Глава 33

Я лежала у края лагеря вместе с Тулой и Милой. Мы все были связаны по рукам и ногам.

Когда, ближе к вечеру, наши хозяйки определились с местом для разбивки лагеря, они освободили нас от кляпов, но приказали соблюдать молчание, так сказать, заткнув нам рты желанием госпожи, так что мы не имели права произнести хотя бы звук. Не похоже, чтобы они боялись, что нас могли услышать и таким способом обнаружить их присутствие. Скорее теперь это было удобством для хозяек, которые не хотели, чтобы рабыни досаждали им своей болтовнёй. Захотели бы пастухи или погонщики слушать беседу кайил? Рабыни, конечно, за исключением критических, чрезвычайных ситуаций, не могут говорить без разрешения. Безусловно, при этом у большинства невольниц есть постоянное разрешение говорить, особенно когда они наедине со своими владельцами, однако им всегда ясно, что это постоянное разрешение — именно разрешение, которое в любой момент может быть отменено стоит только хозяину этого пожелать. Конечно, рабыни, как и любые другие женщины, любят поговорить и страдают, если им это запрещено. Им отказывают в одном из самых прекрасных и драгоценных из их удовольствий и подарков. Это мучительно для женщины, не иметь права говорить. Кстати, большинство рабовладельцев любит слушать своих рабынь, интересуются их малейшими мыслями и часто проявляют внимание к их мнению. Но, когда всё, что могло быть сказано, сказано, рабыню могут просто связать и бросить на меха.

Естественно я попробовала на прочность узлы на запястьях и лодыжках, но нашла их, как и ожидала, гореански эффективными. Бороться с ними, было бы бесполезной тратой времени и сил. С одной стороны рабыня беспомощна и беззащитна, поскольку она не может даже подумать о том, чтобы прикоснуться к оружию. В некоторых городах это является преступлением, караемым смертной казнью. Но с другой стороны, конечно, она вовсе не так беззащитна, как может показаться на первый взгляд, ибо её оружием является её пол, её желанность и красота, а ещё её остроумие и язык, что, следует отметить, также далеко не незначительно. Сколь часто её речь совместно с её покорным положением, со слезинкой на щеке, с протянутой рукой, дрожащей губой, способна умиротворить, погасить гнев, позволить избежать стрекала или плети! А теперь предположите, что ей отказано в праве говорить. Как она сможет объясниться, указать на детали, которые, возможно, были пропущены, привлечь внимание к стечению обстоятельств, объяснить, что она была неправильно понята, дать ясно понять, что она в действительности имела в виду или попыталась сделать, как она сможет подлизываться, просить, умасливать, умолять о снисходительности или милосердии?

Дело шло к вечеру, и мы были благодарны, что наши хозяйки решили устроить привал. Как нелепо, думала я, что мне удалось убежать корабельного лагеря вот таким странным способом. Мы надеялись, что нам разрешат хотя бы немного отдохнуть, по крайней мере, я точно, но нас, связанных верёвкой за шеи, тут же приставили к работам по обеспечению удобства наших хозяек, и мы редко выпадали из вида той или иной их них. Само собой, мы не осмеливались заговорить друг с дружкой. Разве вьючные животные говорят?

Именно нам пришлось готовить место для лагеря, то есть очищать опушку от коряг, камней, листьев и палок, чтобы женщины-пантеры могли отдохнуть на ровной, гладкой земле. Я не думала, что мужчины были бы столь привередливыми. Нас также привлекли к подготовке спальных мест, к сбору травы и мягких ветвей, на которых нашим хозяйкам было бы удобно расстелить свои одеяла. Потом, получив по куску ткани, чтобы использовать их в качестве мешков, нас, под наблюдением коротко стриженой Хизы, послали в лес, собирать ягоды гима. Разумеется, мы не смели съесть хоть одну. Нам оставалось только тешить себя надеждой, что нам разрешат полакомиться немногими позднее. У меня не возникало даже мысли о попытке убежать. Мы были связаны одной верёвкой, а Хиза держала в руках своё маленькое копье или дротик. Кроме того, теперь я со страданием понимала насколько был опасен, огромен и пустынен лес, и в нём, при всей его обширности, такой как я, действительно, было некуда бежать. «Ну и хорошо», — подумала я, окончательно убеждённая в своём статусе, статусе беспомощной рабыни. К тому же, здесь мои шансы на выживание были намного выше, чем если бы я пыталась пересечь лес в одиночку. Здесь с нами были вооруженные, опытные, опасные и сильные женщины, практически лесные существа, которые могли найти чужие следы и умели двигаться с такой хитростью, что почти не оставляли своих собственных на травяном покрове, которые умели читать солнце, луны, деревья, берега Александры, сезонные полёты птиц. После того, как мы высыпали наши ягоды на циновку, Тулу отвязали от каравана, но связали ей лодыжки несколькими хортами верёвки на манер кандалов. Она могла ходить, но делать это приходилось крайне аккуратно, и уж ни в коем случае, не пытаться бежать. Потом ей выдали палку и велели капать яму, в которой планировалось развести костёр.

— Мила, Вуло, — позвала нас Хиза. — Принесите воды.

Каждой из нас дали по кувшину, и мы, спустившись к берегу, наполнили их и принесли назад в лагерь. Хиза присматривала за нами, но из лагеря не отлучалась. В этом просто не было необходимости. Мы бы не убежали. Мы были рабынями, послушными рабынями.

— Мила, Вуло, — снова окликнула нас Хиза. — Наберите хвороста для костра.

Эта задача оказалась намного менее трудной, чем я ожидала. Хотя всю прошлую ночь бушевал проливной дождь, затем ушедший дальше на восток вдоль Александры, в этом месте он явно был не столь интенсивным, а днём и вовсе было солнечно и тепло. Лучшие дрова мы собрали на берегу реки, где деревья росли редко и коряги подсохли на солнце.

Мы с Милой, по-прежнему связанные за шеи, согнувшись в поясе собирали хворост, а сопровождавшие нас Хиза и Эмеральд развлекались беседой.

— Ты можешь продать Милу, — сказала Эмеральд Хизе. — А я продам Вуло.

— Это как Дарла решит, — пожала плечами Хиза.

— Но это я поймала Вуло, — возмутилась Эмеральд.

— А решать будет Дарла, — повторила Хиза.

— Это не имеет значения, — заявила Эмеральд. — Всё уже поделено.

— Надеюсь, что так и есть, — кивнула Хиза.

— Я смогу продемонстрировать её лучше, — заявила Эмеральд.

— Только мужики знают, как надо показывать рабыню, — хмыкнула Хиза.

У нас с Милой уже были полные охапки хвороста, и мы едва ли смогли бы унести больше. Наконец Хиза, наконечником своего копья, указала, что мы должны возвращаться в лагерь.

Яма для костра уже было готова, и вскоре Дарла с помощью кремня, кресала и измельчённого трута, извлечённых из её мешка, и множества мелких щепок, вытащенных из свёртка, лежавшего в том же самом мешке, разожгла маленький огонь. Затем она, сложив над добытым ею огнём шалаш из принесённого нами хвороста, уложила вокруг кострища четыре камня, на которые поставила небольшую железную стойку. Вскоре, жидкость в котелке, подвешенном к этой стойке, закипела. Эмеральд бросила в варево горсть сушёного мяса из своего мешка, Хиза добавила пару горстей собранных нами ягод. Когда еда была готова, Тула небольшим ковшиком наполнила четыре мелких золотых миски получившимся варевом и, кротко опустив голову, как подобает рабыне, подала их хозяйкам. Признаться, меня удивили эти золотые миски, которые, я предположила, были своего рода трофеем. Возможно, иногда, небольшие шайки женщин-пантер, объединившись в более крупные отряды, нападали на немногочисленные караваны, шедшие через лес, или на отдалённые торговые форты на побережье. С другой стороны, я не исключала, что эти миски могли быть в некотором роде оплатой или авансом полученным от таинственного «работодателя», о котором упомянула Дарла. Когда наши хозяйки насытились похлёбкой из котелка, Тула была возвращена на нашу верёвку и избавлена от веревочных кандалов. Мы втроём, голодные, стояли на коленях у края поляны.

Туза аккуратно сложила золотые миски в мешок.

— Их должно быть четыре, — указала Дарла, и Туза сердито запихала в мешок четвёртую миску. Эмеральд же достала из другого три неглубоких керамических чашки и, прямо ими зачерпнув жидкость из котелка и поставив их на землю около костра, посмотрела в нашу сторону, по-видимому, проверяя нашу реакцию. Мы были достаточно наученными опытом, чтобы не шевелиться.

Тогда женщина вручила каждой из нас по чашке. Мне досталась посуда в отколотым краем. Я заглянула внутрь, держа её обеими руками и чувствуя тепло. Я была голодна до отчаяния. Впрочем, наверное, все мы страдали от голода. Умоляюще глядя на Эмеральд, я отметила, что у неё были зелёные глаза, что, вероятно, и стало причиной её имени. Я бы не сказала, что она плохо выглядела, и даже подумала, что легко найдутся мужчины, которые вполне могли бы счесть её приемлемой как рабыню. Я представила её лишённой талмита и украшений, в короткой тунике и с ошейником на горле. У неё могло бы получиться, решила я. Возможно, даже очень хорошо.

— Ешьте, — наконец, разрешила она, и мы с благодарностью поднесли наши чашки ко ртам. — Наслаждайтесь этим. Но не спешите. Это — все, что вы получите. Мы должны заботить о ваших фигурах. В конце концов, мы собираемся вас продать.

Потом она наклонилась ко мне и прошептала:

— Я собираюсь продать тебя лично. Ты можешь говорить.

— Да, Госпожа, — также шёпотом ответила я, после чего она прижала палец к губам, давая мне понять, что я снова должна молчать. Я снова поднесла маленькую керамическую чашку к губам. Мяса в похлёбке нам не оставили, зато было немного ягод. В конуре номер пять нам время от времени добавляли такие ягоды в нашу рабскую кашу. Эта каша мало чем отличается от некоторых каш, с которыми я была знакома по моему прежнему миру. Однако в качестве питания рабыни она обычно подаётся как простая и полужидкая масса без специй, сахара, соли и других добавок. Очевидно, как еда, она вполне питательна. Мне рассказывали, что в общественных столовых, а не в борделях или тавернах, рабыня, если её допустили внутрь, а не потребовали приковать цепью к кольцу снаружи, обычно стоит на коленях подле скамьи своего хозяина, и пока тот ест с тарелок за столом, если на то будет его желание, может получить миску рабской каши, которую поставят либо на скамью около него, либо прямо на пол рядом с его местом. Если он приведёт с собой слина, то того могли бы накормить точно так же, разве что другим кормом, более подходящим для его пищеварительной системы. В некоторых столовых возражают против допуска слина внутрь, но тут вопрос тонкий. Всё же слин — существо опасное.

— Хо! — воскликнула Туза, доставая другой мешок. — Теперь, когда мы в безопасности, ка-ла-на!

У Хизы вырвался радостный крик, а Эмеральд захлопала в ладоши от восхищении. Я заключила, что это было желанным сюрпризом.

— Ах Ты хитрая самка слина, — улыбнулась Дарла.

Тут же появились маленькие золотые кубки, похоже детали того же сервиза, что и миски, и Туза налила вино в каждый из них. Я отметила, что особенно щедрая порция досталась Дарле. Возможно, Туза хотела подлизаться к своей атаманше. Опять же Дарла была главной в их шайке.

Мне ещё ни разу не доводилось попробовать ка-ла-на, но я пришла к выводу, что существовало очень много сортов этого напитка, значительно отличавшихся ценой и качеством. Говорят, некоторые Убары могли бы обменять город или сто рабынь за кувшинчик определённого ка-ла-на. Другие сорта были столь дешевы и распространены, что бытует шутка, что их разбавляют мочой тарска. Само слово, которое стало наименованием для линейки вин, происходит от деревьев ка-ла-на, или винных деревьев Гора. Впрочем вино, как известно, можно получить не только из гроздьев ягод, созревающих осенью на ветвях дерева ка-ла-на, но и, как и в моём прежнем мире, из любых других фруктов, ягод и даже из некоторых листьев.

— Не стесняйся, пей, — сказала Туза Дарле, демонстрируя ей бутыль. — Здесь ещё много.

— Ты — хитрая самка слина, — с улыбкой повторила Дарла, но отставила свой кубок, а потом повернулась к нам и бросила: — Пора спать, животные.

Туза, закупорив бутылку, поднялась на ноги и отстегнула свой хлыст с пояса. Мы склонили головы и прижали руки к бёдрам.

— Бара! — скомандовала женщина.

Не мешкая ни ина, мы повернулись в верёвке двойными петлями охватывавшей наши шеи, и растянулись на животах, повернув головы влево, соединив запястья за спиной и скрестив лодыжки. Рабыне не стоит проявлять колебания или медлить с ответом на команду. Позиция бара, как я теперь знала, была первой позицией рабыни, которую мне пришлось принять, хотя, конечно, в то время я ещё не понимала этого, да и не знала её названия. Именно в такой позе я была, когда пришла в сознание в помещении, выглядевшем каким-то складом, давно, ещё в моём прежнем мире. В этом же положении, уже будучи беспомощно связанной я лежала, когда мужская нога перевернула меня на спину, и я увидела его, того самого мужчину, который, и я это знала, впервые посмотрел на меня, как на ту, кем я всегда подозревала, что я была, как на рабыню. К тому моменту я ещё ничего не знала о Горе, за исключением невнятных смущающих слухов, которые передавались шёпотом в кафешках, когда рядом не было мужчин, или в раздевалке служащих магазина. Тогда я отмахнулась от таких сплетен, как от абсурдных, и всё же, одновременно, а задавалась вопросом, могла ли я привлечь к себе внимание работорговцев такого мира. Каково бы это могло быть, спрашивала я себя, стоять голой на сцене аукциона и быть проданной? Я даже представить себе не могла, что мне предстоит изучить это на своём собственном опыте. Затем, перевёрнутая на спину, связанная по рукам и ногам, я увидела его, того, от кого я в испуге убежала в магазине. Я немного знала о Горе, но я знала, что смотрела в глаза мужчины, который был естественным хозяином женщин, такого, для кого женщина могла быть только рабыней.

— Они готовы, — доложила Туза.

Лёжа в позе бара, чувствуешь себя довольно беспомощной. Ты лежишь на животе, вытянувшись всем телом, и держишь руки за спиной, так что их нельзя использовать, чтобы быстро подняться на ноги, которые, кстати, тоже скрещены. Не так-то легко подняться из такого положения. Кроме того, в психологическом отношении, Ты чувствуешь себя подчинённой, отданной во власть других. Ты сознаёшь себя под ногами свободных людей, распростёртой именно так, как подобает простой рабыне. Помимо всего этого, очевидно, когда Ты лежишь в такой позе, тебя удобно и легко связывать.

— Хиза, — окликнула Дарла, — свяжи наших маленьких животных на ночь.

Спустя несколько мгновений, с лёгкими шнурами на запястьях и лодыжках, мы были готовы к ночи. Мы лежали почти неподвижно, беспомощные, испуганные, замершие в ожидании, прекрасно сознающие, что Туза всё ещё стоит позади нас.

А потом мы вскрикнули от боли. Туза всё-таки не удержалась и дважды стегнула каждую из нас по ягодицам своим длинным хлыстом.

— Хорошего сна, шлюхи, — засмеялась она. — Завтра утром нас ждёт длинный переход. Не позднее следующей руки перехода вы будете висеть, привязанные голыми к столбам на берегу, и ждать проплывающих мимо галер.

— Ещё ка-ла-на? — предложила она Дарле, возвратившись к костру.

Загрузка...