Контрабандисты Гора

Глава 41

Я стояла по пояс в воде.

Меня, как и Тулу с Милой, не могла не порадовать возможность помыться, смыть с себя, пусть и холодной проточной водой, пот, грязь и пыль похода. Хотя наши прежние хозяйки иногда окунались в реку, чтобы помыться, нам они этого не разрешали. Нас они предпочитали держать грязными и связанными. Свободные женщины, по множеству причин, обычно относятся к рабыням с крайней жестокостью. Мужчины к нам намного добрее. Они — наши естественные хозяева. Мы им даже нравимся, по крайней мере, как рабыни и объекты для получения удовольствия.

Несколько раз, нырнув с головой в воду, мы, насколько было возможно, промыли волосы. Теперь они, мокрыми прядями, липли к нашим плечам и спинам. Туники мы сняли ещё у края воды и, встав на колени, намочили их и прополоскали, в конце, как смогли, отжав из них воду. Под рукой у нас была только мелкая галька и камни, так что это всё, что мы могли сделать. Затем, разложив туники на берегу, чтобы они просохли, мы забрались в воду сами. Несколько мужчин собралось на берегу, чтобы понаблюдать за нашим купанием. Не было никаких взглядов украдкой или тайного подглядывания. Им нравилось на нас смотреть, и они не стесняясь нас рассматривали. Точно так же и мы не были ни удивлены, ни шокированы этим вниманием. Мы были рабынями, и наши тела можно было рассматривать с той же самой свободой и непринуждённостью, как тела верров или кайил, хотя мы, конечно, хорошо знали, что подобное внимание, наверняка, вызовет интерес и волнение, выходящие далеко за рамки тех, которые последовали бы за исследованием тех, других животных.

— Видишь, как мужчины глазеют на нас, — радостно отметила Тула.

— Конечно, — рассмеялась Мила. — Не зря же на наших шеях ошейники.

Насколько отличались мы, подумалось мне, от тех драгоценных, великолепных свободных женщин, по крайней мере, представительниц высших каст, проживающих в городах, о которых я часто слышала, что они могли бы упасть в обморок от унижения, если бы внезапный порыв ветра расстроил вуаль, или наброситься на мужчину, заподозренного в рассматривании её лодыжки, или нанимать общественных мстителей, чтобы те наказывали за случайный толчок в общественном месте. Безусловно, вероятно, это — вопрос мер и степеней. Свободные женщины моего родного мира, к примеру, хотя и более небрежно относятся к открытости их тел, по сравнению со своими гореанскими сёстрами, вплоть до того, что повсеместно воздерживаются от ношения вуали, вряд ли сочли бы уместным купаться голышом перед мужчинами. Уж я так точно не пошла бы на такое. Это было бы просто невероятно. Но теперь я была на Горе, и, как правильно отметила Мила, мою шею окружал ошейник. Теперь я была носящим ошейник животным, ничем не отличающимся от других таких же, и могла быть куплена и продана как таковая. Порой я спрашивала себя, есть ли способ быть больше женщиной, или, если хотите, самкой, кроме как в ошейнике?

Хотя, конечно, с ношением ошейника связано много страхов и опасностей, но также есть и определенная свобода от наших собственных самоограничений. Разумеется, он избавляет нас от тысячи расстройств, страхов, лжи и конфликтов. У меня появилась понимание того, что война закончилась моим поражением, но проиграв, я победила. Я пришла к себе, в свой собственный дом, и не могла снова покинуть себя, даже если бы я очень этого захотела, но у меня и не было ни малейшего желания это делать. Я была лишена выбора, и не смогу быть ничем иным. Но я и сама выбрала бы для себя, быть лишённой выбора. Насколько свободной я теперь была! Теперь всё было реальным и естественным. Я была на своём месте, и я хотела быть там, поскольку здесь я была сомой собой и наслаждалась этим. Я полюбила быть рабыней. Это было то, чем я была! У нас есть наши чувства и эмоции, глубокие и глубинные чувства и эмоции. Интересно, в состоянии ли женщина познать такие чувства и эмоции, если она не знает, насколько она уязвима и беспомощна, если на ней нет ошейника? Они могут сделать с нами всё, что им понравится. А мы должны быть такими, какими мы нравимся им. Мы в ошейниках.

Насколько же мы беспомощны!

Но и мы не лишены оружия, каковым являются наши остроумие и красота. И это весьма мощное оружие. Возможно, это — одна из причин, по которым свободные женщины так нас ненавидят.

Несколько мужчины собрались на берегу и с интересом наблюдали за нами. Что поделать, мы были рабынями.

Мне вспомнился один мужчина, виденный мною очень давно, мужчина, в котором я каким-то образом, причём даже тогда, в далёком мире, разглядела своего господина. Я хорошо запомнила, как лежала у его ног в каком-то большом помещении, раздетая и связанная. Позже он оценивающе рассматривал меня перед торгами в Брундизиуме, а потом просто отвернулся и ушёл, оставив меня отделённую от него решёткой, движимое имущество, живой товар, чьё место в клетке. А с каким презрением он взирал на меня на причале корабельного лагеря! Как я его ненавидела! И я помнила, как Донна стояла на коленях около Генсериха и целовала его бедро, как красивое, любящее, послушное животное, которым она и была. Мне тоже понравилось бы стоять на коленях около его бедра, того господина, с которым я впервые повстречалась на далёкой планете, и точно так же выражать свою рабскую преданность, отчаянно надеясь, что не буду отброшена в сторону его раздражённой оплеухой.

Как великолепно, как замечательно иметь господина, служить ему, любить его!

Но у него не было ко мне никакого интереса.

Зато он был у других мужчин, и я это знала наверняка. Я не знала кто именно, Господин Генсерих или Господин Ясон, своей сандалией вынудил меня расставить колени, но кто-то из них ясно дал мне понять, что в их лагере я буду рабыней для удовольствий.

У нас тоже есть власть, наша красота, наше остроумие, наш интеллект, и мы можем использовать это в наших интересах. Точно так же, как могла бы использовать их свободная женщина. Но насколько ограниченной и связанной она была! Разве мы, обученные и практически полуголые в наших туниках, не в тысячу раз более желанны для мужчин, пусть и своим, животным способом, чем свободная женщина? Неужели она не понимает, что в войне привлекательности, рабыня далеко её превосходит? А когда разгорается огонь их мужественности, то разве не нас они ищут, разве не нас они покупают, предлагая цену на рынках, разве не нас они приковывают цепью к своей кровати? Мне было жаль, что тот господин, у которого не было ко мне никакого интереса, не мог в этот момент видеть меня.

Некоторые мужчины собрались на берегу, почему не было его?

Было бы приятно заставить его помучиться.

Как много воды утекло, с того момента, когда он впервые увидел меня! Я тогда даже ничего не знала о существовании такого мира как Гор. Нет, до меня, конечно, доходили слухи о таком мире, но кто в них мог поверить? Конечно, его не могло существовать. А затем я очутилась на сцене невольничьего аукциона в Брундизиуме, под факелами, голой, и была продана! Жаль, что он не наблюдал за мной. Уж я бы постаралась заставить его страдать!

Я окунулась в воду с головой и, почти немедленно вынырнув, откинула мокрые волосы назад. А потом, выгнув спину и запрокинув голову подняла их руками, подставляя небу и солнцу. Вода искрящимися ручейками стекала в реку по моему телу.

Как я его ненавидела!

Интересно, спрашивала я себя, смотрел ли он сейчас на меня откуда-нибудь с берега, и если смотрел, то видел ли меня такой, какой я теперь стала.

Я на это надеялась.

Я так хотела заставить его страдать!

Я была уверена, что к этому времени мои размеры и формы изменились в лучшую сторону.

Смотрит ли он?

Уж я бы заставила его мучиться.

Я была уверена, что теперь при открытом предложении цены, не ушла бы со сцены меньше чем за серебряный тарск.

Смотрит ли он?

Пусть он страдает!

Наконец, вслед за Тулой и Милой, я вышла на берег и натянула свою посвежевшую, всё ещё влажную тунику, заманчиво прилипшую к моему телу. Само собой, я не обратила на это никакого внимания. Потом я медленно, скромно, аккуратно завязала раздевающий узел.

Мне было жаль, что тот, кого я так ненавидела, не пришёл на берег, чтобы понаблюдать за мной. Не то, чтобы это имело для меня какое-то значение. Он с презрением смотрел на меня на причале корабельного лагеря, а я буду презирать его здесь, конечно, не доводя дело до риска избиения.

Очевидно, я потеряла сознание практически сразу после того, как услышала слова, скорее как если бы я могла бы быть где-то в другом месте, позволившие мне надеяться, что слин не нападёт на меня, что его, возможно, успокоили, что теперь всё уже позади. Конечно, я больше не чувствовал жара его дыхания на своей спине, я больше не задыхалась от резкого запаха, исходящего из этой глубокой, ощерившейся клыками утробы. Зверь явно был умиротворён и теперь его кормили. Я слышала, как он жадно рвал мясо, как с чавканьем его пожирал, и я думаю, что именно в этот момент я и провалилась в глубокий обморок.

Когда я открыла глаза, рядом со мной были Тула и Мила. Едва заметив, что я пришла в себя, они бросились целовать меня.

— Ты жива, Вуло, — радостно вздохнула Тула, а Мила тут же подала мне металлическую чашку с водой.

— Здесь был слин, — прошептала я.

— Теперь тебе ничего бояться, — успокоила Мила.

— Если только Ты не попытаешься убежать снова, — добавила Тула. — Тогда он может тебя убить.

— Сейчас его охота закончена, — сказала Тула.

— И он тебя выследил, — подытожила Мила.

Я с содроганием вспоминала тот ужас, который мне пришлось пережить.

Но с другой стороны, в этом лагере, пришло мне в голову, было немного того, от чего можно было бы взять мой запах.

Неужели мне не может представиться шанс убежать снова?

Я была уверена, что слин был каким-то образом поставлен на мой след в корабельном лагере. Значит, они заберут меня туда. Я беглая рабыня. Что же будет сделано со мной там?

Я должна бежать снова! Пока меня не связали и не взяли на поводок. Тогда я буду беспомощна.

— Со слином были двое, — сообщила мне Тула, — его хозяин и ещё один. Они охотились вместе. Мы сначала думали, что они одни из налётчиков, но потом, поняли, что их не было с ними во время нападения на лагерь женщин-пантер. Кажется, они со своим слином были гостями в лагере налётчиков. Очевидно, слин убежал. Тебе очень повезло, что они успели вовремя его отозвать.

Я сомневалась, что налётчики могли иметь какое-то отношение к Корабельному лагерю. Я ни разу не видела ни одного из них прежде. Честно говоря, я не была уверена, что они даже знали о существовании такого лагеря. А вот те двое, которые сопровождали слина, скорее всего, должны были быть из корабельного лагеря. Я являлась целью их слина. Их отношения с налётчиками, если таковые вообще имелись, были для меня не ясны. Я подозревала, что они могли соединиться друг с другом в лесу. Я даже не успела толком разглядеть хозяина слина, уже не говоря о его товарище, поскольку ко времени их прибытия, я уже стояла на коленях, склонившись головой к земле и прикрыв руками голову в ожидании нападения слина. Я была настолько напугана, что даже не подняла голову, когда зверя отозвали и он начал пожирать брошенное ему мясо. А потом я вообще упала в обморок.

— Тебя в худшем случае могут выпороть плетью, — успокоила меня Тула.

— Ты слишком привлекательна, чтобы быть бросить тебя в кусты-пиявки или скормить слину, — заверила меня Мила. — Мужчины очень не любят терять привлекательных рабынь. Для таких у них найдётся много вариантов использования.

— К тому же Ты — варварка, — добавила Тула. — Это сразу слышно по твоему акценту. А варварки глупы. Они могут посчитать, что Ты ничего не знала о возможных последствиях.

— На сей раз, — многозначительно сказала Мила.

— Так что к тебе вполне могут отнестись снисходительно, — продолжила Тула.

— На сей раз, — повторила Мила.

— А кто был со слином? — поинтересовалась я.

— Вон те двое, — ответила Тула, указав на другую сторону лагеря, и вместе с Милой помогая мне подняться на ноги, поскольку сама я всё ещё чувствовала себя неуверенно.

— Эй, что с тобой? — спросила Мила.

— Ты же не собираешься снова упасть в обморок? — встревожилась Тула, сжимая мою руку.

— Нет, — поспешила заверить её я. — Нет!

— Ты их знаешь? — уточнила Тула.

— Одного, — выдохнула я.

— Он что, твой хозяин? — полюбопытствовала она.

— Нет, — покачала я головой, — он мне не хозяин, и я не его рабыня!

— Да я только спросила, — пожала плечами Тула.

— Это хорошо, а то всё могло бы быть гораздо хуже, — сказал Мила. — Посмотри на его руки, плечи, силу, мужество этого монстра.

— Он мог разорвать любую из нас надвое, — прошептала Тула.

— Зато он мог бы позаботиться, защитить и покорить рабыню, — заметила Мила. — Я была бы счастлива, если бы его монета забрала меня с торгов.

— Но только не я! — заявила я.

— А я хотела ползти к нему голой, а одном только его ошейнике к его ногам, чтобы вычистить их своим языком, — призналась Мила, — в любое время, хоть прямо сейчас.

— Но не я! — повторила я.

— Конечно, он красив, — констатировала Тула.

— Ничуточки, — не поддержала её я.

— Я не могу даже посмотреть на него, — прошептала Мила, — не почувствовав свою неволю.

— Это именно из-за него я убежала, — призналась я.

— Тогда он — твой господин, — пришла к выводу Тула.

— Нет, он не! — заверила её я.

— Значит, Ты знаешь, что он — твой господин и хочешь видеть его своим господином! — заключила Мила.

— Нет, нет! — замотала я головой.

— Это не он хозяин слина, — сказала Тула. — Выходит, что он нанял слина и его хозяина.

— А Ты была целью животного, — добавила Мила.

— Он отправился на твои поиски! — констатировала Тула.

— Возможно, — небрежно пожала я плечами.

Поначалу я испугалась, что могу упасть, увидев его здесь, в лагере, так близко, в каких-то нескольких ярдах от себя. Но затем я смогла взять себя в руки, и встали прямо и спокойно.

— Он — чурбан, — заявила я. — Но да, несомненно, он пришёл, чтобы найти меня.

— Так далеко в лес, несмотря на его опасности, — заметила Тула.

— Он должен был очень сильно тебя хотеть, — предположила Мила.

Я почувствовала прилив гордости. Разве это не мои колени, а не колени Тулы или Милы, раздвинула нога то ли Генсериха, то ли Ясона, так, чтобы я стояла в позе самой желанной и разыскиваемой из рабынь, рабыни для удовольствий? Насколько уязвима женщина, вынужденная принимать такую позу! Я была просто неспособна как-то контролировать или игнорировать те чувства, которые испытывала, стоя в такой позе, как рабыня перед мужчиной. Что можно поделать с собой, будучи настолько нагретой и взволнованной? Как можно что-то поделать с этим, зная об изменениях в теле, о готовности живота?

— Возможно, — кивнула я.

— Но тогда почему он не надел на тебя свои браслеты? — спросила Тула.

— Понятия не имею, — пожала я плечами.

— Я не понимаю, — сказала Мила. — Он не уделил тебе внимания. Он даже не смотрит в нашем направлении. Я даже не уверена, что он знает, что Ты находишься в лагере.

— А не было ли, случайно, какой-нибудь другой причины, чтобы тебя разыскивать? — полюбопытствовала Тула.

— Возможно, — отозвалась я в замешательстве.

Я внезапно поняла, что меня могли бы разыскивать просто как беглую рабыню, и только как это. Мне было хорошо известно о различных мерах безопасности как внутри корабельного лагеря, так и в его окрестностях, это и часовые, и патрули, и бродящие вокруг ларлы, и так далее. Казалось очевидным, что пани были крайне озабочены тем, чтобы сохранить тайну существования корабельного лагеря. Именно ради защиты тайны лагеря могли преследоваться дезертиры или беглые рабыни. До меня вдруг дошло, что интерес налётчиков к нашим хозяйкам вполне мог бы иметь некоторое отношение к этим вопросам. Похоже женщины шпионили за корабельным лагерем, а налётчики были заинтересованы в том, чтобы их перехватить, по-видимому, прежде чем они смогли бы сообщить о результатах своих наблюдений.

— Всё это очень странно, — покачала головой Тула.

Я уже не думала, что это всё настолько уж странно, но, если здесь были замешаны тайны корабельного лагеря, то мне лучше всего осталось держать язык за зубами.

— А где наши хозяйки? — поинтересовалась я.

— Их снова отравили в лес, в сопровождении одетой в алую тунику рабыни и двух охранников, чтобы собирать хворост.

Мне вспомнилось, что их прежняя попытка справиться с этим поручением была прервана появлением слина, приближающегося к лагерю.

— На краю лагеря лежат ветви, — сказала я Туле и Миле, указав на кучу собранную ранее нашими хозяйками, но ещё не разложенную в лежанки для комфорта мужчин.

— И что? — не поняла Тула.

— Возможно, они не самые подходящие, — намекнула я.

— Рабыня Донна, наверняка проследила за этим, — заверила меня Тула.

— Тем не менее, — не унималась я.

— Не стоит разгуливать среди мужчин, — посоветовала Тула.

— А Ты умна, — улыбнулась Мила.

— Или очень глупа, — буркнула Тула.

— Я всего на мгновение, — пообещала я.

— Остерегайтесь встречаться с глазами господ, — предупредила Мила.

— Я этого не боюсь, — заявила я.

Безусловно, здесь многое зависит от времени, места, ситуации и отношений. Например, зрительный контакт между частным владельцем и его рабыней обычно лёгок, приятен, беспечен, естественен, привычен и так же приветствуется и как в случае со свободными спутниками. С другой стороны, мне говорили, что, скажем, на улице, зрительный контакт между рабыней и свободным человеком, например, с неизвестным мужчиной и, особенно, со свободной женщиной, ситуация крайне редкая, которой следует избегать, если только тебе прямо не приказали это сделать. Некоторым мужчинам даже доставляет удовольствие определённое количество смелости в рабыне. Ведь ничего не стоит снова поставить её на колени, и если смелость начинает перетекать через край, то её излишек легко выбить из неё плетью.

Я успела сделать всего несколько шагов и замерла как вкопанная, увидев, как спокойно лежавший до этого слин, встрепенулся, поднял голову и уставился на меня. Я стояла практически неподвижно.

Но зверь снова положил свою морду на лапы и закрыл глаза. Я поняла, что у него ко мне больше не было никакого интереса, и продолжила своё движение к куче ветвей. Мой путь по случайному стечению обстоятельств проходил как раз мимо тех двух мужчин, один из которых сидел со скрещенными ногами и был хозяином слина, и другой, его товарищ, растянулся на животе. Они беседовали. Судя по всему, ни один из них не обратил на меня никакого внимания. Хотя должны были бы. Я бы на их месте обратила. Как я ненавидела этого хама, с таким презрением отнёсшегося ко мне в корабельном лагере и игнорировавшего меня теперь.

Как я ненавидела его, и как я хотела броситься перед ним и умолять принять меня его рабыней. Это было допустимо, ведь на моей шее уже был ошейник! Я слышала, что в городах даже свободные женщины иногда вставали на колени перед тем или иным мужчиной и просили о его ошейнике. Даже будучи свободными женщинами! А сколько ещё женщин делали это уже будучи в ошейнике! Я вспомнила, как давно, ещё в моём прежнем мире, я уже чувствовала желание броситься перед ним на коленям, но я тогда повернулась и в испуге убежала прочь. Будь я сейчас свободной женщиной, мне было бы достаточно легко привлечь к себе их внимание. Разве не могла кромка одежды случайно приоткрыть лодыжку? А ещё можно было бы даже ослабить ремень сандалии и просить его подтянуть, поскольку женщина не должна наклониться или вставать на колено публично, это было бы невероятно для свободной женщины. Её могли бы даже случайно толкнуть, мимоходом сбив на землю, это была бы ситуация, в которой свободная женщина могла бы законно выразить негодование, или даже, что ещё менее приятно, потребовать расследования против обидчиков, а затем начать преследовать их тем или иным способом. Несомненно, есть тысячи способов, которыми женщина может привлечь к себе внимание мужчины, даже если это экзальтированная свободная женщина. В конце концов, под всеми их вуалями и одеждами, они остаются женщинами. Безусловно, немногие из этих тонких хитростей, если можно так выразиться, были бы в моём распоряжении. Например, подол моей туники почти полностью открывал мои бёдра, и никаких сандалий у меня не было и в помине. Также, я не думала, что с моей стороны было бы разумно первой вступать физический контакт со свободным человеком. Кроме того, возможно, следует отметить, реалистично это или нет, но несчастные случаи со стороны рабыни редко считаются приемлемыми. Например, если рабыня прольёт напиток, или, прислуживая за столом, уронит посуду, не говоря уже о том, чтобы разбить тарелку или бокал, её может ожидать встреча с плетью.

Внезапно, чуть не заставив меня вскрикнуть, его рука метнулась в мою сторону и схватила меня за щиколотку. Я, охваченная страхом, застыла на месте.

— Господин? — пролепетала я, не способная даже встать на колени, поскольку моя лодыжка крепко удерживалась в вертикальном положении.

— Слышь, девка, — сказал он, — сходи к моему рюкзаку. Вон тот, с двумя чёрными лямками. Открой его, вытащи флягу и принеси сюда, а потом подойди к тем двум парням, играющим в камешки, и передай им моё приглшение составить нам компанию.

Я, не в силах даже выдавить из себя стандартное «Да, Господин», настолько была поражена, настолько шокирована, как только он меня выпустил, поспешила выполнить его указание. Наши глаза не встретились. Более того, он даже не взглянул на меня. Казалось, любую появившуюся в поле его зрения лодыжку, ждало бы подобное обращение. Спустя пару мгновений я уже вернулась с его флягой, которую он принял, также не глядя в мою сторону, и сел со скрещенными ногами, как его товарищ. Гореанские мужчины, как правило, сидят со скрещенными ногами, тогда как гореанские женщины обычно стоят на колени.

— Господа, — обратилась я, предварительно опустившись на колени, к двум мужчинам, которых, как я уже знала, звали Ясон и Генак, и указав на хозяина слина и его товарища, сказала: — те господа приглашают вас составить им компанию.

Оба, не сговариваясь, посмотрели в ту сторону, куда я указывала, и товарищ хозяина слина поднял флягу и многообещающе встряхнул ей.

— Хорошо, — кивнул Ясон, и они, ссыпав камешки в маленькийю мешочек, поднялись на ноги.

— Пага? — крикнул Генак.

— Она самая, — отозвался хозяин слина.

— У нас тоже есть пага, — сообщил Генак.

— Тащи! — махнул рукой хозяин слина, и Генак, подойдя к ящику, стоявшему на краю лагеря, вытащил из него четыре металлических чашки и большую, оплетённую сетью бутыль, наполовину наполненную янтарной жидкостью. Я поднялась и, уже было отвернулась, чтобы продолжить свой путь, как вздрогнула, остановленная резким окриком:

— Кейджера!

Я немедленно обернулась и снова опустилась на колени, как рабыня, которой я была, ожидая выслушать очередное распоряжение.

— Глупая кейджера, — буркнул Генак, — Ты что, ожидаешь, что мы будем обслуживать себя сами?

— Нет, Господин! — поспешила заверить его я.

— Она — варварка, — пояснил хозяин слина.

— О-о, — заинтересованно протянул Генак, окидывая меня оценивающим взглядом.

Вскоре после этого четверо мужчин, усевшись в круг, приступили к выпивке и беседе. Незнакомцы, как оказалось, прибыли из бассейна Лауриуса. Я также узнала, что на этой реке имеется город называемый Лаура, что показалось мне интересным, поскольку это было имя, не только знакомое по моему родному миру, но и, фактически, данное мне в тарновом лагере. Теперь я была Лаурой, если это было угодно моим владельцам. Правда, в этом лагере меня переименовали в Вуло. Я, как мне и подобало, стояла на коленях позади мужчин. Я должна был быть незаметной, но при этом находиться под рукой, чтобы прислуживать мужчинам по мере необходимости.

Флягу прикончили уже на первом круге, и дальше я наполняла маленькие металлические стопки из оплетённой сетью бутыли, ремень которой был переброшен через моё плечо. Наливать из бутыли, оснащённой такой сетью и ремнём очень удобно, как и переносить её с места на место. Я с интересом отметила, что хозяин слина и его товарищ заявили, что они из небольшой деревни, расположенной вблизи устья Александры, что, как я знала, было ложью. Меня же они представили сбежавшей с выброшенного на берег судна. Я поняла, что тот факт, что я имею отношение к корабельному лагерю, действительно, следовало держать в тайне. Очевидно, и к моему счастью, свободным людьми даже не пришло в голову изучить эти вопросы, просто допросив меня. Конечно, я попыталась бы лгать максимально правдоподобно, но нисколько не сомневалась, что два или три правильно поставленных вопроса могли бы вынудить меня дать те ответы, которые разрушили бы всё, возводимое мною здание фальсификации. Я не смогла бы назвать ни типов и названий кораблей, ни имён капитанов, ни тех грузов, которые они везли, ни что я могла бы делать в таком путешествии и так далее. Фактически я знала только, что на мне был простой ошейник. Обычно на ошейник несёт гравировку, по которой можно как-то идентифицировать рабыню. На типичном ошейнике можно было бы прочитать что-то вроде: «Я принадлежу Ачиату из Джада». Иногда на ошейнике может присутствовать имя рабыни, например: «Я — Гейл. Я — собственность Публия Мажора из Брундизиума». Как бы то ни было, мой ошейнике не нёс на себе никаких надписей. Правда, мне было известно, что у некоторых рабынь в корабельном лагере, я имею в виду частных рабыни, были ошейники, которые идентифицировали их владельцев. Большинство рабынь надеются однажды стать единственной рабыней, единственного господина. Немногие жаждут быть одной из ста или больше в саду удовольствия какого-нибудь богатея, или быть рабыней города, или принадлежать крупному бизнесу, вроде мануфактуры или большой фермы. По мере того, как шла беседа, вроде бы случайно перескакивая с темы на тему, для меня начали проясняться кое-какие вещи. Прежде всего, я поняла, что налётчики, захватившие женщин-пантер с одной стороны и хозяин слина и его товарищ с другой, были никак не связаны друг с другом. Вторые не входили в отряд нападавших, и даже не были с ними в союзе. У меня даже появились подозрения, что они с удовольствием покинули бы этот лагерь, только вот права выбора в этом вопросе им, казалось, никто предоставлять не собирался. Если они и были гостями, то, похоже, не того вида, которые могли бы приходить и уходить, когда и как им вздумается. И чем дольше они беседовали, тем больше у меня крепла уверенность, что казавшиеся праздными и ничего не значащими темы, запускаемые хозяином слина и его товарищем, не могли быть столь же праздными, как это могло бы показаться при поверхностном взгляде. С какой стати им, здесь в лесу, обсуждать мелодии, цехары, флейты, калики и прочие мелочи? Ясон и Генак, как мне показалось, выпили больше, чем их собеседники. День выдался жарким, и в какой-то момент хозяин слина распахнул ворот своей рубахи.

— Это — то, с помощью чего Ты управляешь слином? — поинтересовался Ясон, заметив свисток, висевший на тонком шнурке на шее хозяина зверя. — Этим Ты подаёшь сигналы?

— Нет, — ответил тот.

— Нет? — удивился Ясон.

— Нет, — повторил хозяин слина, который идентифицировал себя как Аксель. — Тиомен, как и большинство слинов, отвечает на словесные команды.

— Которые являются секретными и подходящими только данному животному? — уточнил Ясон.

— Само собой, — подтвердил Аксель.

— Тогда для чего тебе этот свисток? — полюбопытствовал Генак.

— Чтобы насвистывать мелодии, — ответил Аксель. — Видишь эти крошечные отверстия. Мне доставляет удовольствие иногда коротать с ним время в лагере.

— Сыграй нам что-нибудь, — попросил Ясон.

— Не могу, — развёл руками хозяин слина. — Видишь, как он согнут. Он сломан. Сначала его нужно отремонтировать.

— Попробуй хотя бы так, — не отставал от него Ясон.

— Даже тогда, когда он был новым, — продолжил отнекиваться Аксель, — далеко не все могли его услышать, а уж теперь, когда он сломан, боюсь, ничего не получится.

— Неужели требуется большая сила, чтобы свистеть в него? — спросил Ясон.

— Совершенно верно, — кивнул Аксель.

— Ерунда, — не поверил Генак. — Даже рабыня могла выдуть что-нибудь из такой маленькой вещицы.

Тогда Аксель рассмеялся и, стянув свисток через голову, сказал, подозвав меня жестом:

— Давай посмотрим.

Я приблизилась к нему и опустилась рядом на колени. Большая, оплетённая сетью бутыль, висевшая на ремне, перекинутом через моё левое плечо, встала на землю у моего правого бедра. Аксель вручил мне свисток. Он действительно был согнут. На боку цилиндрической части я рассмотрела крошечные отверстия. Свисток не было большим, что-то около двух хортов длиной, если и больше, то ненамного.

— Подуй в него, — велел мне Ясон.

Я не думала, что это будет трудно. Меня, правда, немного беспокоило, что когда его свист услышат, это может привлечь ко мне внимание. Безусловно, мне был дан приказ. Ни господина Акселя, ни кого-то из остальных, казалось, не интересовало, что его звук может быть услышан вне лагеря. Мы находились глубоко в пустынной, безлюдной, дикой местности. И конечно территория вокруг лагеря была разведана и контролировалась внимательными охранниками.

Я легонько дунула в свисток, отчаянно надеясь, что безотносительно звука, который он мог бы издать, он будет едва слышен. Конечно, для них было бы достаточно услышать хотя бы тонкое свидетельство. Если им нужен был некую пронзительную трель, пусть предлагают это сделать кому-нибудь из свободных людей, а не тем, чьё тело в любой момент может стать объектом для плети. Однако свисток не издал никакого звука.

— Вот видишь? — развёл руками Аксель.

— Дуй сильнее, — потребовал Ясон.

Тогда я набрала больше воздуха в грудь и попыталась дунуть сильнее, потом ещё и ещё, стараясь заставить свисток звучать, но я так ничего и не услышала.

— Даже когда он был целым, игра на нём требовала значительных усилий, и уж теперь, когда он сломан, — разочарованно махнул рукой Аксель, и недвусмысленно протянул эту руку ко мне.

Я, с облегчением вернув ему свисток, поднялась на ноги, отступила на несколько шагов назад и снова опустилась на колени там, где моё присутствие было бы удобно для мужчин. Оплетённая сетью бутыль теперь значительно полегчала, жидкость в ней плескалась на самом дне.

— Сомневаюсь, что теперь я сам смогу выдуть из него хоть какой-то звук, — вздохнул Аксель и, поднеся свисток к губам, насколько я могла сказать, изо всех сил дунул в крошечный инструмент.

— Позволь, я пробую, — попросил его товарищ, которого я решила ненавидеть всеми фибрами моей души.

Я, кстати, не без удовольствия наблюдала, как он пыжился, но даже у него, столь крупного мужчины, не вышло выжать какой-либо, хотя бы самый тонкий звук из этого упорного, маленького предмета. После этого свисток был передан всё ещё сомневающимся Ясону и Генаку, но, ни у одного их них, к их немалому удивлению и огорчению, дела лучше не пошли.

Однако, поглядев в сторону слина, я отметила, что Тиомен проснулся, поднял голову и навострил уши. Он заворчал, но этот звук свидетельствовал о том, что скорее озадачен, чем что-либо ещё.

— Слин беспокоится, — заметил Ясон, также обративший внимание на странное поведение зверя.

— Спокойно, приятель, — успокаивающе проговорил Аксель, и его шестиногий товарищ, снова опустил голову на лапы и закрыл глаза, а его хозяин меж тем вернул свисток на прежнее место, спрятав под воротом рубахи.

— Никчёмный инструмент, — заключил Ясон. — Выбрось его.

— Лучше я его отремонтирую, — сказал Аксель.

— Купи себе другой, — посоветовал Генак.

— Зачем? — удивился Аксель. — Мне этот нравится, я к нему привык.

— Пага! — потребовал Ясон, обращаясь ко мне, и я поднялась, чтобы обслужить его.

В бутыли к этому моменту осталось немного. Не больше, чем по четверти стопки на каждого из собравшихся.

Я постаралась встать как можно ближе к товарищу Акселя, сопровождавшего его на охоте, в которой добычей была я сама, и которая закончилась моей поимкой.

Как я его ненавидела!

Но, с другой стороны, разве он не отправился на мои поиски?

Действительно ли он искал меня только как беглую рабыню, которую обязательно следовало вернуть в лагерь. Этого я знать не могла. Не выглядит ли его пренебрежение мною в этом лагере слишком нарочитым? Почему он был здесь? Как так вышло, что он, впервые увидевший меня на далёкой планете, рассматривавший меня, как мужчина мог бы рассматривать только рабыню, настолько откровенно, что даже я поняла это, хотя впервые в своей жизни почувствовала на себе такой взгляд, очевидно и несомненно ставший одним из тех, кто отобрал меня для гореанской неволи, оказался рядом со мной в Брундизиуме, потом в корабельном лагере, а вот теперь и здесь в лесу? «Уверена, — подумала я, — он должен был запомнить меня». Могло ли быть так, что я для него была настолько бессмысленна, немногим более чем ещё один пункт в описи груза, ещё одна нагая женщина, которую тащат на сцену торгов, и всё это было простым совпадением? Действительно ли он совершенно не помнит меня, меня, в чьих мечтах он появлялся с такой частотой и регулярностью, со всей своей дерзостью, высокомерием, властностью, с плетью и цепью?

В памяти всплыло случившееся на причале корабельного лагеря. Действительно ли он тогда не узнал меня, стоящую на коленях у его ног, он, который принёс меня к ошейнику, к тому ошейнику, которого я жаждала? «Итак, он презирает меня, — подумала я, — итак, он пренебрегает мной. Так пусть-ка он окажется в нескольких дюймах от меня, более не являющейся свободной женщиной Земли, теперь, прежде всего, благодаря ему, ставшей не больше, чем гореанской кейджерой в ошейнике и тунике, босой и полуголой, не больше чем животным, которое может быть куплено и продано, той, которая теперь, благодаря ему, существует только ради обслуживания и удовлетворения мужчин. Пусть он почувствует моё присутствие, пусть он распаляется и ёрзает, потеет и облизывается, постоянно помня, что я ему не принадлежу!»

Я резко отвернулась, отчего подол моей крошечной туники, взметнулся вверх и хлестнул по бёдрам.

Ясон поднялся, забрал у меня пустую бутылку, пожелал хозяину слина и его товарищу всего хорошего и на нетвёрдых ногах побрёл прочь. Генак вернулся на своё прежнее место, откинулся на лежанку и вскоре захрапел.

— Тал, — поздоровался вожак налётчиков, остановившийся около хозяина слина и его товарища.

— Тал, благородный Генсерих, — отозвался на его приветствие Аксель.

— Полагаю, вам понравилось гостеприимство нашего лагеря, — предположил Генсерих.

— Мы только что неплохо посидели с двумя из ваших парней, — сказал Аксель.

— Я в курсе, — кивнул бородач.

— Вообще-то, нам теперь хотелось бы покинуть вас, — заметил Аксель.

— Надеюсь на ваше понимание, — не обращая внимания на его пожелание, сказал Генсерих, — но эту ночь вы проведете на цепи.

— С какой стати? — осведомился Аксель.

— Для вашей же безопасности, — заверил его мужчина. — В лесу, знаете ли, сейчас опасно.

Сказав это, он отвернулся.

Я тоже ожидала, что мне придётся провести эту ночь на цепи или беспомощно связанной, как это было во время перехода от побережья к тарновому лагерю. Но я-то была рабыней, в отношении которой такое отношение более чем обычно и ожидаемо. Некоторые считают, что рабынь на ночь садят на цепь, запирают в клетки или конуры, чтобы они не сбежали, но большинство уверено, что главная цель этого — предотвращение её кражи. Лично я думаю, что объяснение этому ещё более простое, это призвано напомнить ей, что она — рабыня.

Я осталась стоять в нескольких футах от места их посиделок.

— Мне надо уделить внимание Тиомену, — сказал Аксель, поднялся и подошёл к своему слину.

Я посмотрела на его товарища, сидевшего со скрещенными ногами и разглядывавшего меня. Я решила не стесняться, и смело уставилась на него, вернув ему его отношение.

А чего мне было бояться? Я ведь ему не принадлежала.

Лёгким движением правой руки, он указал, что я должна приблизиться, что я и сделала, но осталась стоять на ногах. Посмотрим, что он скажет на это.

— Почему Ты стояла так близко ко мне? — осведомился он.

— Уверена, Господин не возражает против близости рабыни, — заявила я.

— Мы знакомы? — спросил он.

— Возможно, — пожала я плечами.

— Как тебя зовут? — поинтересовался мужчина.

— Уверена, Вы знаете, — сказала я.

— Как тебя зовут? — повторил он свой вопрос, нахмурившись.

— Маргарет Алисса Кэмерон, — ответила я. — Возможно, Вы знаете это имя.

— Не припоминаю, — отозвался он.

— Возможно, Вы помните меня по большому магазину, в большом городе, на далёком мире, когда Вы впервые положили на меня глаз? — предположила я.

— Нет, — отказался он.

— Или по выставочной клетке в Брундизиуме.

— Нет, — повторил мужчина.

— Или, скажем, по причалу, — добавила я.

— Точно! — кивнул он.

Действительно ли он мог не помнить ту, кого именно он привёл к ошейнику? Да если бы не он, я в данный момент не находилась бы на этой планете, наполовину голой, с выжженным на бедре клеймом и окруженной сталью шеей, полностью во власти рабовладельцев.

— Как Ты сказала, было твоё имя? — уточнил мой собеседник.

— Маргарет Алисса Кэмерон, — повторила я.

— Но ведь это было твоим именем, когда Ты была свободна, — заметил он.

— Да, — вынуждена была признать я.

— Тогда это больше не твоё имя, — констатировал мужчина, и не дождавшись моего согласия, с нажимом спросил: — Не так ли?

— Так, Господин, — вздохнула я.

— Уверен, Ты знаешь, — продолжил он, — что, как рабыня Ты больше не имеешь никакого имени, не больше чем любое другое животное, за исключением той ситуации, когда твои владельцы могли бы захотеть как-то назвать тебя.

Я снова не нашлась, что на это ответить.

— Это верно, не так ли? — понукнул меня он.

— Да, Господин, — выдавила я.

— Как тебя назвали? — спросил мужчина.

— Здесь меня называют Вуло, — ответила я.

— Забавно, — хмыкнул он.

— До этого меня называли Лаура, — добавила я.

— Я знаю, — кивнул он.

Конечно, он знал! Ведь это было именно то имя, под которым я была известна, когда начиналась его охота.

— Господин поймал меня, — признала я.

— Ты говоришь с акцентом, — заметил он.

— Я — варварка, — напомнила я ему.

— Твоя речь со временем может улучшиться, и позже твой акцент может совсем исчезнуть, — сообщил мне мужчина, — если только твой хозяин не захочет его сохранить, например, как напоминание о твоём происхождении, как очаровательную особенность.

Стоя перед ним, я почувствовала, как меня всё сильнее охватывает раздражение.

— Представительницы твоего пола, — сказал он, — обычно отличаются превосходной способностью к усваиванию языков.

— Могу ли я уйти? — поинтересовалась я.

— Нет, — отрезал мой настырный собеседник. — Это потому, что в течение бесчисленных поколений вас продавали, обменивали, захватывали, воровали и так далее, и в итоге вам приходилось изучать, и как можно быстрее, язык своих владельцев, похитителей и захватчиков. У обладательниц самых высокими навыков в таких вопросах вероятными выжить, понравиться, использоваться в целях воспроизводства была выше.

— Как получилось, — решилась я задать мучивший меня вопрос, — что Господин сопровождал Господина Акселя во время его охоты?

— Мне стало скучно, — пожал он плечами. — Я подумал, что охота на глупую рабыню может стать чем-то вроде развлечения.

— И только это? — спросила я.

— Конечно, — кивнул мужчина. — Что же ещё?

— И не имело никакого значения, что это была я? — поинтересовалась я.

— Конечно, нет, — подтвердил он. — Почему это должно было бы иметь значение?

— То есть, Вы последовали бы за любой, — уточнила я, — также легко, охотно и неутомимо?

— Разумеется, — подтвердил мужчина.

Я повернулась вполоборота, выпятила грудь и расправила плечи, как мне преподавали во время моего обучения. У девушки тоже есть власть.

— А я думаю, — заявила я, — что скорее всё дело в том, что Господин находит эту рабыню интересной.

— А следы от внимания рабской плети на твоём теле долго держатся? — осведомился он.

— Я не принадлежу Господину, — напомнила ему я.

— Какой Ты оказывается тщеславный маленький кусочек рабского мяса, — усмехнулся он. — Может, поведаешь мне, чем ты отличаешься в лучшую сторону от сотен других, подобных тебе? Чем Ты лучше их? Пожалуй, стоит объяснить тебе, как это обычно происходит. Тебя случайно заметили, потом за тобой долго следили, наблюдали, исследовали, аккуратно наводили справки, неоднократно в течение дня фотографировали и снимали на видео при различном освещении, в различных местах, на различных фонах, за различными занятиями и действиями, в различных предметах одежды. Эти снимки и видеоотчёты были изучены и оценены. Решение было принято, и тебя обследовали, пока Ты спала в своей собственной постели. Тебя раздели и сфотографировали в разных позах. Тебя подробнейшим образом обмерили и записали в отчёт размеры твоей груди, талии, бёдер, шеи, запястий и лодыжек. Ты ничего не чувствовала, поскольку была под действием снотворного. Некоторые твои размеры сразу делались с прицелом на будущее, например, шея, запястья и лодыжки обмерялись с точки зрения размеров ошейника, наручников и кандалов. А потом тебя снова одели, и утром Ты проснулась так ничего и не узнав обо всём этом. Тебя нашли удовлетворяющей требованиям, и твоё имя появилось в списке приобретения. С этого момента Ты, сама того не ведая превратилась в гореанскую рабскую девку. Теперь только и оставалось, что забрать тебя, возможно, несколько месяцев спустя. Так что, моя маленькая, тщеславная кейджера, теперь Ты видишь, что нет в тебе ничего особенно интересного или особенного.

— Я понимаю, — сказала я, при этом задаваясь вопросом, пытался ли он сейчас убедить меня или самого себя.

— Ты красиво позируешь, — похвалил он.

— Должна ли я понимать это так, что Господин не находит меня интересной? — спросила я.

— Верно, — кивнул он, — не представляющей интереса.

— Значит, Господин не хочет эту рабыню? — уточнила я.

— Не хочет, — подтвердил он. — Ты — обычное рабское мясо, я бы даже сказал, низкосортный товар.

— Тем не менее, меня выбрали, — напомнила я.

— Похоже на то, — хмыкнул он.

— Ничего, зато другие находят меня интересной, — заявила я.

— О-о? — протянул он.

— Представьте себе, — приосанилась я, — Господин.

— А почему это Ты стоишь? — внезапно спросил мужчина, и я явственно уловила раздражение, клокотавшее в его голосе. — А ну, на колени, голову к земле!

Я немедленно встала на колени и склонила голову к самой земле. Но какая радость охватила меня!

— Тебя следует выпороть! — процедил он.

— Я вам не принадлежу, — напомнила я. — Я вам не принадлежу!

Тогда он вскочил на ноги, сердито пнул землю, осыпав меня комьями и пылью, и отвернулся. Некоторое время я оставалась в этой позе. Мне вспомнилось, что это именно мне, а не Туле или Миле, раздвинула колени сандалия Генсериха, вожака налётчиков, или его помощника Ясона. Я знала, что пробыла в рабстве достаточно долго, чтобы представлять интерес для мужчин. «Я заставила тебя разозлиться, — подумала я. — Я заставила тебя кричать. Я заставила тебя потеть». Пусть он беспокоится. Пусть он ворочается и крутится во сне. Давайте проверим, сможет ли он выбросить из своей головы образ одной темноволосой варварки в простом ошейнике. Что бы он там ни утверждал, но это именно ради неё он рискнул отправиться в лес, несмотря на все его опасности. Конечно, это вовсе не было для него простым развлечением. Он даже не имел права покинуть корабельный лагерь. Интересно, как он смог договориться с охранявшими периметр пани, в чьи обязанности входило предотвращать подобные отлучки? Не исключено, что он следовал за мной от самого Брундизиума. Возможно, он искал меня в тарновом лагере, а затем, позже, столкнулся со мной на причале в корабельном. Насколько высокомерны мужчины. Мы для них — ничто! Но должны ли мы верить им, что для них одна рабыня ничем не отличается от любой другой? Уж не думают ли они, что рабыни неспособны распознать интерес к ним, разгорающуюся страсть, желание, собственничество, потребности, побуждения, жажду обладать, видеть в своём ошейнике и владеть? Я была уверена, что, несмотря на любые опровержения, которые он мог бы мне высказать, внутри него кипели эмоции. Уж не думает ли он, что я не заметила, мелькнувший, пусть и всего на мгновение, огонёк его интереса, намекавший на едва сдерживаемый вулкан его желания? «Вот теперь, мой презрительный Господин, — подумала я, — у меня есть власть. Я рядом, и Вы хотите меня, но вам меня не получить! Более того, эту ночь Вы проведёте на цепи! Теперь Вы мой! Я могу дразнить вас, насмехаться над вами, и мне ничего вас бояться». Не только я не принадлежала ему, но и он сам не принадлежал себе, как и его товарищ, Аксель. Здесь они были пленниками, ровно настолько же, насколько и я. Он презирал меня. Ну что ж, теперь пришла моя очередь презирать и мучить его.

Наконец, я решилась немного приподнять голову и осмотреться. Донна, два охранника и четыре пленных женщины-пантеры, Дарла, Туза, Эмеральд и Хиза как раз возвращались в лагерь. Пленницы сгибались под тяжестью вязанок хвороста, водружённых на их спины. Мне понравилось наблюдать за тем, как гордые женщины-пантеры трудятся, как могли бы это делать обычные рабыни.

Откуда-то из лесу снова прилетел рёв пантеры.

— Вставай, — позвала меня Тула.

— Мне не давали разрешения подняться, — напомнила я.

— С этим всё в порядке, — успокоила меня Тула. — Нас передали под опеку Донны. Она — наша первая девушка. Нам разрешили искупаться.

Я встала и осмотрелась. Заметив на другой стороне лагеря того, кого я ненавидела, я улыбнулась и, вскинув голову и отвернулась. Я была уверена, что он меня видел, хотя и не показывал вида. «Был ли он безразличен мне? — спрашивала я себя. — Вряд ли. Могла ли я быть безразлична ему? Не верю. Могла ли я ошибаться? Сомневаюсь. Думаю, он хочет меня, но не может получить».

Я была рада, и с этим последовала за Тулой к берегу Александры, где нас уже ждала Мила.