Контрабандисты Гора

Глава 43

— Что-то происходит, — заметил я, обращаясь к Акселю.

— Вижу, — кивнул тот.

— Пойдём, спросим, — предложил я.

— Очевидно, это имеет какое-то отношение к девкам-пантерам, — заключил мой товарищ.

— Я тоже так думаю, — согласился я.

Охотницы стояли на коленях около центра лагеря. Мужчины, среди которых мы заметили и Генсериха, собрались вокруг. Здесь же присутствовали лагерные рабыни, Тула, Мила и ещё одна. Правда, они стояли на коленях немного в стороне.

— Скажи, правда ли, — спросил я, — что слина можно натравить на любую дичь?

— Большинство слинов, — подтвердил он, — нужно только знать команду, означающую «убей».

— А Тиомена? — осведомился я.

— Конечно, — ответил Аксель.

— Тогда приведи Тиомена, — попросил я.

— Для чего? — не понял парень.

— Он — наше единственное оружие, — пояснил я.

— Не уверен, что нам следует вмешиваться, — покачал он головой.

— Позови его, — настаивал я, и тогда Аксель резко хлопнул ладонью по правому бедру.

— Рядом, приятель, — скомандовал он.

Слин немедленно вскочил на ноги и уже мгновением спустя, тёрся мордой о бедро своего хозяина.

— Как вы собираетесь поступить с нами? — спросила Дарла.

Она и три других пленницы, Туза, Эмеральд и Хиза, как уже было отмечено, стояли на коленях вблизи центра лагеря. Как и вчера они были раздеты, закованы в кандалы и связаны верёвкой за шеи. Кроме того, хотя утро уже давно наступило, их руки оставались связанными сзади.

Они явно были напуганы. К тому же этим утром их не покормили.

Не исключено, встревожено подумал я, их захватчики не хотели впустую тратить еду.

Генсерих, скрестив руки на груди, стоял перед ними, уставившись на них тяжёлым взглядом. Большинство его людей собралось вокруг, практически все, за исключением пары, часовых, охранявших лагерь. Его рабыня Донна стояла на коленях позади и слева от него, на обычном месте, где должна держаться рабыня, следующая за своим хозяином.

— Добро пожаловать, — поприветствовал Генсерих нас с Акселем, давая понять, что наше присутствие замечено и не возражений не вызывает.

— Тал, — ответили мы на его приветствие.

— Мы — свободные женщины, — заявила Дарла. — Избавьте наши тела от этих унизительных уз, верните нашу одежду, накормите, отдайте наше оружие и дайте продолжить наш путь.

Очевидно, предположил я, что их всё ещё считали свободными. Ведь она заговорила без разрешения. Разумеется, свободной женщине не возбраняется говорить тогда и так, когда и как она пожелает, поскольку она не рабыня.

— У вас было золото, — сказал Генсерих, — и, несомненно, вы ожидали получить ещё. Вы шпионили в лесу. Вы признали, что узнали о большом корабле, о его очевидной готовности к отплытию, и что в ваши намерения входило передать эти сведения другим, чтобы те могли направить небольшой, но сильный отряда, скажем, две сотни бойцов, с заданием напасть и уничтожить этот корабль, а затем немедленно отступить.

— Всё верно, — подтвердила Дарла. — Мы так вам и сказали. А теперь дайте нам уйти.

— Кто ваш работодатель? — спросил Генсерих.

— Мы не знаем, — ответила Дарла. — Нам и не нужно было знать его имя. Его золота нам было вполне достаточно.

— Я уверена, что она говорит правду, Господин, — сказала Донна.

— А кто ваш работодатель? — смело поинтересовалась Дарла, глядя на него снизу вверх.

Внезапно Генсерих расхохотался, и от веселья даже хлопнул себя по бедру.

— Золота было вполне достаточно, — процитировал он.

Происходящее меня сильно озадачило, хотя, конечно, я давно, благодаря намёкам Тиртая, пришёл к выводу, что в это дело могли быть вовлечены колоссальные силы и ресурсы, и что один или даже несколько миров, в некотором смысле, могли балансировать в неком неустойчивом равновесии. Не забыл я и о нападении на тарновый лагерь, произошедшем несколько недель назад, как раз когда я и мои товарищи были в лесу на ремонте дороги. Впрочем, нападение было отбито и без нашего участия. Очевидно, существовала некая сила, которая интересовалась кораблём и, казалось, по некоторым своим причинам, заботилась о том, чтобы этот корабль достиг моря, чтобы получить возможность предпринять таинственное путешествие, возможно, даже как кое-кто опасался, поиски Конца Мира. И была некая другая сила, очевидно, хотевшая уничтожить корабль, тем самым предотвратив его путешествие и устранив любое возможное влияние, которое он и его груз, войска или что там ещё, могли бы в конечном счете оказать на определённые критические события, происходящие в каком-то отдалённом уголке планеты.

— Вы можете оставить золото себе, — заявила Дарла. — Просто освободите нас, чтобы мы могли доставить собранную информацию.

— У нас уже есть золото, — пожал плечами Генсерих.

— Тогда освободите нас, — сказала она, — и дайте нам возможность закончить нашу работу.

— В этом что, есть некая безотлагательность? — уточнил бородач.

— Так и есть, благородный Генсерих, — кивнула Дарла. — В устье Александры, чтобы воспрепятствовать кораблю выйти в море, стоит большая армия, и на её содержание уходят большие средства. Если местонахождение корабля станет известно, то его можно будет уничтожить малыми силами, до его отплытия, и тогда надобность в содержании большой армии отпадёт сама собой.

— Однако, насколько я могу судить, — усмехнулся Генсерих, — средства на то, чтобы содержать эти силы в устье Александры если не неопределённо долго, то в течение некоторого времени, уже были выделены.

— Могу предположить, что да, — согласилась с ним Дарла.

Генсерих рассмеялся, а вслед за ним это сделали и мужчин вокруг него.

— И такие средства, — подытожил он, отсмеявшись, — выделенные на перекрытие Александры, но не израсходованные, могли бы найти дорожку в разнообразные кошельки.

— Возможно, — не стала спорить с ним Дарла.

— Теперь я вижу причину безотлагательности, — хмыкнул Генсерих.

— Освободите нас, — попросила Дарла, — и вы сможете разделить удачу нашего работодателя.

— Он — вор, — заключил Генсерих.

— Возможно, нет, — не согласилась Дарла.

— Вор, — заявил вожак налётчиков.

— Возможно, он всего лишь хочет сохранить порученные ему средства.

— Само собой, — усмехнулся Генсерих. — Для себя.

— Освободите нас, — повторила Дарла.

— Я не знаю, кто является вашим работодателем, — сказал Генсерих, — как и кто или что, стоит за его спиной, но я сомневаюсь, что он с радостью приветствовал бы нас в своём расположении. Скорее, зная какой информацией мы располагаем, и как мы могли бы её применить, подозреваю, что наши жизни могли бы подвергаться некоторой опасности.

— Позвольте нам передать информацию, — предложила Дарла. — Нам обещали хорошо заплатить. Мы разделим нашу добычу с вами.

— А Ты щедра, — улыбнулся Генсерих. — А как Ты думаешь, сколько могли бы заплатить за вас те, за кем вы шпионили?

— Нет, только не это! — воскликнула женщина.

— Боюсь, — развёл руками Генсерих, — вашему работодателю придётся продолжать оплачивать, по-видимому, значительные счета своим людям в устье Александры.

— Не придётся, если мы передадим ему наши сведения! — сказала она.

— Верно, — признал Генсерих, — если вы доставите свою информацию, то не придётся.

— Освободите нас! — потребовала Дарла, пытаясь вытащить свои запястья из стягивающих их петель.

— Только, — продолжил мужчина, — вы не сделаете свой отчет.

— Я не понимаю, — опешила Дарла.

— Для чего, как Ты думаешь, мы были наняты? — поинтересовался Генсерих.

— Откуда мне знать, — пожала плечами Дарла.

— Именно для того, чтобы добытые вами сведения не дошли до адресата, — сообщил ей он.

— Освободите нас, освободите нас! — закричала и задёргала руками Туза.

— Заткнись, девка! — рявкнул на неё Генсерих. — Другая назначена говорить от имени пленниц. Не Ты.

Туза отпрянула, явно раздражённая.

Я отметил, что её не ударили. Безусловно, это говорило о том, что она считалась свободной.

— И именно для этой цели, — сказал бородач, бросив взгляд назад через левое плечо, где в своей алой тунике стояла на коленях Донна, — была найдена данная рабыня, бывшая девка-пантера, а фактически ваша прежняя атаманша, именно для того, чтобы она могла помочь с нашими поисками.

— И я нашла их для вас, Господин, — заявила Донна. — Я была уверена, что смогу это сделать.

— Мы нашли её на низком рынке для дешёвых, низкосортных рабынь, — пояснил Генсерих. — Несмотря на тот аксессуар, что окружал её шею, она всё ещё думала о себе как о девке-пантере, и даже попыталась играть в сердитое сопротивление и вызов. Однако плеть быстро выбила из неё эту дурь, и она поняла, дрожащая и плачущая, что она теперь была рабыней. После этого, хорошо обработанная и, когда нас это развлекало, длительно ласкаемый, она начала изучать свой ошейник. Достаточно скоро она уже пресмыкалась у моего колена, хныкая и выпрашивая прикосновения.

— Мерзкая шлюха! — воскликнула Дарла.

— А уж как она обрадовалась, когда узнала причину своей покупки, и как нетерпеливо торопила нас начать поиски и захватить так называемую «шайку Дарлы», нанятую, чтобы тайно провести разведку в северных лесах.

— Шлюха! — процедила Дарла. — Ты предала нас!

— Вообще-то, это именно я была предана, — напомнила Донна, и издевательски добавила: — Госпожа.

— Ну и что, довольна? — воскликнула Дарла. — Твоя месть удалась! Теперь мы раздеты и скованы, беспомощны и связаны, стоим на коленях во власти мужиков!

— Мы — женщины, — развела руками Донна. — Мы должны быть во власти мужчин.

— А я ненавижу мужиков! — крикнула Дарла.

— Это потому, что Ты не мужчина, — усмехнулась Донна.

— Не понимаю, — буркнула Дарла.

— А Ты попробуй быть той, кто Ты есть, — посоветовала Донна. — И тогда Ты узнаешь, что такое радость рабыней, отдающейся своему господину.

— Нет, нет, нет! — замотала головой Дарла.

— Да, — с придыханием прошептала Эмеральд, крутя своими связанными запястьями.

— Мы нарядили её в алую тунику, — сказал Генсерих. — Бывшая девка-пантера хорошо поняла, как это выделит её, насколько заметной она будет, и как ясно это даст понять, что она, хотя и будет находиться в лесу, больше не будет частью леса.

— Рабская одежда! — буркнула Дарла.

— А мне она нравится, — призналась Донна. — В ней я чувствую себя собой, причём более свободной, чем когда-либо прежде!

— Наша миссия была секретной, — сердито проговорила Дарла. — Как вы узнали о нас?

— Очевидно, что многое поставлено под угрозу, — пожал плечами Генсерих. — Когда две многочисленные и сложные силы ведут борьбу, нет ничего удивительного в том, что у каждой имеются шпионы в лагере противника, возможно даже занимающие весьма высокие должности.

Мне было интересно слышать это. До сего момента я как-то не особо задумывался об этом. В принципе, это не выглядело хоть сколь-нибудь маловероятным. Я украдкой взглянул на Акселя, но внимание того было полностью сосредоточено на Генсерихе.

— Как видишь, — подытожил бородач, — я не могу вас освободить и позволить вам добраться до Лауриуса, чтобы передать свои сведения.

— Тогда подержите нас какое-то время, — предложила Дарла, — а затем освободите. Я уверена, что корабль скоро отойдёт от причала. Как только это произойдёт, в нашей информации больше не будет ни смысла, ни ценности.

— Но мне не платили за то, чтобы я вас освобождал, — хмыкнул Генсерих.

— Только не ошейник! — воскликнула Дарла.

— Нет, нет! — закричала Туза, по-видимому, забыв о предупреждении сделанном ей ранее.

Эмеральд и Хиза промолчали.

Я уже давно ощутил, что судьба пленниц будет решена сегодня. Мне было очевидно, что налётчикам не было никакого смысла держать их здесь. На мой взгляд, наиболее вероятной судьбой, которая могла ожидать пленниц, были ошейник и продажа. Это — обычная судьба пленницы, и, конечно, теперь было ясно, что женщины-пантеры были именно такими пленницами. Помнится, Аксель, не разделял моей уверенности в этом.

— Вы слишком много знаете, — развёл руками Генсерих. — Мне заплатили за то, чтобы убить вас.

— Нет, нет! — воскликнула Донна, явно ошеломлённая услышанным.

Мне вспомнилось, что ранее Аксель заметил, что нам не было известно о том, что должно было купить золото, данное Генсериху.

— Нет! — выкрикнула Дарла.

— Мы — женщины, не убивайте нас, пожалейте нас! — заплакала Туза.

— То есть, теперь вы — женщины? — уточнил Генсерих.

— Пожалуйста, Господин, — всхлипнула Донна. — Не причиняйте им вреда!

— Пощадите! — взмолилась Эмеральд.

— Пожалуйста, пожалуйста! — причитала Хиза.

— Мы сделаем это быстро, — пообещал Генсерих.

— Приготовься спустить слина на Генсериха, — шепнул я Акселю.

— Не глупи, — отмахнулся тот. — Ты что, хочешь умереть?

— Мы — женщины! — глотая слёзы, проговорила Дарла.

— Но вы же свободные женщины, — напомнил ей Генсерих.

— Слин, — прошептал я Акселю.

— Нет, — покачал он головой. — Подожди!

— Сейчас, — прошипел я.

— Подожди, — повторил мой товарищ.

— Пожалуйста, — попросила Дарла, — пусть это будет ошейник!

— Вы свободны, — сказал Генсерих. — Уверен, ни одна из вас не приняла бы унижение ошейника и последующей продажи?

— Мы примем, — заявила Дарла. — Да!

— Будьте милосердны, Господин! — вставила свой голос Донна.

— Милосердия! — крикнула Туза.

— Пожалуйста, Господин! — воскликнула Эмеральд.

— «Господин»? — переспросил Генсерих.

— Да, «Господин»! — подтвердила она.

— А что насчёт тебя? — осведомился Генсерих, посмотрев на Хизу.

— Господин! — всхлипнула та.

Генсерих отступил на пару шагов и окинул взглядом пленниц.

— Объявите себя рабынями, — потребовал он.

— Я — рабыня! — заявила Дарла.

— Я — рабыня! — повторила за ней Туза.

— Я — рабыня, Господин! — призналась Эмеральд.

— Я — рабыня, Господин! — выдохнула Хиза.

Всё, теперь эти женщины были рабынями, полностью по закону. Такие слова не могут быть взяты назад.

— Ну а теперь Вы можете попросить об ошейнике, как и положено рабыням, коими вы отныне являетесь, — объявил Генсерих.

— Как рабыня я прошу господина об ошейнике, — проговорила Дарла.

— Как рабыня, я прошу господина об ошейнике, — одна за другой повторили за ней Туза, Эмеральд и Хиза.

— А может, Вы — девки-пантеры? — спросил Генсерих.

— Нет, мы — рабыни, Господин, — ответила за всех Дарла.

— Спасибо, Господин! — радостно воскликнула Донна.

— Однако нам заплатили за то, что мы убьём их, — задумчиво проговорил Генсерих.

— Я уверена, — заметила Донна, — что господину заплатили за смерть свободных женщин, а не рабынь. Свободные женщины ушли, остались только рабыни. Теперь здесь только животные. Конечно, никому не придёт в голову убивать рабынь, не больше чем верров, тарсков или кайил.

— А что Ты, Ясон, думаешь по этому поводу? — поинтересовался Генсерих.

— Нельзя убить того, кого нет, — пожал плечами Ясон.

— Верно, — согласился Генсерих.

— Мы в подобной ситуации, — продолжил Ясон. — Ты не успел перерезать им глотки, когда у тебя был шанс, пока они были свободны.

— Упущение, — покачал головой его командир.

Лично у меня были веские основания сомневаться в этом.

— Ну а теперь, если мы их убьём, — подытожил Ясон, — мы будет просто забой скота. За это нам не платили.

— Генак? — вопросительно посмотрел Генсерих на своего товарища.

— Пожалуйста, Господин, — заканючила перед тем Донна.

— Мне кажется позорным, без пользы лишиться рабынь, — ответил Генак и, указав на Эмеральд и Хизу, добавил: — Те две крайних посидев на диете, пройдя комплекс упражнений и соответствующее обучение, вполне могли бы сгодиться для рабского кольца. Две других сойдут как кувшинные девки, девки чайника-и-циновки, полевые рабыни или фабричные девки.

— Даже они, — заметил один из мужчин, глядя на Дарлу, — могут со временем изучить свою женственность.

Женщина быстро опустила глаза, она выглядела испуганной.

— Это внутри каждой женщины, — сказал другой.

— Мне не нужно изучать свою женственность, Господин, — призналась Эмеральд. — Я и так хорошо с ней знакома. Я боролась с ней в течение многих лет.

— Эта борьба теперь закончилась, — заверил Генак, окидывая взглядом стоявшую на коленях рабыню.

— Да, Господин, — согласилась та.

— Наш работодатель опасен, — предупредил Генсерих. — Вряд ли он будет рад такому повороту.

— Давайте отведём их к Лауриусу, — предложил кто-то, — и передадим их работодателю, пусть он делает с ними, что пожелает.

— Хорошая идея, — поддержал его другой.

Многие из остальных поддержали это предложение одобрительным гулом.

— Он же убьёт их! — возмутилась Донна.

— Не исключено, — кивнул предложивший.

— Пожалуйста, продайте нас, Господа, — взмолилась Дарла. — Там на побережье врыты столбы. Привяжите нас с ними и продайте командам проплывающих мимо кораблей.

— Они обращают внимание на такие вещи, — сказала Туза.

— Именно это было сделано со мной, — вздохнула Донна.

— Мы могли бы заявить, что не смогли найти их, — предположил один из мужчин.

— Бывает, что ложь оправдана честью, — заметил Генсерих, — но чаще — нет.

— Конечно, Господин, — сказала Донна, — иногда честь может противоречить чести.

— Любая ложь постыдна, — заявил кто-то.

— Не более постыдна, чем резня беспомощных рабынь, — осадил его другой.

— Дом чести огромен, — сказал третий. — Его башни ясно видны, но только глупец станет утверждать, что знает его каждый кирпич и камень.

— Это тонкий вопрос, — покачал головой Генсерих.

— Нет! — осмелилась не согласиться с ним Донна.

— Такая ложь может быть рискованной, — предупредил первый. — Она висит на многих нитях, и если хоть одна порвётся, то тайное станет явным.

— Верно, — поддержал его кто-то. — Риск слишком велик.

Туза со стоном опустила голову.

— Я сделаю это, — заявил мужчина, выхватывая кинжал.

Он метнулся вперёд и оттолкнул Генсериха в сторону. Остальные мужчины, собравшиеся в центре лагеря, казалось, остолбенели. Очевидно, случившееся их смутило и поразило. Этого явно никто не ожидал. Бывшие девки-пантеры, а теперь рабыни, Дарла, Туза, Эмеральд и Хиза закричали и попытались отползти назад. Донна тоже испуганно вскрикнула. Реакция стоявших на коленях в стороне Тулы, Милы и другой рабыни, которую здесь называли Вуло, во многом была такой же. Прежде чем Генсерих смог подняться на ноги, проявивший инициативу товарищ погрузил руку в волосы Дарлы и приставил свой клинок к её горлу. Я увидел, как на стали появилась капля крови. Женщина замерла, не смея сделать хотя бы малейшее движение или издать звук.

— Вопрос ещё не решен, Рортон, — раздражённо бросил Генсерих. — Вложи свой кинжал в ножны и вернись на своё место.

— Я сразу узнаю слабость, когда я её вижу, — процедил тот, которого звали Рортон. — Я объявляю себя главным.

— Бунт! — констатировал Ясон.

— Если Ты хочешь быть первым среди нас, давай решим этот вопрос поединком, — предложил Генсерих.

— Работодатель внедрил меня к вам, — заявил Рортон, — чтобы я отчитывался перед ним лично, независимо от вас, что я и сделаю. Возможно, здесь есть и другие с аналогичным заданием. Мне это не известно. Он заплатил мне золотом, и я прослежу, чтобы оно не было потрачено напрасно. Эти женщины должны замолчать. Свободные они или рабыни, но информация, которой они владеют, не должна просочиться.

— Убери свой кинжал, Рортон, — потребовал Генсерих. — И мы забудем о том, что Ты сейчас наговорил. И прикинем, как нам поступить с рабынями.

— Размышления — слабость, — ответил Рортон. — Мы знаем, что должно быть сделано, и это следует исполнить.

Он угрожающе обвёл взглядом окружавших его мужчин.

— Не вмешивайтесь, — предупредил Рортон. — Не трогайте ни ножи, ни арбалеты.

Все смотрели то Генсериха, то друг на друга. Нерешительность была написана на их лицах, читалась в их глазах.

Всем было очевидно, что бунтовщик вскроет горло Дарлы прежде, чем любой из них успеет потянуться к кинжалу.

— Вопрос ещё не решён, — напомнил Генсерих.

— Я уже всё решил, — заявил Рортон. — Наш работодатель не тот человек, которого можно злить безнаказанно. Возможно, Ты хочешь умереть, но я такого желания не испытываю.

— Но Ты тоже можешь умереть, — вступил в их перепалку я.

Бунтовщик ошарашено уставился на меня.

— Вот я не боюсь злить работодателя, независимо от того, кем или чем он может быть, — сказал я. — Честно говоря, я даже одобряю работодателя, за его предвидение и решение внедрить свое агента или агентов, чтобы далее гарантировать успех его планов.

— Эта будет первой, — сообщил Рортон.

Глаза Дарлы были настолько широки, что казалось вот-вот выпадут из орбит. Она оставалась абсолютно неподвижной.

— Если Ты вскроешь ей горло, — предупредил я, отчаянно надеясь на то, что могу рассчитывать на поддержку Акселя, — слин убьёт тебя.

— Уверен, вы этого не сделаете! — не поверил мне Рортон.

Тогда, к моему облегчению, Аксель наклонился вплотную к косматой, массивной голове зверя, его губы зашевелились. Какое именно слово он произнёс, я расслышать не смог, но реакция Тиомена была мгновенной. Его уши прижались к голове, и подобрался, присел, и из его утробы послышалось глухое рычание.

— Это была команда готовности, — прокомментировал я.

— Убейте зверя! — крикнул Рортон, обращаясь то ли к Генсериху, то ли ко всем остальным.

— Это — ценное животное, — развёл руками Генсерих.

— Убейте незнакомцев, убейте их обоих! — потребовал тогда Рортон.

— А разве они не наши гости? — осведомился бородач.

— Убейте их! — закричал Рортон.

— Не думаю, что нападать на хозяина слина в присутствии его слина было бы хорошей идеей, — заметил Генсерих.

— Может быть, Ты сам попробуешь это сделать, — предложил ему Ясон.

— Работодатель будет недоволен, — предупредил Рортон.

— Работодатели часто недовольны, — развёл я руками. — Давай предположим, что раздосадованный работодатель убьёт тебя. Никто ведь не знает, что у него на уме. Может да, может нет. Я не знаю. Если да, то выбор у тебя не богат. Ты можешь выбирать между умереть сейчас или умереть позже.

— Убери свой кинжал, Рортон, — посоветовал Генсерих.

Но тот не спешил следовать совету вожака. Вместо этого он посмотрел на Акселя и сказал:

— Ты не спустишь слина!

— Спущу, — заверил его Аксель, и только после этого Рортон отступил от женщины и сердито вогнал свой кинжал в ножны.

Едва потеряв поддержку, Дарла завалилась на землю. Похоже, она была в глубоком обмороке.

— Так кто здесь главный? — поинтересовался бородач.

— Генсерих главный, — буркнул Рортон

Трое или четверо мужчины собрались вокруг Рортона.

— Убейте его, — приказал им Ясон.

— Нет, — остановил их Генсерих. — Он всего лишь был предан своей плате.

— Вот и вы будьте преданными своей, — проворчал Рортон. — Женщины должны быть убиты.

— Пожалуйста, нет, Господин! — всхлипнула Донна.

— Только дурак и слабак прислушивается к словам рабыни, — процедил Рортон.

— И только дурак или слабак будет игнорировать истину и правду, независимо от того, кем это сказано, — парировал Генсерих.

— Давайте убьём их, — предложил кто-то из присутствующих.

— Нет, — сказал другой. — Они — простые рабыни.

— Они много знают, — настаивал первый.

— Так же, как и мы все здесь присутствующие, — напомнил ему второй.

— Мы просим пощады у наших владельцев, — взмолилась Туза.

— Мы — рабыни, — присоединилась к ней Эмеральд. — Окажите нам милосердие, Господа!

— Милосердия, Господа! — заплакала Хиза.

— Давайте всё же доставим их работодателю, как рабынь, — снова прозвучало прежнее предложение. — Пусть он сам решает, что с ними делать.

— Правильно, — поддержал первый.

— Верно, — согласился второй.

— Нет, Господин, — попросила Донна.

— Помалкивай, — бросил ей Генсерих.

— Давайте проголосуем, — предложил кто-то.

— Правильно, — тут же поддержал его другой.

— Голосуем, парни, — сказал третий.

— Нет, — остановил их Генсерих. — Я здесь лидер, мне решать.

— Ну так решай, — потребовал Рортон.

— Мы продадим их, — объявил Генсерих.

— Нет! — воскликнул его оппонент.

— Спасибо, любимый Господин! — радостно вскрикнула Донна, но тут же сникла под сердитым взглядом своего хозяина. — Простите меня, Господин!

Похоже, от избытка чувств рабыня забыла о том, что ей было приказано молчать. Я отметил, что Генсерих её не ударил. Не был ли он из тех глупцов, спросил я себя, которые влюбляются в рабынь? И я боялся, что да. Даже у сильных мужчин могут быть свои слабости, свои абсурдные недостатки.

— Мы по-прежнему разделены! — сказал Рортон.

— Но я здесь главный, — напомнил Генсерих.

— Ты просто боишься слина! — заявил Рортон.

— Конечно, — не стал отрицать бородач. — Покажи мне того дурака, который не боится?

— Его можно убить, — намекнул Рортон.

— Конечно, — признал Генсерих.

— Ну так убей его, — потребовал Рортон.

— Нет, — отрезал Генсерих. — Это красивый зверь.

— Он отвратительный и опасный, — ответил Рортон.

— И красивый, — стоял на своём Генсерих.

Я и, конечно, Аксель, который знал о слинах куда больше моего, понимали, что убить слина будет не трудно. Быстрый, неожиданный удар гладием сзади в основание шеи и позвоночник будет перерублен.

Генсерих посмотрел вниз, на распростёртую под ногами мужчин, потерявшую сознание Дарлу. Я бы не сказал, что в той позе, в которой она лежала, с верёвкой не шее и вытянутыми ногами, она была совсем уж непривлекательна.

— Приведите рабыню в чувство, — наконец, приказал он.

Ясон подошёл к рабыне и дважды грубо пнул её в бедро. Она пошевелилась и открыла глаза.

— Подъём, шлюха, — хмыкнул мужчина. — На колени.

— Да, — прохрипела она и, откашлявшись, добавила: — Господин.

Тем не менее, Ясон схватил её за волосы, удерживая её голову на месте, и отвесил ей две пощёчины, сначала с ладонью, а затем тыльной стороной.

Дарла испуганно, непонимающе уставилась на него.

— Ты слишком долго медлила с произнесением слова «Господин», — пояснил он.

— Простите меня, Господин, — прошептала рабыня.

— Выровняй их как следует, — велел Генсерих.

— Колени ровно, — скомандовал Ясон, — сели на пятки, спину прямо, живот втянуть, голову поднять, руки на бёдра ладонями вниз!

— Что насчёт их коленей? — поинтересовался один из собравшихся.

— Пусть пока держат их сжатыми, — разрешил Генсерих.

— Их можно развести позже, — засмеялся мужчина.

— Разумеется, — согласился Генсерих.

— Убейте их сейчас, — не унимался Рортон. — Это самый лучший выход.

Рабыни побледнели, но не изменили позы. Они, как и все рабыни, уже осознали себя находящимися в неограниченной власти владельцев.

— Вы понимаете, — спросил Генсерих, — что вы должны повиноваться немедленно и без сомнений?

— Да, Господин, — заверили они его.

— И, — продолжил он, — вы будете стремиться, чтобы ваши владельцы были довольны вами, полностью и всеми способами?

— Да, Господин! — пообещали женщины.

— Вот, — сказал Генсерих, поворачиваясь к своим товарищам, — перед вами рабыни, которые заинтересованы в том, чтобы нравиться вам. Лично мне ясно, что было бы позором убивать таких рабынь.

— Это верно, — подержал его чей-то голос.

— Это одна из башен в доме чести, — заявил другой. — Она не из тех, которые стоят на виду, но о ней все знают. Это неоспоримо.

— Берегитесь! — предупредил Рортон. — Вопрос состоит не в том, являются ли они рабынями, и не в том, приятны ли они как рабыни. Вопрос не зависит от их статуса и поведения. Вопрос в той информации, которую они несут в себе, и не важно, свободные они или рабыни. Знание, которым они владеют, является их приговором.

— Именно это и было спорным, — кивнул Генсерих. — Ничего спорного в этом больше нет. Я так решил. Они будут проданы.

Судя по расслабившемуся телу Донны, она испытала дикое облегчение, но ей хватило мудрости, чтобы промолчать.

— Мы ничего не решили, — процедил Рортон.

— Я решил, — отрезал Генсерих. — Этого достаточно, ибо я здесь главный.

— Пока, — бросил Рортон, отворачиваясь.

— Лучше было бы его убить, — шепнул Ясон.

— Нет, — покачал головой Генсерих.

— Он может быть не один, — шёпотом предупредил Ясон.

— И скольких нам ещё убивать? — осведомился Генсерих.

— Не знаю, — развёл руками Ясон, озираясь.

— Собирайте вещи, готовьте рюкзаки, — приказал Генсерих. — Мы сворачиваем лагерь.

— Приготовиться к походу, — объявил Ясон, и группа мужчин рассыпалась, оставляя место сходки, на которой решалась судьба четырёх женщин, которые больше не были женщинами-пантерами.

— Снимите кандалы с рабынь, — велел Генсерих и, обведя взглядом окружавшие лагерь деревья и реку, добавил: — Не нравится мне здесь.

Потом он повернулся к нам с Акселем. Я заметил в его глазах тревогу.

— Мы планируем двигаться максимально быстро, — сообщил он нам.

Ясон достал из своего кошеля ключ и, наклонился, чтобы заняться кандалами четырёх, связанных за шеи рабынь. Те оставались в прежних позах. Ведь им никто не давал разрешение изменить положение.

Мы с Акселем отступили, готовясь уходить.

— Задержитесь, — остановил нас Генсерих. — Боюсь, что должен настаивать, на том, чтобы вы сопровождали нас.

— Конечно, — сказал я. — Ваш путь ведь лежит к побережью, к торговым столбам, а наша деревня как раз и находится к западу отсюда, правда, на Александре. Мы не против сопровождать вас какое-то время. Мы даже будем благодарны вам за то, что составите нам компанию. Только верните наше оружие.

— Боюсь, что нет, — сказал Генсерих.

— Почему нет? — осведомился я.

— Вы думаете, что я не узнаю призового слин, великолепного следопыта? — усмехнулся Генсерих. — Такого зверя вряд ли можно было бы найти в деревне на Александре. Он слишком дорог. Да и был бы там совершенно бесполезен, держать его не было бы никакого смысла. Я не знаю, кто вы, и какими делами здесь занимаетесь, но вы точно не сельские жители. Я бы предположил, что вы имеете какое-то отношение к тому, о чём мы слышали, как о лагере большого корабля.

— Если так, — сказал Аксель, — мы вряд ли представляем для вас интерес. Верните нам наше оружие, и мы отправимся восвояси.

— Совершенно очевидно, что слин, — словно не заметив его заявления, продолжил Генсерих, — выслеживал рабыню по кличке Вуло. Стоит только взглянуть на её бока, фигуру и лицо, чтобы понять, что это не деревенская рабыня. Она сбежала из лагеря большого корабля, а вас послали, чтобы вернуть её.

— Тогда, — пожал плечами Аксель, — отдайте её нам, верните наше оружие, мы уйдём, и вы о нас больше не услышите.

— Отдать призовую рабыню? — не поверил своим ушам Генсерих. — Ты должно быть безумен. Мы взяли её, как и всех остальных, когда захватили лагерь.

— Что до меня, то я положил глаз на ту, которую зовут Тула, — заявил Ясон, — а Генак, подозреваю, не возражал бы против того, чтобы видеть у своих ног Милу.

— А что насчёт той, которую назвали Вуло? — полюбопытствовал я. — Несомненно, она достанется Генсериху.

— Тебя это волнует? — спросил тот.

— Конечно, нет, — поспешил заверить его я.

— Возможно, когда-то прежде, или когда-нибудь потом, — сказал Генсерих. — А сейчас у меня уже есть рабыня, которая быстро течёт и хорошо обнимается, чей живот приятно согревает мои ноги холодными ночами.

Донна, всё ещё остававшаяся поблизости, застенчиво опустила голову.

— Так что насчёт девки по кличке Вуло? — не отставал я.

— Мы привяжем её голой к торговому столбу на побережье, — ответил он, — и посмотрим, что она может нам принести.

— В Брундизиуме за неё не дали и половины тарска, — сообщил я.

— Ты знаешь это? — удивился бородач.

— Да, — кивнул я.

— Очевидно, что теперь она стоит больше, — заключил он.

Я заметил, что вокруг Рортона, отошедшего к краю лагеря, собрались трое или четверо мужчин.

— Я не вижу ничего, — проворчал Аксель, — что препятствовало бы нам ускользнуть в лес по пути к побережью.

— Как насчёт копья в спине? — осведомился Генсерих. — Кроме того, не хотел бы я оказатьсь в лесу без оружия. Не стоит забывать и о том, что ваш слин — животное опасное, а у вас вряд ли найдётся, чем его можно было бы накормить. На вашем месте я бы с опаской отнёсся у его неизбежному голоду.

— К тому же, — вставил свою реплику Ясон, — уверен, вы, как и я, этой ночью слышали рёв пантер. Возможно, их мучает любопытство, и они рыскают поблизости.

— Ну так отпустите нас, — предложил Аксель. — Мы готовы рискнуть походом через лес, даже без оружия и с голодным Тиоменом.

— Вокруг могут быть и люди, — заметил Генсерих. — Вы ведь не единственные, кто шастает по лесу. Здесь могут быть и другие, кто может счесть вас врагами. Например, мы.

— Мы вам не враги, — попытался убедить его я.

— Держу пари, что и не друзья, — отмахнулся от меня Генсерих. — Мы не можем рисковать, позволив вам связаться со своими товарищами и организовать проследование.

— Я это понимаю, — заверил его я.

— Ты — превосходный командир, — сказал Аксель.

— Мне жаль, — развёл он бородач, и они вместе с Ясоном оставили нас.

Посмотрев на Акселя, я пришёл к выводу, что он постарается ускользнуть при первой же возможности, и при этом, мне было очевидно, что он полностью уверен в том, что я буду его сопровождать. А с другой стороны, почему я не должен был бы сопровождать его, своего друга? У него больше не было никакой практической необходимости, возвращать упорхнувшую оттуда дичь, тем более что, фактически, он искал не её, а женщин-пантер, к которым искомая дичь нас так удачно привела. И при этом не было и никакой практической необходимости доставлять в лагерь женщин-пантер, поскольку они находились под присмотром Генсериха и его отряда, а это автоматически гарантировало, что они не будут способны отчитаться перед своим работодателем, независимо от того, кем или чем он мог бы быть. Так что добытая ими информация, уже не могла представлять угрозы ни большому кораблю, ни его запланированной миссии. Этого должно было бы быть достаточно для Тиртая и Лорда Окимото. И с моей стороны охоту можно было считать успешной. Добыча найдена и поймана, а это, собственно, было всё, что меня интересовало и что имело значение. Я получил удовольствие от охоты, а ничто большее меня не беспокоило. Это был приятный перерыв в рутине корабельного лагеря. Это я себя так убеждал. С другой стороны, хотя это было не больше чем кусочком моей глупой гордости, я очень не хотел уходить без той, за кем я сюда пришёл. Конечно, всё, что меня заботило в этом деле, это просто настичь и захватить добычу, каковая цель, очевидно, была достигнута. Однако по некоторым причинам, победа казалась, если не пустой то, по крайней мере, неполной. Понятно, что у меня не было никакого интереса к этой рабыне как таковой, к рабыне как к рабыне. Она была ничем. Но разве у меня не может быть профессиональной гордости? Поверят ли Тиртай, Лорд Окимото и все остальные, что я действительно изловил беглянку? С какой стати они должны верить мне на слово? Поверят ли они мне? Разумеется, был только один способ убедить их в моей правдивости, и этот способ был прост.

— Забудь о ней, — посоветовал мне Аксель. — Выбрось её из своей головы.

— Да я просто смотрел на реку, — объяснил я.

— Нам сейчас нужно не рекой любоваться, — проворчал он, — ждать свой шанс и не упустить его.

— Само собой, — поддержал его я.

— Похоже, здесь назревают большие проблемы, — сказал мой товарищ.

— Рортон? — уточнил я.

— Он самый, — кивнул Аксель.

— Подозреваешь, что он затевает бунт?

— Уверен в этом, — сказал парень. — Как и в том, что нам в их разборки лучше не вмешиваться. Мы можем запросто попасть под горячую руку, причём как к одной стороне, так и к другой. Нам разумнее всего смыться отсюда, и чем скорее, тем лучше.

— Генсерих не может не подозревать об опасности, — заметил я.

— Он, конечно, может убить Рортона, но как узнать, кто ещё его поддерживает? — пожал плечами Аксель. — Да и нападение на Рортона само по себе запросто может стать причиной бунта. Такие дела лучше не начинать, когда у тебя нет численного преимущества, тем более, когда вообще нет уверенности в том, кто на чьей стороне.

— Что верно, то верно, — не мог не согласиться я.

— Генсерих — мужик неглупый, — сказал Аксель. — Он приказал сворачивать лагерь, тем самым он ещё раз подтвердил свою власть, и пресёк перспективы для инакомыслия. Кроме того, на марше люди растянутся вдоль тропы, и сговориться будет труднее.

Я окинул лагерь взглядом.

— Заговор, если он существует, может уже быть в процессе подготовки, — предположил я.

— Вряд ли они успеют выступить сейчас, — покачал головой Аксель. — Сейчас все заняты сборами.

— Не в курсе, где они могут держать наше оружие? — спросил я.

— Я присматривался, — ответил он. — Но так и не смог этого определить. Подозреваю, что они спрятали оружие где-то вне лагеря. Возможно, они подберут его по пути, когда мы выступим.

— Донна поит рабынь, — заметил я.

— Пожалуйста, Госпожа, — обратилась к ней Туза, — накормите нас!

— Это будут решать мужчины, — сообщила ей Донна.

— А рабынь неплохо было бы накормить, — сказал Аксель, — чтобы они не ослабли на марше и не стали обузой.

— Всегда есть плеть, — напомнил я.

— Даже в этом случае, — буркнул он.

Я наблюдал за суетой, стоявшей в лагере. Мужчины заметали следы. Кто-то разбрасывал ветви, служившие в качестве лежанок. Другие уничтожали следы кострищ. Третьи посыпали поляну листьями и ветками. Ещё немного и здесь останется совсем немного свидетельств, особенно для нетренированного глаза, что на этом месте располагался чей-то лагерь. В другом месте вещи паковались с связывались в тюки, которые, по-видимому, предстояло нести рабыням.

— Дорогие гости, — окликнул нас Ясон, приближавшийся к нам с двумя небольшими, чёрными, металлическими ведёрками в руках. — Мы скоро выступаем, но сначала мы хотели бы накормить рабынь.

— Мы — свободные люди, — заявил Аксель, недобро прищурившись.

— Мы тоже, — невозмутимо сказал Ясон.

— Хозяева часто кормят рабынь, — примирительно сказал я. — Это — одно из удовольствий обладания рабынями, которое, к тому же, помогает им, как и любым другим животным, ясно понимать свою зависимость от владельца во всём, в том числе и в еде.

И я забрал у Ясона оба ведёрка, одно из которых тут же вручил Акселю. Ясон кивнул и отвернулся.

— Почему Ты это сделал? — поинтересовался мой товарищ.

— Я думаю, что это была своего рода проверка, — объяснил я. — Они проверяют, как мы себя поведём, готовы сотрудничать, или будем доставлять неприятности.

— Я понял, — кивнул Аксель. — Таким образом, они определяют, как много внимания придётся уделять нашей охране.

— Мне хочется на это надеяться, — вздохнул я.

Безусловно, особого оптимизма в вопросе я не испытывал. Просто я подумал, что могло бы быть полезно, в некотором смысле, оценить реакции одной рабыни. Кроме того, я думал, что могло бы быть интересно, посмотреть, как она будет стоять передо мной на коленях, послушная в своём ошейнике. Конечно, теперь она прошла длинный путь, от прохода в большом магазине далёкого мира, где у неё, одетой в странные предметы одежды, даже не было достаточного понимания, почему ей нужно стоять на коленях.

— Ты корми тех четырёх, которые ещё без ошейников, — распределил я. — А я займусь остальными.

— Почему-то я так и думал, — хмыкнул Аксель.

Я предположил, что его замечание было мотивировано тем фактом, что кормление четырёх, особенно когда у них связаны руки за спиной понадобится больше времени и усилий, чем на троих. Таким образом, учитывая размер тары, девушкам пришлось бы опускать лицо в ведро, как мог бы это делать тарск, или, что более вероятно, питаться с руки, то есть мужчина засыпал бы в их открытые рты рабские пилюли. А что, могло быть какое-то другое разумное соображение, которое мотивировало замечание Акселя, в том смысле, что он ожидал подобного разделения труда? Тула, Мила и другая рабыня, которую здесь называли Вуло, стояли на коленях, замерев в ожидании. Несомненно, они, так же как и другие рабыни, были голодны. Причём одна из них выглядела не слишком довольной. Это мне понравилось. Пусть-ка она теперь попытается избегать меня. Посмотрим, как это у неё получится. Здесь её звали Вуло. Насколько я понимал, ранее, то ли в тарновом лагере, то ли в корабельном, но, скорее всего, всё же в первом, ей дали имя «Лаура». Возможно, её назвали по имени города на Лауриусе, южнее этих мест. Хотя, я знал, что это также было довольно распространённое среди варваров женское имя, которое могли даровать любой варварской рабыне, или, если кому-то захотелось, наложить его на какую угодно рабыню, даже на урождённую гореанку, чтобы сообщить ей, насколько бессмысленной и никчёмной она являлась. В любом случае имя «Лаура» было дано варварке, и это было единственное имя, которое она имела, имя, данное ей по желанию владельцев, точнее даже не имя, а рабская кличка.

— Могу ли я поесть, Господин? — спросила Тула.

— Конечно, — разрешил я.

— Спасибо, Господин, — поблагодарила девушка и опустила обе руки в маленькое ведёрко.

— Могу ли я поесть? — в свою очередь поинтересовалась Мила.

— Можешь, — кивнул я.

— Спасибо, Господин, — улыбнулась она и тоже загребла две полные пригоршни пилюль, и осторожно, чтобы не обронить ни одной, вытянула их из ведёрка.

У меня не было причин сомневаться, что рабыни были голодны.

— Могу ли поесть? — едким тоном спросила та, которую здесь назвали Вуло.

Я оценивающе, сверху вниз, посмотрел на неё, одетую короткую тунику, стоящую на коленях передо мной. Она тоже смотрела на меня, и отлично сознавала себя тщательно оцениваемой, как можно оценивать только рабыню.

— Могу ли я поесть? — повторила она свой вопрос прежним тоном.

— Нет, — отрезал я.

У Тулы и Милы сначала перехватило дыхание, а затем они заулыбались и вернулись к еде.

— Хочешь, чтобы я бросил горстку пилюль на землю? — спросил я. — Потом Ты сможешь собрать их ртом, не используя руки.

— Пожалуйста, не надо, — попросила она.

— Возможно, Ты предпочла бы брать еду с моей руки? — осведомился я.

— Я очень голодна, — призналась рабыня.

— Так Ты предпочла бы есть с руки или нет? — повторил я свой вопрос.

— Да! — коротко ответила она.

— Тогда Ты можешь попросить меня об этом, — разрешил я.

— Я прошу покормить меня с руки, — попросила девушка.

— Держи руки на бёдрах, — предостерёг её я.

— Да, Господин, — вздохнула она.

Тогда я, пилюлю за пилюлей, по одной за раз, начал кормить её, вынуждая её каждый раз изящно вытягивать шею, чтобы получить очередную таблетку.

— Я, кажется, вспоминаю тебя, — сказал я, — сейчас, когда задумался об этом, о том магазине, очень далеко отсюда.

— Я думаю, что Господин мог бы вспомнить меня, — сказала она. — Могу я получить ещё?

— Да, — кивнул я. — Но тогда Ты не стояла на коленях, была не в рабской тунике, и на тебе не было ошейника.

— Пожалуйста, Господин, — попросила девушка.

— Такая как сейчас, Ты мне нравишься больше, — признал я.

— Пожалуйста, Господин, — повторила она, и подал ей один за другим ещё два шарика.

Затем набрал в руку несколько пилюль и позволял ей самой брать их с моей ладони. Пилюли были сухими, но её рот и губы, язык и зубы, грызущие и жующие, были влажными. Это была интересная комбинация ощущений. Её голова периодически склонялась над моей ладонью. Её волосы ниспадали на её плечи. Неудивительно, что рабынь так часто кормят с руки. Доминирование включает в себя множество тонких удовольствий.

— Встань на колени прямо, — приказал я.

— Я всё ещё голодна, — пожаловалась рабыня, выполнив мой приказ.

— Для одного раза достаточно, — констатировал я.

— Пожалуйста, — просительно протянула она.

— Нам нужно следить за твоей фигурой, — напомнил ей я.

— Ну пожалуйста, — ещё раз попыталась разжалобить меня она.

— Нет, — отрезал я.

— Как пожелает, Господин, — вздохнула рабыня, поняв, что у неё ничего не получится.

Тогда я повернулся к двум другим рабыням и приказал:

— Займитесь делом в лагере.

— Да, Господин, — хором откликнулись они, вскочили на ноги и, хихикая, убежали, оставив меня наедине с их товаркой.

Обе по какой-то причине казались довольными. Я заметил, что Тула сразу направилась поближе к Ясону, а Мила постаралась оказаться рядом с Генаком.

— Кому Ты принадлежишь? — спросил я.

— Уверена, Господину это известно, — буркнула девушка.

— Твой ошейник не подписан, — напомнил я ей.

— Я — лагерная рабыня, — ответила она, — я принадлежу пани.

— С твоей стороны было глупость бежать, — заметил я. — Так почему же Ты убежала?

— Вероятно, — пожала плечами девушка, — потому что я — дура.

— Ты доставила неприятности, — сообщил ей я.

— Простите меня, — сказала она, — за любые неудобства, которые я, возможно, доставила господину.

— Ты — посредственная рабыня, — констатировал я.

— Далеко не все мужчины находят меня таковой, — заявила она.

— Обычная, очень средненькая, — заключил я.

— Я подозреваю, что Господин не всегда находил меня такой. Если я не ошибаюсь, своим присутствием в этом мире и своим ошейником, я обязана именно господину.

— Точно так же как и многие другие, — пожал я плечами. — И многие из них были гораздо лучше.

— Именно меня заставил расставить колени то ли Господин Генсерих, то ли Господин Ясон, — заявила рабыня.

— Ты что, не знаешь кто из них? — уточнил я.

— Нет, — ответила она, — я же не понимала головы. Я — рабыня.

— Я надеюсь, что Ты это понимаешь, — усмехнулся я.

— Мне это слишком доходчиво объяснили, — сказала девушка.

— А другим рабыням колени приказали расставить? — полюбопытствовал я.

— Нет, — ответила брюнетка.

— Я так понимаю, что Ты сочла этот момент примечательным, — заключил я.

— Возможно, — уклонилась она от прямого ответа.

— А я смотрю, Ты — тщеславная рабыня, — усмехнулся я.

— А разве не все рабыни тщеславны? — спросила девушка.

Я предположил, что в этом она была недалека от истины, поскольку все они были женщинами. А почему бы женщинам не быть тщеславными, если они столь драгоценны, желанны и красивы? Как мужчины могут не жаждать их и не хотеть сделать их своими рабынями? Каким надо быть слабым инертным глупцом, чтобы не хотеть владеть хотя бы одной из них? Настолько жидкой должна быть кровь того, кто не станет рассматривать их естественной собственностью мужчин? А какая женщина может быть наделена большим правом на тщеславие, чем рабыня, женщина из женщин, отобранная знатоками для торгов? Так что нет ничего удивительного в том, что свободные женщины так её ненавидят. Разве само её присутствие не было укором для менее привлекательных женщин? Разве ошейник не является символом её качества, а клеймо, выжженное на её бедре — это ли не несмываемое свидетельство её желанности? Разве само её присутствие не говорит нам: «Мужчины нашли меня привлекательной, желанной, красивой и возбуждающей настолько, что захотели видеть меня я в ошейнике»?

— Я смотрю, Ты ещё и дерзкая рабыня, — заметил я.

— Нет, Господин, — поспешила заверить меня она.

— Плеть быстро выбивает это из рабыни, — напомнил ей я.

— Да, Господин, — вздрогнула девушка.

Моя рука потянулась к раздевающему узлу её туники. Лёгкого рывка было бы достаточно, чтобы это насмешка над одеждой стекла на её бедра, а если бы она стояла, то легла бы лужицей вокруг её лодыжек. Кейджер учат изящно выходить из такой туники. Я не сомневался, что и она сделает точно так же. Могло бы быть интересно, посмотреть на это.

— Не раздевайте меня, — попросила брюнетка.

— Почему нет? — поинтересовался я.

— Я вам не принадлежу, — объяснила мне кейджера.

— Ты могла бы хорошо выглядеть без своей туники, — сказал я.

— Я вам не принадлежу, — повторила она.

— Ты — лагерная рабыня, — напомнил ей я, — и я к этому лагерю имею прямое отношение. Так что могу сделать с тобой всё, что мне понравится.

Уверен, ей не раз случалось видеть, как девушки на причале вскрикивали, когда рабочие хватали их и ласкали, как им вздумается, а достаточно часто, шутки ради, ещё и раздевали прямо на досках. Некоторые потом убегали, заливаясь слезами, зато другие вызывающе позировали, а потом тоже убегали, радостно смеясь. Кстати, пани не одобряли и даже запрещали прилюдно использовать рабынь. Для таких развлечений были предназначены рабские бараки. Раз уж во избежание срыва или хотя бы задержки работ на причале было запрещено употреблять пагу, то стоит ли удивляться тому, что и «ка-ла-на ошейниковой девки» тоже оказалось под запретом.

— Но мы не в лагере, — в свою очередь напомнила мне она.

— А какое это имеет значение? — осведомился я.

— Пожалуйста, не раздевайте меня, — попросила рабыня. — Вам что, мало того, что Вы уже со мной сделали? Я стою на коленях перед вами!

— Это именно то место и та поза, которым Ты принадлежишь, — констатировал я.

— Вы заставили меня просить есть как рабыня с вашей руки.

— Как рабыня, которой Ты и являешься, — добавил я.

— Да, — признала она, — как рабыня, которой я являюсь!

— То есть, Ты понимаешь, что Ты — рабыня? — уточнил я.

— Да, Господин.

— Может, у тебя имеются какие-нибудь сомнения относительно этого вопроса?

— Нет, Господин.

— Может, Ты скромна? — спросил я.

— Скромность для рабыни — непозволительная роскошь, — пожала она плечами.

— Так Ты не ответила на мой вопрос, действительно ли Ты скромна?

— Нет! — сказала рабыня. — Но, пожалуйста, не раздевайте меня.

— Ну как хочешь, — хмыкнул я.

Судя по лицу, она была поражена, а затем это выражение сменилось раздражением и даже яростью. Улыбнувшись, я отвернулся и направился к Ясону, чтобы вернуть ему ведро и оставшиеся в нём пилюли.

— Я ненавижу вас! — летело мне вслед её злобное шипение.

Вещи уже были упакованы в тюки и уложены в линию, готовые к походу. Я отметил, что тюков было семь.

Руки бывших девок-пантер были развязаны, но они по-прежнему стояли на коленях, связанные верёвкой за шеи. Возможно, они завидовали другим рабыням, у которых были туники. Я подумывал над тем, чтобы лишить туники одну из тех других рабынь. Это можно использовать в качестве наказания, но при этом удаление туники, когда рабыня ожидает, что её будут раздевать и откровенно рассматривать, возможно, ради удовольствия или чтобы прикинуть её вероятную цену на торгах, может быть для неё смущающим и даже тревожащим, не никак не оскорбительным моментом. Неужели она не стоит разглядывания, может подумать рабыня, не которую не обращают внимания. Неужели она не представляет совсем никакого интереса?

— Подойди ко мне, пожалуйста, — позвал меня Генсерих, с другого конца лагеря.

Рядом с ним стояло несколько человек, среди которых был Генак, державший в руках два отрезка шнура. Здесь же был и Аксель.

— Не сопротивляйся, — сказал Генсерих, обращаясь к Акселю. — Я не хочу, чтобы твой слин заволновался.

Руки Акселя тут же были связаны за спиной. Я точно так же не стал сопротивляться, и Генак вторым отрезком шнура связал и мои руки, тоже сзади. Затем, чтобы держать нас вместе, нас связали верёвкой за шеи.

Слин уделил этому внимания не больше чем другим событиям в лагере. Однако я был уверен, что если бы Аксель крикнул или начал бороться, слин, возможно, пораженный или смущённый, проявил бы активность, по-видимому, вплоть до своего собственного конца и, очень вероятно, прихватив с собой нескольких других.

— Пожалуйста, простите нас, благородные гости, — попросил прощения Генсерих, — но мы не хотим рисковать вашей потерей в лесу. Уверен, что вы понимаете.

— Вполне, — буркнул Аксель.

— Всем приготовиться, — скомандовал Ясон присутствовавшим рядом мужчинам. — Мы скоро выступаем.

Я заметил, что из лесу появился один из товарищей Генсериха. Он принёс два лёгких охотничьих копья и два ремня с мечами и кинжалами. По-видимому, это было наше с Акселем оружие.

— Прочь от меня, — бросил я, внезапно почувствовав охватывающее меня раздражение.

Она подошла ко мне близко. Я бы даже сказал, слишком близко! Я ей этого не приказывал

— Ах, — сочувственно вздохнула она, — бедный Господин беспомощен, столь же беспомощен, как могла бы рабыня.

Я попытался разъединить руки, но несколько витков прочного шнура только глубже врезались в кожу моих запястий.

— И они ещё и привязали его верёвкой за шею, — добавила нахалка.

Как близко она подошла ко мне!

— Прочь! — процедил я.

— Не волнуйтесь так, благородный Господин, — промурлыкала рабыня. — Близость непритязательной, посредственной кейджеры, обычной и средненькой, бессмысленной рабской девки, достойной только ошейника, к тому же совершенно неинтересной для вас, не должна оказывать на вас какого-либо эффекта. Несомненно, она не стоит даже того, чтобы её замечать.

Я еле удержался, чтобы не накричать на неё.

Она подняла свою голову к моей, подняла руки и отбросила назад свои волосы, рассыпав их по плечам. Несомненно, её этому научили. Я боялся её губ, этих мягких губ, губ рабыни, губ собственности, товара, который существует для удовольствия мужчин. Я боялся, что они могли коснуться моего лица.

Будучи связанным, я мало что мог сделать, чтобы воспротивиться этому, разве что кричать в ярости.

Но она этого не сделала, но остановилась не больше чем в хорте от моего лица.

— Какое счастье, что я неинтересна для красивого Господина, — промурлыкала кейджера. — Иначе он мог бы счесть моё присутствие тревожащим.

— Прочь, — еле сдерживаясь, сквозь зубы прорычал я.

— Я что, подошла слишком близко к Господину? — спросила нахалка. — Я уверена, что нет.

Я не ответил.

— У вас нет причин для беспокойства, — успокоила меня она. — Я ведь меньше чем ничто, всего лишь непритязательная, незначительная кейджера.

— Остерегайся, — предупредил её я.

— О, конечно, я должна встать на колени и попросить прощения, — всплеснула она руками и стремительно опустилась на колени. — Вот видите, я у ваших ног. Я стою на коленях. Я покорно прижимаю губы к вашим ногам. Я кротко прижимаю губы к вашим икрам. Я обнимаю вашу ногу. Я прошу прощения за то, что оказалась неинтересной для Господина. Я целую и облизываю ваше бедро в надежде, что Вы простите мою посредственность, мою заурядность, моё полное отсутствие интереса.

— Прочь! — заорал я.

Она могла бы расплавить камень. В это мгновение я готов был сразиться с сотней мужчин, лишь бы получить её на свою цепь. Я был готов пожертвовать чем угодно, чтобы увидеть её дрожащей и испуганной хлопком моей плети.

Она изящно поднялась на ноги, отступила на шаг и довольно улыбнулась.

— Вы не ожидали этого, — сказала нахалка, — когда увидели меня в проходе магазина, на далекой планете! Но теперь на мне ошейник. И я очень многому научилась за это время. Почувствуйте себя несчастным, могущественный Господин! Я — госпожа! Я — кейджера!

— Самка урта, — выругался я. — Тарскоматка!

— Только я не ваша самка урта, не ваша тарскоматка! — засмеялась она.

Я снова попытался разорвать шнуры, стягивавшие мои запястья.

— Очевидно, — прыснула она смехом, отступая ещё на шаг, — господин находит рабыню интересной!

— Нет! — в ярости выкрикнул я.

— Может, Вы думаете, что рабыни слепы и не видят, когда тот или иной мужчина проявляет к ним интерес? — поинтересовалась девица.

— Уж я бы тебе устроил весёлую жизнь, будь Ты в моём ошейнике! — пообещал я ей.

— Но я ведь не в вашем, — усмехнулась кейджера.

— Я поступил бы с тобой так, как Ты того заслуживаешь, и затем выбросил бы на рынок!

— Как удачно для меня, — делано вздохнула нахалка, — что я не принадлежу Господину.

А затем она повернулась и, помахав рукой на прощание и весело посмеиваясь, поспешила избавить меня от своего присутствия.

Тула и Мила, стоявшие в стороне и явно напуганные, провожали её взглядом.

— Эта рабыня, — хмыкнул Аксель, тоже глядя ей вслед, — смелая девка.

— Слишком смелая, — процедил я.

— Легко быть смелым с человеком, который беспомощен, — заметил он.

— Слишком легко, — признал я.

— Насколько я помню, — сказал мой товарищ, — Ты расценивал её как низкосортную и не представляющую особого интереса.

— Я и сейчас расцениваю её таковой, — заметил я.

— Но Ты признавал, если мне не изменяет память, — продолжил он, — что для некоторых мужчин она могла бы представлять некоторый интерес.

— Полагаю, что да, — проворчал я.

— Но не для тебя?

— Нет, — буркнул я.

— Я всё видел, — сказал Генсерих, оказывается, всё это время державшийся неподалёку.

— И почему не вмешались? — осведомился я.

— Я вот подумал, что из неё могла бы получиться превосходная рабыня для пытки, — усмехнулся он. — Это может значительно поднять её цену.

Пыточных рабынь, как известно, специально обучают волновать и возбуждать, а затем отказывать, оскорблять и унижать узника-мужчину. Некоторые капитаны, генералы, Убары и им подобные высокопоставленные персоны, бывает, используют таланты таких рабынь, обычно ради удовольствия наблюдать замешательство и страдания некого ненавистного врага. Калёное железо, ножи и шнуры не единственные средства, которыми можно мучить беспомощного врага.

— Правда, я не думаю, что в своём сердце она — пыточная рабыня, — покачал головой Генсерих. — Как и большинство женщин, особенно после того, как на них надели ошейник.

— Тогда она должна очень сильно ненавидеть нашего друга, — заключил Аксель.

— Да, — кивнул Генсерих, — или что-то ещё.

Его замечание показалась мне не слишком понятным. Лично я считал забавным тот факт, что меня могла ненавидеть рабыня. Это, кстати, довольно приятно, взять такую женщину и ласкать её до тех пор, пока она, заливаясь слезами, не начнёт упрашивать о подчинении, а затем делать с нею всё, что пожелаешь.

— Созови патрули, — велел Генсерих, повернувшись к Ясону. — Прикажи рабыням построиться и поднять груз. Через ен мы выступаем.

— Один момент, благородный Генсерих, — позвал Аксель.

— А слушаю, — откликнулся тот.

— На моей шее, — заговорил Аксель, — как известно многим, скажем, Ясону, Генаку и некоторым другим, висит маленький музыкальный инструмент, свистулька, из которой очень немногие способны извлечь звук. Принимая во внимание, какой Вы крупный и сильный товарищ, а кто ещё мог бы стать лидером в таком отряде, рискну предположить, что Вы единственный их всех в этом лагере, кто мог бы заставить мой инструмент звучать.

— Ты что рехнулся? — осведомился бородач. — Нам пора выходить, а Ты предлагаешь мне сыграть на свистульке.

— Держу пари, даже у него ничего не получится, — поддержал я игру своего товарища, — чтобы заставить этот инструмент звучать, нужен по-настоящему сильный мужик.

— А я держу пари, что он сможет, — заявил Аксель.

— Похоже, у вас у обоих с головой нелады, — констатировал Генсерих и отвернулся.

— Если бы у вас получилось, это впечатлило бы ваших парней, — сказал ему вслед Аксель.

Но Генсерих не обратил на его слова никакого внимания, занявшись своими делами.

— Пожалуй, твой план был довольно неправдоподобным и несколько отчаянным, — заметил я.

— Согласен, — вздохнул Аксель. — У тебя есть что-то получше?

— Нет, — вынужден был признать я.

— Возможно, у тебя есть идеи вроде предположить мне скомандовать Тиомену, чтобы тот перегрыз шнуры, — предположил Аксель.

— А это возможно? — поинтересовался я.

— Конечно, — кивнул он, — только сначала надо натереть шнуры тарсковым салом, а затем приготовиться потерять как минимум одну руку.

— Тебе надо что-то делать с твоим характером, — проворчал я.

— Мда приятель, после оказанного тебе рабыней внимания, у тебя напрочь пропало чувство юмора, — заключил мой товарищ.

— На себя посмотри, — буркнул я.

— Вас поставят между четырьмя новыми рабынями и тремя другими, — сообщил нам подошедший Генак.

— Я бы предпочёл, — намекнул я, — быть позади всех рабынь.

— Да без проблем, — пожал плечами Генак.

— Хочешь оказаться за спиной одной интересной рабыни? — хмыкнул Аксель. — Она как раз привязана к каравану последней.

— Да, — не стал отрицать я. — И пусть она знает, что я сзади и слежу за каждым её шагом.

— Будем надеяться, что она понесёт свою ношу красиво и изящно, — сказал он.

— Уверен, что она постарается, — заверил его я.

— А если нет? — полюбопытствовал Аксель.

— Тогда, клянусь, я привлеку к этому внимание Генсериха, — мстительно пообещал я, — с соответствующими последствиями для её аппетитной кожи.

— То есть, Ты признаёшь, что кожа у неё аппетитная? — уточнил он.

— Она должна быть таковой, — пожал я плечами.

— Думаю, что она у неё весьма соблазнительная, — предположил Аксель.

— У рабынь она и не может быть другой, — сказал я.

— Ну да, — согласился мой товарищ, — у рабынь кожа самая привлекательная.

— По крайней мере, самая видимая, — добавил я.

— Боюсь, что это не тот вопрос, который нас должен волновать в данный момент, — покачал головой Аксель, явно напрягшись. — Стоит отложить его до лучших времён.

— Что-то случилось? — спросил я.

— А Ты посмотри вперёд, — предложил он, делая шаг в сторону.

Перекрывая предполагаемое направление выхода из лагеря, на границе поляны и леса стояли шестеро мужчин, причём двое целились из арбалетов, на направляющих которых замерли в ожидании терпеливые змеи оперённых болтов.

— Никому не двигаться, — потребовал Рортон, поднимая руку ладонью вперёд.

Всего отряд налётчиков состоял из пятнадцати человек. Шестеро, включая Рортона, стояли перед нами, угрожая оружием. Двое патрулировали лес в окрестностях лагеря. Один из парней Генсериха как раз и пошёл, чтобы позвать их. Насколько я знал, в их отряде было только два арбалета, и, похоже, оба оказались в распоряжении Рортона. Теперь соотношение было шесть против шести, но у сторонников Генсериха не было такого преимущества, как взведённые самострелы, на направляющих которых лежали болты, готовые к немедленному полёту. Правда, я не знал, на чьей стороне могут оказаться предпочтения троих бойцов, отсутствовавших в лагере. Единственное, что мне было доподлинно известно, это то, что некоторые из мужчин были обеспокоены решением Генсериха сохранить жизнь прежним пленницам. Ни Аксель, ни я, связанные одной верёвкой за шеи, вероятно, не фигурировали ни в одном из возможных решений того конфликта, который вот-вот готов был разразиться на поляне.

— Всем оставаться на своих местах, к оружию никому не прикасаться! — приказал Рортон. — Первый, кто попытается обнажить меч или поднять копьё умрёт.

— Спрячьте своё оружие, — невозмутимо потребовал Генсерих, — и займите свои места в колонне.

В ответ Рортон только рассмеялся.

— Ну вот, первый шаг сделан, — шептал Аксель мне, — теперь никакого возврата.

— Давай поговорим, — предложил Генсерих.

— Сложите своё оружие, — потребовал Рортон.

— Чтобы умереть на месте? — усмехнулся бородач.

Мужчины напряженно смотрели друг на друга.

— Нас шестеро, вас шестеро, — прокомментировал Генсерих.

— Трое остальных присоединятся к нам, — заявил Рортон. — Они на моей стороне.

— Я предпочёл бы услышать это из их собственных ртов, — сказал Генсерих.

— Сложите своё оружие, — повторил своё требование Рортон.

— Мы не из тех, кто покорно даст себя убить, — предупредил его Генсерих. — Ваши стрелы найдут двоих, и тогда соотношение будет четверо против шестерых. Не такой уж значительный перевес, когда альтернатива — смерть. Сколько выживет с каждой стороны?

— Никому нет нужды умирать, — заверил его Рортон. — Сложите своё оружие.

— Спрячьте своё, — предложил Генсерих. — И тогда ничего не произойдёт.

Сторонники Рортона встревожено переглянулись.

— Это уже произошло, — развёл руками Рортон.

— Чего вы хотите? — спросил Генсерих.

— Семь рабынь и золото, — ответил его оппонент.

— Оставайтесь с нами, и у вас будет и доля от продажи рабынь, и ваша доля золота, — пообещал Генсерих.

— Кто отказался бы получить всё? — спросил Рортон.

— Действительно, кто? — хмыкнул Генсерих.

— Я буду главным, — заявил Рортон.

— Тогда, давай решим этот вопрос поединком, — предложил Генсерих.

— Правильно, — поддержал его один из сторонников Рортона. — Поединок!

— Пусть будет поединок! — крикнул Ясон.

— Мы — люди, — сказал Рортон, — а ни слины или пантеры.

— В этом случае умрёт только один, — заметил Генсерих.

— Не смей обнажать свой меч! — закричал Рортон.

— Ну вот я его обнажаю, и что? — осведомился Генсерих, очень медленно вытаскивая свой клинок из ножен.

Ни один из арбалетчиков так и не нажал на спусковую скобу. Оба болта остались на своих местах.

— Я не равен тебе, — вынужден был признать Рортон.

— Тогда займи своё место в колонне, — посоветовал ему Генсерих.

— Нет! — дико крикнул Рортон и вскинул свой меч.

В этот момент справа от нас послышался треск сучьев, словно кто-то, отчаянно торопясь и не разбирая дороги, продирался сквозь кусты. Через мгновение на поляну вывалился один из патрульных, ещё чуть позже из кустов появился его товарищ в сопровождении того из мужчин, которого Генсериха послал позвать их.

— Ларл, ларл! — закричал первый из прибежавших, с трудом переводя дыхание.

— Не неси чушь! — бросил Генсерих. — Не может быть никаких ларлов на протяжении тысячи пасангов этих лесов. Мы далеко вне в пределов их ареала.

Мы с Акселем обменялись поражёнными и одновременно ликующими взглядами.

— Но я сам видел его! — воскликнул парень, ходивший за часовыми.

— И я тоже! — заявил второй патрульный.

— Он приближается сюда! — крикнул первый.

— Это всего лишь крупная пантера, — попытался успокоить их Генсерих.

Однако в следующий момент, справа, из ветвей высунулась огромная, широкая, треугольная голова, и поднялась высоко над верхушками кустов, выше чем наконечник военного копья.

Двое мужчин вскрикнули от неожиданности, а рабыни в ужасе завизжали.

— Не нападайте на него! — предостерёг их я. — Это — домашнее животное! Его сопровождают мужчины!

— Две или три сотни! — добавил от себя Аксель громким голосом.

— Освободите нас, — потребовал я, — немедленно, если хотите жить. Мы можем спасти ваши жизни.

— Мы — офицеры из лагеря большого корабля, о котором вы слышали, — объявил Аксель, несколько вольно трактуя свой статус. — Вы вторглись на нашу территорию, теперь вы в ловушке! Сто луков натянуты, сто стрел наложены на тетивы. Сложите оружие, освободите нас, немедленно, если вы хотите остаться в живых.

Тут ларл, уже целиком вышедший на поляну, присел на краю лагеря. Это был просто гигантский зверь. Даже когда он присел, его голова находилась на одном уровне с головой высокорослого мужчины. Волосы на загривке Тиомена встали дыбом. Его уши прижались к бокам головы. Послышалось его угрожающее ворчание.

— Спокойно приятель, — поспешил успокоить своего друга Аксель, в то время как его руки освобождали от шнура.

Я заметил пару мужчин, мелькнувших в кустах позади зверя, отметив их моряцкие кепки. Потом в листве блеснул шлем. Это мне понравилось гораздо больше. В такой ситуации куда лучше иметь поддержку копья чем весла.

Ларл, будучи животным выведенным искусственно, был больше обычных диких ларлов, обитающих значительно южнее. Возможно, он весил как целая дюжина пантер, или как три лесных боска. Такое отличие — дело обычное среди выведенных животных, когда для размножения отбираются самые крупные, жестокие и опасные особи, снова и снова, поколение за поколением, чтобы в конечном итоге получить самого большого, жестокого и опасного. Это верно и для одомашненных слинов. Дикий слин проворен и опасен, но он редко сможет стать достойным противником своего выведенного собрата.

Наконец и мои руки были освобождены.

Ясон избавил наши шеи от верёвки.

— Моё оружие! — потребовал я, и его торопливо вручили мне.

Аксель уже затягивал на поясе свой ремень, а закончив с этим, принял из рук Генака своё охотничье копье.

— Как они нас нашли? — спросил Ясон, явно ошарашенный случившимся.

— Мы позвали их, — не стал скрывать я, — и вы Генаком в том числе. Помнишь, как вчера вечером мы все вместе дули в свисток?

— Но он же не издал ни звуку, — не поверил мне Ясон.

— Того, который мы могли бы услышать, — пояснил я. — Но звук был, такой, который легко могут услышать многие животные, например пантеры, ларлы или слины. Разве Ты не заметил реакцию Тиомена?

— Заметил, — скривился Генак.

— Я не хочу повторять, — заговорил Аксель. — Вы окружены. В лесу больше двух сотен мужчин. Нужно ли спускать на вас ларла? Хотите превратиться в разорванные тела и лужи крови? Нужно ли выпустить сотню стрел, ищущих ваши сердца? Смотрите. Я поднимаю руку. Когда я опущу её, из леса прилетит ветер смерти, неистовый вихрь крылатой смерти. Через ин вы все будете мертвы. Бросайте оружие и становитесь на колени!

Поднятая рука Акселя дрожала, в его глазах пылало жестокое, дикое пламя. Пожалуй, он вполне преуспел. Я сам был готов бросить своё собственное оружие. Асперич, подумал я, будет им гордиться им. Только надо не забыть всыпать ей как следует, чтобы она впредь не слишком свободно расточала свои улыбки.

— Видите? — уточнил я. — Он уже готов опустить руку! Именем Царствующих Жрецов, если никем иным, спасайте свои жизни!

Генсерих дико озирался. Понятно, что разглядеть что-либо за деревьями было трудно. Тени леса были почти непроницаемы. Всё, что он знал на данный момент, это то, что в кустах и за деревьями могло скрываться неопределённое количество лучников.

Кроме того, на поляне сидел ларл.

— Поверьте мне, — крикнул я. — Ваше положение безнадёжно!

— Я опускаю руку! — закричал Аксель. — Ух, как мне хочется это сделать!

— Подожди! — воскликнул я, стараясь из всех сил, но даже не надеясь превзойти артистизм Акселя. — Не делай этого! Ты же знаешь эту лихорадку. В тебе сейчас говорит жажда крови!

— Нет, это не она! — дико заорал Аксель, превосходно имитируя человека, которого мог бы охватить огонь жажды крови.

— Они отнеслись к нам как к гостям! — убеждал его я.

— К гостям так не относятся! — заявил он.

— Окажи им милосердие! — попросил я.

— Они его не заслуживают! — сверкнул глазами Аксель.

— Подожди! — сделал я ещё одну попытку.

— Нет! — отрезал он.

— Пожалуйста! — взмолился я.

— Я считаю до трёх, — снизошёл Аксель. — Один! Два!

— Всем бросить оружие и встать на колени! — наконец, скомандовал Генсерих.

Его голос и властность в нём прозвучавшие, не терпели никакого неповиновения. Даже Рортон и его сторонники послушно сложили оружие.

— Лечь на живот, лицом к реке, руки скрестить за спиной! — приказал Аксель, а потом, повернувшись к лесу, скомандовал: — Несколько человек сюда, пленных связать. Остальным оставаться на местах, луки не опускать. Стрелять при первом признаке сопротивления.

Вскоре весь отряд Генсериха был связан по рукам и ногам.

— Можете сесть, — милостиво разрешил Аксель.

— А где остальные? — поинтересовался Генсерих.

— Какие остальные? — переспросил Аксель.

— Сотня или две других, — напомнил Генсерих.

— Возможно, я немного обсчитался, — развёл руками Аксель.

— Сто, двести! — проворчал Генсерих.

— Ну, я же не знал наверняка, — сказал Аксель. — Это было примерно.

— Здесь не больше двух десятков, — процедил Генсерих.

— Лично я насчитал семнадцать, — заметил Аксель. — Численный перевес всё равно на их стороне.

— Нам конец, — простонал Рортон. — Тебя провели как ребёнка. Идиот!

— Мы не собираемся причинять вам какой-либо вред, — успокоил его я.

— Не будь в этом столь уверен, — осадил меня Аксель.

— Зверь услышал ваш сигнал вчера вечером, — сообщил лидер вновь прибывших, который, кажется, был старшим помощником капитана одного из тех кораблей, которые ранее доставляли людей в тарновый лагерь.

В его отряде, считая его самого, было десять моряков и пять наёмников. Ещё двое были дрессировщиками, сопровождавшими ларла, приданного их группе. Возможно, стоит напомнить, что эта предосторожность была организована то ли Тиртаем, то ли Лордом Окимото, чтобы поддержать Акселя если тому достаточно повезёт и он выйдет на след женщин-пантер.

— Мы следовали за ларлом, — продолжил моряк, — но дело было ночью, так что двигались мы медленно. И мы не ожидали встретить здесь пятнадцать мужиков. Нас предупреждали о небольшой группе девок-пантер, возможно, при одном или двух наёмниках.

— Этого ожидал Тиртай, — пожал плечами Аксель. — Откуда ему было знать о появлении здесь значительного отряда вооруженных мужчин.

— Ларла следует вернуть, — сообщил один из двух дрессировщиков. — Он свою работу выполнил.

Я был уверен, что знал, почему он так беспокоился о том, чтобы как можно скорее вернуть ларла. Большой корабль вот-вот должен был начать свой путь к морю. Где-то внутри этой громадины было приготовлено жильё для этих животных.

— Задержитесь немного, — остановил его Аксель. — Ларл нам ещё может потребоваться здесь.

— Зачем? — осведомился дрессировщик.

— Как это зачем, — хмыкнул мой товарищ и, обведя рукой пленников, сказал: — Чтобы питаться, конечно.

— Нет! — закричала Донна. — Нет!

— Тебе нечего бояться, — успокоил её Аксель. — Ты — рабыня. Тебя никто не собирается скармливать ларлу, если только Ты тем или иным образом не вызовешь недовольства.

Конечно, она это знала, соответственно она беспокоилась не себе, а о кое-ком другом.

— Проклятый Генсерих! — прорычал Рортон. — Это Ты привёл нас к этому!

— Остановите её! — крикнул Аксель, и Донна, едва успев добежать до края лагеря, была схвачена. — Свяжите ей руки и ноги, и бросьте сюда.

Он указал на место в ногах Генсериха.

— Это, то место которому она принадлежит, — заявил он.

Вскоре она лежит у ног своего хозяина, так же беспомощно связанная, как и он.

— Простите меня, Господин, — всхлипнула Донна, — я подвела вас.

— Служи своему новому хозяину так же хорошо, как мне, — приказал бородач, заплакавшей девушке. — Ты слышала меня, никчёмная шлюха?

— Да, Господин, — прорыдала она. — Я должна служить ему хорошо. Я — рабыня.

— Я здесь старший, — сообщил Аксель моряку, привёдшему отряд поддержки. — Ваше дело — помогать мне и во всё поддерживать.

— С какой стати, Вы оказались старшим? — не понял моряк.

— Я — старший офицер размещённых вне лагеря отрядов, — заявил Аксель.

Теперь я видел, почему Асперич оказалась настолько покорена этим парнем.

— Я думал, что Вы были хозяином слина, отправленным, чтобы определить местонахождение шпионов и передать их нам, — сказал моряк.

— Ты думаешь, что такую сложную задача могли бы поручить тому, кто не являлся важным офицером? — поинтересовался Аксель.

— Вообще-то я так и предполагал, — признался моряк.

— Не правильно полагал, — усмехнулся Аксель. — Можешь обращаться ко мне как к капитану.

— Да, Капитан, — кивнул моряк.

— Вам заплатили, насколько я понимаю, — предположил Аксель.

— Да, — подтвердил моряк.

— Но недостаточно, — сказал Аксель.

— О-о, — заинтересовано протянул моряк.

— Видите тех четырёх рабынь, — Аксель указал на Дарлу, Тузу, Эмеральд и Хизу, — Те, которые ещё не заслужили туники?

— Да, — ответил моряк, окидывая девушек оценивающим взглядом. — Две очень даже ничего.

— Это и есть шпионки, — объяснил Аксель, — прежние девки-пантеры.

— Именно их мы должны были захватить, — заключил моряк.

— Другие избавили нас от этой проблемы, — пояснил Аксель, указывая на Генсериха и его отряд, теперь связанных и беспомощных.

— Они наши! — заявил Генсерих.

— Это вы теперь наши, — осадил его Аксель, — и всё, что было вашим, теперь стало нашим.

— Слин! — буркнул Генсерих.

— Что мы должны сделать с ними? — спросил моряк.

— Их необходимо убить! — закричал Рортон, изо всех сил напрягаясь в верёвках.

— Мы передаём их Вам в качестве награды, — великодушно сказал Аксель.

— Благодарю, Капитан, — улыбнулся моряк.

— Убейте их! — снова влез Рортон.

— Какой нам прок от мёртвых рабынь? — поинтересовался один из наёмников.

— Вы из какого порта? — спросил Аксель.

— Брундизиум, — ответил лидер отряда.

— Я так и предполагал, — кивнул Аксель. — Отлично. Думаю, на вашем корабле найдутся клейма и ошейники.

— Само собой, — сказал моряк. — Наш курс часто проходит мимо торговых столбов.

— Сколько времени вам понадобится, чтобы достичь Брундизиума? — поинтересовался Аксель.

— Отсюда до побережья несколько дней пути, — ответил моряк, — а затем, всё будет зависеть ветра. Если повезёт, то дней десять — пятнадцать.

— Превосходно, — констатировал Аксель.

— Что же в этом превосходного? — не понял моряк.

— У вас будет достаточно времени, чтобы помочь новым рабыням хорошенько понять характер их новой жизни, — пояснил Аксель. — А заодно они скрасят наше долгое путешествие.

— Это верно, — согласился моряк.

Кроме того, конечно, этого интервала вполне достаточно, чтобы большой корабль покинул границы освоенной Тассы, и любая информация, которой владели рабыни, станет устаревшей, неважной и бесполезной, даже если они посмеют ею поделиться.

— А что насчёт других рабынь? — полюбопытствовал моряк.

— Не жадничай, — осадил его Аксель.

— И что насчёт ларла? — осведомился один из двух дрессировщиков. — У нас строгий приказ поспешить.

— Здесь пятнадцать пленных, — сказал Аксель. — Думаю, прежде чем отдать их ларлу на съедение, их сначала следует раздеть.

— Совсем необязательно, — заверил его второй дрессировщик. — Ларла больше всего интересуют внутренние органы, а одежду он может легко порвать когтями.

— К тому же, на раздевание пленных придётся тратить время, — подыграл я.

— Может, мы будем скармливать их ларлу, скажем, по одному в день, — предложил Аксель.

— Это же целых пятнадцать дней! — возмутился первый дрессировщик.

— И кто же будет первым? — задумчиво проговорил Аксель.

— Что Ты думаешь насчёт вон того? — спросил я, указывая на Рортона.

— Урт! — крикнул тот.

— Отличный выбор, — поддержал меня Аксель.

— Простите, но у нас приказ не задерживаться, — отрезал первый дрессировщик. — У нас нет времени на эти развлечения. Они беспомощны. Перережьте им глотки и сбросьте трупы в реку. Желаю всего хорошего!

Тогда он, вместе со своим товарищем, повернулся и произнес непонятную фразу, явно обращаясь к ларлу, который внезапно, и даже, я бы сказал, нетерпеливо, поднялся на ноги и вдоль реки потрусил на восток. Оба дрессировщика поспешили следом за ним.

Ларл двигается быстро, к тому же, как и слин, обладает превосходным ночным зрением. Я не сомневался, что он получил разрешение возвращаться в своё жильё. И его больше не замедляли спотыкающиеся в темноте мужчины, как это было предыдущей ночью.

— Признаться, я рад, что зверь ушёл, — не без облегчения сказал командир отряда. — Несколько дней, проведённых рядом с этим монстром, были не самыми приятными в моей жизни. Я не могу дождаться, когда снова ступлю на палубу моего корабля.

Я понимающе кивнул, подумав про себя, что точно так же мог бы чувствовать себя табук в компании пантеры, или верр среди стаи слинов. Я не сомневался, что ларл хорошо обучен, но с ним было два дрессировщика, а не один, и тому, конечно, имелись веские причины. Кроме того, я знал, что все привитые таким животным рефлексы могло бы внезапно пропасть, неожиданно исчезнуть, стать ничем. Очевидно, что даже в самом спокойном и ручном ларле течёт древняя кровь и тысячелетняя наследственность самого ужасного и могучего сухопутного хищника Гора.

— Что будем делать с пленными? — поинтересовался моряк.

— Пожалуйста, нет, Господин! — зарыдала Донна, извиваясь в шнурах, увидев, сверкнувший кинжал Акселя.

— Замолчи! — крикнул на неё Генсерих. — Не умоляй! Не позорь меня! Это — вопрос мужчин. Лежи в стороне, замри как камень, животное.

— Простите меня, Господин! — всхлипнула она.

— Здесь пятнадцать человек, — заметил моряк. — Хотите, чтобы мы поучаствовали?

— Нет, — отмахнулся Аксель. — То, что я должен сделать, не займёт много времени.

— Верно, — согласился моряк. — Пятнадцать глоток можно вскрыть меньше чем за ен.

— Командуйте своим людям выступать, — велел Аксель. — Возьмите, что вам понравится из их оружия и вещей, остальное сложите на берегу реки.

Моряки и пятеро наёмников принялись рыться в рюкзаках связанных пленников, перекладывая в свои мешки кошельки и то из вещей, что они сочли стоящей добычей.

— Странно, — заметил один моряков, — кошель вожака оказался самым лёгким.

— Это интересно, — согласился Аксель, но и только.

Несколько копий и клинков, ремней и других вещей, очевидно сочтённых малоинтересными, были унесены из лагеря и, следуя инструкциям Акселя, оставлены на берегу реки.

— Желаю всего хорошего, — попрощался лидер моряков.

— И вам того же, — кивнул Аксель.

Некоторое время мы смотрели вслед морякам и наёмникам, покидавшим лагерь, уводя с собой четырёх связанных за шеи рабынь. Один раз из сумрака леса до нас донёсся хлопок ремня и крик боли. Мы не знали, кому именно достался этот удар. Я предположил, что за время, проведённое в пути к побережью, рано или поздно, каждая из рабынь успеет познакомиться с подобными инструкциями. Это полезно в обучении женщины тому, что она — рабыня. Я был уверен, что задолго до того, как они доберутся до невольничьего рынка Брундизиума, вопрос большого корабля будет так или иначе решён. Насколько я понимал, в устье Александры была собрана немалая сила, в задачу которой входило воспрепятствовать кораблю достичь моря.

— Мы должны закончить наши дела здесь, — заявил Аксель, поднимая свой кинжал и ловя его лезвием лучи полуденного солнца.

Связанная по рукам и ногам Донна, лежавшая у ног Генсериха, зарыдала.

— Только сделай это быстро, — попросил бородач.

— Кто хочет быть первым? — осведомился Аксель, окидывая взглядом пленных.

— Я, — ответил Генсерих. — Я здесь первый во всём.

— Почему не этот парень? — полюбопытствовал я, указывая на Рортона.

— Нет! — замотал головой тот. — Генсерих здесь первый.

— А мне показалось, что ещё недавно Ты хотел быть первыми, — заметил я.

— Генсерих — первый, — отозвался Рортон.

— Ну и хорошо, — усмехнулся Аксель, склонился над Генсерихом, и Донна вскрикнула в страдании.

Несколькими быстрыми движениями он срезал верёвки с запястий вожака.

— Господин! — воскликнула Донна, едва не лишившись чувств от облегчения.

— Что Ты делаешь? — спросил Генсерих, озадаченно уставившись на Акселя.

— Да вот, собирался перерезать вам горло, — развёл руками тот, — но немного промахнулся. Очевидно, в этом не более умел, чем в оценке выстраиваемых на поле боя сил.

— Я не понимаю, — пробормотал Генсерих, неуверенно поднимаясь на ноги.

— Вы могли убить нас, но не сделали этого, — объяснил Аксель. — Теперь у нас появился шанс убить вас, но чем мы хуже вас? Кое-какое оружие и вещи лежат на берегу реки. Этого вам должно быть достаточно, чтобы добраться до каких-нибудь обитаемых мест. Освободите своих людей, но пока не приносите свои вещи. Мы бы предпочли сначала уйти. Уверен, Вы меня понимаете.

— Разумеется, — кивнул Генсерих.

Я взглянул на другую сторону оставленного лагеря, где стояли три рабыни. Поймав на себе взгляд свободного мужчины, они немедленно опустились на колени. Тула и Мила, казалось, были вне себя от облегчения. Не высматривали ли глаза Тулы за мгновение до этого Ясона? Не Генак ли был возможным объектом внимания сияющих глаз Милы? Зато другая рабыня, напротив, выглядела явно встревоженной. Я пристально, с мрачным удовлетворением посмотрел на неё, и она задрожала, но не сошла со своего места. Насколько привлекательны и беспомощны женщины, когда они стоят на коленях, насколько они принадлежат этой позе. Я был очень рад, что наш вид состоял из двух полов, и что они настолько отличались.

— Ранее я взял на себя смелость слегка облегчить ваш кошелёк, — признался Аксель Генсериху, вручая ему небольшой, но увесистый мешочек с монетами. — Не волнуйтесь за наших друзей с побережья, они достаточно здесь преуспели в сборе монет и оружия. Кроме того, они приобрели четырёх рабынь, из которых как минимум две должны чего-то стоить на сцене торгов. Так что, я сохранил часть заплаченного вам на Лауриусе, а так же и то золота, что получили те четыре женщины, у которых больше нет потребности в нём, поскольку им, как рабыням, теперь не может принадлежать, даже ошейник на их шеях или медный бит-тарск.

— Мне остаётся только поблагодарить, — улыбнулся Генсерих.

— Освободите нас! — потребовал Рортон, борясь с верёвками.

— Меня послали, — сказал Аксель, — вернуть беглую рабыню, но в этом лагере имеются ещё две, которых я вынужден объявить бесхозными.

Хотя в каждом городе имеется свой свод законов, а у большинства каст есть кастовые кодексы, есть один закон, который признан на всём Горе, который соблюдается повсеместно и признаётся всеми гореанскими муниципалитетами, и это — Торговый Закон, в основном установленный и записанный на больших Сардарских Ярмарках. Согласно этому закону права на бесхозную рабыню может заявить любой, после чего она становится собственностью претендента на совершенно законных основаниях.

Аксель подошёл к стоявшим на коленях Туле и Миле, схватил их за волосы и, подтащив к пленникам, бросил Тулу перед Ясоном, а Милу перед Генаком.

— Я заявляю на неё права! — воскликнул Ясон.

— Господин! — всхлипнула Тула, становясь перед ним на колени и опуская голову к земле.

— Она моя! — объявил Генак.

— Вы — мой Господин! — крикнула Мила, вставая перед ним на колени и кланяясь до земли.

Аксель же повернулся ко мне и сказал:

— Как Ты знаешь, время нас поджимает, рандеву неотвратимо.

Я вспомнил спешный уход ларла и двух его дрессировщиков.

— Я займусь сбором наших вещей, — кивнул я.

— Ко мне, Тиомен! — отрывисто скомандовал Аксель, и большой, приземистый зверь, извиваясь и нетерпеливо рыча, подскочил к его ноге.

— Освободите нас, освободите нас немедленно! — снова напомнил о себе Рортон.

Генсерих вопросительно посмотрел на Акселя.

— Вы можете освободить своих парней, — разрешил тот, — только пусть они держатся подальше от берега, пока мы не покинем лагерь.

— Я помню, — заверил его Генсерих.

Первыми он развязал своих ближайших помощников Ясона и Генака, которые уже вдвоём занялись остальными. Я не без удивления отметил, что освободили и Рортона, который встал и бросил взгляд в сторону берега. Генсерих, к моему раздражению, склонился над Донной.

— О нет, пожалуйста, Господин! — попыталась протестовать девушка. — Я же всего лишь рабыня. Свободные мужчины ещё не все освобождены.

Тем не менее, бородач наклонился и освободил рабыню, которая, пусть и встревоженная, смеялась и плакала от счастья. Едва ей конечности были избавлены от верёвок, она тут же бросилась к его ногам, покрывая их поцелуями. По крайней мере, подумал я, она поняла протокол такой ситуации. Генсерих показался мне хорошим командиром. Уверен, он не мог быть из тех дураков, что влюбляются в рабынь. Впрочем, она хорошо выглядела в своём ошейнике. Но положа руку на сердце, какая женщина не делает этого? Также, конечно, его мужчин было кому освобождать, так что ему не было нужды далее интересоваться этим вопросом. Возможно, он просто не знал, кому можно было доверить развязать свою рабыню. В конце концов, она была красива, и вряд ли будет способна, как и любая другая рабыня, сопротивляться мужскому вниманию или ласке, которым она могла быть подвергнута. Мужчины часто становятся ревнивыми собственниками в ситуациях, когда дело касается рабыни, в конце концов, она принадлежит им. Безусловно, был в этом моменте и некий неявный урок, обычный гореанский урок: связана рабыня или свободна, закована в цепи или нет, накормлена или голодает, избита или прощена, решать не ей, а её владельцу, поскольку она — его имущество.

Я посмотрел на Акселя и поинтересовался:

— Ты собираешься забирать варварку с собой?

— Конечно, — подтвердил он.

— Тогда я свяжу её и возьму на поводок, — сказал я, — и мы можем отправляться.

— А где Рортон? — вдруг спросил он.

— Понятия не имею, — пожал я плечами, встревожено озираясь.

— Берегись! — крикнул Аксель.

Генсерих среагировал мгновенно, резко повернувшись и скользнув в сторону. Донна испуганно вскрикнула. Наконечник летящего дротика, сверкнув сталью, вспорол ворот туники Генсериха, оставив за собой лоскуты ткани и прочертив красную линию на стыке его шеи и плеча. Пролетев ещё шагов двадцать, дротик вошёл ствол небольшого турового дерева, росшего на краю лагеря.

— Убить! — бросил Аксель, указывая на Рортона, и Тиомен сорвался с места.

— Нет! — в ужасе завопил Рортон, повернулся и побежал к реке.

Он успел сделать не больше пяти шагов, когда Тиомена всей своей массой навалился на него, сбил с ног, послав кубарем катиться вниз по склону. Он не успел он ещё остановиться, как от его тела полетели брызги крови. Слин рвал его зубами, тут же проглатывая куски мяса.

Рабыни визжали.

— Отзови его! — крикнул я Акселю.

Слин в ярости трепал тело, таскал из стороны в сторону, разрывал зубами и когтями. Его мех покрылся окровавленной грязью. Дважды он оказывался по пузо в воде. Голова Рортона была оторвана от тела и болталась на куске кожи.

— Отзови его! — потребовал я.

— Нет, — покачал головой Аксель. — Это впал в кровавое безумие. Он сейчас просто никого не услышит и не ответит. Не приближайся к нему, иначе он набросится и на тебя.

— Это всегда проходит вот так? — спросил я.

— Нет, — ответил Аксель. — Иногда слин может ограничиться простым укусом в основание шеи, а затем приступает к пожиранию добычи. Никогда не приставай к питающемуся слину. Даже самые прирученные из них чрезвычайно опасны, когда едят.

— Тебе уже приходилось видеть это раньше? — поинтересовался я.

— Однажды, — кивнул он.

— Это отвратительно, — поморщился я.

— Иногда не настолько, — пожал плечами Аксель. — Но никогда не привлекательно. Прошло довольно много времени с тех пор, как Тиомен убивал.

— Сколько он ещё пробудет в этом состоянии? — осведомился я.

— Пока не утолит свой голод и жажду крови, — ответил Аксель.

От берега в лагерь долетало рычанье и чавканье. Слин пожирал свою добычу.

— Зима приближается, — вздохнул Аксель. — Скоро река покроется льдом. Ты знаешь о том, что времени остаётся всё меньше и меньше. Мы должны поспешить в корабельный лагерь.

— Мы же не оставим слина здесь, — удивился я.

— Конечно, нет, — кивнул Аксель, — он скоро будет с нами. Слин жаден. Он быстро пожирает свою добычу.

Я видел, как Тиомен встал на берегу, подняв голову и настороженно озираясь. Потом он потряс головой, и брызги крови полетели в разные стороны, долетев даже до воды.

— Теперь ждать осталось недолго, — заключил Аксель.

И действительно, спустя несколько енов Тиомен поднялся по склону и вернулся в лагерь. Он шёл так, словно ничего особенного не произошло. Точно так же он мог бы возвращался после того, как сходил к реке, чтобы напиться воды. Мужчины опасливо расступились, пропуская его. Зверь приблизился к Акселю и как обычно нежно потёрся своей окровавленной мордой о бедро Акселя.

— Молодец, парень, — похвалил его Аксель, и довольный слин с чувством выполненного долга, отошёл в сторону и растянулся на траве.

— Мы позаботимся о теле, — сказал Генсерих.

— Точнее о том, что от него осталось, — проворчал один из его товарищей.

— Лучше оставить его уртам, — предложил Ясон, — или сбросить в реку угрям или речным слинам.

Речной слин — животное мелкое, редко вырастающее больше двух или трёх футов, считая хвост. Немногие достигают веса больше трёх стунов. Его не следует путать с обычным слином или с морским слином, которые являются довольно крупными животными.

— Нет, — осадил своего товарища Генсерих.

— Почему? — удивился Ясон.

— Он был членом нашего отряда, — объяснил Генсерих.

— Мы сделаем, как Вы прикажете, — заверил Генсериха один из его мужчин.

— Я уже приказал, — кивнул Генсерих.

— Генсерих — первый, — заявил Ясон.

— Кто-то против? — осведомился Генак, обводя лагерь хмурым взглядом.

— Нет, — поспешили заверить его сразу несколько мужчин.

— Так кто у нас первый? — спросил Ясон.

— Генсерих, — ответили ему мужчины.

— Теперь мы позаботимся о теле, — объявил Ясон. — Рортон был членом нашего отряда.

— Мы признали ваше гостеприимство, каким бы оно ни было, — сказал Аксель Генсериху. — Мы отплатили вам за него вашими жизнями. Я полагаю, что этого достаточно. У нас есть дело, и мы не имеем права терять время. Мы должны выступать немедленно. Можете принести своё оружие и вещи, но не пытайтесь преследовать нас. Это будет означать вашу смерть.

— Желаю всего хорошего, — попрощался с нами Генсерих.

— И вам всего хорошего, — ответил Аксель Генсериху и кивнул остальным, а потом хлопнул по бедру и позвал: — Тиомен.

Его зверь поднялся на ноги, отряхнул мех, всё ещё влажный и грязный после его буйства на берегу, и мягко ткнулся носом в бедро Акселя. Для своего веса слин передвигался очень легко и практически бесшумно. Это следствие его широких лап, снабжённых мягкими, бархатными подушечками, из которых в любой момент могли выпрыгнуть изогнутые клинки когтей, чтобы вонзиться в плоть добычи.

— У нас нет времени, чтобы тратить его попусту, — сказал Аксель, повернувшись ко мне. — Мы и так слишком задержались, а дело не терпит отлагательств. Может статься, что мы уже опоздали. Мы выступаем немедленно.

— Я только свяжу и возьму на поводок варварку, — повторил я, обернулся и озадаченно спросил: — А где она?

— Господин! — воскликнула Тула. — Ей нигде нет!