Контрабандисты Гора

Глава 13

Пани редко обращали на нас внимание, мы для них низшие. Признаться, я даже не уверена, что они хоть сколь-нибудь уважают своих наёмников и рабочих.

До большого, широко раскинувшегося посреди леса комплекса зданий и мастерских, называемого тарновым лагерем мы добрались на четвёртый день после высадки на берег Тассы. Теперь я носила ошейник лагеря. К моей радости мне бросили тунику, которую я, дрожа от нетерпения, поскорее натянула на себя. С того момента как я покинула работорговый дом, это был первый предмет одежды, которым я смогла прикрыть наготу. Полагаю, что кто-то счёл бы, что эта туника едва ли заслуживает звание предмета одежды, но для нас она драгоценна. Как животным нам не обязательно разрешать одеваться, но говорили, что во многих городах рекомендовано одевать рабынь, когда те появляются в общественных местах, предполагая, что наша одежда будет в достаточной мере прояснять, что мы — рабыни. Такое рассудительное решение рабовладельцы рассматривают в своё удовольствие. По-видимому, то, во что мы одеты, должно быть компромиссным вариантом, с одной стороны чтобы мы очевидно отличались от свободных женщин, а с другой стороны не волновали бы их чувствительность, и, возможно, чтобы до некоторой степени уменьшить приставания, столкновения, провокации и так далее, которые могли бы стать следствием появления в общественных местах полностью обнажённого, носящего ошейник имущества. Безусловно, рабыню, особенно в недавнем прошлом бывшую свободной гореанской женщиной, иногда могут публично выставить напоказ голой, не считая запертого на её шее стального кольца, чтобы она могла лучше понять, что отныне она — рабыня. Также, иногда так поступают с рабыней, которая чем-либо вызвала недовольство хозяина. Само собой мы стараемся не доводить до этого и делать всё возможное, чтобы нами были полностью удовлетворены. А те, кто не стараются, начинают стараться спустя очень короткое время. Каждая из нас надеется, что она понравится мужчинам, что они сочтут её желанной рабыней.

Мне и другим моим сёстрам по верёвке, выдали обычные кроткие туники. Как и у большинства таких туник, у них не было рукавов и, конечно, никакого закрытия снизу. Рабыня должна осознавать себя всегда доступной для своего владельца. На туники пошла самая дешёвая коричневая реповая ткань. Это не были туники, которые запахивались спереди, либо завязывались на левом плече на бантик, чтобы праворукому мужчине было удобно нас раздевать. Эти туники надевались через голову. В действительности это ни в коем случае не становилось препятствием для нашего использования, поскольку подол легко можно было поднять к талии. Думаю, что не может быть никаких сомнений в том, что рабская туника, в любых её вариациях является привлекательным, провокационным предметом одежды. Может ли женщина быть показана более привлекательной, или получить большее понимание своей женственности, чем будучи одетой в рабский предмет одежды? Некоторые утверждают, что в такой одежде женщина даже более обнажена, чем если бы была просто голой, по крайней мере, в том смысле, что такая одежда оставляет немного простора для воображения относительно её очарования, более того, она притягивает внимание и намекает на удовольствия, которые могли бы ждать при её удалении. Но даже несмотря на это, мы рады, несказанно рады, когда наши владельцы считают целесообразным одеть нас, хотя конечно, так, как было бы подходяще для рабынь.

Вскоре после того, как мы добрались до тарнового лагеря, и после того, как на нас надели ошейники, но до того, как нам выдали туники, нам всем приказали принять положение осмотра, то есть расставить ноги, запрокинуть голову, а руки сжать на затылке. Построенные таким образом, мы были обследованы, измерены и, боюсь, оценены, а также, насколько я поняла, в некотором роде зарегистрированы, поскольку при этом вёлся учёт. В ходе этой экспертизы у меня, да и у некоторых других, временами перехватывало дыхание, а кое-кто начинали скулить и даже стонать.

— Ох. Ай! — внезапно вскрикнула я.

Мои бёдра дернулись. Это было непреднамеренно! Я ничего не могла поделать с реакцией моего тела. Я наполовину согнулась в талии. Я чуть не опустила руки, но к счастью смогла удержать их на затылке. Иначе меня запросто могли выпороть.

— Выпрямись, — приказали мне. — Прими позицию.

— Да, Господин, — всхлипнула я, и снова замерла с запрокинутой головой.

Единственное, что я могла видеть, это синее небо и плывущие в нём облака, расплывающиеся из-за заполнивших мои глаза слёз. Зато я прекрасно знала о мужчинах, окруживших меня.

— Ну и как она? — осведомился товарищ, стоявший немного позади, и державший доску, на которой делал пометки.

— Ты, правда, недавно в рабстве? — поинтересовался тот, который обследовал меня, и обрабатывал так, как обрабатывать можно было бы только рабыню.

— Да, Господин, — ответила я.

Вообще-то, я уже потеряла счёт времени, к тому же я не понимала календаря своих владельцев. В исчислении моего мира, с того момента как я очнулась в этом странном, свежем, необычном, прекрасном мире, перенесённая сюда как рабыня, прошло что-то около пяти или шести недель.

— Для новой рабыни превосходно, — заключил осматривавший меня.

— Хорошо, — сказал товарищ с доской и стилусом.

Мне отчаянно хотелось попросить, того из мужчин который стоял ближе всех ко мне, того самого, который только что трогал меня, как рабовладелец трогает своих женщин, чтобы он снова дотронулся до меня, но я не осмелилась сделать это. Мне не давали разрешения говорить.

— Её хорошо отобрали, — заметил кто-то из мужчин.

— Как и всех остальных, — прокомментировал другой.

Чуть позже, закончив со мной, они сказали мне, что я могу опуститься на колени, что я с благодарностью и сделала. Каким естественным, казалось мне теперь, стоять на коленях перед свободным мужчиной! Просто теперь эта поза казалась правильной и подобающей для меня. Перед такими мужчинами мне, рабыне, надлежало стоять только так. Скорее я была бы очень смущена, и даже напугана, если бы стояла в их присутствии на ногах. Каким самонадеянным, высокомерным и рискованным было бы это для меня! На моей родной планете иногда, хотя и очень-очень редко, я чувствовала желание встать на колени перед мужчиной, перед тем или иным мужчиной, принять перед ним эту позу уважения и подчинения, подходящую для женщины перед мужчиной, но, конечно, я этого не сделала ни разу. Я сомневалась, что мужчины моего прежнего мира смогли бы понять мой порыв. Возможно, после мгновений удивления, ступора и смущения, они с озабоченностью поспешили бы поднять меня на ноги, вместо того, чтобы повелевать мною и приказывать служить им. Конечно, я хорошо запомнила одного мужчину, с которым я столкнулась в моём прежнем мире, правда этот мужчина никакого отношения к тому миру не имел. Столкнувшись с ним в проходе торгового центра, я была поражена настолько, что едва могла стоять. Перед ним я почувствовала, что должна опуститься на колени и, склонив голову, представить себя его исследованию и власти, отдать всю себя его власти и его мужественности. Но я этого так и не сделала. Вместо этого я повернулась и, охваченная испугом, убежала. Позже я увидела его снова, лёжа голой на спине и связанной по рукам и ногам. Кажется, в конечном итоге, меня нашли представляющей интерес, пусть и всего лишь как рабыню, собственность, имущество, игрушку. В любом случае, в моём прежнем мире нашлось немного мужчин, перед которыми можно было бы испытать желание встать на колени, перед кем мне показалось бы уместным стоять на коленях. Но тогда я ещё не знала, что могли существовать такие мужчины как гореане. Возможно, они были такими мужчинами, какими когда-то, возможно, были и мужчины моего прежнего мира, но почему-то перестали ими быть. В любом случае я знала, что, по крайней мере, моё место, как рабыни, находилось у их ног. Это было моё законное место. Они поняли это, так же как и я сама. Это нахождение рядом с ними, перед ними, развеивало все мои сомнения. Я была там, где мне надлежало быть.

Я посмотрела на него, на свободного мужчину.

— Ты недолго пробыла в ошейнике, — заметил он.

— Так и есть, Господин, — кивнула я.

— Ты — варварка, — констатировал он.

— Да, Господин, — подтвердила я.

— Имени у тебя ещё нет, — сказал он.

— Нет, Господин, — вздохнула я.

Я по-прежнему оставалась неназванным животным. Имя могло быть присвоено решением свободного человека, когда кто-нибудь из них решит, что пришло время.

— Как Ты была известна до сего момента? — осведомился мужчина.

— По номеру моего лота на торгах в Брундизиуме, — ответила я, — я была сто девятнадцатой.

— У рабыни должно быть имя, — покачал он головой.

— Оно у меня будет, как только мои хозяева пожелают, — сказала я.

— Цифры бесчувственны, — заявил он. — У рабыни должно быть женское имя, причём такое, которое ясно даёт понять, что она — рабыня.

— Оно будет таким, какое пожелают мои хозяева, — вздохнула я.

— Была ли Ты рабыней в своём прежнем мире? — поинтересовался он.

Когда Ты — женщина, стоящая на коленях перед мужчиной, иерархия подчинения предельно ясна, даже, я предполагаю, если Ты — свободная женщина. И конечно, это более чем очевидно, когда Ты — рабыня. Насколько я понимаю, свободную женщину, перед тем, как надеть на неё ошейник, тоже вынудят раздеться и опуститься на колени перед мужчиной.

— Нет, — ответила я.

— Нет? — удивился мой собеседник.

— Я не была заклеймена и не носила ошейник, — пояснила я.

— Упущение, — констатировал он.

— Возможно, — сказала я.

— Возможно? — переспросил мужчина, вперив в меня пристальный взгляд.

— Да, Господин, это было упущение, Господин, — поспешила согласиться с ним я.

— Однако здесь этот вопрос исправлен, — усмехнулся он.

— Да, Господин, — признала я.

Конечно, я знала, даже на моей родной планете, несмотря на все её команды и запреты, что, по крайней мере, в глубине моего сердца, я была рабыней. На это вполне однозначно указывали мои невольные, но достаточно часто появляющиеся, неосторожные мысли, фантазии и сны, моя тоска, желания, надежды и потребности, моя неудовлетворённость в том, что я хотела от мужчин, а хотела я их силы и собственничества, которым я так жаждала подчиниться, целиком и полностью. На это указывало моё острое желание направляться господином, принадлежать ему и служить, быть его уязвимым, беспомощным, не задающим вопросов имуществом.

Теперь я стояла на коленях, моё бедро было отмечено, моё горло окружал ошейник.

— У тебя в твоём варварском мире ведь было имя, не так ли?

— Да, Господин, — кивнула я.

— Как тебя звали? — спросил он.

— Маргарет Алисса Кэмерон, — ответила я.

— Мар-гэр-рет-а-лис-са-кэм-эр-рон, — медленно, по слогам повторил мужчина.

Я решила, что для меня будет разумно помолчать. Признаться, я не думала, что у него так уж плохо получилось. Лично я не была уверена, что смогла бы повторить, по крайней мере, повторить легко, например, серию из девяти бессмысленных звуков.

— Мда, — хмыкнул он, — имена у варваров часто слишком сложные.

— Да, Господин, — поддакнула я.

— Знаешь ли Ты, — поинтересовался он, — что такие имена обычно встречаются в примитивных племенах, оторванных от цивилизации?

— Нет, Господин.

— Уверен, Ты сама можешь распознать в этом варварство, — заявил мужчина.

— Признаться, я об этом как-то не задумывалась, — осторожно отозвалась я.

— Конечно, не задумывалась, — хмыкнул он, — Ты же сама варварка.

— Да, Господин, — не стала спорить я.

— Такое имя не подойдёт, — подытожил он.

Я знала, что рабские клички обычно были довольно просты, впрочем, этого следовало ожидать, поскольку это имена животных. Как пример обычных рабских кличек, по крайней мере, на континенте, можно привести такие как Тула, Бина, Лана, Лейла, Лита и так далее в этом роде. Также можно отметить, что обычно у рабыни есть только единственное имя, но она может более ясно идентифицировать себя как, скажем, Тула, рабыня Флавия, с такой-то улицы или из такого-то района. Рабыням-варваркам обычно дают варварские имена, например, Аманда, Амбер, Эйприл, Берил, Этель, Трейси, Хизер, Роза, Вивьен, Виктория, Джоселин, Стефани и тому подобные. Такие имена не только отметят её как варварку, но и предположат, что она рождена для ошейника, в противоположность гореанской женщине, имеющей касту и Домашний Камень, и может рассматриваться соответственно. Очевидно, что такие имена многим гореанским мужчинам кажутся возбуждающими. Многие гореане получают особое удовольствие от обладания варваркой. И разумеется, у них хорошо получается преподавать нам наши ошейники. Иногда варварское имя дают гореанской по рождению рабыне в качестве наказания, чтобы оскорбить и унизить её, дать ей понять, что она в глазах хозяина не выше варварки, и может ожидать, что её будут рассматривать соответственно. Лично мне порой кажется довольно трудным, понять гореанскую точку зрения в некоторых вопросах. Например, как понять, что существует такое громадное различие между свободной женщиной и рабыней, и вдруг, раз, и нет никакого различия? Радикальное различие пролегло между гореанской свободной женщиной с кастой и Домашним Камнем, и рабыней. Свободная женщина высока и благородна, она почитаема, возвеличена и чтима, её уважают и выказывают огромное почтение. С другой стороны, если она, обычно захваченная в чужом городе, попадает в рабство, то всё это оказывается для неё в прошлом, и она находит себя не больше, чем ещё одним куском рабского мяса, товаром в ошейнике, проданного со сцены аукциона, точно так же как мог бы быть продан тарск вытащенный из его загона. Более того, многие гореанские мужчины делят женщин на рабынь, которые уже носят ошейники, и тех рабынь, которым этого пока удалось избежать. Возможно, различие лежит где-то между культурой и биологией. В любом случае я смею говорить только за саму себя. У меня давно не осталось никаких сомнений относительно того, что я была рабыней, что я хотела быть рабыней, и что я могла быть счастливой только будучи рабыней, что я могла бы быть удовлетворена только как рабыня моего господина. Некоторые женщины хотят служить и любить, подчиниться самоотверженно, полностью и беспомощно. Мы — рабыни наших владельцев. И с культурной точки зрения, в своём собственном случае, я не столкнулась с какими-либо проблемами в этом отношении. Я была определённым компонентом культуры, ожидаемой частью этой культуры, одобренной и желаемой этой культурой. Соответственно, в этой культуре я была свободна быть тем, чем я была и чем хотела быть. У меня не возникло никаких затруднений, когда я оказалась в ошейнике. Насколько я могу определить, мужчины и женщины Земли, моей прежней планеты, принадлежат к тому же виду гомо сапиенсов, что и мужчины и женщины Гора. В действительности, на Горе существуют легенды о том, что люди, некоторые люди, когда-то давно появились здесь из моего прежнего мира, доставленные сюда необычными существами. О них часто говорят шепотом, называя Царствующими Жрецами. Мне кажется, что это не более чем миф. Но, миф это или нет, а некоторого рода рассуждения и, версии и попытки разъяснить ситуацию, были бы небезынтересны. Возможно, в древние времена люди обладали передовыми технологиями, которые по тем или иным причинам были утеряны. Каждому приходилось слышать о Му, Атлантиде и других загадочных местах. В любом случае кажется очевидным, что многие гореанские мужчины склонны расценивать человеческих женщин, гореанки они или землянки, как естественную мужскую собственность. Безусловно, подобные предположения или суждения, редко в открытую высказываются гореанским женщинам, особенно высокопоставленным особам, представительницам высших каст и так далее. В любом случае, с того момента как на наших шеях появляется ошейник, различия между нами стираются. Все мы быстро изучаем наши ошейники. У гореанки может быть некоторое преимущество, поскольку она знакома с местной культурой. Фактически, она сама могла иметь своих собственных рабов, как мужчин, так и женщин. Вероятно, ей легче будет понять, по сравнению с женщиной моего мира, характер женской неволи и то, что ожидается от рабыни. Среди гореанок редко встречаются такие, кто после порабощения осмеливается быть менее чем полностью приятными для своих владельцев. Варварки, конечно, могут об этом знать гораздо меньше, по крайней мере, поначалу. Однако, это быстро доводится до нашего сведения.

— Нам, само собой, раз уж Ты варварка, понадобится варварское имя, — задумчиво проговорил он. — Опять же не хотелось пачкать о тебя прекрасное гореанское имя.

Я благоразумно промолчала.

— Имя должно быть коротким и простым, очевидной рабской кличкой, такой, которая ясно давала бы понять твою никчёмность и бесполезность, что Ты — простое, незначительное движимое имущество. И при этом, хотелось бы, чтобы имя было сексуально стимулирующим, таким, которое способно разжечь в мужчине интерес и агрессию. Мы хотим, чтобы оно само говорило: «Вот беспомощная, уязвимая рабыня, разве она не прекрасна, разве она вас не возбуждает? Так делайте с нею всё, что пожелаете!». Мы хотим, чтобы оно указывало на то, что Ты будешь беспомощна и приятна на конце цепи, или привлекательна, будучи беспомощно связанной, красиво перевязанным любвеобильным свёртком, хорошо смотрящимся на мехах. Иногда варварок наряжают в необычно откровенные туники. Зачастую их хозяевам нравится выставлять своё имущество в самом выгодном цвете, а заодно и помогать им иметь в виду, что они — рабыни. Они замечательно выглядят на поводке.

— Да, Господин, — согласилась я, про себя надеясь, что у меня получится красиво стоять, ходить, опускаться на колени, лежать или извиваться на поводке своего господина. Как естественно для животного быть на поводке!

— Позиция! — бросил мужчина.

Моё тело немедленно, повинуясь вбитому в него рефлексу, приняло правильную позу. Я широко расставила колени, откинулась назад, оперевшись ягодицами на пятки, выпрямила спину, подняла голову, прижала ладони к бёдрам и стараясь не встречать его глаза, замерла в ожидании.

Должно быть, подумала я при этом, моё тело точно так же среагировало бы на поводок.

Итак я стояла на коленях, снова, в предписанной позе. В какой ещё позе женщина могла быть более выставлена как рабыня? Кем ещё могла бы быть женщина, стоящая подобным образом? Странная фантазия промелькнула в моей голове, я представила себя в моём прежнем мире, в проходе большого магазина, идущей голой на поводке вслед за своим хозяином, а затем, когда он задерживается у стеллажа, становящейся на колени у его бедра и покорно опускающей голову. А другие тем временем сновали бы мимо, полностью одетые, а если бы они замечали меня, то сразу признавали бы меня рабыней. Интересно, задалась я вопросом, могло ли бы такое однажды произойти на моей прежней планете. Очевидно появились бы некие культурные регуляторы. На Горе такие сцены не беспрецедентны, хотя обычно рабыня была бы одета в тунику, откровенную и короткую, конечно, как было подходяще для её положения и статуса.

Мужчина отступил на пару шагов и окинув меня оценивающим взглядом, обернулся к своим товарищам, которых было двое, и один из них держал доску с примечаниями или отчётами.

— Что думаете, парни? — спросил он.

— Неплохой кусок рабского мяса, — усмехнулся второй, тот который не занимался ведением записей.

Я, изящно, но непреклонно, продолжала удерживать позу. Неприятно получить пощёчину или удар хлыстом. Ещё менее приятно оказаться под плетью.

— Так как мы её запишем? — поинтересовался тот, который общался со мною, у товарища с доской, бумагами и стилусом, и которому, казалось, было всё равно.

— Лаура, — пожав плечами, бросил мужчина с бумагами.

— Ты — Лаура, — объявил мне товарищ, снизошедший до общения со мной. — Как тебя зовут?

— Лаура, — ответила я, и тут же поспешила добавить: — Если это будет угодно Господину.

Мужчина кивнул и направился к следующей девушке в ряду. Я осталась стоять на коленях не спеша нарушать позу.

Итак, меня назвали. Теперь я была Лаурой.