Контрабандисты Гора

Глава 23

— Где Ты была? — спросила Релия.

— Здесь, неподалёку, Госпожа, — ответила я.

Релию назначили первой девушкой в нашей конуре, и теперь обращаться к ней следовало как к госпоже. Ей не нужно было знать, где я была на самом деле. Я проводила подобное исследование каждое утро, после той памятной ночной грозы.

— К западу от причала, около вешек, есть небольшая рощица туровых деревьев, хорошо увитых тур-пахом, — сказала мне Релия. — Мужчины расчистили большую её часть. Лианы на ветвях со вчерашнего дня уже достаточно подсохли. Набери корзину листьев, больше не надо, и принеси её на нашу кухню.

Нашей была кухня номер пять. Корабельный лагерь, как и тарновый, был разделён на несколько секций, в каждой из которых имелось своё собственное руководство, домики офицеров, бараки, додзе, столовые, кухни, рабские конуры и так далее. Нашей конуре был присвоен номер пять. Некоторые удобства были общими, например, рабские бараки.

— Да, Госпожа, — отозвалась я, боюсь, задрожав.

— Как Ты себя чувствуешь этим утром? — обеспокоенно поинтересовалась Релия.

— Прекрасно, Госпожа, — поспешила заверить её я.

— Я волнуюсь за тебя с той самой ночи, когда разыгрался большой шторм, — объяснила она. — С тобой теперь всё хорошо?

С той ночи прошло уже четверо суток. И этим утром, впервые с тех пор, у меня появилась возможность оказаться в менее посещаемой области лагеря. Так мне назначили. Релия не имела никакого контроля над составлением графика.

— Да, Госпожа, — вздохнула я. — Я говорила глупости. На мне ошейник.

— Какой ошейник? — уточнила первая девушка.

— Рабский ошейник, — ответила я.

— Вот и не забывай об этом, — посоветовала мне она.

— Не забуду, Госпожа, — пообещала я, подумав про себя, что её собственная симпатичная шея заперта в точно таком же.

— Там будет недалеко до вешек, — предупредила Релия.

— Да, Госпожа, — кивнула я.

— Держись от них подальше, — потребовала она.

— Конечно, Госпожа, — заверила её я.

Вскоре после этого разговора я уже шла по причалу в сторону деревьев. Корзину, как было заведено, я несла на голове. Это — одно из первых умений, которые изучает рабыня. При этом красиво поднимается грудь. Мужчинам это нравится.

Мне не следовало спешить. Я не имела права споткнуться. Я не должна была продемонстрировать ни малейшего признака страха, и той бури эмоций, что бушевала во мне.

Земля была мягкой от пропитавшей её влаги. Последние дни часто шли дожди, самый сильный из которых случился четыре дня назад, в ночь, как её называли, большого шторма. Наконец-то, у меня появился шанс максимально близко подойти к вешкам. Последние два дня выдались тёплыми. В воздухе висела влага. Доски причала нагрелись на солнце и приятно согревали теплом моим босые ноги. Лёгкий встречный бриз прижимал тунику к телу и трепал подол сзади. Сырость хорошо чувствовалась сквозь тонкую реповую ткань, лёгкую, пористую и липнущую к телу, самый распространённый материал для предметов одежды рабынь. На мне была короткая, едва доходившая до середины бедра, туника без рукавов. Такие туники оставляют немного места для полёта воображения. Раздевающий узел, а именно такую тунику я теперь носила, был завязан на моём левом плече, где это было бы удобно для руки мужчины правши. Разумеется, на мне не было никакого нижнего белья, такие предметы одежды для рабынь просто не предусмотрены. Мы должны быть всегда удобно доступны для наших владельцев. Говорят, что в такой тунике женщина более обнажена чем, если бы просто была голой. Это, конечно, не соответствует действительности, и мы дорожим любым лоскутком ткани, которым бы нам разрешили прикрыть наготу. Однако это высказывание имеет под собой основание, в том смысле, что туника объявляет женщину рабыней. Фактически, она говорит от лица своей носительницы: «Я — рабыня, я такова, что Вы можете сделать со мной, что вам захочется». И разве она, с этой точки зрения, в своей крошечной тунике, в глазах свободных людей не выглядела нагой, более обнажённой, чем если бы была просто голой, голой в психологическом отношении, в социальном и социально-этическом отношении? Утро выдалось безоблачным, яркое солнце слепило глаза. Моё сердце билось о рёбра с такой силой и быстротой, словно собиралось проломить их и выскочить наружу. Мне оставалось пройти совсем немного, и вот он — конец причала. На Горе, будучи рабыней, в одной тунике и ошейнике, я стала намного более чувствительной к тому, что меня окружает и к многочисленным значениям этого, чем это имело место на Земле, с её шумом и суетой, блеском и беспорядком, грязью и предметами одежды, которые мне самой теперь начинали казаться диковинными и варварскими, служившими лишь для того, чтобы спрятать свою природу и спрятать себя от мира и природы. Здесь, будучи практически обнажённой и полностью принадлежащей, я вдруг стала острее, чем когда-либо в своём родном мире, ощущать нежное дуновение ветерка, брызги дождя, влажную траву под ногами, аромат цветов, структуру ткани. Насколько свеж и чист был мир, этот мир, насколько богат и чувственен. И было множество других текстуры, чувств и эмоций, от осознания того, что ты принадлежишь и должна повиноваться, от понимания того, что ты будешь наказана, если тобою окажутся недовольны, до мелочей вроде ощущения дерева под коленями, когда стоишь на них перед свободным мужчиной, чувства ремня затянутого на теле, холода рабских наручников, тяжести кандалов, волокон верёвок, в которых ты лежишь связанная и беспомощная.

— Тал, вуло, — поприветствовал мужчина.

— Тал, Господин, — отозвалась я.

— Тал, таста, — улыбнулся другой.

— Тал, Господин, — улыбнулась я в ответ.

— Тал, девка в ошейнике, — помахал рукой третий.

— Тал, Господин, — поздоровалась я.

Одна из моих первых наставниц объяснила нам в чём состоит разница между женщиной и девкой. Девка носит ошейник.

Я боялась встречаться взглядом со свободными мужчинами. Это может быть самонадеянным поступком. Рабские девки обычно стараются избегать смотреть в глаза свободного мужчины, если только ей не прикажут это сделать. Это может быть пугающим опытом. Мы — рабыни. И меня предупреждали, что ещё более пугающим опытом может стать встреча взглядом со свободной женщиной. Я ещё ни разу не встречалась ни с кем из свободных женщин, и, признаться, не горела желанием получать такой опыт. Посмотреть в глаза свободной женщины без её явной команды сделать это, как мне говорили, вероятно, приведёт к удару хлыстом, который многие из них носят с собой. Они нас ненавидят. И, конечно, мы, чьи тела практически обнажены, а шею окружает ошейник, принадлежащие и беспомощные животные, находимся полностью в их власти. Нам остаётся только надеяться, что нас защитят наши владельцы.

Я остановилась, чтобы ещё раз посмотреть на огромный корабль, деревянной горой возвышавшийся над причалом. Высоко вверху я увидела мужчину, облокотившегося на планширь и наблюдавшего за цепочкой мужчин с мешками на плечах, поднимавшихся по сходне с причала на борт.

Утро ещё только начиналось.

Течение реки старалось отжать корабль от причала, было слышно как потрескивают его натянутые швартовы. Я вдруг со всей ясностью осознала, что его отплытие не за горами. Если так, то для меня настал момент, когда у меня не осталось времени, чтобы тратить его впустую. Если я протяну до сумерек, то буду заперта в конуре, прикованная к цепи вместе с другими, а утром нас всех могут связать в караван и загнать в один из трюмов, предназначенных специально для рабынь. Я должна действовать немедленно! Я много дней ждала такого шанса! Заросли тур-паха были в двух шагах от вешек.

Я бросила взгляд мимо корабля, на тот берег реки. Солнечные лучи играли на поверхности воды, разбиваясь на тысячи слепящих глаза бликов, мешавших разглядеть стоявшие там здания. Но кое-что я смогла разглядеть. Например, то, что там, около ощетинившегося кольями палисада, находилось около сотни мужчин. Это всё тоже было частью корабельного лагеря, хотя и расположенной за рекой, в удалении от основного анклава. Частокол, насколько я поняла, отмечал наружный периметр, зону максимальной безопасности, область хранения, место проживания высоких рабынь. Предположительно, эти рабыни были настолько экстраординарны, что их не осмеливались держать среди мужчин, чтобы те, позабыв о дисциплине, не устроили мятеж и хаос, и не поубивали друг друга ради обладания ими. Честно говоря, я не верила этому объяснению, но готова была предположить, что рабыни могли бы быть высокого качества, что делало их достойными офицеров, и, возможно, в некоторых случаях, могло бы сделать приемлемыми для садов удовольствий Убара. С другой стороны я не думала, что они окажутся столь уж отличающимися от остальной части собранных здесь рабынь. Конечно, в корабельном лагере, точнее в основной его части, имелось много красивых рабынь, и даже очень красивых рабынь, которые могли бы вполне удовлетворить изысканный вкус офицеров, и не посрамили бы кандалы Убара.

Наконец, я добралась да конца причала, и оглянувшись, снова посмотрела на большой корабль. «Как странно, — подумала я, — что такой корабль был построен здесь, в этом диком месте, в таком удалённом от моря». Не было ли это безумием? Впрочем, кое-кто поговаривал, что сам этот корабль был безумием, и был создан безумцем. Не была ли здесь в этом странном месте, затерянном среди северных лесов, спрятана некая ужасная тайна. Могла ли Александра предоставить проход к морю для столь могучей конструкции? Впрочем, я нисколько не сомневалась, что прежде чем заложить киль здесь, её русло и её глубины были тщательно промерены. Кроме того, я часто наблюдала, как мужчины загружали в маленькие лодки мерные лини с грузами, чертёжный инструмент и рулоны бумаги. Они явно занимались промерами фарватера, исследовали особенности реки и составляли карты её русла. Но даже при всём при этом, плаванье по реке вряд ли получилось бы непринуждённым, и опасность грозила на каждом повороте. Река это ведь вам не открытое море. Река — это капризы течения, изменчивое русло, появляющиеся и исчезающие песчаные и илистые отмели, предательские водовороты, изменчивая конфигурация берегов, меняющиеся в зависимости от осадков в верховьях глубины, непредсказуемые препятствия вроде несомых течением обломков и топляка, бесчисленные пороги, которые река может быстро сформироваться, смыть, и сформировать снова в течение считанных анов.

«Я должна убираться отсюда, — подумала я, — и как можно быстрее, но в данный момент ни в коем случае не следует демонстрировать поспешность, только не теперь». Для спешки время придёт позже. Больше всего я боялась, что около вешек могли выставить часовых. Хотя мне говорили, что это вряд ли будет так, но я никак не могла взять в толк почему. Я была уверена, что то, что лежало за пределами линии, отмеченной вешками, независимо от того, что это могло бы быть, само по себе не могло удержать от побега того, кто был бы достаточно решителен, того, кто был достаточно умен, чтобы пересчитать ларлов в их вольерах.

Как я ненавидела его, того, по чьей вине я оказалась в ошейнике, кто с таким презрением отнёсся ко мне на причале! А как я сама вела себя перед ним! Я встала на колени, словно была в присутствии своего хозяина, словно я, Маргарет Алисса Кэмерон, землянка, могла бы быть рабыней! Он даже не узнал меня, он, кто переправил меня и других, словно стадо животных в этот мир, где нас ждали цепи и ошейники!

Я ненавидела его. Я ненавидела его! И я жаждала опуститься перед ним на колени и прижаться губами к его ногам. Могла ли я, Маргарет Алисса Кэмерон, быть рабыней? Его рабыней? «Нет! — мысленно кричала я, — Нет!». Внезапно меня осенило, что это имя больше не было моим. Я больше не являлась Маргарет Алиссой Кэмерон. Я была лотом номер сто девятнадцать, я была «Лаурой», потому что меня так назвали! Как остро почувствовала я ошейник, запертый на моей шее. Он был там. Я действительно была теперь «Лаурой», или тем, чем захотели бы назвать меня рабовладельцы, если у них вообще появится желание давать мне имя. Но Лаура могла убежать! Она могла сбежать от них! Я не была такой дурой, чтобы предположить, что в данный момент я не была рабыней, поскольку это было так во всей силе и совершенстве закона, но я могла бежать. Лаура могла убежать!

Я перевела взгляд за конец причала. Где-то там, в лесу, немного не доходя до вешек, находились заросли тур-паха.

Мои ноги чуть не подкашивались, я опасалась, что могу споткнуться и привлечь к себе внимание. В какое-то мгновение меня охватил страх, что я просто упаду в обморок. Я ужасно испугалась. Многие из рабынь мне признавались, что они умерли бы от страха от одной мысли о возможности побега. В тот момент я их не понимала. Уверена, они знали об этом не больше моего. Какими же они были дурами, просто невежественными варварками! Насколько они были глупы. Всего-то надо, пересчитать ларлов, что я и сделала. У меня даже хватило присутствия духа, чтобы бросить моё одеяло в чан для стирки.

Я снова оглянулась назад, чтобы посмотреть на корабль.

Насколько отличался он от других гореанских кораблей, которые мне довелось видеть и о которых мне рассказывали. Те имели тенденцию быть многовёсельными, изящными, стройными и красивыми, с низкими бортами и длинным килем, с узким корпусом даже у «круглых судов». А военные галеры напоминали ножи режущие поверхность воды, быстрые, низкобортные, многовёсельные, оснащённые тараном и подобными полумесяцам лезвиями, которые могли бы вспарывать борта и срезать вёсла, вооруженные катапультами и спрингалами. Многие из них были выкрашены в зелёный цвет, чтобы их было труднее разглядеть среди волн Тассы, когда они движутся только на веслах, спустив парус и убрав мачту. Когда обнаруживаешь такой корабль в море, зачастую становится слишком поздно что-либо предпринять. И насколько же отличался от них от всех корабль, построенный Терситом. Несомненно, он был предназначен для дальних морских походов, на это указывал его широкий, высокий корпус, шесть мачт и один, но мощный руль. Пожалуй, он больше походил на плывущий по морю город, опасный, вооружённый город, окруженный деревянными стенами, снабжённый парусами, которые могли бы бросить вызов облакам. Да, он казался не столько кораблём, сколько крепостью или замком, который по некой безумной причине захотели замаскировать под судно. На нём легко можно было разместить небольшую армию. Ходили упорные слухи, что он будет искать Конец Мира. Нетрудно было понять, почему даже крепкие мужчины, суровые, чёрствые товарищи, наёмники и даже закалённые моряки подумывали о бегстве, а некоторые и пытались бежать. Кое-какие их части всё же возвращались в корабельный лагерь, в зубах ларлов. Хищники приносили их с собой и охраняли, даже когда спали в своих вольерах, придерживая лапами, чтобы проснувшись от голода сразу подкрепиться. Но мне было ясно, что те товарищи оказались недостаточно мудрыми, чтобы просто пересчитать ларлов. Впрочем, возможно, некоторые, те, кто оказались более догадливыми, всё же убежали. Насколько я понимала, случаев побега из корабельного лагеря было гораздо меньше, чем из тарнового. Я предположила, что большинство тех, кто был раздражён и недоволен, а может, встревожен и решителен, ушли за линию вешек ранее, пока они находились в тарновом лагере. Кроме того, здесь была река.

Каким грандиозным было то, что построил Терсит! Но одновременно каким пугающим, подавляющим своими колоссальными размерами, необъятностью, мрачной красотой и таинственностью. Но я никогда не окажусь в чреве этого корабля. Они хотели погрузить меня в его трюм, как рабыню, как привязанное к каравану животное, как красивый элемент инвентаря! Насколько испуганными становились многие из моих сестёр по цепи просто от мысли о том, чтобы быть загруженным на такой корабль. Но их мнением никто интересоваться не будет, их просто загонят туда, как красивых беспомощных животных, которыми они и были! Они, но не я! Со мной они не смогут обращаться подобным образом. Я другая. Я с Земли! Вот и пусть их приковывают цепями в их стойлах или в каком-нибудь трюме, и везут как бессмысленный товар, которыми они и были. Но не меня! Я им не по зубам! Я убегу!

Я повернулась и спустилась с причала. Как мне хотелось броситься бежать! Моё сердце, казалось, кричало мне: «Беги!», но я заставила себя двигаться неторопливо и изящно, как это от меня ожидалось. Я должна выглядеть как всего лишь одна из девушек, одна из многих рабынь, посланная по делам её хозяев. Земля мягко проминалась под моими босыми ногами.

Вскоре я добралась до рощицы туровых деревьев, увитых лианами тур-паха, подрезанными вчера и оставленными подсыхать. Я внимательно осмотрелась, но не заметила никаких признаков присутствия охранников. И тогда, сунув в кусты свою корзину, а проскользнула между вешками и со всех ног бросилась бежать.