Контрабандисты Гора

Глава 16

Я прибыл в корабельный лагерь вместе с фургонами, среди полутора тысяч, если не больше, мужчин. Нас сопровождали небольшие отряды пани.

Переход занял больше четырёх дней. Можно было бы и быстрее, но начался дождь и дорогу развезло. Трудное нам выдалось путешествие. Рабыни вообще брели, местами утопая в грязи по колено, привязанные к задкам фургонов.

Позади нас догорал тарновый лагерь. Бараки, сараи и мастерские, хижины и склады, арсеналы и купальни, кухни и столовые, рабские бараки и павильоны, всё было предано огню. В лесу осталась только большая проплешина с почерневшими развалинами, над которыми кружился серый пепел. Но налетят ветры, пройдут дожди, наступит зима с её льдом и снегом, а за ней природу пробудит зелёная весна. И через два или три года настойчивый, терпеливый лес восстановит и спрячет то, что оставили здесь после себя люди.

Признаюсь, я был рад оставить тарновый лагерь, точно так же как и все остальные. Кое-кто, борясь с распутицей, даже затянул песню. Порой колёса фургонов тонули грязи по самые оси, а тарларионы меньшего размера по животы. В таких местах ямы приходилось заваливать брёвнами и досками.

Но рюкзаки не казались тяжестью. Люди шли. Их подгонял вперёд ветер перемен. Немногие из нас были дровосеками. Большинство здесь были наёмниками, некоторые моряками, многие не’ер-до-веллами, другие безземельными мужчинами и беглецами. Больше всего, по моим прикидкам, здесь было ветеранов оккупационных сил, тех, что ещё не так давно размещались в Аре. Их инструментами были меч и копьё, а не топор, тесло, рубанок и пила. Очевидно, наконец-то, пришёл конец, казавшейся бесконечной рутине валки деревьев и перевозки, рубки сучьев и сдирания коры, изнурительного труда в лесу, цели которого нам так никто и не удосужился объяснить. Утром четвёртого дня мы вышли на взлобок, с которого открывался вид на Александру, серебристой лентой протянувшуюся впереди и внизу. Многие мужчины не удержались от удивлённых криков. Я, вместе с сотнями других, поспешил вперёд, предполагая увидеть большой торговый форт, возведённый на берегу, чтобы контролировать торговлю на Александре. Однако, выйдя на край леса, я, как и многие другие, замер как вкопанный, ошеломлённый увиденным. Внизу, в том строении, что казалась маленьким на таком удалении, я опознал остатки длинного, широкого, теперь пустого стапеля, а стоящая у причала конструкция, была ничем иным, как корпусом огромного корабля. Да что там корабля, это был не меньше чем деревянный остров, плавучий город, втиснутый в корпус корабля.

— Это — корабль Терсита! — воскликнул какой-то мужчина.

— Его не может существовать, — заявил другой.

Конечно, мы все отмахивались от слухов и историй гуляющих по тавернам.

— А что же тогда, по-твоему, это? — спросил его первый мужчина, указывая в сторону причала. — Видишь!

— Продолжать движение! — потребовал офицер пани. — Вперёд!

Фургоны тронулись с места и покатились вниз по склону. Заскрипели колодки тормозов, прижатых к ободам колёс. Возницы одерживали повозки, чтобы те не покатились под уклон слишком быстро. Некоторым это удавалось с трудом, и фургоны наваливались на тарларионов. Напуганные животных визжали.

— Осторожнее! — крикнул офицер.

Колонна мужчин также начала спуск по склону, скользкому после не прекращавшегося пару дней дождя.

— Пага! — крикнул кто-то из мужчин.

— Война! — поддержал его другой.

— Рабыни! — воскликнул третий.

Я на какое-то время задержался на гребне.

Корабельный лагерь оказался намного меньше тарнового, но и здесь имелось не меньше сотни различных построек, главным образом располагавшихся на север от стапеля. Немного позже я узнал о существовании небольшого, окружённого частоколом анклава на другом берегу реки. Никто толком не знал о том, что там могло находиться, но все предполагали, что у пани имелись веские отделить это от основного лагеря. Позади и слева от меня стояла Асперич. Она уже научилась тому, как именно рабыня должна следовать за хозяином. Мне было приятно преподавать ей различные аспекты её ошейника. Теперь она более чем хорошо знала, что он был на ней и был заперт.

— Возможно, — сказала она, — теперь Господин может продать меня.

Я обернулся и окинул пристальным взглядом свою рабыню, паговую девку, стройную, красивую брюнетку, которую назвал Асперич в честь её родного острова. Она была куплена мною в одной из таверн Брундизиума. Она дважды была недостаточно почтительна, а я не из тех, кто готов поощрять такие вещи. В первый раз, возможно, по-дурацки, воздержался от наказания, но позже она снова посмела стать причиной моего недовольства, а это уже ошибка, которую я не видел причины прощать во второй раз. Я договорился, чтобы её хорошенько проинформировали о том, что рабыня должна стремиться быть неизменно приятной для мужчин. Было очевидно, что она недолго носила свой ошейник. Полагаю, именно в этом крылась причина того, что она была менее чем безукоризненна, во-первых, а во-вторых, наивно думала, что сможет избежать наказания. Безусловно, многие рабыни стремятся избежать либо предотвратить наказание, даже те, кто должны были бы лучше знать что такое неволя. Плеть, кажется, штука, мягко говоря, неприятная. Так что, пусть помнят об этом, и хорошенько думают над своим поведением. Интересно видеть их умоляющими, столь беспомощными в вашей власти. Какой она была самонадеянной, как уверена бала в эффекте своей красоты. Что верно, то верно, красота её была значительной. Возможно, мне не следовало беречь плеть в первый раз. Вероятно, Это было ошибкой, поощрившей её полагать, что она сможет избежать наказания и во второй. В любом случае я, не больше чем любой другой рабовладелец, не уступил её слёзным уговорам, её жалкой лести и умной хитрости, её улыбкам и фальшивым обещаниям. Когда она сделала все эти попытки, должным образом отмеченные и принятые к сведению, я проследил, к её страданию, чтобы ей вкратце освежили знакомство с плетью, которого она заслужила. После этого, заслуженного урока, она не только оказалась не в состоянии быть благодарной мне за то, что счёл нужным проявить беспокойство к её улучшению, но и, что невероятно, была обижена на меня, и даже утверждала, что ненавидит меня, как будто это хоть для кого-то могло представлять интерес. Однако я почувствовал раздражение, и, к её ужасу и тревоге, купил её. Девка, совершенно неожиданно, нашла себя собственностью того самого человека, которого она попыталась унизить или смутить. Теперь ей пришлось носить его ошейник. Почему я купил её? Во-первых, она была красива, и даже очень. Во-вторых, кому-то ведь нужно было преподать ей её ошейник, урок, который она ещё не извлекла. И, в-третьих, мужчина нуждается в рабыне. А она вполне подходила на эту роль.

— Что-то я не понимаю, — сказал я, — почему это я должен продать тебя?

— Но я же не глупа, Господин, — надула она губы.

— Я вроде бы никогда так о тебе не думал, — заметил я.

— Она должна быть здесь, — развела руками девушка.

— Кто? — осведомился я.

— Ну она, та, которую Вы ищете, — ответила Асперич.

— Не понял, — нахмурился я.

— Ну она, та, ради которой Вы приехали в это странное, страшное, дикое место.

— Я прибыл сюда ради денег, — заявил я, — поскольку мне предложили превосходную плату. Я приехал за приключениями. А ещё мне было любопытно.

— Вы приехали сюда из-за рабыни, — вздохнула она.

— У меня уже есть рабыня, — напомнил я ей.

— Я ведь была с вами на причале в Брундизиуме, — грустно сказала девушка. — Я видела, как Вы высматривали, ждали и снова высматривали. Вы сели на корабль только тогда, когда был загружен один караван.

— Любому мужчине нравится смотреть на красивых рабынь, — буркнул я.

— Мы же говорим наедине, — сказала она. — Вы очень тщательно исследовали тарновый лагерь. Вы осматривали сараи, питомники, кухни, рабские бараки, стойла, фургонные дворы. Вы каждый раз выходили встречать прибывающие караваны. Вы часто бродили вдоль периметра. Дважды Вы интересовались номером лота.

— Кажется, мне досталась очень наблюдательная кейджера, — вынужден был признать я.

— Мы часто оказываемся поблизости, — улыбнулась Асперич. — На нас ведь не обращают особого внимания. Может быть, мы держимся скромно и неприметно, но мы часто рядом. Мы многое слышим. Мы говорим друг с дружкой.

— Любопытство, — проворчал я, — не подобает кейджере.

— Кажется, что той, которую Вы ищете, в тарновом лагере не было, — продолжила моя рабыня. — Следовательно, если она не заблудилась в лесу, где её сожрали ларлы, или её не скормили слинам, или не отправили на юг, или что-то ещё, то она должна быть где-то здесь.

— У меня нет никакого интереса к рабыням, — заявил я, — за исключением естественного для любого мужчины, я имею в виду их полезность, как животных для удовольствий и работы.

— Мужчины убивают за них, — напомнила мне девушка

— Все вы — шлюхи достойные только ошейника, — бросил я. — Нет никакой разницы, какую из вас выбрать. Это просто выбор между одним куском мяса и другим.

— За нас платят по-разному, — сказала она.

— Точно так же как за верров, тарсков и кайил, — усмехнулся я.

— Некоторые рабыни, — улыбнулась Асперич, — опутали своими сетями сердца Убаров.

— Даже Убар, — хмыкнул я, — может быть глупцом.

— Некоторые мужчины отдавали целый город за одну рабыню, — заявила она.

— Тот, кто безумен, — пожал я плечами, — может купить булыжник за золото, обменять корабль на палку, а дворец на камешек.

— Значит, Господин приехал на север не для того, чтобы найти рабыню? — спросила Асперич.

— Нет, — отмахнулся я. — И выбрось эту глупость из своей смазливой головы.

Мне не было понятно, как Асперич, которую я считал чрезвычайно умной рабыней, могла нести такую неудобоваримую чушь. Нет, конечно, я не отрицаю, что помнил ту рабыню, но я помнил тысячу рабынь. Та рабыня могла она быть где-то поблизости или не быть вовсе, не имела для меня никакого значения. Моё любопытство в этом вопросе в лучшем случае, было чисто праздным, если оно вообще имело место. Асперич была не права. Этого просто не могло быть, чтобы я приехал на север ради рабыни. Никто не испытывает чувств к рабыне. Они — простые удобства, животные, гладкие и соблазнительные, и относиться к ним следует так, как это было бы подходяще для таких животных.

— И тем не менее, — не отступала моя рабыня.

— Ты что, хочешь, чтобы я тебя избил? — не на шутку рассердившись, поинтересовался я.

— Нет, Господин, — тут же ответила она и опустила голову.

— Почему я должен продать тебя? — спросил я. — За такую, как Ты сейчас, я не смогу выручить даже медный тарск.

— Простите меня, Господин, — вздохнула Асперич.

Её ноги были покрыта грязью по самые бедра, а короткая туника покрыта пятнами и разводами. Намокшие под дождём волосы, висели потрёпанными, неопрятными прядями.

Я стоял слева около задней оси одного из фургонов, остановленных в ожидании их очереди, спускаться вниз по склону в долину. Его задний борт был открыт, а на дне было свалено множество рюкзаков, включая и мой собственный. Кое-кто из мужчин предпочли тащить свои пожитки на себе, вместе с оружием малого размера. Большинству из нас на время перехода через лес иметь оружие запретили. С другой стороны, у некоторых, главным образом у офицеров, разрешение было. Например, на моём поясе висели ножны с кинжалом, а через плечо была перекинута перевязь гладия. Колонну на марше охраняли главным образом воины пани. Я вытащил свой рюкзак из-под кучи других. На заднем борту фургона имелось несколько колец с привязанными к ним, смотанными верёвками. Именно ими рабынь на время марша привязывали позади фургона, обычно от трёх до пяти на повозку. Большинство других было собрано в караваны, либо связанные одной верёвкой за шеи, либо скованные цепью за запястья. Вскоре после того, как колонна достигла этой точки, во избежание опасности скольжения или неудержимого скатывания фургона под гору, девушек от них отвязали, и повели вниз отдельно. Конуры и цепи уже заждались их, так же как и множество бараков и другого жилья, приготовленного для мужчин. Насколько я знал, несколько дней назад сюда были отправлены группы строителей, которые должны были уделить внимание этим вопросом. Самому мне назначили отдельную хижину. Я предположил, что благодарить за это мне следовало Тиртая. Я не знал, буду ли делить жилище с кем-нибудь или нет, но был уверен, что, если буду, то это вряд ли будет Тиртай, слишком высокое положение он занимал среди пани. Скорее, учитывая тот факт, что мне разрешили оставить оружие на марше, а также то, что Асперич не была привязана к фургону или к каравану, как большинство других рабынь, то и жить она будет со мной. К этому, возможно, тоже приложил руку Тиртай, но знать это наверняка я не мог. Правда, в этом не было ничего беспрецедентного, поскольку частные рабыни, то есть рабыни, принадлежавшие тем или иным мужчинам, как правило, жили со своими владельцами. Я часто задавался вопросом, не то, что меня это особенно интересовало, была ли та особая рабыня теперь частной рабыней, или оставалась, если можно так выразиться, общественной или лагерной собственностью, как большинство других кейджер. Скорее всего, конечно, она должна была оставаться общественной или лагерной рабыней, поскольку загружена на корабль она была как таковая.

Держа рюкзак в руке, я смотрел вниз на Александру, красивую, широкую, мерцающую в утреннем свете, на возвышающуюся на её берегу, огромную, частично демонтированную конструкцию, на длинный причал и пришвартованный к нему широкий, высокий корабль, высоко поднятый бушприт, которого, словно нос гигантского живого существа, напрягся в ожидании, почувствовав запах далёкого моря.

— Несомненно, она здесь, — не унималась Асперич.

— Кто? — спросил я.

— Она, — пожала плечами моя рабыня. — Та, которую Вы ищете.

— Что-то Ты менее чем презентабельна, — заметил я.

— Господин? — удивилась она.

— Ты грязна по уши, — объяснил я.

— Несомненно, тут имеются сараи с ваннами и теплой водой, — предположила девушка, подняв голову. — Как только я смогу выстирать и погладить свою тунику, позабочусь о своей коже, то буду более приятной для моего господина.

— Ты можешь посмотреть мне в глаза, — разрешил я.

— Спасибо, Господин.

— Ты можешь говорить, — намекнул я.

— Мои потребности, — вздохнула она.

— Несомненно, потребности свободной женщины, — предположил я.

— Я же не свободная женщина, — напомнила Асперич. — Это для меня в прошлом, возврата к которому нет, и не будет. Мои потребности тысячекратно превосходят потребности свободной женщины. Я — рабыня. Мои потребности — потребности рабыни.

Я окинул её оценивающим взглядом.

— Рабыня хочет ласки, — прошептала девушка. — Рабыня просит ласки. Она просит как рабыня.

— Ты очень красива, — заметил я.

— Красивее той, другой? — поинтересовалась она.

— Другой? — переспросил я.

— Той, которую Вы ищете, — пояснила Асперич.

— Я не ищу никакую другую, — возмутился я. — Это невероятно, абсурдно.

— Но, если бы Вы искали?

— Я бы предположил, что Ты красивее, — признал я.

— Но она другая, — вздохнула моя рабыня. — Для вас она не похожа на всех остальных. Для вас она особенная, в ней есть что-то, чего Вы не находите в других и во мне в том числе.

— Не говори глупостей, — проворчал я. — Уверен, Ты знаешь о своей интересности и о привлекательности твоих достопримечательностей. Разве я не достаточно часто использовал тебя для своего удовольствия?

— О да, — улыбнулась Асперич, — я была хорошо обработана.

— Так в чём дело? — спросил я.

— Но так могла бы быть обработана любая рабыня, — развела она руками.

— И что?

— Я не думаю, что Вы владели мной, как могли бы владеть вашей рабыней рабынь, той, за обладание которой Вы пошли бы на смерть. Я не видела в ваших глазах беспрецедентной, ужасающей, хищной жажды приближающегося ларла, острого, пронзительного взгляда тарна. Я не чувствовала себя столь же принадлежащей, столь же покорённой и беспомощный, как самка табука в челюстях ларла, как молодая самка верра, стиснутая в когтях тарна. Я не был схвачена, брошена вниз и опустошена. Я не познала решительного щелчка замка ошейника, сообщившего бы мне о том, что я окончательно и торжествующе востребована. Я не чувствовала на себе верёвки того господина из господ, в руках которого я знала бы себя, владеемой так, как могли бы владеть самой беспомощной и самая желанной из рабынь.

— Ты говоришь как глупая рабыня, — заключил я.

— Боюсь, я не настолько глуп, как мог бы желать Господин, — вздохнула она.

— Ошейник хорошо смотрится на твоей шее, — сообщил я.

— Точно так же как он мог бы смотреться на шее любой рабыни.

— Или любой женщины, — добавил я.

— Да, — не стала спорить она, — или на шее любой женщины.

Она медленно придвинулась ближе ко мне. Насколько, оказывается, смелой была моя рабыня. Ведь она не получила разрешения сделать это.

— Несомненно, Ты хочешь продемонстрировать мне свой ошейник, — проворчал я.

— Это ошейник Господина, на мне он только заперт, — заявила она.

— Остерегайся, — предупредил её я.

— Господин рассматривает меня, как можно было бы рассматривать только рабыню, — заметила Асперич.

Подобным способом, я, конечно, не стал бы смотреть бы свободную женщину. Это было бы очень неподобающе. Насколько могла бы быть испугана свободная женщина, оказавшись под таким взглядом, рассматривающим её как рабыня. Интересно, подумал я, представляли ли они когда-нибудь, каково бы это могло быть, быть рассмотренными вот так, быть рассмотренными как могли бы рассматривать рабыню. Уверен, что нет, ведь они были свободны. Вряд ли у них мог бы быть такой опыт, если только они не были раздеты, в ошейнике, в цепях или кандалах, но тогда их свобода была бы далеко за горизонтом.

— Но, увы, — вздохнула девушка, — я непрезентабельно выгляжу.

— Ты красива, — улыбнулся я.

— Но в грязи по уши, — растерянно сказала она.

— Ты, правда, думаешь, что меня волнуют такие мелочи? — поинтересовался я.

— Господин? — удивилась Асперич.

— Это только добавляет твоей красоте соблазнительности.

— Господин? — не поняла она. — Ой!

Схватив её одной рукой и, держа рюкзак в другой, я потащил её в сторону от дороги, к кустам, растущим между деревьями.