Я долго смотрела вверх, в ночное небо, поливавшее меня проливным дождём. Затем я с трудом поднялась на ноги и осмотрелась вокруг себя. Я боялся двигаться дальше, но собиралась продолжать это делать. Я должна была избежать возвращения любой ценой. У меня не было никакого желания умирать под клыками слина, или корчиться связанной в петлях кустов-пиявок, тянущих ко мне тысячи нетерпеливых шипов, жаждущих высосать кровь из моего тела.
Я дотронулась до ошейника, окружавшего мою шею. Сталь была холодной и влажной. Он был заперт на мне. Я была рабской девкой в ошейнике. Я много раз слышала, что на Горе у рабыни нет ни единого шанса на побег, никакого спасения для гореанской рабской девки, и я сознавала себя именно таковой.
«Но я-то смогла убежать», — напомнила я себе.
Мои волосы промокли насквозь и теперь неопрятными прядями свисали вокруг лица и шеи. Я зачесала их назад, убрав с лица, чтобы они мне не мешали. Мы должны держать себя ухоженными, вспомнилось мне. Рабовладельцы бы не обрадовались, увидь они меня в таком виде, подумала я. Возможно, меня бы даже избили. Вот только им для этого для начала надо меня поймать, а у них это не получится, заверила себя я.
Но как мне удалось ускользнуть от них? Ведь я была рабыней, гореанской рабской девушкой.
Я стояла в темноте, по щиколотки в воде и листьях, замёрзшая и несчастная. Голод с новой силой набросился на меня. Капли дождя собирались в ручейки и стекали по моему телу.
Я понятия не имела, где находилась. У меня не было ни малейшего представления, в какую сторону мне теперь двигаться.
Сказать, что я была напугана, это ничего не сказать.
Но потом я сказала себе, что глупо бояться. Кто, оказавшись на моём месте, посреди этого тёмного, холодного, пугающего леса, знал бы, где он мог находиться? Нет, правда, я вовсе не была настолько потеряна, как мне казалось.
В любом случае, теперь мне было глупо беспокоиться такими вопросами.
Я убежала!
Именно на это я и рассчитывала.
У меня всё получилось замечательно. Мой побег удался!
Никто в подобной ситуации не мог бы знать точно, где он находился. Да это было и не важно. Всё, что мне было необходимо делать, это продолжать двигаться на запад, подальше от корабельного лагеря. Безусловно, у меня теперь не было никакой уверенности относительно расстояния до Александры, но я надеялась рано или поздно возвратиться к реке, пересечь её и пробраться на юг.
Всё шло именно так, как должно идти.
Я убежала.
Протянув руки, я через мгновение почувствовала под кончиками пальцев кору дерева. На ощупь это было туровое дерево. Мне очень хотелось, чтобы дождь прекратился, но не было ни малейших предпосылок к тому, что моё желание может исполниться.
Я была уверена, что теперь находилась далеко вне зоны, патрулируемой ларлами. К тому же, прежде чем пересечь линию вешек, я убедилась, что они надежно заперты в своих клетках. Это дало мне превосходную фору, как я и планировала. Я разминулась с ними. Я всё хорошо спланировала. Я оказалась умнее их, значительно умнее. Я даже догадалась бросить своё одеяло в чан для стирки. Конечно, в лесу было много опасностей. Ветка, отломленная штормовым ветром, могла упасть на голову. Валун, подмытый дождём, мог сместиться и скатиться по склону. Можно было даже упасть с какого-нибудь уступа, не заметив его в темноте. Но больше всего я боялась диких животных. У меня уже был опыт встречи со слином, но вряд ли они будут рыскать вокруг в такую ночь. Я была уверена в этом. Наверняка, вся их возможная добыча попряталась, пребывала в неподвижности в своих убежищах, не горя желанием высовывать нос наружу. Все следы были смыты потоками воды. Если кто-то где-то оставил свой запах, то дождь перепутал и смыл его. Конечно, длинная глубокая нора или защищённое логово, были бы предпочтительны в такую ночью по сравнению с рысканьем по лесу под проливными струями в бесполезных поисках отсутствующей добычи. Так что я решила, что вполне могу продолжать движение, несмотря на темноту. Двигалась я осторожно, часто выставляя вперёд руки, ощупывая ими мрак перед собой. Иногда ночную тьму вспарывала молния, на мгновение превращая ночь в яркий, холодный, пугающий полдень, правда, уже в следующий миг, с быстротой захлопнутой двери, я снова оказывалась в темноте, словно в закрытой комнате, комнате леса, без света, под проливным дождём, на пронизывающем холодном ветру, и оглушённая громом.
Однажды, я не удержалась от крика, когда молния ударила в дерево, огромным огненным топором расколов его пополам. Это произошло всего в нескольких ярдах справа от меня. Внезапно одевшееся в пальто огня расщепленное дерево было быстро погашено дождем. Спустя пару инов кромешная темнота снова поглотила лес и ничто не напоминало о случившемся.
Я продолжила свой путь.
Хотя я была утомлена и голодна, настолько голодна, что почти ослабла от голода, я заставила себя идти дальше и дальше, лишь бы оставить за спиной ещё одну десятую часть пасанга, лишь бы ещё ненамного отдалиться от ненавистной конуры и цепей корабельного лагеря, и от огромного, пугающего, таинственного корабля, беспокойно натянувшего свои швартовы, цель которого казалась неясной, но на котором, по различным причинам, столь многие боялись выходить в море. Мне удалось убежать вовремя, незадолго до его отплытия. Меня не будет на его борту, когда он спустится по Александре и распахнёт свои крылья, подставив их морским ветрам капризной, широкой, бурной Тассы.
Спустя некоторое время дождь стих, а потом и вовсе прекратился. Я предположила, что это произошло где-то около двадцатого ана.
Тучи по-прежнему тяжёлой пеленой закрывали небо, пряча звёзды, не пропуская сквозь себя свет лун.
Я шла и шла, шаг за шагом, вперёд и вперёд, меся грязь, часто спотыкаясь и поскальзываясь в темноте.
Разумеется, проведя столько времени на ногах, рано или поздно, я должна была обессилеть, оказавшись неспособной сделать ещё хотя бы шаг. Наконец, думаю, это было незадолго до рассвета, этот момент наступил, и я, сочтя, что уже более чем достаточно удалилась от лагеря, упала на мокрую землю, и провалилась в тяжёлый, беспокойный сон.
Должно быть, проспав не меньше двух анов, я очнулась и первым делом утолила жажду, напившись, словно самка табука, прямо их луж, которых было множество среди влажной травы. Там же я нашла суловый куст, так называемый золотой сул, и выкопав клубень, отмыла его в луже, и тут же, боюсь с жадностью, сгрызла его. Осмотревшись вокруг, пытаясь сообразить, где я оказалась, и куда мне идти дальше, я заметила тур-пах, цепляющийся за ветки соседних туровых деревьях. Туровое дерево высоко и выносливо, и именно на нём паразитирует тур-пах, но, что интересно, эти лианы цветут далеко не на каждом из них. Различие, очевидно, имеет отношение к сортам и природе почвы, на которой произрастает дерево.
Нарвав влажной травой, я обтёрла ей тело, потом отбросила назад волосы, и, как могла, расчесала их пальцами. Моя туника, испачканная донельзя, во многих местах была порвана. На моём боку краснела длинная царапина, а кожа на правой икре, вокруг проколов, оставленных шипами куста-пиявки, воспалилась и казалась горячей на ощупь.
Всё моё тело болело, но я не чувствовала недовольства тем, как я провела вчерашние день и ночь.
У меня всё получилось замечательно.
Найдя небольшую лужу со стоячей водой, я, опустившись на колени и наклонившись над ней, всмотрелась в своё отражение.
Я подумала, что не была непривлекательна для обычной рабыни. Более того, я решила, что могла бы даже быть такой, что некоторые могли бы считать меня красивой. Конечно, когда мне разрешали подойти к зеркалу, у меня появлялись мысли, что на Горе стала выглядеть намного лучше, чем это было на Земле. Я заметила, что стала мягче, энергичнее, мои волосы отросли и приобрели глянцевый блеск, кожа стала более гладкой и чистой, фигура стройнее, осанка лучше. В любом случае я была далека от корабельного лагеря. Я убежала. Я имела право похвалить себя за свою смелость и поздравить с успешным побегом. Уверена, я была не только красива, или, скажем так, довольно хорошо выглядела, но я ещё и была умнее других, возможно, умнее многих. Возможно, они могли бы поучиться у простой варварки! Внезапно, когда я с удовольствием и восхищением исследовала своё отражения в луже, что-то царапнуло моё внимание, заставило замереть и присмотреться. Ну разумеется, как я могла проигнорировать бросающуюся в глаза особенность, со всей точностью и очевидностью воспроизведённую в поверхности воды, в которую я уставилась. Там отражалась полоса металла, окружавшую мою шею. Я носила ошейник. Он был заперт на моём горле! И тогда я улыбнулась своему отражению, и тщательно отрегулировала ошейник, чтобы замок был точно позади шеи. Я немного приподняла подбородок, чтобы лучше видеть блестящее металлическое кольцо. «Да, — подумала я, — не знаю по какой причине, но ошейник весьма привлекательно смотрится на женщине». И действительно, На Горе есть множество высказываний на эту тему: «С ошейником приходит красота», «Надень на неё в ошейник и посмотри, как она становится красивой» и так далее. Подозреваю, что такие высказывания вряд ли придутся по душе свободным женщинам.
И тогда я встала, готовая продолжить моё приключение, но внезапно остановилась, смущённая и испуганная. Я почувствовала, охватившую меня слабость, такую слабость, что подгибались колени.
Прямо впереди, над горизонтом поднимался Тор-ту-Гор. Но он должен был быть позади меня! Более того, впереди, между деревьями, я могла видеть блеск реки, которая не могла быть никакой иной, кроме как Александрой, но он была справа от меня, а должна быть слева! Пробежав на дрожащих ногах ещё немного вперёд, я увидела воткнутую на в землю, хорошо заметную, легко различимую среди другой растительности, гибкую палочку высотой около ярда. А справа и слева от неё, множество таких же вешек уходящих вдаль в обе стороны.
А в кустах слева от меня, недалеко от вешек я увидела валящуюся корзину, очевидно, выброшенную.
Издав полный страдания стон, я повернулась и бросилась бежать прочь отсюда, торопясь поскорее углубиться назад в лес.