Контрабандисты Гора

Глава 29

Я бежала назад, прочь от вешек, держа Александру слева от себя. Я была в отчаянии, я рыдала. Но пробежав что-то около пятнадцати или двадцати енов, я внезапно остановилась, чуть не упав от неожиданности. Я услышала звук хлыста, упавшего на тело. Ошибиться было невозможно, слишком хорошо знаком этот звук кейджерам. Самой мне, как и большинству невольниц, редко попадало хлыстом. Просто мы крайне редко даём повод для этого. Мы изо всех сил стараемся понравиться нашим владельцам, прикладываем все свои умения, чтобы они оставались довольны нами. Тем не менее, мы знаем, что в любой момент можем почувствовать его жгучий удар. Мы — кейджеры.

Звук прилетел слева, из лесу. Там, чуть позади меня, между мной и широкой лентой Александры, от которой я теперь не отходила дальше половины пасанга, кто-то был. Сквозь деревья я смогла разглядеть четыре или пять тел двигавшихся в мою сторону. Спрятавшись за деревьями, я замерла, стараясь даже дышать как можно тише. Мне не хотелось иметь эту группу, какой бы малочисленной она ни казалась, ни позади, ни передо мной. В моём побеге мне не нужны были ни препятствия, ни компаньоны. Я решила, что стоит немного сместиться к северу, а затем снова повернуть на запад, на этот раз озаботившись тем, чтобы не потерять направляющую ленту Александры. И я попятилась дальше в заросли.

Группа подошла ближе. Здесь, подумала я, никого не должно быть, уж слишком близко располагалась линия вешек. Тем не менее, это должны были быть кто-то, размышляла я, не имеющие отношения к корабельному лагерю. Затем послышался новый удар хлыста, на сей раз двойной, однако я не услышала ни крика боли, ни какой-либо просьбы о прощении, никакой мольбы к господину о милосердии. Это не могло не удивлять, поскольку удар хлыстом — штука неприятная, и любая рабыня пойдёт на многое, лишь бы избежать этого. Плеть, конечно, ещё хуже. Мы же не свободные женщины. Мы стараемся нравиться нашим владельцам. Неудивительно, что нас так редко наказывают. Мы сами не хотим быть наказанными, и делаем для этого всё от нас зависящее. Тем не менее, довольно волнительно знать, что Ты принадлежишь и будешь наказана, если тобою будут недовольны.

Теперь, когда до группы осталось футов семьдесят — восемьдесят, я смогла разглядеть их в деталях. Группа состояла из пяти человек. К моему удивлению среди них не было ни одного мужчины. Но мне ведь не послышались удары хлыста! Все, кого я видела, были женщинами, но на этом их сходство заканчивалось. Глядя на них, складывалось впечатление, что имеешь дело с представительницами двух различными форм жизни.

Хлыст упал снова, и снова дважды, сначала на рабыню, шедшую второй, а потом досталось и первой.

— Харта! — услышала я, как их поторапливали. — Быстрее! Пошевеливайтесь!

Обе рабыни были миниатюрными и красивыми, одетыми в короткие, точнее очень короткие туники и ошейники. Обе были того сорта, за который мужчинами были готовы выкладывать монеты и страстно торговаться. Обе были таким, столь женственными, столь желанными, что смело могли ожидать презрение и ненависть к ним свободных женщин. Обе, несмотря на их миниатюрность и красоту, несли груз, и, я подозревала, что весьма увесистый. Превосходный товар, сделавший бы честь любому рынку, здесь они использовались как обычные рабыни-носильщицы, как простые вьючные животные. Как же их ненавидели, подумала я. Каждая из девушек, несла свою ношу, большой, упакованный в холстину и перевязанный верёвками, почти квадратный тюк, на голове, как это обычно делают на Горе. Я подумала, что девушек явно перегрузили. Их размер и силы показались мне не вполне соответствующими тому грузу, что им поручили нести. Их использовали так же, как могли бы использовать вьючную кайилу. Я сомневалась, что рабовладельцы-мужчины стали бы так их обременять, если только не в качестве наказания. Девушки были связаны за шеи одной верёвкой. Рот каждой, по неким причинам, был заткнут кляпом, так что, не было ничего удивительного в том, что я не услышала никакой реакции на удары хлыста.

Остальные три женщины заметно отличались от двух рабынь. Причём эти различия бросались в глаза сразу, настолько радикальными, пугающими и безошибочными они были. Эти три женщины, крупные, сильные и крепкие не несли никакого груза. Я с первого взгляда стала бояться их, поскольку они с их ростом и силой немного напомнили мне мужчин. И я боюсь не просто мужчин, а мужчин этого мира, поскольку они были хозяйками, а я была не только женщиной, но и живым товаром, рабыней. В некотором отношении они не выглядели ни мужчинами, ни женщинами, или, возможно лучше сказать, к своему недовольству, нежеланию или несчастью выглядели женщинами, но мужеподобными. Конечно, они были очень не похожи на гореанских свободных женщин. Уверена, их одежда ничего общего не имела с одеяниями последних. Не было никаких слоистых, мерцающих вуалей, золотых сандалий, плащей, капюшонов и шарфов, украшенных драгоценными камнями кошельков, богатых, струящихся, красочных, запутанных одежд сокрытия, характерных для гореанской свободной женщины. Также, в этих особах не чувствовалось никого изящества, красоты, женственности, провокационной мягкости, обещания секретных восхищений, скрытых потребностей, исходят от типичной гореанской свободной женщины, очевидных даже под одеждами сокрытия, возможно, даже увеличенных ими. И всё же у меня не было никаких сомнений в том, что эти необычные, отличающиеся от всех мною виденных, женщины или существа женского пола, которых я теперь рассматривала, были гореанками, и причём свободными. Конечно, они держались так, как могли бы держаться свободные мужчины, но, я бы сказала, скорее с претензией на это. Может, они думали, что были мужчинами? Они были вооружены лёгкими копьями и ножами, ножны которых висели на перевязях, переброшенных через плечо. Их волосы были подвязаны талмитами. Их шеи украшали не ошейники, а варварские бусы из нанизанных когтей и клыков. На их предплечьях и запястьях были золотые браслеты. У двоих имелись ещё и золотые ножные браслеты. Разумеется, они были женщинами. А разве есть женщины, у которых не было бы своего тщеславия? Их одежда была короткой, и в этом она не сильно отличалась от одежды рабынь, с тем исключением, что она была пошита не из реповой ткани, или шерсти скачущего хурта, или шёлка, а из шкур животных, судя по всему, лесных пантер. Они были одеты так не ради того, чтобы услаждать взгляд мужчин, доставлять им удовольствие от созерцания себя, а скорее чтобы, если представится случай, мучить и насмехаться над ними. Кроме того, такая лёгкая одежда, конечно, была идеальной для того, чтобы двигаться, легко и стремительно, в природных, труднопроходимых ландшафтах, в лесах и джунглях, в засаде, на охоте, в нападении и, возможно, подумала я, в разведке.

Я догадалась, что эти крупные, сильные, жестокие женщины были тем, кого называют женщинами-пантерами, или, как о них чаще упоминают мужчины — девки-пантеры, поскольку они, похоже, обо всех женщинах думают с точки зрения ошейника, либо уже, либо в будущем. Я слышала, что девки-пантеры, будучи подчинены и научены своим ошейникам, становились превосходными рабынями, благодарными, преданными, любящими, послушными и страстными. Признаться, я не понимала, почему их нужно было подчинять. Разве они не были женщинами? Разве они не жаждали господина? Может они именно потому и воевали, что надеялись быть завоёванными? Вот меня, например, не нужно было подчинять. Скорее я сама жаждала занять своё место в природе. На своей прежней планете я вполне обоснованно боялась, что в этом мне будет отказано. Почему женщины-пантеры, или девушки-пантеры, настолько отличались, почему они были настолько враждебно настроены к мужчинам? А может, к самим себе? Они что, ненавидели женственность, в которой они испытывали недостаток, или сомневались, что обладали ею? Не было ли это вопросом некой гордости, своего рода стремлением реализовать некий необычный образ? Почему они сбежали в дебри, оставили цивилизацию и мужчин, и живут как дикари, как животные? Они что, пытались стать мужчинами? Или просто боялись голоса своего сердца, жалобной, настойчивой мольбы своей крови? А ещё я не понимала, что могли делать девушки-пантеры так далеко на севере, да ещё в конце осени, когда зима уже маячила на горизонте. Ведь льдины уже не раз были замечены в Александре? Предполагается, что девушки-пантеры обычно живут намного южнее, возможно, в бассейне и окрестностях Лауриуса, но никак не около Александры. Их присутствие в этих местах выглядело явно аномальным. Что они могли здесь делать?

Наконец, немногочисленный караван прошёл мимо, и я осторожно отступила в дальше в лес, повернусь и собралась возобновить свой бег, теперь двигаясь на север, чтобы затем, снова, продолжить следовать параллельно Александре на запад.

— Ой! — вскрикнула я от боли.

— Не двигаться, кейджера, — раздался за моей спиной женский голос. — Это — копьё, и оно приставлено к твоей спине.

Кончик наконечника легко прошёл сквозь тунику и проткнул мою кожу ровно настолько, чтобы я могла ясно почувствовать его, но недостаточно, чтобы сделать что-то большее, чем небольшой прокол. Правда, я почувствовала, как струйка крови побежала вниз по моей спине.

— Не оборачиваться, кейджера, — потребовал всё тот же голос. — На колени.

Я и не собиралась делать что-то подобное. Я ведь не получила разрешение на это.

— Твоя туника — грязнее некуда, — прокомментировала она.

— Простите меня, Госпожа, — прошептала.

— А на твоём животе комья грязи, — добавила женщина. — Скрести запястья за спиной.

Через мгновение я почувствовала, как петли лёгкого кожаного шнура стянули мои запястья.

— Теперь вставай, — приказала она. — Вставай, кому сказано! Давай-ка полюбуемся на тебя. Посмотрим, что мы здесь имеем.

Я поднялась на ноги и повернулась к ней лицом.

— Неплохо, — хмыкнула она. — Мужикам Ты понравишься. У нас уже есть две вьючные рабыни, теперь будет третья. Ты ведь беглая, не так ли?

— Да, Госпожа, — ответила я, не поднимая головы.

Конечно, здесь, в моём текущем положении, это должно было быть очевидным. Я подозревала, что ей было известно о корабельном лагере. Правда, я не знала, насколько хорошо она была информирована. Возможно, она знала столько же, сколько и я, но возможно и больше.

— Не бойся, — усмехнулась женщина. — Мы не собираемся возвращать тебя твоим прежним владельцам, даже за плату.

«Они хотят скрыть своё присутствие в окрестностях лагеря», — заключила я. И снова передо мной встал вопрос, что они могли делать здесь, так далеко на севере.

— Мы сохраним тебя для прибрежного рынка, — сообщила она мне, а потом, бросила: — Повернись, подними голову и широко открой рот.

Через мгновение я почувствовала плотный комок кожи втиснутый мне в рот, и затем его ремни были скреплены пряжкой на моём затылке. Мой рот теперь был заткнут так же надёжно и эффективно, как и рты тех двух рабынь, которых я видела в их маленьком караване. Похоже, я и другие девушки, должны были хранить молчание, не смотря ни на что. Они не хотели рисковать никаким жалобным криком, никаким нежелательным звуком, которые мы могли бы издать.

Закончив со мной, женщина запрокинула голову, поднесла ладонь ко рту и издала долгий, стенающий, похожий на птичий крик. Чуть позже подобный крик донёсся с тропы, со стороны ушедшего каравана.

— Ты смазливая, — прокомментировала она. — Мне будет приятно показать тебя им.

Я решила, что эта крупная, крепкая, грубая, голубоглазая, широкоплечая, светловолосая женщина, была первой среди немногочисленной группы девушек-пантер, столь необъяснимо оказавшейся поблизости от корабельного лагеря.

— Двигайся, кейджера, — приказала мне она, сопроводив слова уколом моей спины наконечником её маленького, короткого, лёгкого копья.

И я пошла впереди неё сквозь деревья.

— Быстрее, — потребовала женщина, новым уколом копья подгоняя меня. — Бегом.

Я двигалась настолько быстро, насколько это было возможно со связанными сзади руками, вниз по грубому, иногда крутому спуску, ведущему к реке. Она шагала позади меня и не раз за это время я чувствовала уколы её копья. Когда до берега реки осталось несколько ярдов я увидела небольшой лагерь и услышала приказ из-за спины:

— Стоп, тормози, подними голову, — сказала она, а потом, уже обращаясь к своим товаркам, воскликнула: — Хо, гляньте какая вуло попалась в мои силки! Идите сюда, полюбуйтесь на неё.

Три женщины-пантеры с копьями наперевес приблизились ко мне. Моя конвоирша схватила меня за волосы, удерживая мою голову, продемонстрировала меня своим компаньонкам.

— Какая она маленькая и слабая, — прокомментировала одна из подошедших.

Вообще-то я не была ни маленькой, ни слабой для обычной женщины, хотя, признаю, далеко уступала в размерах и силе конкретно им. Несомненно, они определяли женственность и ценность так, как им это нравилось, каким бы эксцентричным это ни выглядело на мой взгляд.

— Какие мы смазливые, какие маленькие, какие миниатюрненькие, какие женственные, — глумилась надо мной другая крупная женщина.

Я прекрасно осознавала себя объектом презрения, и перевела взгляд мимо этих трёх женщин-пантер, туда, где, прижавшись друг к дружке стояли на коленях две связанные за шеи рабыни. Одна из них была блондинкой, как и моя похитительница, другая брюнеткой, скорее как я сама. Их кляпы были несоразмерно большими для них, отчего их рты и щёки казались растянутыми и раздутыми. Верёвка, которой их связали, выглядела грубой. Руки девушки держали перед собой, скрестив запястья. Они были связаны, но не шнурами или верёвками, а желанием хозяйки. Получив такой приказ, девушка не может без разрешения разделить их. С рабынями удобно, ведь ни одна из них не осмелится не повиноваться. Обе девушки выглядели очень напуганными. А когда я встретилась с ними глазами, то их испуг передался и мне. Ни за что я не посмела бы встречаться взглядом ни с одной из женщин-пантер.

— Головы вниз, — бросила одна из женщин, та, которая ещё ни разу не заговорила с того момента, как подошла ко мне, и обе рабыни тут же опустили свои головы.

Затем она повернулась ко мне и окинула меня оценивающим взглядом, медленно и вдумчиво.

— Беглая, — сообщила моя конвоирша.

Внезапно до меня дошло, что именно эта женщина, а не та, которая поймала меня, являлась главной в этой маленькой шайке женщин-пантер. Вообще-то мне следовало понять это сразу. Поймавшая меня женщина, вероятнее всего была дозорной, боковым охранением или своего рода разведчицей, прикрывавшей группу с противоположной от реки, лесной стороны. Лидер в таких случаях должен находиться вместе с остальной группой, откуда можно руководить, направлять и командовать. Значит, главной и самой крупной из этих четырёх охотниц была эта женщина, чьи белокурые волосы были заплетены в две косы, заброшенные за спину. Её украшения показались мне самыми безвкусными и самыми обильными среди всех остальных, а пятнистая шкура, легко терявшаяся на фоне коры и теней, из которой была пошита её одежда, выглядела самой лучшей и самом красивой среди них. Она была лёгкой, отлично выделанной, облегающей, гладкой и мягкой, и, возможно, получила бы сдержанное одобрение какого-нибудь представителя касты Кожевников, если бы у него появилась возможность исследовать её. Я заключила, что стать лидером в такой группе было не так-то просто, и не исключено, что претензии на это место следовало подтвердить ножом или копьём. Побеждённую атаманшу, если она выживет, часто изгоняли из шайки, отправляя в лес выживать в одиночестве. Иногда свободные женщины, несчастные и недовольные своей жизнью, обиженные на ограничения, обычно налагаемые на них в городах и полисах, убегая от нежеланных спутников, кредиторов, закона и тому подобных вещей, пытаются присоединиться к той или иной группе девушек-пантер. Однако членство в такой группе ещё надо заслужить, а сделать это ой как нелегко. Чаще всего такие кандидатки, особенно если они миниатюрные и привлекательные, находят себя раздетыми, связанными и проданными. Других, выглядящих многообещающе, посылают голыми в лес с одним копьём, чтобы убить пантеру и вернуться с её окровавленной шкурой на плечах. Мне говорили, что большинство не возвращается. Охота на пантеру — дело опасное. Они — грозные, неуловимые хищники, территориальные и агрессивные. В такой ситуации зачастую неясно, кто охотник, а кто добыча. Девушек-пантер обычно переполняет ненависть, они негодуют и ненавидят мужчин, которым, каким бы это ни показалось странным, они, кажется, завидуют и пытаются подражать. Но, что интересно, возможно даже больше чем на мужчин, их негодование и ненависть падает на типичных свободных женщин, возможно, потому что такие женщины слишком женственные, и также отличаются от мужчин. Хотя женщины или, если хотите, девушки-пантеры, как остальные свободные женщины, обычно относятся к рабыням с презрением, и в обращении с ними проявляют жестокость, они, как мне кажется, в целом ненавидят их меньше, чем они ненавидят свободных мужчин или типичных свободных женщин. Враждебность, которую переносит на рабыню типичная свободная женщина, несомненно, прежде всего, мотивирована тем фактом, что мужчины обычно предпочитают прекрасную, полураздетую рабыню, покорную и переполненную потребностями, послушную и страстную, ей, гордой, великолепной свободной женщине, ревниво следящую за соблюдением тысяч своих прерогатив и старающуюся эксплуатировать каждую из них к своей выгоде. Свободная женщина озабочена не тем, чтобы нравиться, а тем, чтобы нравилось ей. Её нельзя купить и приказать, её можно только просить, умасливать и добиваться её благосклонности. Её расположения могут искать ради престижа, положения, влияния её семьи, статуса и так далее. А рабыню покупают как таковую. Ей не принадлежит даже тот ошейник, который она носит. Капризную, непредсказуемую свободную женщину, которая может смущать, колебаться, дразнить и мучить судят по содержанию её сердца. А рабыню просто приковывают к рабскому кольцу. Свободная женщина может поманить перспективой разделить с ней кровать, в расчёте на выгоду, продавая себе ради собственной прибыли. Рабыню продают ради прибыли другого. Свободная женщина равна своему свободному спутнику, купленная женщина — рабыня своего хозяина. Свободный спутник постоянно задается вопросом, будет ли его свободная спутница в настроении этой ночью, и ему остаётся только надеяться на это. Рабовладелец просто приказывает своей собственности лечь на меха. Так что, враждебность типичной свободной женщины к рабыне в значительной степени зависит от факта, что рабыня, при всей её недостойности и никчёмности, является для неё соперницей, причём соперницей, которую мужчины очень вероятно предпочтут ей. С другой стороны вероятность того, что женщины-пантеры или, если хотите, девушки-пантеры, учитывая их ненависть к мужчинам, увидят в рабыне соперницу крайне низка. Скорее они отнесутся к ней, как к простой рабыне, как к животному для работы, для переноски грузов, как к предмету, который можно продать, получив прибыль. Безусловно, они, как и другие свободные женщины, кажутся особенно жестокими с привлекательными рабынями, так что многое в этом вопросе остаётся неясным.

— Итак, вуло, — наконец, заговорила атаманша, не сводя с меня пристального взгляда, — значит, Ты вздумала убежать?

Затем она протянула руки, взяла мой ошейник и легонько покрутила, из стороны в сторону, словно сочувственно.

— Но, маленькая вуло, — усмехнулась она, — это ведь ошейник, не так ли, и он окружает твою шею. Я не сильно удивлюсь, если узнаю, что он заперт. О да, вот и миленький замочек, как мы видим, этот симпатичный ошейник хорошо закреплён на твоей соблазнительной шейке. Он на тебе. Насколько глупой оказалась наша маленькая вуло. Я, кстати, нисколько не сомневаюсь, что на твоём бедре найдётся и привлекательная отметина.

Женщина приподняла подол моей туники, оголив мне левое бедро.

— Точно, — сказала она, — вот она, симпатичная метка на твоём симпатичной заднице. Тебя превосходно отметили.

Она, презрительно сморщившись, одёрнула мою тунику.

— Итак, смазливая вуло, — поинтересовалась женщина, — и куда же Ты собиралась пойти, что Ты собиралась делать в своей красивой тунике, в своём симпатичном ошейнике, со своей привлекательной отметиной?

Кляп был толстым и большим, полностью заполнившим мой рот. Неприятно, скажу я вам, носить такой кляп. Это непривлекательно, но очень эффективно.

— Глупая, глупая вуло, — покачала она головой.

Я почувствовала, как слезы начали заполнять мои глаза.

— Увести её в лес, — предложила одна из женщин, — и привязать к дереву. Пусть о ней позаботятся животные.

— Уверена, её можно продать, — заметила та, которая меня поймала.

— Кому захочется иметь такую глупую рабыню, — хмыкнули первая.

— Среди мужиков глупцов хватает, — заявила моя похитительница.

— На живот, — бросила атаманша, — лицом в землю, как приличествует мусору, которым Ты являешься.

Я, не мешкая, растянулась на земле под их ногами, со связанными за спиной руками, неспособная ни говорить, ни умолять.

— Оставить её на корм животным, — повторила своё предложение всё та же женщина.

— Мы могли отвести её на побережье и обменять на кувшин ка-ла-на, — заметила другая.

— Животным, — потребовала первая женщина, чей лоб пересекал широкий зелено-коричневый талмит. — Надеюсь, Ты не забыла, почему мы здесь. Мы должны закончить работу и представить отчёт работодателю. Мы уже и так многим рискуем, таская с собой этих двух шлюх в ошейниках.

— Не бери в голову, — отмахнулась от неё атаманша. — Они — трусливые, послушные маленькие животные. Или Ты хочешь всю работу делать своими руками, искать еду, расчищать площадку для лагеря, собирать хворост для костра, готовить, приносить мягкие ветви для наших постелей, стирать талмиты и полировать кожу? Не Ты ли обожаешь заставлять их, чистить твои ноги их языками?

— Одной хватило бы за глаза, — проворчала носительница зелёно-коричневого талмита.

— Может, Ты хочешь сама носить наши вещи? — поинтересовалась атаманша.

— Я — свободная женщина! — заявила та.

— А мы что же, по-твоему, сами должны тащить свои вещи? — осведомилась главная среди них.

— Хорошо, тогда достаточно двух! — пошла на попятный охотница с зелёно-коричневым талмитом.

Кто-то из них болезненно пнул меня в бок.

— Зато с тремя, мы могли бы передвигаться гораздо быстрее, — заметила атаманша.

— Это опасно, — настаивала всё та же женщина. — Привязать её к дереву, оставив животным, будет самым разумным выходом.

— Обрати внимание на её волосы, — предложила их главная.

— Грязные и мокрые, — прокомментировала её оппонентка, — ещё и с мусором и остатками листьев в колтунах.

— Зато, если их вымыть и расчесать, она станет вполне презентабельной, — сказала моя похитительница.

— Ты просто хочешь продать её и выручить за неё несколько монет, — заявила другая охотница.

— Я бы поделила деньги на всех, — ответила ей моя похитительница.

— Вы видели её лицо, — добавила атаманша.

— Точно, она — хороший товар, — поддержала её поймавшая меня охотница. — Гляньте на её плечи, руки, предплечья, аккуратные маленькие запястья, на узость талии, на широкие бёдра, на скромную, но хорошо сложенную задницу, на округлость икр и опрятность лодыжек.

— Мы не в Аре и не в Брундизиуме, — напомнила носительница зелёно-коричневого талмита. — На побережье на неё много не заплатят.

— Они просто грабят нас, — сердито буркнула другая женщина-пантера, до сего момента в основном отмалчивавшаяся.

Атаманша присела рядом со мной, и подняв мою голову за волосы, поинтересовалась:

— Ты ведь знаешь сигналы кляпа, не так ли, вуло?

Я издала тихий, жалобный звук. Сомневаюсь, что его можно было бы услышать дальше, чем в нескольких футах от меня. Один звук означает «Да», два — «Нет». Этому обучают всех рабынь.

— Ты хочешь жить? — спросила она.

Я немедленно тихонько однократно промычала.

— Хочешь, чтобы тебя добавили к верёвке? — спросила атаманша.

Я снова однократно жалобно проскулила.

— Просишь ли Ты, — уточнила глава женщин-пантер, — как никчёмная рабыня, чтобы тебя добавили к верёвке?

На этот раз я проскулила с ещё большим пылом и отчаянием, чем в первый раз.

— Привяжите её к верёвке, — велела атаманша, поднимаясь на ноги.

Та из женщин, которая меня поймала, взяла верёвку, связывавшую шеи двух других рабынь, и обернув её вокруг моей шеи, завязала на узел.

— Всыпь ей, — приказала атаманша.

И я начала корчиться и извиваться на животе, связанная и беспомощная, заливая слезами землю под собой, под свистящим градом ударов гибкого хлыста. Я бы переполошила своими воплями всю округу, если бы не кляп, глушивший на корню все мои крики, пропуская наружу лишь тихие, сдавленные стоны. Не думала, что их можно было бы расслышать дальше нескольких футов от места моей порки.

Наконец, меня прекратили избивать, а потом и развязали руки.

— Вставай на колени рядом с остальными, — приказали мне. — Голову опусти. Ты связана желанием Госпожи.

Я выполнила всё сказанное, страдая от мучительной боли во всём теле. Я стояла на коленях, избитая, с верёвкой на шее, низко склонив голове и держа запястья скрещенными.

— Добро пожаловать, — объявила атаманша, — в шайку Дарлы.