женщина может одеваться, как ей нравится и хочется, но, кажется, что ей настойчиво рекомендовано делая то, что хочется, соответствовать, причём строго, множеству канонов, канонов вкуса, традиций, предписаний, а иногда и законов. В некотором отношении, социально она даже менее свободна чем рабыня. Фактически, культура считает важным, и свободные женщины на этом настаивают, чтобы между свободной женщиной и рабыней имелось ясное различие. Самым очевидным способом публично и удобно отметить это различие является ошейник или его отсутствие, а также одежда, скажем, одежды сокрытия по сравнению с туникой или камиском. Предположительно, с точки зрения свободных женщин, рабыня должна бы быть одета в серый, скрывающий фигуру, бесформенный мешок, вот только у мужчин на этот счёт другое мнение. Они гордятся своими рабынями, они хотят видеть их, и не прочь показать. Если бы у вас была прекрасная кайила, Вы бы набросили на неё рваное одеяло? Итак, короткая туника — общепринятый предмет рабской одежды. И мужчины от этого не отступят. Зато, как и можно было бы ожидать, свободные женщины считают тунику постыдной одежды, и с точки зрения этого суждения пытаются всячески позорить её носительницу. Иногда это эффективно, какое-то время, с новообращённой девушкой, но рано или поздно, рабыня, по крайней мере, когда рядом нет никаких свободных женщин, приходит к тому, что начинает наслаждаться лёгкостью и свободой движений, даруемой таким предметом одежды, а также и его лестным предательством её красоты, в противоположность стреноживающим препятствиям тяжёлых одежд и вуалей, пусть и великолепных, многослойных и красочных. Можно было бы упомянуть ещё об одном моменте, касающемся предметов одежды рабынь, особенно в плане их разоблачающего характера, помимо того, что это предпочтительно для мужчин. Я имею в виду тот факт, что это рассматривается как защита свободных женщин. Идея здесь, кажется, состоит в том, что странствующий тарнсмэн, налётчик, работорговец, ловец девушек и так далее, оказавшись перед выбором между очевидно интересной добычей, скажем, скудно одетой рабской девкой, и трофеем неизвестного качества, скажем, свободной женщиной, закутанной в одежды сокрытия, учитывая вовлеченные риски, с большей вероятностью, предпочтёт накинуть свой аркан на рабыню, а не в её высокую свободную сестру. Как говорится, кому захочется рисковать жизнью ради тарска? С другой стороны, нет сомнений, что захват свободной женщины, учитывая тщательность, с которой их охраняют, славу её завоевания и прочие аспекты, обычно рассматривается почётным купом. Обычным экзаменом на зрелость для молодого тарнсмэна является похищение свободной женщины из вражеского города. Воин должен суметь пробраться в дом, украсть добычу, доставить её домой, заклеймить, надеть ошейник, и заставить танцевать перед его семьей и друзьями, и прислуживать на его банкете победы. И первый кубок вина на таком банкете, после церемонии публичного целования и облизывания плети, до чего никто не может прикоснуться к еде или напиткам, будет подан ему его новой рабыней. А в остальном, похитителям остаётся только надеяться, что добыча, когда она доставлена в лагерь и раздета, окажется достойна риска и затраченных усилий. Разумеется, большинство рабынь однажды были свободными женщинами, свободными настолько, насколько женщина может быть расценена свободной, пока на ней нет ошейника.

— Взгляните на этих кейджер, — сказал лесник, указывая на рабынь, только что появившихся из леса. — Разве они не представляют интереса?

Судя по реакции мужчин, было более чем очевидно, что девушки представляли интерес.

— Они и многие другие, — продолжил мужчина, — прислуживают в тарновом лагере. Они там для того, чтобы служить вам и ублажать. Вы можете купить их, арендовать, или посетить в том или ином из рабских бараков. Пани, ваши щедрые работодатели, не скупятся на такие бессмысленные безделушки.

Некоторые из мужчин одобрительно хлопнули себя по левому плечу.

— Кроме того, вам всем известно о тех изменениях, что произошли в Аре. Честно говоря, я уверен, что присутствию здесь некоторых из вас мы обязаны именно этим изменениям.

Несколько из мужчин обменялись встревоженными взглядами.

— Мы все знаем о поражении и бегстве, — не стал останавливаться он, — и прискорбной судьбе оккупационных войск, и восстании горожан Ара, о кричащих толпах, вооруженных чем попало, об огне, о децимациях и развале армии, о дезертирстве офицеров и разбегании солдат, об отступлении под огнём и бегстве наёмных отрядов, ломке и рассеивании свободных компаний, о голодных и дезорганизованных мужчинах, которых преследовали, выслеживали и убивали словно полевых уртов.

Эти слова вызвали протестующее, сердитое ворчание среди некоторых из присутствующих, возможно, наёмников и даже кадровых солдат, отбившихся от своих отрядов и неспособных воссоединиться с ними. Я заметила, что у некоторых из мужчин на щеках блеснули слёзы.

— Кроме того, — продолжил сыпать соль на раны мужчина в зелёной одежде, — вы, несомненно, знаете о проскрипционных списках и бегстве из Блистательного Ара, куда только возможно, сотен предателей и коллаборационистов. Многим удалось добежать до побережья и оказаться, как и многие из солдат, измученными, голодными, лишёнными средств к существованию в Брундизиуме. Не исключено, что некоторые из вас, здесь присутствующих, были именно такими невезучими, нищими негодяями, на тот момент всего лишь побирающимися беженцами.

Судя по быстрому обмену взглядами, некоторые из них именно такими и были.

— Но если и так, раз уж Вы здесь, и если вы — мужчины, добро пожаловать. Радуйтесь, поскольку удача улыбнулась вам, как и остальным, тем из ваших товарищей, которые продали свои мечи на север. Вас ждут богатство и слава!

Это заявление явно пробудило внимание мужчин, всех мужчин.

— Правда, множество не лишённых привлекательности свободных женщин Ара, — сказал он, — спекулянток, изменниц, заговорщиц, предательниц Домашнего Камня, тоже бежали. Но они попали в те руки, в которые следовало. Так что они лишились своих волос, зато приобрели ошейники.

А вот эта шутка была встречена одобрительным смехом и единодушным согласием мужчин.

— И многие из самых красивых из них, — добавил он, — будут стоять перед вами на коленях в тарновом лагере и бояться только того, что они вам не понравятся.

— Из высших каст? — поинтересовался кто-то.

— Многие, — ответил лесник. — А какие ещё женщины, кроме как из высших каст, могу иметь возможность распоряжаться деньгами и властью, служить врагу, выдавать тайны, предоставлять информацию, скупать, перехватывать и отнимать имущество, добиваться концессий и получать тайные источники поставок, в общем, получать прибыль от оккупации?

Я предположила, что такие всегда найдутся в любом городе.

Максимум, что могли сделать женщины их низших каст, это сожительствовать с врагом. Из того, что я слышала, можно было заключить, что имена лишь немногих женщин из низших каст попали в списки проскрипций. Возможно, они были менее важны, или менее заметны, или были бы с меньшей готовностью осуждены, менее ненавидимы. Или же, возможно, они мало что могли предложить врагу, таким образом, были менее интересны для них. Не исключено также, что они были крепче своих более высокопоставленных сестёр, более готовыми к страданиям, терпению и невзгодам.

— Так что, — усмехнулся мужчина в зелёном, — женщины, которые когда-то не согласились бы общаться с вами даже через занавески своих паланкинов, женщины, которые с презрением взирали на вас в Аре, считая себя непередаваемо выше, расценивая вас не больше пыли под их туфлями, теперь, если их сочтут достаточно красивыми, будут голыми носить ведра горячей воды к вашим ваннам.

— Превосходная новость, — прокомментировал один из солдат.

Многие из тех женщин, предположила я, попав в руки разбегающихся солдат, в конечном итоге оказались в Брундизиуме и были проданы. Каждый добывал монеты, где и как он мог, и, рискну предположить, получение некоторых монет, могло оказаться чрезвычайно приятным делом, по крайней мере, по сравнению с остальными способами. Не трудно догадаться, что немногие из таких женщин дошли до своей продажи девственницами.

— Впрочем, — хмыкнул лесник, окидывая нас, недавно грубо выгруженных с корабля, взглядом, оценивая, как гореане оценивают рабынь, — я не считаю, что ваш собственный груз хоть в чём-то ниже.

Девушка рядом со мной, чей номер был восемнадцать, задрожала.

Некоторые из рабынь, вышедших из леса, презрительно поджали губы. Конечно, у них были туники. Но с какой стати, спрашивала я себя, они должны были считать себя настолько выше нас? Ведь вся разница между нами сводилась к тому, что их выгрузили на этот берег несколько раньше, чем нас, в таких же соединённых общей цепью ошейниках.

Вскоре, как только груз был распределён, я поняла, почему нам не стали связывать руки за спиной. Подняв руки над головой, я придерживала коробку. Она не была тяжёлой. В работорговом доме меня научили держать баланс и носить подобным способом различные предметы, в основном тюки или корзины. При таком способе переноски предметов, руки девушки подняты, что подчеркивает её фигуру, примерно так же, как закрепление рук девушки на затылке.

Большинство более тяжёлых предметов было подвешено к шестам, принесённых одетыми в туники рабынями. Остальные были распределены между мужчинами, водрузившими их себе на плечи.

Я так и не заметила никаких признаков второго корабля.

Мне оставалось только предположить, что он уже возвращался в Брундизиум. Возможно, он первым прибыл на точку рандеву, но я не знала.

Что интересно два больших ящика, которые были покрыты промасленным холстом и закреплены на открытой палубе, и к выгрузке которых моряки подошли с такой осторожностью, несли четверо мужчин каждый, привязав их к двум шестам. Фактически, их несли словно паланкин.

— Осторожнее, осторожнее! — предупредил их мужчина в зелёной одежде.

Когда один из ящиков раскачался, он метнулся к нему, придержав и вернув равновесие. Судя по звуку, который донёсся из ящика, когда тот качался, внутри могли находиться предметы из железа или стали. Похоже, его содержимое, если и не было хрупким, имело значительную ценность. Мне была не понятна их важность. Возможно, там были инструменты, или материалы, их которых эти инструменты могли бы быть сделаны. Как бы то ни было, я пришла к выводу, что это был груз необычного вида.

Коробка, которая досталась мне, не была тяжелой. Мужчины не перегружают рабынь, не больше, чем они перегрузили бы любое другое животное размера или веса рабыни. Это было бы непрактично и глупо.

— Могу ли говорить, Господин? — спросила я, обращаясь к мужчине в зелёной одежде, который в этот момент остановился рядом со мною.

— А Ты — смелая рабыня, — хмыкнул он.

— Простите меня, Господин, — пролепетала я, радуясь уже тому, что меня не ударили.

— Можешь говорить, — разрешил мужчина.

— Было два корабля, — сказала я.

— Второй причалил в другом месте, — пожал он плечами, — у него был иной маршрут.

— Я просто боялась, — пояснила я, — что с ним могло случиться что-нибудь плохое.

— Это маловероятно, — отмахнулся мой собеседник. — А почему тебя это интересует?

— Просто так, — попыталась я уйти от ответа, и внезапно напряглась под его пристальным взглядом. — Простите меня, Господин. Я всего лишь варварка. Был мужчина, господин. Я видела его в наших варварских землях. Я думаю, что это он был тем, кто привёл меня к цивилизации и ошейнику.

— Когда Ты видела его в последний раз? — спросил он.

— В Брундизиуме, перед самой моей продажей, — ответила я, — когда я была в выставочной клетке.

— А на самих торгах Ты его видела? — уточнил мужчина.

— Нет, — мотнула я головой, чуть не уронив ящик, — но сцену освещали факелы. Я практически не могла видеть тех, кто был в зале. Они были скрыты в темноте.

— Но Ты же слышала предложения цены, — заметил он. — Уверен, Ты ощущала напряжение мужчин, их интерес.

— Да, Господин, — признала я.

— Ты узнала бы его по голосу? — спросил мужчина.

— Думаю да, — ответила я.

Неужели он мог подумать, что я не смогла бы узнать тот голос, пусть он и сказал всего несколько слов в моём присутствии?

— А Ты слышала, чтобы он предлагал за тебя цену? — поинтересовался мой собеседник.

— Нет, Господин, — вздохнула я.

— Забудь о нём, — посоветовал он и, правильно поняв моё молчание, добавил: — Понимаю, для тебя это будет нелёгкой задачей.

— Именно у его ног я лежала голый и связанной на складе, это такое большое здание в варварских землях.

— А что, у них в варварских землях есть здания? — удивился мужчина.

— Да, Господин, — заверила его я.

— Интересно, — покачал он головой. — Признаться, я думал, что вы живёте в хижинах, палатках или фургонах, как Катайи или Паравачи.

— Большинство из нас — нет, Господин, — улыбнулась я, и вздохнув, добавила: — Я смотрела на него снизу вверх, лёжа на полу, а он разглядывал меня, стоя надо мной.

— И он видел тебя в выставочной клетке? — уточнил мужчина в зелёном.

— Да, Господин, — подтвердила я.

— Но не купил тебя, и даже не предложил за тебя цену?

— Да, Господин, — вздохнула я.

— Забудь о нём, — повторил он свой прежний совет и, видя, что молчу, сказал: — Он ведь был работорговцем, если я правильно понимаю.

— Думаю, что да, — согласилась я.

— Тогда, — развёл он руками, — выкинь его из своей головы. Для таких как он, можешь мне поверить, Ты и тебе подобные, являетесь ничего не стоящим, ничтожным, рабским мясом, предназначенным для ошейника. Для такого мужчины Ты важна не больше чем один вуло среди других.

— Да, Господин, — вынуждена была согласиться, чувствую, как на глаза наворачиваются слёзы.

— Не бойся, — успокоил меня он, — тебе предстоит много раз перейти из одних рук в другие. У тебя будет много хозяев.

— Да, Господин, — прошептала я.

— С тобой будут обращаться как с никчёмной, ничего не стоящей рабыней, которой Ты и являешься, и соответственно, часто и бескомпромиссно использовать.

— Да, Господин.

— И Ты будешь стремиться услужить каждому из своих хозяев со всем возможным совершенством, — сказал мужчина, — каждому, и со всем совершенством рабыни.

— Да, Господин, — вздохнула я.

— Ты должна была бы ненавидеть его, — заметил он.

— Господин? — удивилась я.

— Тебя лишили твоей свободы, — пояснил мой собеседник. — Именно по его вине, твоё бедро поцеловало раскалённое железо, отметив тебя, неоспоримо для всех, кто тебя увидит, как простой товар. Именно он сделал так, что твою шею окружила полоса железа, символизирующая неволю. Именно он, пусть и не лично, вывел тебя на сцену торгов, чтобы продать тому, кто предложит за тебя самую высокую цену. Это именно благодаря ему Ты теперь должна становиться на колени перед мужчинами и надеяться, что понравишься им. Именно он привёл тебя к конурам, клеткам и цепям. И как же Ты после всего этого можешь не ненавидеть его!

— Простите меня, Господин, — всхлипнула я, — но во мне нет такого чувства к нему.

— Уверен, Ты негодуешь из-за того беспомощного рабства и деградации, в которые тебя бросили, лишив всякого права выбора.

Я опустила взгляд, уставившись себе под ноги.

— Говори, — потребовал мужчина.

— Я надеюсь, — сказала я, — что я смогу понравиться моим владельцам.

Он отступил на пару шагом, и я выправила тело и немного приподняла голову.

— А Ты — аппетитная, — заключил он.

— Спасибо, Господин, — поблагодарила я.

— Как тебя назвали? — спросил лесник.

— Меня ещё не назвали, — вздохнула я. — Меня идентифицируют по номеру лота с торгов — сто девятнадцать.

— Рабынь как-то надо называть, — заметил он.

— Это будет сделано, как только мои хозяева пожелают, — сказала я.

Он отвернулся и, подняв руку, крикнул:

— Хо!

Мы все дружно двинулись в сторону стены деревьев, возвышающейся над берегом. Прежде чем войти в лес, я оглянулась и бросила взгляд назад, на холодный пляж и беспокойный мерцающий простор Тассы, раскинувшейся до самого горизонта и уходящей далеко за него.

Когда мы вошли под сень деревьев, я увидела ещё двух мужчин. Они носили туники неопределённого цвета, покрытые пятнами различных оттенков зелёного и коричневого. Пока они неподвижно стояли на месте, я их даже не замечала, вплоть до того момента пока не оказалась почти вплотную к ним. Оба были вооружены большими луками, которые они держали с длинными стрелами наложенными на тетивы, не натянутые, но очевидно, готовые в любой момент это сделать и начать стрелять.

Несколько мгновений спустя, на сей раз издалека и откуда-то справа от нас, снова донёсся могучий рёв, который я уже слышала прежде, тот рёв, от которого, казалось, начинали трепетать листья на деревьях. Это, как утверждал лесник, был рёв ларла. Иногда, за те нескольких последующих дней, пока мы шли по лесу к тарновому лагерю, я слышала его снова. Зверь, очевидно сопровождавший нашу колонну, прятался где-то в лесу.