Контрабандисты Гора

Глава 52

Трудно спать на голом, сыром, холодном полу. Если мне и удавалось заснуть, то ненадолго. В конуре корабельного лагеря у нас, по крайней мере, были одеяла. Если эти рабыни были настолько особенны, думала я, то почему о них не заботятся лучше? Или это должно было внушить им, что они, несмотря на всю свою особенность, оставались только рабынями? Впрочем, учитывая то, как меня приковали, даже будь у меня одеяло, я вряд ли смогла бы им укрыться. Проснувшись в очередной раз, я задумалась, который был ан. Дверь в конуру была закрыта, но мне показалось, что сквозь щель у порога виднеется отсвет искусственного освещения. Вчера вечером, когда дверь закрыли, я отчётливо слышала скрежет двух, поставленных на место засовов. Я решила, что на дворе ещё была ночь.

Где-то слева от меня во сне простонала одна из девушек.

Итак, я убежала, но недалеко. За что была наказана плетью. Поймавший меня мужчина выпорол меня прямо на берега Александры. Я не знала, ждёт ли меня дальнейшее наказание, и если да, то какое. Они не считают нужным ставить нас в известность даже относительно этого.

Вчера я слышала, что вымпел готовности был спущен с флагштока. Следовательно, корабль полностью подготовлен к отплытию и началу похода вниз по течению Александры. Я предположила, что рабынь, которых держали за частоколом, должны будут незадолго до отхода переправить на ту сторону реки. Вероятно, будет их ожидать лодка, или даже несколько лодок. Мне вспомнилось, что я видела лодки как на северном, так и на южном берегу.

— Они придут за нами! — услышала я испуганный голос рабыни, донёсшийся откуда-то из темноты.

И снова наступила тишина.

Теперь я была уверена, что мне не показалось, и в щели под дверью действительно видны отблески света. А потом я ясно услышала мужские голоса и топот снаружи. Спустя некоторое время, с той стороны двери послышался скрежет. Один за другим оба засова были выдвинуты из своих скоб. Дверь качнулась, отворилась наружу, и я увидела четыре или пять мужских фигур в сопровождении охранника, державшего лампу в поднятой руке. Также я услышала звон цепей.

— Рабыни на выход! — раздалась команда. — Встать в колонну по одной. Лицом к воротам. Первой самая высокая девка, остальные по росту.

На дворе было ещё совсем темно. Рассвет даже не начинался.

Порядок построения караван был обычным. Рабынь чаще всего выставляют по росту в порядке убывания. У гореан развито чувство меры, гармонии, уместности и красоты, и это может проявляться в неисчислимом количестве нюансов, от проектирования городов с их яркими зданиями и стенами, подъездами и колоннами, длинными, в пасанг длиной, аллеями, наполненными музыкой ароматов и мелодией цветов, до формы ваз и ламп, от орнамента на щите или пряжки на сбруе кайилы, до замысловатой, тонкой резьбы на ручке обычного инструмента или скромной деревянной ложки.

Вскоре я осталась в конуре одна. Дверь закрывать не стали, и я видела в свете висевшей снаружи лампы, мужчин и девушек. Та рабыня, которая ещё недавно носила платье, стояла ближе к концу колонны.

Я видела, как рабынь заковывали в караван, а когда с этим закончили, я узнала, что было в одном из маленьких ящиков, принесенных вчера зашедшими в частокол мужчинам. Там оказались наручники, которыми рабыням сковали руки за спиной. Ещё немного позже, выяснилось и то, что было содержимым второго ящика. Рабские капюшоны. Один за другим, их натянули на головы рабынь. Какой беспомощной чувствуешь себя в таком капюшоне, какой смущённой и дезориентированной, насколько во власти рабовладельцев!

Потом ворота частокола открыли и я увидела, что снаружи ожидали двое мужчин с факелами.

— Приготовиться к движению, — объявил охранник, державший лампу над головой.

— Нет, нет! — услышала я. — Пожалуйста, Господа! Не уводите меня, Господ!

Это был голос той, которая ещё недавно была одета в платье. Какой испуг звучал в её голосе. Чего она так боялась? Куда она думала, что её могла бы отвести? По-видимому, на корабль. Или её могли отвести куда-то в другое место? Что она думала, могло бы быть сделано с нею? Уж не думала ли она, что её судьба может отличаться от того, что ждёт любую из них? Что в ней могло быть такого особенного? Или она, действительно, была не простой рабыней?

— Куда вы нас ведёте? — кричала рабыня.

— Успокойся, — шикнула на неё другая рабыня, — они отведут нас на корабль!

— На большой корабль! — добавила её соседка.

— Нет! — закричала Убара.

— Только не на корабль! — присоединилась к её истерике ещё одна рабыня.

— Я не хочу на Конец Мира! — выкрикнула другая девушка.

— Избейте нас, продайте, увезите нас в любое другое место! — взмолилась третья. — Только не на корабль.

— Пощадите нас! — стенала четвёртая. — Мы всего лишь рабыни!

— Вперёд, — скомандовал охранник, не обращая внимания на их истерики. — Идти осторожно.

— Господа! — крикнула я им вслед.

Я была растеряна, я не могла взять в толк, что происходило. Казалось бы, вымпел готовности был спущен, и большой корабль мог отдать швартовы в любой момент.

Конечно, девушки моей прежней конуры в корабельном лагере боялись попасть на большой корабль. Похоже, что рабыни, содержавшиеся за частоколом, тоже испытывали подобный трепет. Мне казалось довольно очевидным, что рабынь, как здешних, так и из корабельного лагеря, должны были погрузить на большой корабль. В конце концов, разве они не были рабынями, живым товаром, который можно было продать или обменять хоть на Дальних островах, хоть на Конце Мира, хоть где-то ещё, в зависимости от того, где могло лежать место назначения той могучей конструкции, что замерла в готовности к походу вниз по реке к Тассе?

Почему, задавалась я вопросом, их закрыли капюшонами? Уверена, с точки зрения мер безопасности в этом не было никакой необходимости. Они были скованны в караван, а их руки надёжно удерживались за спиной наручниками. Тогда я предположила, что это могло бы быть сделано, чтобы ещё больше прояснить им тот факт, что они были рабынями. Но с другой стороны, размышляла я, так ли нужно было для этой цели скрывать их лица? Версию относительно того, что их скрывали из-за того, что их красота могла иметь некий непредвиденный эффект на сильных мужчин, я всерьёз не рассматривала, поскольку, хотя они и были красавицами, но в корабельном лагере мне случалось встречать немало девушек, которые ни в чём им не уступали, а то и превосходили. Итак, пришла я к выводу, скорее капюшоны были нужны для того, чтобы их не отличили одну от другой, чтобы их не опознали. Но был ли какой-нибудь смысл, спросила я себя, в том, чтобы скрывать обличие этих рабынь? Какая разница, опознают кого-либо из них или нет?

Я увидела, как караван начал медленно двигаться к воротам частокола. Один из мужчин, сопровождавших охранника, вёл за левую руку девушку, стоявшую в колонне первой. Сам охранник, по-прежнему державший лампу в руке, шёл слева от каравана. Два его товарища с наружного поста повернулись и, освещая путь факелами, направились к широкой лестнице, ведущей вниз к реке.

— Господа! — в отчаянии позвала я.

Но никто даже не обернулся.

Караван продолжал движение.

— Господа! — крикнула я.

Корабельный лагерь, судя по всему вот-вот будет оставлен, а вместе с ним и частокол, и строения на южном берегу Александры. А как же я? Обо мне что, забыли? Я же сама освободиться не смогу!

— Господа! — снова закричала я. — Господа!

Я встряхнула цепи. Натянула их. Всё было бесполезно.

Наконец, я осталась одна, не только в конуре, но и в пределах частокола.

Я — беглая рабыня.

Неужели, спрашивала я себя, меня в наказание оставили здесь, одну, прикованную цепями, без еды и воды? Уж лучше, подумала я, быстрое внимание слина или, более медленное, но менее болезненное кустов-пиявок.

— Господа! — что было сил закричала я. — Пожалуйста, я здесь! Не оставляйте меня! Не оставляйте меня! Пощадите меня!

Я снова и снова тянула и трясла цепи.

— Господа! — всё более отчаянно кричала я. — Господа!

Вскоре небо посерело. Тор-ту-Гор, «Свет над Домашним Камнем», общая звезда двух миров, Земли и Гора, приближался к горизонту. Начиналось холодное, промозглое утро. Спустя несколько енов я смогла различить заострённые концы кольев палисада, а ещё чуть позже, в предрассветной серости, проявились контуры площадки за дверью конуры, продуктовое корыто у стены и небольшой резервуар с водой, из которого мне вчера разрешили напиться, пусть и стоя на четвереньках и на поводке. Я видела, что ворота оставили открытыми. Несомненно, это было потому, что они решили, что внутри частокола никого не осталось.

— Господа! — заплакала я. — Господа!

И вдруг меня накрыла холодная волна ужаса. Я почуяла запах дыма. Похоже, местные строения решили предать огню! Вероятно, частокол, также будет сожжён! Собираются ли, пришла мне в голову совершенно несвоевременная мысль, точно так же поступить и с корабельным лагерем по ту сторону реки?

Мужчины наверняка приготовили всё так, чтобы огонь распространялся от дома к дому, и, возможно, к частоколу. А что если сам частокол уже был подожжён с внешней стороны? И тут я услышала треск огня. Я кричала, звала, снова и снова, вопила, пытаясь привлечь к себе внимание, но если меня кто-либо и услышал, то я не заметила ни малейших признаков этого. Как я кричала! Какой беспомощной я была в этих цепях. Я чувствовала тепло, разливавшееся за моей спиной, столь аномальное и пугающее этим холодным утром. Возможно, задняя стена конуры уже была охвачена огнём. Через дверь я видела дым, вздымавшийся тёмными, страшными, удушливыми облаками, а затем внезапный порыв ветра на мгновение разорвал пелену дыма и взметнул вверх фонтан искр, многие из которых, как только ветер стих, словно горячий, яркий дождь, посыпались на площадку перед конурой. Стало трудно дышать. По щекам бежали слёзы, удушливый дым резал глаза, лёгкие рвал кашель. Я отчаянно тянула цепи. Вдруг в дверном проеме выросла крупная, тёмная фигура. Её чёрный контур смутно обрисовывался на фоне огня полыхавшего за его спиной. Он кашлял и озирался. Думаю, что одну руку он держал перед лицом.

— Господин! — из последних сил закричала я.

Он, неуверенно, выставив руку перед собой, направился ко мне. Я с надеждой и отчаянием следила за приближающейся фигурой. Я едва могла держать свои глаза, залитые слезами глаза, чуть приоткрытыми. Наконец, я почувствовала его прикосновение и поняла, что он вставляет ключ в замок кандалов. Потолочный брус, горя и разбрасывая искры, рухнул справа от меня. У меня уже даже не было сил кричать от ужаса. Но вот сильная рука сомкнулась на моём, освобождённом от браслета запястье и рывком поставила меня на ноги. Меня потащило вперёд, прочь из конуры. Я едва успевала переставлять ноги, боясь только споткнуться. Сначала мы миновали дверной проём, потом площадку, и вот позади остались ворота.

— Господин! — рыдала я.

Моя рука по-прежнему оставалась зажатой в его кулаке.

Мы остановились в нескольких шагах от частокола, на полпути к верхней площадке лестницы, ведущей вниз к реке. Стоило мужчине разжать руку, как я тут же упала на колени, склонившись головой к самой в траве и хватая воздух открытым ртом. Он присел около меня, его голова тоже была низко опущена. Он кашлял. Это был именно он, тот, кто приковал меня к стене цепями там, кому было поручено охранять меня. Даже здесь воздух, наполненный дымом, резал глаза и лёгкие. Пламя поглощало частокол и конуру, оставшиеся позади нас. Бросив взгляд через реку, я увидела, что корабельный лагерь тоже был охвачен огнём. Сзади раздался оглушительный треск. Вероятно рухнула крыша конуры.

— Господин рискнул своей жизнью, чтобы спасти жизнь рабыни, — борясь с удушьем, с трудом проговорила я.

— Ты представляешь ценность, — прохрипел он и зашёлся в кашле.

— Ценность для Господина? — уточнила я.

— Конечно, — кивнул мужчина. — Ты могла бы принести пару серебряных тарсков.

— Вы слишком многим рисковали ради двух серебряных тарсков, — прошептала я.

— Я сделал бы тоже самое для стреноженного верра, — заявил он, — или для урта попавшего в силок.

— Рабыня благодарна, — прокашляла я. — Может ли она своими губами отплатить Господину?

— Выпрашиваешь оплеуху? — поинтересовался он.

— Нет, Господин! — испугалась я.

— У рабыни нет ничего, чем она могла бы заплатить или что-то возместить. У неё просто берут то, что могут пожелать, всякий раз, когда и как пожелают.

— Да, Господин, — вынуждена была согласиться я.

Наконец, откашлявшись, он встал и посмотрел через реку.

Я же осталась стоять на коленях. В крайне редких случаях рабыне было бы мудро, встать в присутствии свободного человека, если она не получила на то разрешения. Я даже встала на четвереньки, что казалось более приемлемой позой для животного, и вслед за ним уставилась на другой берег реки.

— Корабельный лагерь горит, — прокомментировала я.

Мужчина опустил взгляд на меня, а потом растянул горловину своего кошеля и бросил мне маленький лоскуток свёрнутой ткани.

— Оденься, — велел он.

— Да, Господин! — воскликнула я, с радостью и благодарностью.

— У меня было мало времени, — сказал он, — ничего более подходящего я не нашёл.

Мне хватило мгновения, чтобы накинуть тунику и завязать на левом плече раздевающий узел.

— Слишком длинная, — прокомментировал мужчина, — но мы всегда можем её значительно укротить.

Лично я думала, что туника была коротковата, пожалуй, даже слишком.

— Рабыня благодарит Господина за привилегию одежды, — проговорила я, вспомнив мой прежний мир и про себя подумав, и том, как странно, что девушке приходится почти со слезами на глазах благодарить за столь крошечный лоскут ткани, за тунику гореанской рабыни, в которой она была почти что голой.

Гореанская свободная женщина, подумалось мне, могла бы умереть от стыда от одной мысли о том, что может надеть на себя такой предмет одежды. Впрочем, она быстро научится ценить это, стоит только на её шее появиться рабскому ошейнику.

Мой спасатель, которого я предпочла бы в дальнейшем именовать моим похитителем, поскольку это именно он похитил меня из моего родного мира, а потом выследил и поймал меня в лесу, а потом отконвоировал сюда, внезапно насторожился и бросил взгляд вправо от нас.

— На живот, — скомандовал он, — руки за спину.

Я немедленно растянулась на земле, как мне было приказано. Гореанскому рабовладельцу следует повиноваться не мешкая, без сомнений и вопросов.

— Лицом к реке, — велел он.

Я повернула голову в влево, туда, где медленно катила свои воды Александра, и в следующий момент почувствовала, как на моих запястьях сомкнулись рабские наручники.

— Хо! — раздался мужской голос. — И что это у нас здесь?

— На ноги, — приказал мой похититель, а когда я торопливо встала, не осмеливаясь поднимать голову, сказал: — Рабыня.

К нам приблизились двое. Мужчины. Каждый держал факел. Несомненно, это именно они поджигали строения и частокол.

— Корабль скоро отходит, — предупредил один из них. — Где Ты её нашёл?

— За частоколом, — ответил мой похититель.

Я почувствовала большой палец под моим подбородком. Мою голову потянули вверх.

— Смазливая, — прокомментировал мужчина, отпуская мой подбородок.

Я тут же снова опустила голову. Рабская девка, если ей разрешают стоять в присутствии свободных людей, обычно держится кротко, скромно, держит голову склонённой, всем своим видом демонстрируя уважение и покорность.

— Но ведь девок из-за частокола уже отвезли на тот берег, — удивился первый из подошедших мужчин.

Его факел всё ещё горел. Я слышала, как потрескивало пламя.

— Её должны были спрятать под капюшоном и приковать к каравану, — заметил его товарищ.

— Она находилась внутри частокола, но не была одной из тех девок, — объяснил мой похититель.

— Беглая? — угадал первый мужчина.

— Было дело, — подтвердил мой похититель.

— Тупая шлюха, — буркнул второй мужчина.

— Она — варварка, — пожал плечами мой похититель, хотя я думала, что это было лишним.

— А почему она одета? — поинтересовался первый из них.

— Я предпочитаю доставить её на корабль без инцидентов, — пояснил мой похититель. — Если к ней начнут приставать, насмехаться или бить, может возникнуть задержка.

— Её следовало скормить слину, — заявил второй мужчина

— Да ладно, — отмахнулся мой похититель. — Взгляни на неё. Уверен, Ты сможешь придумать кое-что получше, что можно с ней сделать, чем просто скормить слину.

— Что верно, то верно, — усмехнулся первый. — Жаль только времени нет совсем. Нас ждут в лодке. Тебе тоже лучше пойти с нами.

— Мы последуем за вами чуть позже, — пообещал мой похититель. — Желаю всего хорошего.

— И тебе того же, — кивнул один из мужчин, и они начали спуск по длинной лестнице, ведущей к берегу реки.

Некоторое время мы смотрели им вслед. Прежде чем сесть в лодку они погасили свои факелы, опустив их в вода. А позади нас пламя с рёвом поглощало частокол.

— Нам тоже пора бы спуститься к реке, — пробормотал мой похититель. — Несомненно, будут и другие.

— Могу ли я говорить? — осторожно поинтересовалась я.

— Говори, — разрешил он.

— Рабыня благодарна Господину за то, что он счёл целесообразным спасти ей жизнь, — сказала я.

— Она ещё не спасена, — покачал головой мужчина, — как и моя.

— Я не понимаю, — растерялась я.

— Это вопрос политики, — отмахнулся он. — Не задавай лишних вопросов.

— Пожалуйста, Господин, — попросила я.

— Неприятно держать в руке живого оста, — вздохнул он.

— Я не понимаю, — ещё больше запуталась я.

— Уверен, Ты не думаешь, что это было бы приятно, не так ли?

— Конечно, Господин, — согласилась я.

— Ступай аккуратно и смотри под ноги, — посоветовал мне мой похититель. — Ступени широкие, но, учитывая наручники, осторожность лишней не будет.

— Да, Господин.

— Ты что, не знаешь, как следовать за мужчиной? — остановил меня он.

— Простите меня, Господин, — пролепетала я.

— Хотя нет! — внезапно сказал он. — Иди передо мной. Предпочитаю не выпускать тебя из виду.

— Я рада, что Господин будет смотреть на меня, — заявила я. — Надеюсь, что ему понравится то, что он увидит.

— Я просто не хочу, чтобы Ты убежала, — проворчал мужчина.

— Боюсь, что Господин не искренен, — улыбнулась я. — На мне ведь наручники.

— Продолжай движение, — процедил он, — а то я сниму свой ремень и придам тебе скорости, ударами по заднице.

— Да, Господин, — сказал я, но так и не смогла стереть с лица довольную улыбку.

— Только не думай, — буркнул мужчина, — что я нахожу тебя интересной.

— И всё же Господин ради меня рисковал своей жизнью, — напомнила я. — А ещё он пошёл за мной в лес. И я думаю, что он следовал за мной от самого Брундизиума.

— Я прибыл сюда за приключениями и золотом, — настаивал он.

— И возможно за рабыней, — добавила я.

— Уж не за той ли неблагоразумной рабыней, которая выпрашивает плети? — осведомился он.

— Простите меня, Господин, — тут же отозвалась я, довольная донельзя.

Сзади послышалось его гневное ворчание.

— Видишь маленькие лодки слева, — бросил он, когда мы добрались до подножия лестницы, — поворачивай туда.

На берегу, кстати, суетилась группа мужчин, главным образом наёмников, грузившихся в шести и восьмивёсельные баркасы, и в маленькие челноки со всего одной парой вёсел. Некоторые лодки уже покачивались на воде, другие только готовились столкнуть в реку. Несколько мужчин стояли с оружием в руках, не участвуя в этой суматохе, и контролируя берег.

От реки тянуло холодом, клочья тумана порхали над поверхностью воды, в небе висели клубы дыма, медленно дрейфовавшие на запад, в сторону Тассы. Сюда, к кромке воды искры не долетали. А на том берегу виднелись объятые пламенем строения корабельного лагеря.

— Стоять! — окрикнул моего конвоира наёмник, долговязый бородатый товарищ, шлем которого был увенчан щёткой волос слина.

— Да, Капитан? — отозвался мужчина.

— Получен сигнал с причала, — сообщил офицер. — Это был первый свисток.

— Я понял, — кивнул мой похититель. — Значит, мы должны поспешить к нашей лодке.

— Займите место с этой, — приказал наёмник, ткнув пальцем в восьмивёсельный баркас.

— Но мой рюкзак находится в той лодке, самой дальней на берегу, — попытался протестовать мой похититель, указывая на запад вдоль реки, где, действительно виднелись несколько приткнувшихся к берегу челноков.

— А Ты вообще, что делаешь на этой стороне реки? — осведомился капитан.

— Да вот, забрал рабыню, — указывая на меня сказал мой похититель.

— Это лагерная рабыня, грузи её сюда — потребовал офицер, кивая в сторону указанного ранее плавсредства. — Какая разница, на чём её переправлять.

— Нет, — отрезал мой похититель. — Она — частная рабыня.

— Это — ошейник лагеря, — указал офицер.

— Его просто ещё не успели заменить, — объяснил мой похититель.

— Грузи её сюда, — приказал наёмник, уже явно проявляя нетерпение.

— Её конфиденциально приобрёл один высокий офицер, — понизив голос сообщил ему мой похититель.

— Кто? — спросил капитан.

— Ей интересовались и другие, — сказал мой похититель. — Так что не хотелось бы обнародовать факт её продажи, пока её ошейник не будет заменён.

— С какой стати я должен верить этому? — осведомился офицер.

Краем глаза я отметила, что трое или четверо из его мужчин, возможно ощутив некоторую напряжённость, начали смещаться в нашу сторону.

— Её нужно доставить незаметно, конфиденциально, — настаивал мой похититель.

— Усаживай её вон на ту банку! — потребовал капитан, раздражённо ткнув пальцем на скамью в ближайшем баркасе.

— Конечно, как прикажете, — вдруг пошёл на попятный сказал мой похититель. — Но могу я поинтересоваться вашим именем?

— Для чего? — насторожился офицер.

— У меня нет никакого желания брать это на свою ответственность, — пожал плечами мой похититель. — Я должен буду сообщить об этом.

— Кому? — уточнил капитан наёмников.

Мой похититель наклонился вперёд и негромко сказал:

— Лорду Окимото, коменданту корабельного лагеря, высокому лорду пани.

— Ах вон оно что, — протянул офицер. — Тогда продолжайте движение.

— Благодарю, Капитан, — слегка поклонился мой похититель и поспешил на запад к маленьким лодкам, привязанным у берега где-то в сотне шагов ниже по течению.

— Поторапливайтесь! — крикнул капитан. — Мы должны отплыть со вторым свистком, который прозвучит в любой ен.

Я предположила, что такой свист распространяется на довольно большое расстояние, и его можно было бы услышать на обоих берегах Александры, но те наёмники, что собрались на этой стороне, очевидно, получали сигналы, сообщавшими им о времени отплытия, передаваемые флагами или как-то ещё.

— Здесь должна была быть только одна лодка, — встревожено сказал мой похититель, — моя лодка.

Когда мы дошли до места, то обнаружили здесь два небольших челнока. Ещё два виднелись дальше на запад, но они были вытащены на берег.

Мужчина подошёл к одной из лодок и забрал из неё свой рюкзак.

— Господин! — предупреждающе крикнула я, заметив вооруженную фигуру, отделившуюся от края леса.

— Я ждал тебя, — сказал вновь прибывший. — Именно этого Тиртай и опасался.

— Тиртай очень умён, — проворчал мой похититель.

— Я тоже так думаю, — согласился Аксель из Аргентума.

— Он мало что оставляет на волю случая, — заметил мой похититель и, положив свой рюкзак на камни, отступил от него и от маленькой лодки.

— Очень немногое, — хмыкнул Господин Аксель.

— Мы вместе с тобой охотились в лесу, — напомнил мой похититель.

— Верно, — кивнул Господин Аксель.

— Что Ты здесь делаешь? — спросил мой похититель.

— Уверен, это ясно и без лишних вопросов, — пожал плечами Аксель.

— Похоже, — вздохнул мой похититель, — что я действительно держу в руке живого ост.

— Не понял, — удивлённо уставился на него Аксель.

— Не бери в голову, — отмахнулся мой похититель.

— Ты должен был перерезать горло этой рабыне и прибыть на корабль, — сказал Аксель.

— А я забыл, — развёл руками мой похититель. — Или я не пожелал пачкать лезвие своего прекрасного кинжала, или предпочёл избежать необходимости его чистки, или что-то ещё.

— Скорее всего, «или что-то ещё», я так думаю, — усмехнулся Аксель.

— А я думал, что Ты был моим другом, — вздохнул мой похититель.

— Кажется, — покачал головой Аксель, — эта рабыня перевесила нашу дружбу.

— Я, кстати, подумал о том, что было бы неплохо иметь её у своего рабского кольца, — признался мой похититель.

— Господин! — не удержалась я от восторженного крика.

— Помалкивай, — бросил мой похититель.

Мужчин разделяло примерно пять или шесть шагов. Я предположила, что это давало достаточно времени каждому из них, чтобы обнажить меч и, не торопясь, соблюдая осторожность приступить к решению вопроса их противостояния.

— И что же, значит меч? — уточнил мой похититель.

— Всё что нужно сделать, — напомнил Аксель, — это перерезать горло рабыне и вернуться на корабль.

— А я не хочу этого делать, — заявил мой похититель.

— Тогда, это означает меч, — заключил Аксель.

— Да будет так, — кивнул мой похититель.

— И Ты готов рискнуть своей жизнью ради рабыни? — удивился Аксель.

— Скорее ради развлечения, — поправил его мой похититель.

— Я понял, — усмехнулся его оппонент.

— Полагаю, наши навыки примерно равны, — предположил мой похититель. — Но предупреждаю, у меня немалый опыт.

— Как и у меня, — заверил его Аксель. — Как и у многих, кому заплатили за прибытие на север.

— Признаться, мне кажется странным, — заметил мой похититель, — что Тиртай доверил это дело одному единственному мужчине.

— Ничего странного, — пожал плечами Аксель. — Он просто не хочет расширять круг посвящённых в эти дела.

— И он посчитал, что одного человека будет достаточно? — поинтересовался мой похититель.

— Очевидно.

— И всё же мне как-то не верится, что Ты пришёл сюда один, — покачал головой мой похититель.

— А я и не один, — признал Аксель и, не поворачивая головы, негромко свистнул.

Спустя мгновение, почти стелясь животом по земле, извиваясь почти по-змеиному, из кустов вынырнуло длинное тело охотничьего слина.

— Похоже, — хмыкнул мой похититель, — что одного человека всё же не посчитали достаточным.

— Лично я думаю, что одним можно было бы обойтись, — заметил Аксель.

— Но благородный Тиртай не прочь иметь дополнительную гарантию, — усмехнулся мой похититель.

— Возможно, — уклончиво отозвался Аксель.

— Или это Ты? — уточнил мой похититель.

— Почему нет, — развёл руками Аксель, — ведь я не знаю твоих навыков.

— Тиомен, старый друг, — позвал мой похититель. — Уверен, Ты помнишь меня по нашей прогулке по лесу.

— Я вернулся в корабельный лагерь первым, — напомнил Аксель. — Мы были не вместе в течение нескольких дней. Этого промежутка достаточно.

— Я понял, — кивнул мой похититель.

— Мне будет необходимо, — продолжил его оппонент, — всего лишь держать глухую оборону. Если твои навыки таковы, как я предполагаю, то Ты наверняка знаешь, насколько трудно достать бойца, который исключительно защищается. А тем временем тебя может атаковать Тиомен. Если Ты повернёшься, чтобы защититься против него, то откроешься для моего удара.

— Но если Ты натравишь слина на меня, — сказал мой похититель, — скорее всего он нападёт первым, следовательно, у меня будет шанс разобраться с ним прежде, чем Ты сможешь дотянуться до меня. А уж я постараюсь, чтобы его тело всё время оставалось между нами. Так что мы снова будем один на один.

— Сила его удара такова, что даже если Ты сможешь с первого раза попасть ему в сердце, что довольно трудно, он просто снесёт тебя с ног, и Ты станешь лёгкой мишенью, — парировал Аксель.

— Возможно, — не стал спорить мой похититель. — В таких делах трудно что-либо предсказать заранее.

— Верно, — согласился Аксель.

— Так что, начинаем игру? — осведомился мой похититель.

— Очевидно, придётся, — развёл руками его оппонент.

— Мне жаль, — вздохнул мой похититель.

— Так же как и мне, — сказал Аксель.

— Могу я привязать рабыню? — поинтересовался мой похититель.

— Конечно, — не стал возражать Аксель.

— Я не убегу! — поспешила заверить его я.

— Само собой, не убежишь, — усмехнулся мужчина.

Аксель отступил на несколько шагов. У него не было при себе арбалета, по крайней мере, под рукой. Его кинжал, как и меч, обычный гладий, оставались в ножнах.

«Насколько уверенно он выглядит», — подумала я.

Мой похититель вытащил из своего кошелька короткий шнур и, указав пальцем на берег, скомандовал мне:

— На живот, скрести лодыжки.

Через мгновение мои щиколотки стянули несколько петель шнура. Нечего было и думать о том, чтобы подняться на ноги. Как только он встал и отошёл от меня, я повернулась так, чтобы видеть мужчин. Я даже приподнялась, оперевшись на левый локоть.

— Не надо драться, Господа! — жалобно попросила я.

— Кажется, я приказал тебе помалкивать, — напомнил мой похититель.

— Простите меня, Господин, — всхлипнула я.

Мне оставалось только молча наблюдать за происходящим. Они замерли, казалось, осторожно оценивая друг друга. Ни один из них пока не обнажил своего оружия.

— Ты готов? — спросил Аксель.

— Да, — кивнул мой похититель.

Я задёргала руками и ногами, борясь с браслетами шнуром. Всё было тщетно. Я даже не могла встать. Я могла только лежать там, где меня оставили. Как рабыня, я и должна была ждать результата. Разве не то же самое было бы с кайилой или верром?

Внезапно я услышала крики мужчин, долетевшие сюда от лестницы. На таком расстоянии было невозможно разобрать, о чём они кричали. Я извернулась и посмотрела туда. Некоторые указывали на большой корабль.

— Похоже, прозвучал второй свисток, — заключил Аксель. — Времени осталось совсем немного.

На холме позади нас горели здания, чадил частокол. Клубы дыма вздымались над корабельным лагерем на той стороне реки. К своему ужасу я увидела, что и причал уже был охвачен огнем.

— Это — твой последний шанс, — предупредил Аксель, и в его голосе прозвучала нешуточная угроза.

— Я рад этому, — пожал плечами мой похититель.

— Прирежь её, и возвращаемся на корабль, — предложил его противник.

— Я отказываюсь, — объявил своё решение мой похититель.

Как стремительно и беззвучно два клинка покинули свои ножны! Тиомен зарычал.

Позади нас, выше по течению реки, последние лодки отчаливали от берега.

— Почему Ты спрятал в ножны свой меч? — удивлённо спросил мой похититель.

— Игра закончена, — пожал плечами Аксель.

— Не понял, — ещё больше удивился мой похититель.

— Я выяснил всё что мне было нужно, — сказал его оппонент, — Собственно, за этим я сюда и приплыл. Мне нужно было убедиться, что Ты не креатура Тиртая.

— Что-то я совсем ничего не понимаю, — признался мой похититель.

— Как и я, — развёл руками Аксель.

— Кажется, что предательства здесь ходят толпой, — хмыкнул мой похититель.

— На большой корабль, — сказал Аксель, — без ведома для большинства, была пронесена контрабанда.

— Два больших ящика, — кивнул мой похититель, — которые спрятали в трюме.

— Чтобы тайно доставить и выгрузить на Конце Мира, — добавил Аксель.

— Скорее всего, — согласился мой похититель.

— Ходят слухи, что на Конце Мира будет иметь место некое соревнование, от которого могут зависеть судьбы миров.

— Я слышал кое-какие намёки на это от нашего друга Тиртая, — сказал мой похититель.

— Но кажется, что кому-то пришло в голову, что в игре можно использовать краплёные карты или нагруженные кости, — заключил Аксель.

— Очень похоже на то, — согласился мой похититель.

— А что находится в тех больших ящиках? — поинтересовался Аксель.

— Откуда мне знать, — пожал плечами мой похититель.

— Уверен, что-то, что могло бы тайно и нечестно повлиять на результат игры на Конце Мира.

— Боюсь, что всё так и есть, — кивнул мой похититель.

— Вот только в чью пользу? — спросил он.

— Понятия не имею, — ответил мой похититель.

— Впрочем, маловероятно, что большой корабль доплывёт до Конца Мира, — сказал Аксель. — До настоящего времени этого не смог сделать ни один корабль. Если бы это было возможно, это было бы сделано тысячу раз.

— Вероятно, — предположил мой похититель, — у Тассы есть не только свирепость, но и свои тайны, которые она ревностно охраняет.

— Опасное нам досталось знание, — констатировал Аксель.

— Это — ост, — добавил мой похититель, — которого мы держим в ладони.

— Тиртай? — уточнил Аксель.

— Совершенно верно, — подтвердил мой похититель, — наш приятель Тиртай.

— Пожалуй, нам пора отправляться на юг, — предложил Аксель.

— Я бы отдал тебе Асперич, — сказал мой похититель, — если, конечно, Ты нашёл бы её интересной, но, боюсь, она уже погружена на большой корабль.

— Погружена, — усмехнулся его товарищ, — только не на большой корабль, а в маленькую лодку.

Тогда он подошёл к одной из двух маленьких лодок, приткнувшихся к берегу, очевидно, не к той, которую использовал мой похититель, и из которой он достал свой рюкзак. Из лодки Господин Аксель поднял брезент и отбросил его в сторону. На дне челнока, связанная по рукам и ногам, едва прикрытая своей короткой туникой, лежала Асперича. Похоже девушка была без сознания.

— Порошок Тасса, — прокомментировал Аксель.

Мне доводилось слышать о порошке Тасса ещё во время моего обучения в работорговом доме. Наставницы с восхищением отзывались о его свойствах. Этот порошок можно незаметно подсыпать в любой напиток, чаще всего в ка-ла-на, и в итоге человек, который выпьет этот напиток, быстро засыпает. Длительность сна частично зависит от самого человеком и частично от количества использованного снадобья. Чтобы рассчитать дозу препарата, необходимую для желаемого времени пребывания в бессознательном состоянии, необходимо знать приблизительный вес человека. Этот порошок — излюбленное средство работорговцев. Восхищение моих наставниц, рассказывавших нам об эффектах порошка Тасса, должно быть, было связано с тем, что в основном его применяют для похищения свободных женщин. Какой рабыне не понравилось бы представить, как некая свободная женщина могла бы на некой встрече или свидании тет-а-тет, осторожно пригубив вино под своей вуалью, заснуть в своих богатых одеждах сокрытия, а позже проснуться голой, в цепях, возможно, перед пылающим горном, из горящих углей которого, торчат рукояти тавродержателей.

Аксель поднял Асперич из лодки и окунул её в холодную воду у краю берега. Девушка вскрикнула и задрожала. После столь бесцеремонной побудки, ошарашено озирающуюся рабыню снова подняли и уложили на спину, неподалёку от меня. Она была связана шнурами. Признаться, я не слишком обрадовалась, увидев её здесь, так близко ко мне. Что и говорить, девушка была очень красива. И она принадлежала моему похитителю.

— Развяжи её, — попросил мой похититель. — Посмотрим, к чьим ногам она побежит.

Аксель наклонился и, избавив Асперич от шнуров, отошёл в сторону. Девушка испуганно посмотрела на моего похитителя, а потом прошептала:

— Простите меня, Господин.

А потом она, подбежав к Акселю из Аргентума, опустилась перед ним на колени и склонила голову к его ногам. Было заметно, что она дрожит.

— Вот, — сказал Аксель, доставая из своего кошелька, жёлтый кругляш, монету, золотой тарск, возможно Беснита или Харфакса, где такие монеты были в ходу, и бросая его моему похитителю.

Мужчина поймал монету на лету.

— Этого достаточно? — поинтересовался Аксель.

— Я отдал бы её тебе просто по дружбе, — сказал мой похититель.

Трудно описать насколько я была рада тому, что он избавился от неё! Но хотел ли он меня?

— Нет, нет, ни в коем случае, — отказался Аксель. — Так этого достаточно?

— Да, — кивнул мой похититель. — Этого более чем достаточно. Это — в несколько раз превышает её ценность. Она — твоя.

Асперич прижалась головой к ногам Акселя и зарыдала от облегчения и радости.

Как, спрашивала я себя, моему похитителю могло прийти в голову, отказаться от такой красоты, пусть и за некоторое количество золота? Впрочем, напомнила я себе, она, как и я, была собственностью, которая стоит той монеты, или монет, которые будут оговорены рабовладельцами.

Насколько рада была Асперич! Она светилась от счастья, она нашла своего господина. Она, но не я.

— Освободите мои ноги, — взмолилась я, — и вы увидите, к чьим ногам побегу я!

Тогда Аксель развязал шнур, которым были связаны мои лодыжки, и я, не обращая внимания на закованные в наручники за спиной руки, вскочила на ноги, метнулась к моему похитителю, упала перед ним на колени, и склонила голову к его ногам.

— Я жажду быть вашей, — призналась я.

— Ты и так его, — усмехнулся Аксель. — Он — твой хозяин.

— Увы, он не мой хозяин! — всхлипнула я.

— Твой, твой, — сказал Аксель. — Он вчера выкупил тебя у пани.

— Господин? — ошеломлённо уставилась я на него.

— Да, никчёмная шлюха, — не скрывая раздражения признал он. — Ты теперь принадлежишь мне!

Внезапно, меня охватил испуг от осознания того, что я теперь была его, что я принадлежала ему. Я принадлежала ему, как могла бы принадлежать пара сандалий или слин. Он ошеломил меня с первого взгляда, одним своим видом. Как часто в своих фантазиях я представляла себя рабыней, и как глубоко ощущала, что была таковой. Я знала, что я принадлежала ошейнику. И вот, впервые в своей жизни, к своему трепету и испугу, я почувствовала на себе пристальный, оценивающий взгляд, рассматривавший меня как ту, кем я себя так часто представляла. Я вдруг поняла, что значит, когда тебя рассматривают и оценивают как рабыню, буквально, как рабыню. В тот раз я в ужасе убежала. Следующим моим воспоминанием было то, как я, беспомощная лежала у его ног, голая и связанная, на полу какого-то склада, среди множества других женщин. Потом мы встретились снова, по разные стороны решётки выставочной клетки в Брундизиуме. Нас разделяли стальные прутья, и я уже не была столь напугана. Но он отвернулся, и я почувствовала себя несчастной и отвергнутой. Когда меня продавали, я не могла разглядеть толпу. На подиуме меня крутили и ставили в различные позы, демонстрируя и нахваливая перед покупателями, голую, освещённую факелами. И всё это время меня интересовал лишь один вопрос, был ли он где-то там, в толпе? Я не думала, что он мог бы предложить за меня цену. А потом я была продана, как выяснилось, агенту, работавшему на пани, за сорок восемь медных тарсков. После этого я долго не видела его, вплоть до той встречи на причале корабельного лагеря, когда он облил меня, стоявшую перед ним на коленях презрением. В гневе и страдании, чувствуя себя оскорблённой до глубины души, я сбежала, чтобы оказаться в руках женщин-пантер, которые, в свою очередь, угодили в плен к Генсериху и его отряду, уже арестовавшим моего похитителя и Господина Акселя. Как оказалось, и Генсерих, и Господин Аксель, независимо друг от друга искали женщин-пантер. Генсерих прибыл с юга, из окрестностей Лауриуса, чтобы предотвратить передачу полученной ими информации собранным в устье Александры силам. А Господин Аксель, в поисках неизвестных шпионов пришёл с севера, чтобы определить их местонахождение и, в случае успеха своей миссии и если будет необходимо, вызвать на помощь отряд моряков и наёмников, прибывший с побережья и размещённый в лесу на всякий случай. Господину Акселю, каким-то образом, удалось связаться с этой последней группой, введя её в игру. В конечном итоге, Генсерих, путь и не так как он ожидал, выполнил свою задачу и возвратился назад к Лаурису. Захваченные им женщины-пантеры достались морякам и наёмникам. Господин Аксель, со своим слином по кличке Тиомен, отправился назад в корабельный лагерь с докладом о результатах его расследования, пусть без пленных, но зато с уверенностью в гарантированной безопасности корабельного лагеря. Мой похититель, до сего момента сопровождавший Господина Акселя, как он утверждал, чтобы развеять скуку, сопровождать его в корабельный лагерь отказался, по той причине, что я снова сбежала, встревоженная и испуганная тем, что знатно оскорбила его, пока он был беспомощен. Но я ведь не ожидала, что он так скоро окажется на свободе. Как бы то ни было, он продолжил преследовать меня в лесу. Сделал ли он это ради развлечения, или из мести? В любом случае очень скоро я снова была схвачена, и начала свой путь обратно в корабельный лагерь, к моим владельцам пани. По дороге он хорошо отомстил себе мне за то неуважение, с которым я отнеслась к нему в лагере Генсериха. Вскоре, в результате его мести, в моём животе запылали рабские огни, доводя меня почти до грани безумия. Я больше не боялась, что он мог дотронуться до меня, теперь меня охватывал ужас от одной мысли, что он может не дотронуться до меня. Как я хотела его ненавидеть, это высокомерное, жестокое животное, но очень скоро я лишь отчаянно надеялась на то, что он разрешит мне облизать и поцеловать его ноги. Вернувшись в корабельный лагери, я оказалась за частоколом, в месте из которого побег был практически невозможен. С какой целью это было сделано? А когда большой корабль был полностью готов к отплытию, корабельный лагерь, как и строения и частокол на южном берегу реки, были преданы огню. Он спас меня из горящей конуры. Он рисковал своей собственной жизнью, спасая меня из огня. Возможно, он сделал бы то же самое для стреноженного верра или урта. Я не знаю. Мне кажется, что он мог бы. Но, спрашивала я себя, не сделал ли он это, потому что любил меня, или, вероятно, лучше сказать, хотел меня, поскольку, как я теперь знала, я была красивой рабыней. Возможно, он рассматривал меня с коммерческой точки зрения, просто как товар, который он мог бы продать, и с которого он мог бы получить прибыль. Я не знаю. А может, он купил меня, чтобы надеть на меня свой ошейник и выплеснуть на мою клеймёную плоть всё своё презрение и ненависть ко мне, припомнив то публичное оскорбление, которому я его подвергла, воспользовавшись его беспомощностью в бывшем лагере бывших женщин-пантер? Как позабавило это наблюдавших за нами мужчин Генсериха!

— Будьте добры ко мне, Господин, — прошептала я.

— Ты — рабыня, — бросил мне он.

— Простите меня, Господин, — всхлипнула я.

— Смотрите! — воскликну Аксель, указывая за реку.

Большой корабль отходил от пылающего причала, выплывая из клубов дыма, висевших над корабельным лагерем.

— Путешествие начинается, — прокомментировал мой похититель.

— В устье Александры сосредоточены немалые силы, которым поставлена задача остановить его, — заметил Аксель.

— С тем же успехом солома могла бы изо всех сил пытаться остановить катящийся с горы валун, — усмехнулся мой похититель.

— Но впереди его ждёт неистовая Тасса, — напомнил Господин Аксель, — и её зима.

— Я не думаю, что он сможет достичь Конца Мира, — покачал головой мой похититель. — Но, если это должно произойти, странный груз, контрабанда, может склонить чашу весов войны, возможно, решив судьбы двух миров.

— Есть ли какой-либо способ, которым можно было бы привлечь к этому внимание пани? — осведомился Аксель.

— Слишком поздно, — вздохнул мой похититель. — Путешествие началось.

Большой корабль уже вышел на середину реки. Я отметила небольшие движения огромного руля, единственного у этого корабля. Большинство гореанских судов, с которыми я успела познакомиться, имело по два больших рулевых весла. Шесть высоких мачт возвышались над кораблём, но ни один парус не был установлен. Судно несло течение.

— Тал, — сказал мой похититель, чуть не сбитый с ног, грубой нежностью слина, ткнувшегося в его бедро своей клыкастой мордой и потёршегося своим длинным мохнатым телом.

— Ты ему нравишься, — прокомментировал поведение своего товарища Аксель.

— Прежде я этого не заметил, — проворчал мой похититель.

— Мы же вместе ходили по лесу, — напомнил ему Аксель.

— Он был готов напасть на меня, — заметил мой похититель. — Ты не заметил его угрожающего рычания?

— Ты плохо знаешь слинов, — развёл руками Аксель. — Это было рычание узнавания.

— А выглядело достаточно угрожающе, — покачал головой мой похититель.

— Только для того, кто не знаком со слином, — пояснил Аксель.

— То есть, он не напал бы на меня? — уточнил мой похититель.

— Нет, — заверил его Аксель.

— И Ты об этом знал? — заключил мой похититель.

— Конечно, — кивнул Аксель.

— А вот я нет, — буркнул мой похититель.

— Как и Тиртай, — усмехнулся Аксель. — В противном случае, он, скорее всего, отправил бы сопровождать меня ещё кого-нибудь.

— Ты же утверждал, что прошедшего времени достаточно, — сказал мой похититель.

— Я хотел, чтобы Ты этому поверил, — признался он.

— Я понял, — кивнул мой господин.

— Слин — ужасный зверь, — сказал Аксель, — но у него хорошая память, и это способен к привязанности.

— Оказывается, я очень многого не знаю о слинах, — вынужден был признать мой похититель.

— К счастью для меня, — улыбнулся его друг.

— А как Ты узнал, что я не собираюсь следовать распоряжению Тиртая и возвращаться на корабль?

— А я этого и не знал, — пожал плечами Аксель.

Я задрожала, почувствовав противный холод пробежавший через моё тело.

— А я знала, — вдруг заявила Асперич. — Он сходил с ума от желания обладать этой рабыней.

— Ничего подобного! — возмутился мой хозяин.

— Он следовал за ней от самого Брундизиума, — продолжила девушка, — и в течение многих дней пытался разыскать её в тарновом лагере. А потом нашёл в корабельном.

— А ну заткнись, — нахмурился мой похититель.

— Только мой владелец, благородный Аксель из Аргентума, — торжествующе заявила она, — может приказать мне замолчать, а не Вы, Господин. Вы мне больше не хозяин. Вы меня продали за золотой тарск.

Здесь Асперич насмешливо посмотрела на меня, послав мне победную улыбку.

— Намного больше, чем Ты стоишь, — бросил мой владелец.

— Не больше, чем я стою для Акселя из Аргентума, — парировала она.

— Его заблуждения мне малоинтересны, — проворчал мой похититель.

— Моё суждение, как не печально это признавать, славится необъективностью, — развёл руками Аксель.

— Господин! — возмутилась Асперич.

— Но лодыжки у неё действительно прекрасные, — улыбнулся её хозяин.

— Я всегда находил их таковыми, — поддержал его мой похититель.

Я взглянула на лодыжки девушки, потом на свои. Мне говорили, что кандалы и шнуры хорошо на них смотрятся.

— А что, если бы я всё же сделал то, что Ты, казалось, требовал от меня, — полюбопытствовал мой похититель, — убил рабыню и вернулся на корабль?

— На корабль Ты бы не вернулся, — покачал головой Аксель. — Я бы ударил тебя в спину, когда Ты садился в лодку и не ждал нападения.

— Почему? — поинтересовался мой похититель.

— Чтобы в его распоряжении у Тиртая стало на одного миньона меньше, — объяснил Аксель.

— И Ты позволил бы мне убить рабыню? — спросил у него мой похититель.

— Я попытался бы вмешаться, — ответил тот.

— Честь? — предположил мой похититель.

— Ты что-то слышал об этом?

— Мне что-то вспоминается, — усмехнулся мой похититель.

— Я так и подумал, — кивнул Аксель. — Ещё в лесу. Однако, помимо вопросов чести, есть много лучших вещей, которые можно было бы сделать с рабыней, чем просто перерезать ей горло. Уверен, Ты согласишься со мной. Итак, у нас здесь две прекрасных рабыни. Было бы абсурдно убить их. Это всё равно, что выбрасывать монету в море. У рабынь есть своё предназначение.

— Предназначение рабынь, — добавил мой похититель.

— Конечно, — согласился с ним Аксель. — Но если Ты не хочешь ту или иную, это же не повод её убивать, тем более, что её можно продать.

Внезапно меня накрыла волна испуга. При всём моём страхе перед ним, я не хотела, чтобы мой господин меня продал. Но я знала, что он мог это сделать. Я должна попытаться понравиться ему так, чтобы у него даже мысли не возникло о моей продаже!

— На ноги, — приказал Аксель своей рабыне, и Асперич буквально вскочила с колен.

— Поднимайся, — буркнул мой владелец, и через мгновение я тоже стояла.

Оценивающие взгляды мужчин скрестились на нас, и мы замерли, стоя как рабыни, которых оценивают. Мне вспомнилось, что Аксель говорил о двух прекрасных рабынях. Асперич держала голову поднятой, так что, я тоже подняла свою. Очевидно, мужчины сравнивали нас, с точки зрения имущества.

— Превосходно, — наконец, выдал своё заключение Аксель. — Но моя лучше.

— По-моему, это очевидно, — согласился мой похититель.

Я сердито дернула руками, но рабские наручники надёжно держали их за моей спиной.

— А я думаю, Господин, — влезла в их обсуждение наших достоинств Асперич, — что мы должны признать, что Лаура, для варварки очень привлекательна.

— Многие варварки привлекательны, — поддержал её Аксель. — Просто они глупы.

— Могу ли я говорить, Господин? — кипя от негодования, поинтересовалась я.

— Нет, — запретил мой владелец. — Дело в том, что варварок находят не на руинах павшего города, или отбивают в набеге на караван, хватая первых попавшихся, да ещё и скрытых под вуалями. Их тщательно отбирают исходя из их красоты и интеллекта.

Я выпрямила тело и ещё чуть-чуть приподняла голову.

— И за их страстность, — добавил он, заставив меня густо покраснеть.

Я ничего не могла поделать с природой своего живота, с потребностями тела, с беспомощностью своих реакций на прикосновение мужчины. Но с другой стороны, почему, спросила я себя, мне нужно смущаться или стыдиться этих признаков и очевидных последствий моего здоровья, жизненной энергии, гормонального богатства? Разве не природа создала меня такой, сделала меня рабыней отдающейся рукам владельцев? И в ошейнике, и в неволе, и на Горе разве это не природа освободила меня, позволив быть собой в тысяче нюансов? Разве природа не процветает в мире, живущем по законам природы?

— Обе — превосходные рабыни, — констатировал Аксель.

— Одна, по крайней мере, — проворчал мой хозяин.

— Если спрятать любую из них в толпе раздетых свободных женщин, — сказал Аксель, — и любой сможет определить её как рабыню.

Возможно, он прав, подумала я. Мне трудно было судить. Конечно, я была рабыней. Я часто думала, что мой господин, когда впервые увидел меня на моей родной планете, рассмотрел во мне таковую, причём немедленно, даже не задумываясь.

Мужчины повернулись к реке, и мы, обе рабыни, продолжая стоять в подобающих позах, последовали за их взглядами. Большой корабль почти скрылся из виду. Ещё мгновение и он достиг бы поворота реки, полностью исчезнув из нашего поля зрения.

— Тиртай обещал хорошо заплатить, — сказал Аксель.

— Золото, женщины, флоты, города, убарат и даже убараты, — добавил мой господин.

— Мы могли бы стать могущественными людьми, — усмехнулся Аксель, потрепав косматую голову Тиомена.

— Это сомнительно, — покачал головой мой владелец, — поскольку Конец Мира, скорее всего, так и останется недостижимым.

— Тасса, — вздохнул Аксель, — непостоянна, глубока и жестока.

— И это путешествие может подтвердить эти истины, как никакое другое, — сказал мой господин.

— Терсит, — продолжил Аксель, — решил бросить вызов ветрам и морю, яростной Тассе, в самое жестокое и безжалостное из времён года.

— Он безумец, — покачал головой мой владелец.

— Возможно, — не стал спорить Аксель, — но единственный из всех, кто, если можно так выразиться, строит большие корабли.

— Ты доверял Тиртаю? — поинтересовался мой владелец.

— Нет, — ответил Аксель. — Он из тех, кто, получив требуемое, платит сталью, а не золотом.

— Тем не менее, — сказал мой владелец, — мы могли здорово разбогатеть.

— В таком случае, кажется, мы поступили опрометчиво, решив дезертировать, — заключил Аксель.

— Возможно, Господа очень многим пожертвовали, — поддакнула Асперич.

— И получили за это очень немного, чем можно было бы похвастаться, — добавил Аксель.

— Да, двух рабыни! — рассмеялась Асперич.

— А твоя рабыня высокомерна, — заметил мой хозяин. — У неё вообще есть разрешение говорить? Ты ей давал такое разрешение?

— Она всегда свободно говорила передо мной, имела она это разрешение или не имела, — усмехнулся Аксель. — Мне нравится слышать, как она говорит то, что думает.

— Я вижу, — хмыкнул мой владелец, по его взгляду, брошенному на меня, я поняла, что мне можно было не надеяться на то, что он будет со мною столь же снисходителен, как Господин Аксель.

— После этого ещё приятнее, — пояснил Аксель, — вернуть их снова на их колени.

— Я понял, — кивнул мой хозяин, явно удовлетворённый таким объяснением.

— Когда привилегия предоставлена, но не заслужена — она не очень ценится, — сказал Аксель, — зато, когда привилегия отобрана, её начинают ценить по-настоящему.

— Разумеется, — поддержал его мой владелец.

Как известно, мы красиво говорим, и мы любим поговорить. Это — одно из удовольствий нашей жизни. Соответственно немногое может больше прояснить нам нашу неволю, чем том факт, что наша речь, как все другие аспекты нашего существования, зависит от желания наших владельцев. Если у нас нет постоянного разрешения говорить, которое, кстати, может быть отменено в любой момент, от нас ожидается, что мы не будем говорить, прежде не спросив разрешения, каковое может быть дано или не дано в зависимости от настроения владельца. Насколько болезненно это, и как тяжко, хотеть говорить, страстно желать сделать это, и не иметь на то разрешения! Но это не нам, а хозяину решать такие вещи. Они не всегда хотят слышать то, что мы хотели бы им сказать, соответственно мы вынуждены держать рот на замке. Возможно, подумала я, красотке Асперич это могло бы послужить хорошим напоминанием о том, что она — рабыня. Плеть, конечно, тоже полезна в этом отношении.

Наконец, большой корабль, построенный Терситом, окончательно скрылся из виду.

— Теперь и нам пора в путь, — сказал Аксель. — И думаю, будет лучше, если мы разделимся.

— Пожалуй, соглашусь, — поддержал его решение мой господин. — Послушай, Аксель.

— Да? — выжидающе посмотрел на него тот.

— Генсерих, — продолжил мой господин, — рассуждал о возможности наличия двух многочисленных и сложных сил, у каждой из которых могли иметься шпионы в лагере другого, возможно даже занимающие довольно высокое положение.

— Что-то такое припоминаю, — кивнул Аксель.

— Почему то я думаю, что Ты — один из таких шпионов, — намекнул мой владелец.

— Возможно, — не опроверг, но и не подтвердил Аксель.

— И на кого Ты работаешь? — полюбопытствовал мой господин.

— Понятия не имею, — пожал он плечами.

— То есть, тебя наняли через агентов, — заключил мой владелец.

— Конечно.

— А какую перед тобой поставили задачу? — спросил мой хозяин.

— Чтобы присматривать за действиями Тиртая и других, — ответил его товарищ, — проверить, есть ли обман, определить, нет ли среди пани предателей, узнать, не помечены ли карты, не нагружены ли кости.

— И как? — поинтересовался мой похититель.

— Как Ты и подтвердил, — хмыкнул Аксель.

— И что же теперь с этим делать? — спросил мой владелец.

— Теперь ничего, — развёл руками Аксель. — Слишком поздно. Корабль уже идёт по реке.

Все повернули головы в том направлении, в котором уплыл корабль. Но перед нами теперь расстилалась только пустая гладь реки, тихая на утреннем солнце, обрамлённая поросшими густым лесом берегами. Тишину нарушали лишь крики птиц, ловивших рыбу, скользивших над поверхностью воды, иногда камнем падая вниз и выныривая с блестящей, серебристой, трепещущей добычей в клюве. А ещё был дым, тут и там поднимавшийся над горящими строениями и медленно уплывавший вслед за ушедшим в неизвестность кораблём.

— А что насчёт тебя? — осведомился Аксель. — Ты тоже шпионил здесь для кого-то?

— Нет, — покачал головой мой владелец.

— Желаю тебе всего хорошего, — сказал Аксель.

— И тебе тоже всего хорошего, — ответил мой господин.

Асперич поспешила ко мне и, поцеловав на прощанье, пожелала:

— Всего хорошего, Лаура. И Ты очень красивая.

— Желаю тебе всего хорошего, Асперич, — сказала я, целуя ей в подставленную щёку. — Ты тоже очень красива.

К сожалению, я не могла обнять её, поскольку мои руки по-прежнему были скованны наручниками за спиной.

— Подними мой рюкзак, — велел девушке Аксель.

— Да, Господин, — светясь от счастья, сказала она, и набросила лямки на свои плечи.

Вскоре Аксель уже входил в лес росший вдоль берега. Его путь лежал на юг. Его рабыня торопливо семенила за ним. Тиомен потёрся мордой, головой и мохнатым боком о бедро моего господина, а затем, пару раз обернувшись, поспешил вслед за Акселем и его Асперич.

Мой господин повернулся ко мне лицом.

— Нет, — остановил он меня. — Не вставай на колени. Повернись.

Я почувствовал, что он вставляет ключ в браслет, и через мгновение мои запястья были свободны. Не дожидаясь команды, я повернулась и встала к нему лицом.

Мужчина указал на землю, и я опустилась на колени.

— Ты что думаешь, что Ты — рабыня башни? — спросил он.

— Но я пока не знаю, какой рабыней я буду, — пролепетала я.

— Расставь колени в стороны, — приказал мой хозяин. — Широко! Ещё шире!

— Да, Господин, — сказала я.

— Ну что, теперь-то Ты знаешь, какой рабыней тебе предстоит быть? — усмехнулся он.

— Да, Господин, — улыбнулась я.

Теперь у меня не осталось никаких сомнений в этом вопросе. Конечно, я была немного напугана, но одновременно взволнована и возбуждена. Это довольно пугающе, знать что тебя хотят, причём хотят не как свободную женщину, но жаждут как рабыню, со всей властностью, силой и бескомпромиссностью, с какими только могут жаждать рабыню! Но всё же, какая женщина хотела бы меньшего? Какая женщина не хочет быть настолько желанной, что ею хотели бы владеть полностью и без остатка, хотели бы видеть в своём ошейнике? Рабыня многим является для своего владельца. Среди всего прочего, она его домашнее животное, его игрушка и любовница. Я надеялась, что у меня не возникнет трудностей с тем, чтобы понравиться ему. Я же не хотела снова испытать на себе его плеть.

— Я даю тебе постоянное разрешение говорить, — объявил он.

— Спасибо, Господин, — первым делом поблагодарила его я. — Я благодарю вас за спасание моей жизни. Я благодарю вас за то, что сняли с меня наручники.

— Ты часто будешь их носить, — заверил меня мой хозяин.

— Как пожелает Господин, — улыбнулась я.

— Может, Ты снова думаешь о том, чтобы сбежать? — осведомился он.

— Нет, Господин, — мотнула я головой. — На моей шее ошейник, я одета в тунику, которая едва прикрывает клеймо на моём бедре. Мне некуда бежать.

— Ты боишься меня? — спросил мужчина.

— Да, Господин, — призналась я.

Какой маленькой, беспомощной и слабой чувствовала я себя, стоя перед ним на коленях. Я была плотью далёкого мира, стоящей на коленях перед гореанским рабовладельцем.

— Это хорошо, — констатировал он, — это страх рабыни перед её господином.

— Да, Господин, — согласилась я.

— У тебя хорошо получилось оскорбить меня в лагере Генсериха, — припомнил он мне. — Это были пытки провоцирующей рабской девки.

— Простите меня, Господин, — попросила я.

— Парни Генсериха тогда от души позабавились, — проворчал он.

— Я была рассержена, — попыталась объяснить я. — Вы отвернулись от меня! Вы презирали меня. Я вас ненавидела. У меня вспыхнуло дикое желание заставить вас страдать! Я хотела отомстить вам!

— Теперь Ты уже не кажешься столь же смелой, наглой и высокомерной как тогда, — заметил мой хозяин.

— Так и есть, Господин, — поспешила заверить его я. — А это правда, что Вы купили меня?

— Правда, — не стал отрицать он.

— А могу я узнать за какую сумму?

— Ах Ты тщеславная тарскоматка, — усмехнулся мужчина.

— Господин Аксель заплатил за Асперич золотой тарск, — надула у губы я. — Неужели Лаура не стоит столько же?

— Не льсти себе, — осадил он меня.

— Так сколько Вы заплатили? — не отставала я.

— Стандартную цену, назначенную пани за смену ошейника лагерной рабыни, — пожал он плечами. — Два серебряных тарска.

— И не было никаких предложений цены или переговоров? — спросила я.

— Нет, — ответил мужчина. — Впрочем, они, конечно, предполагали, что я отправлюсь в путешествие вместе с ними. В противном случае, они не продали бы тебя мне. Скорее они бы меня убили.

— Это — больше чем сорок восемь медных тарсков, — улыбнулась я.

— Больше чем в четыре раза больше, — добавил мой господин, — если считать тарски по курсу Брундизиума.

Я знала, о существовании значительных отличий в чеканке монет от города к городу. Гореанские государства ревностно относятся к своей независимости, и во многом изолированы друг от друга. Именно поэтому в денежных расчётах обычно полагаются на весы, по крайней мере, когда речь идёт о золоте и серебре. Например, в некоторых городах медный тарск состоит из восьми бит-тарсков, а в других, например в Брундизиуме, крупном торговом порту, сто бит-тарсков составляют один медный тарск. Такое разделение, казалось бы, могло облегчить учёт тонких различий в оценке того или иного товара.

— А за сколько я пошла бы на открытом рынке? — поинтересовалась я.

— Это во многом зависит от рынка, сезона, доставки и других нюансов, — объяснил он. — На такой вопрос не может быть однозначного ответа. Но я бы предположил, что на среднем рынке, за тебя могли бы дать около двух с половиной серебряных тарсков.

— Так много? — удивилась я.

— Возможно, — пожал он плечами.

— Кажется, — улыбнулась я, — что я стала красивее.

— В ошейнике все женщины со временем становятся такими, — сказал он.

— А как высоко Вы могли бы пойти, если бы на тогах за меня началась жестокая конкуренция?

— Это моё дело, — буркнул мужчина.

— Как насчёт золотого тарска? — полюбопытствовала я.

— Ты считаешь меня слабаком? — нахмурился он.

— Ничуть, — поспешила успокоить его я.

— Я мог бы купить тебя ещё в Брундизиуме, — признался мой хозяин. — И даже до Брундизиума у меня была возможность оставить тебя себе.

— Но Вы этого не сделали, — вздохнула я.

— Нет, — развёл он руками.

— Но почему? — поинтересовалась я.

— Сам не знаю, — сказал он.

— Я не понимаю, — удивилась я.

— Что произошло? — вдруг спросил мужчина. — Что Ты сделала со мной?

— Ничего, Господин! — заверила его я.

— Может Ты меня околдовала, или чем-то опоила? — осведомился он.

— Нет, Господин, — покачала я головой.

— Тогда почему я так хотел тебя? — спросил он.

— Я не знаю, — пожала я плечами.

— Безусловно, — сказал мой господин, — я подумал, что Ты будешь хорошо смотреться в верёвках и ошейнике. Иначе Ты, смущённая земная шлюха, ничего не знающая о твоём месте и твоей природе, не оказалась бы на Горе. Возможно, тебя нужно было оставить тосковать и томиться в твоём мелочном, фригидном мире, оставить робкому, вежливому, неловкому вниманию кастрированных психологически псевдомужчин, приученных с младенчества отрицать их собственную природу, и отрёкшихся от их собственной крови, созданий патологического мира, где природе и правде противопоставляются законы, созданные теми, кто отрицает и правду, и природу.

— Это — большая честь, — заявила я, — для меня, как женщины моего мира, такого мира, быть признанной достойной гореанского ошейника.

— «Достойной»? — переспросил он, и мне показалось, что в его голосе прозвучала угроза.

— Простите меня, Господин, — пролепетала я.

— Может Ты думаешь, что женщины вашего мира, что любая женщина того мира, достойна быть рабыней гореанского мужчины?

— Нет, Господин, — прошептала я. — Мы, женщины того мира, настолько обработаны и вышколены, настолько мелочны и тривиальны, что даже не достойны быть рабынями гореанских мужчин.

— Тем не менее, — усмехнулся мой хозяин, — вы хорошо выглядите на сцене торгов и в цепях.

— Нам остаётся только надеяться, что наши владельцы будут довольны нами, — сказала я.

— Никчёмные рабыни не нужны никому, — заявил он, — Мы хотим владеть только красивыми рабынями, хотя и они по своей сути являются столь же никчёмными, именно от таких рабынь мы можем получить максимальное удовольствие, и от них мы требуем работать и служить.

— Да, Господин.

— Конечно, для мужчин нет ничего необычного в том, чтобы хотеть рабынь, — не стал отрицать мой владелец.

— Как и для рабыни — хотеть своего господина, — сказала я.

— Ты уже знаешь, что я последовал за тобой их Брундизиума.

— Когда я увидела вас на причале корабельного лагеря, во мне вспыхнула надежда, что именно так всё и было, — призналась я.

— «Надежда»? — повторил он.

— Я хотела видеть вас своим господином, — попыталась объяснить ему я, — с той самой нашей первой встречи, когда, испугавшись своих чувств, убежала от вас.

— Лгунья! — крикнул мужчина.

— Нет, Господин! — испуганно отшатнулась я.

— Я ничего не понимаю в том, что происходит, — проворчал он, сердито сжимая кулаки. — Может я — дурак, посмешище, слабак, предатель кодексов?

Он посмотрел на меня сверху вниз, и меня накрыло холодным страхом. Что могло его рассердить, да ещё и рассердить настолько? Меня ужаснула ярость, сверкавшая в его глазах. Что я такого сделала? Имело ли это отношение к нему, или ко мне, или к нам обоим? Как потемнело его лицо, каким тяжёлым стал его хмурый взгляд!

— Ты — простая рабыня, — задумчиво пробормотал он, — простая рабыня!

— Да, Господин, — неуверенно кивнула я.

— Ты ничего не стоишь, — добавил мой хозяин.

— Да, Господин, — не стала отрицать я.

— И ничем не отличаешься от бесчисленного множества других, — заключил он.

— Да, Господин, — согласилась я, напуганная до слабости в животе.

— И всё же, — покачал он головой, — как я боролся с желанием заполучить тебя!

— Господин? — удивилась я ещё больше.

— Сколько сил я потратил, пытаясь выбросить мысли о тебе из своей головы! Какие бури ненависти и отрицания я вызывал в себе, чтобы выгнать тебя из моего сердца! Но мысли о тебе всё равно терзали меня. Твой образ преследовал меня повсюду, я видел его в тёмных углах комнат, в облаках, в дожде, в трепещущих на ветру листьях, в высокой, зелёной траве! Что Ты сделала со мной, Ты просто одна из многих земных женщин, такая же бессмысленная как и все остальные варварские рабыни доставленные сюда для наших рынков? И вот теперь Ты принадлежишь мне! Но я не пойму, что заставило меня владеть тобой, стать твоим хозяином? Какие течения, какие приливы побудили меня искать тебя? Уж не думаешь ли Ты, что я смогу простить тебя за то, что Ты сделала со мной, Ты всего лишь рабыня, со мной, свободным мужчиной! Это Ты заставила меня последовать за тобой! И я следовал за тобой, начиная от далёкого мира, от Брундизиума, в тёмные, зелёные, безбрежные ужасы северных лесов, чтобы получить тебя на свою цепь, чтобы увидеть тебя у своих ног, моей собственностью! Может, Ты всё ещё не можешь понять, почему я так ненавижу тебя, после всего того, что Ты сделала со мной?

— Я слышала, что на большом корабле, — сказала я, пытаясь сменить тему и отвлечь его, — есть два основных помещения для содержания бывших лагерных, а теперь корабельных рабынь, на палубах «Венна» и «Касра».

— Так и есть, — подтвердил мужчина. — И что?

— В котором из этих помещений меня бы содержали? — поинтересовалась я.

— Палуба Касра находится ниже, — пояснил мой господин. — Естественно, лучшие рабыни размещены выше, на следующей палубе, на палубе Венна. Асперич, не будь она частной рабыней, была бы размещена на палубе Венна, а Ты в трюме на палубе Касра.

— Я поняла, — вздохнула я.

— Какая теперь разница! — возмутился мужчина. — Для тебя что, не имеет никакого значения, что Ты сделала мной?

— Конечно, меня это волнует, — поспешила заверить его я. — Ведь это в ваших руках находится плеть.

— Что за власть, — раздражённо спросил он, — прячется в этом маленьком, мягком, фигуристом теле, в лодыжках, плечах, движениях рук, подъёме головы, взгляде, в мягком блеске глаз, в дрожании губ.

— Рабыня ничего не может поделать с тем, кем она является, — сказал я.

— То есть для тебя это ничто, — спросил он, — то, что Ты вывернула наизнанку моё сердце, то, что Ты мучила меня по ночам и изводила днём, то, что Ты порвала меня пополам, заставив меня бороться с желанием?

— Рабыня не может возражать против того, чтобы быть желанной, — заметила я.

— Какую власть Ты имеешь надо мной! — в гневе закричал мой похититель.

— У меня нет никакой власти, — ответила я. — Я на коленях перед вами.

Мужчина взвыл от ярости, схватил свой рюкзак и, к моей тревоге, выхватил из него плеть. Он швырнул этот атрибут футов на пятьдесят, если не дальше и приказал:

— Принеси её так, как положено приносить плеть!

Встав на четвереньки, я подползла к плети, опустила голову и, взяв зубами длинную рукоять, рассчитанную, чтобы можно было держать её двумя руками, вернулась к нему и подняла голову. Когда он забрал у меня плеть, я снова встала на колени, откинувшись на пятки, выпрямив спину, втянув живот, расправив плечи, подняв голову, положив руки ладонями вниз на бёдра и широко расставив колени, как подобает рабыне того вида, которой, как я узнала, я теперь была.

— Я думаю, — сказала я, глядя на него снизу вверх, — Господин просто влюблён в свою рабыню.

Он замахнулся плетью, и я в страхе зажмурилась, ожидая удара. Но удара не последовало. Когда я открыла глаза, я увидела, что его рука дрожит от гнева, но затем он опустил плеть. Он выглядел угрюмым и насупленным. Я вовсе не хотела разозлить его. И уж тем более я не хотела оскорбить или унизить его. Но настолько ли это невероятно, что свободный мужчина мог бы полюбить рабыню? Должны ли его за это высмеивать его товарищи и презирать свободные женщины? Почему мужчина может испытывать приязнь к слину или кайиле, но не к рабыне? Впрочем, подумала я, рабыня это другое. Её следует презирать, пренебрегать и держать в бесчестье, поскольку она — рабыня.

Он грубо сунул плеть к моим губам.

Я была напугана.

Разумеется, это не было действием того, кто мог бы испытывать тёплые чувства к рабыне. Насколько глупым теперь казалось моё замечание мне самой. Я что, забыла о том, что была рабыней?

— Тебя что, не обучали? — процедил мой похититель.

И я принялась проявлять внимание к плети, целуя и облизывая её упругую кожу. Я делала это мягко, медленно, нежно, тщательно, покорно, почтительно и, боюсь, обольстительно. Наконец мужчина убрал плеть от моего лица, и я откинулась назад, приняла прежнее положении и замерла в ожидании. Если девушка недостаточно хорошо обслужит плеть, то ей следует быть готовой к тому, что плеть хорошо обслужит её.

К моему облегчению он спрятал, так и не применённый и даже не развёрнутый инструмент дисциплины, назад в свой рюкзак.

Церемония целования плети может быть прекрасным ритуалом, к котором рабыня признает свою покорность, своё подчинение доминированию мужчины. Это может быть очень красиво. Плеть, конечно, сама по себе, является символом доминирования. Судя по тому, с какой грубостью плеть была поднесена к моим губам, у меня не осталось никаких сомнений в том, что мои предположения относительно того, что мой хозяин мог бы питать к своей рабыне некие тёплые чувства, имели мало общего с реальностью. Фактически, это действие было больше выражением раздражения или презрения, признаком того, что владелец мог бы отнестись неодобрительно, и быть не в состоянии терпеть недозволительную самонадеянность со стороны своей собственности, простого животного.

Я должна была бы лучше думать, прежде чем что-то сказать.

— Ты думаешь, что в рабыню можно влюбиться? — спросил он.

— Простите меня, Господин, — попросила я.

— Рабыню, — сказал мужчина, — следует доминировать, подчинять, использовать для работы и удовольствий, пока она не заплачет и не закричит от потребностей.

— Да, Господин, — не стала спорить с ним я.

— А тебя следовало бы выпороть, — добавил он.

— Так выпорите меня, — предложила я, — чтобы я смогла ещё лучше уяснить, что я — ваша.

— Я наговорил много чего, о чём я не хотел говорить, хотя, наверное, должен был это сказать, — вздохнул он. — Я раскрыл те истины, которые тревожили меня и казались постыдными. Да, я признал наличие необоримого желание к тебе, жестокого как шторма Тассы, и столь же непреодолимого, сколь и неизменного, с которым я боролся, пытаясь избавиться от этой необъяснимой, мучительной жажды, и справиться с которой я оказался не в состоянии. Все мои намерения исчезли как дым, вся моя решимость рассыпалась, стоило мне увидеть тебя. А значит, Ты должна быть моей. И я не знал бы отдыха, пока Ты не стала бы моей. Ты должна была принадлежать мне. И теперь Ты, глупая земная шлюха, смеешь говорить о чувствах? Лучше дрожи и говори о подчинении, обладании и владении, да-да, владении, как любым другим предметом, товаром или животным. Именно этим Ты являешься, и только этим, предметом, товаром и животным, и именно этим Ты и будешь, разве что теперь в моём ошейнике! Да, Ты желанна, спору нет, и потому тебя хотят и жаждут, но тебя хотят и жаждут как ту, кто Ты есть, как рабыню, никчёмную, бессмысленную рабыню!

— Да, Господин, — сказала я.

Я видела, что он будет моим повелителем. Но какая рабыня хотела бы чего-то иного?

— Может, Ты хочешь быть свободной женщиной? — осведомился он.

— Нет, Господин, — ответила я ему. — Я — рабыня. Это то, чем я хочу быть.

— Жаль, — протянул мой владелец. — Если бы Ты заявила, что хотела бы быть свободной женщиной, то было бы приятно держать тебя как самую презренную из рабынь.

— Я думаю, Господин, — сказала я, — что такая женщина очень скоро начала бы просить, чтобы Вы оставили её своей рабыней, и боялась бы только того, что Вы могли бы продать её.

— Это интересное воздействие ошейника на женщину, — заметил мужчина.

— Мы принадлежим ему, — признала я.

— Я ненавижу тебя, — бросил он.

— Я попытаюсь сделать всё возможное, чтобы понравиться вам, — пообещала я.

— Ты будешь принадлежать мне, как немногие из рабынь принадлежали самым суровым хозяевам, — предупредил он меня.

— И именно так я хотела бы принадлежать, — заверила его я.

— Я слишком долго ждал, — сказал мужчина, — когда Ты станешь моей.

— И я тоже, — прошептала я, — так долго ждала этого момента.

— Нам пора отправляться, — сообщил мне он.

— Да, Господин, — вздохнула я.

Он повернулся и внезапно напрягся. Его взгляд был направлен в небо. Я тоже повернула голову туда и затенила глаза ладонью. Я не сразу смогла разглядеть то, что его взволновало. Но вот, наконец, я увидела это. Чёрную точку далеко в небе.

— В кусты, — коротко скомандовал он.

Я вскочила и метнулась к зарослям кустарника, из которых не так давно появился Господин Аксель. Мой хозяин подхватил свой рюкзак и через мгновение присоединился ко мне. Мы оба замерли, присев на корточки.

— Вероятно, вернулся разведчик, — пробормотал мужчина. — Ищет отставших и дезертиров.

— Может быть, всего лишь проверяет, не сопровождается ли корабль? — высказала своё предположение я.

— Не шевелись, — предупредил мой похититель.

Мне оставалось только пожалеть, что мне досталась белая туника. Насколько уместнее была бы в такой ситуации одежда женщин-пантер, сливавшаяся с окружающим фоном, терявшаяся среди теней, ветвей и листвы.

Мужчина медленно извлёк свой кинжал из ножен, и взял его за лезвие.

— Не двигайся, — повторил он своё предупреждение.

Мне не раз случалось видеть, как мужчины состязались около причала, метая ножи в вертикальную доску или столб с нарисованным крошечным кругом. Победителем становился тот, чей клинок воткнулся ближе всего центру этого круга.

Спустя несколько инов мы видели гигантскую тень, скользнувшую по берегу.

— Он улетел, — прошептала я.

— Нет, — не поддержал мой хозяин моего оптимизма.

— Где же он тогда? — спросила я.

— Ушёл вверх по течению, наверное, кружит над корабельным лагерем, остатками причала или частоколом. Откуда мне знать?

— Так может, нам было бы лучше зайти в лес, и начать свой путь? — предложила я.

— Подождём, — решил мужчина.

— Он на спине тарна, — сказала я. — Он ведь не сможет преследовать нас в лесу.

— Если он нас обнаружит, — объяснил он. — То может доложить о нашем существовании и приблизительном местоположении.

— Вы думаете, что он приземлится? — полюбопытствовала я.

— Как раз этого я и не думаю, — покачал мой господин головой. — Отставшие, дезертиры, беглецы — люди опасные.

— Но он может приземлиться, — заметила я.

— Для него было лучше, этого не делать, — сказал он.

— Вы бы его убили? — спросила я.

— Или он нас, — пожал он плечами.

— Мне страшно, — вздрогнула я.

— Пусть он боится, — процедил мой владелец.

— А где он? — снова поинтересовалась я.

— Не знаю, — ответил мужчина.

Прошло ещё где-то четыре ена.

Вдруг мощный порыв ветра встряхнул кусты вокруг нас. Я испуганно посмотрела вверх.

— Не шевелись! — прошипел мой владелец.

В этот момент огромная птица опустилась на берег, в каких-то нескольких ярдах от нас.

Никогда прежде я не видела тарна так близко. Даже на тренировочном поле к востоку от тарнового лагеря, по пути к Корабельному лагерю, тарнсмэн приземлил свою птицу не настолько близко. Каким маленьким казался человек рядом с этим ужасным, крылатым монстром, на фоне его широких крыльев. Голова птицы, вооружённая пугающим клювом, крутилась высоко над землёй, большие, злобные, круглые, блестящие на солнце, чёрные глаза обшаривали местность.

Всадник спустился по верёвочной лестнице и настороженно осмотрелся вокруг себя.

Мой господин немного привстал, отведя руку с зажатым в ней ножом, назад. Обычно такой нож метают резким кистевым движением сверху вниз. Но, я боялась, что расстояние было слишком велико для точного броска и для подходящего проникновения. Мужчины около причала, соревновавшиеся в метании ножа, иногда играя на деньги, делали это с дистанции в половину меньшей.

— На нём не серая униформа кавалерии пани, — прошептала я.

— Он должен быть из их кавалерии, просто он здесь не по делам кавалерии, — так же шёпотом сказал мой владелец.

— Тогда по чьим делам он здесь? — не удержалась я от любопытства.

— Заговорщиков из корабельного лагеря, — ответил мужчина. — В таких делах униформу лучше не носить.

— А что он делает? — спросила я.

— Боюсь, — покачал головой мой владелец, — ищет меня. Именно я держу в руке живого оста.

— Я не понимаю, — прошептала я.

Тарнсмэн подошёл к двум челнокам, привязанным к берегу и осмотрел их, но, по-видимому, не нашёл в них ничего представляющего интерес. Что, в конце концов, можно найти интересного в лодках, очевидно, брошенных за ненадобность на берегу. Он даже поднял и отбросил брезент, под которым скрывалось бесчувственное тело, привезённой Акселем Асперич. Затем мужчина забросил в реку три весла, а оставшимся пробил днища обеих лодок, после чего столкнул в реку и их, отправив последнее весло вслед за предыдущими. Закончив с лодками, тарнсмэн повернулся и снова осмотрел берег на восток и запад, а потом уделил внимание зарослям кустов на юге.

Я до ужаса испугалась, что он нас заметит.

— Нам следовало самим избавиться от лодок, — пробормотал мой владелец.

— Они казались брошенными, — заметила я. — В них нет ни вещей, ин продовольствия. Никаких признаков подготовки к отплытию.

— Будем надеяться, что он тоже придёт к такому выводу, — покачал головой мой хозяин.

— Вы его узнаёте? — поинтересовалась я.

— Нет, — ответил он, — но я боюсь, что это — человек Тиртая.

Я вздрогнула.

— Я слышала это имя, — прошептала я. — Мужчины обычно произносили его шёпотом.

— Вероятно, моё отсутствие на большом корабле заметили, — предположил он.

— Но не так же скоро, — попыталась успокоить его я.

Меж тем тарнсмэн поднялся в седло, свернул верёвочную лестницу и закрепил её на месте. Закончив с этим, он ещё один раз окинул окрестности долгим внимательным взглядом.

— Какой же я дурак, — вдруг прошептал мой владелец.

— И вовсе мой господин не дурак, — проворчала я.

Я давно поняла, что он был мужчиной не только богатырских размеров и силы, мужества и желания, но и огромного интеллекта. Меня бы бросило в дрожь от одной мысли солгать ему, и не просто потому, что я была рабыней, но потому что у меня был понимание того, что я беспомощно прозрачна для него, что ему достаточно просто взглянуть на меня, чтобы немедленно уличить в малейшей крупинке обмана или недомолвки. Кроме того, с него бы сталось без долгих размышлений, выжечь на моём бедре ещё одно клеймо, клеймо лгуньи, отметив меня как лживую кейджеру.

Наконец, тарнсмэн потянул один из ремней, проходивших через кольцо спереди на его седле, и огромная птица, издав пронзительный крик, от которого у меня зазвенело в ушах, ударила воздух своими могучими крыльями. Порыв ветра разбросал гальку, поднял тучу песка и пыли. Тарн подбросил себя в воздух на несколько футов, полетел низко над рекой.

— Да нет же, — воскликнул мой владелец, — дурак! И ещё какой! Ты видела, что у него на седле висел арбалет и сумка с болтами?

— Я не обратила внимания, — призналась я.

— Если бы сейчас тарнсмэны корабельного лагеря патрулировали окрестности, — сказал он, — этот парень побоялся бы подлететь к этому месту ближе пятидесяти пасангов. Его бы убили над лесом.

— Я не понимаю, — растерялась я.

— Наши тарнсмэны, — снизошёл он до разъяснений, — по-другому вооружены. У них короткие седельные луки. Они хоть и небольшие, но благодаря усилениям из роговых пластин, очень мощные и скорострельные, к тому же очень удобные для использования с седла. Такой лук можно легко направить в любую сторону, вплоть до того что назад.

— Зато я заметила, — похвасталась я, — что перед седлом зачем-то прикреплена широкая кожаная подушка, а по бокам седла есть несколько колец.

— И как по-твоему, моя маленькая смазливая варварка, для чего они нужны? — с усмешкой поинтересовался мой похититель.

— Не знаю, Господин, — пожала я плечами.

— Подушка, — объяснил он, — предназначена для того, чтобы укладывать на неё раздетую пленницу, хоть на спину, хоть на живот. А к кольцам по обе стороны седла привязывают её запястья и лодыжки.

— Я поняла, — кивнула я, живо представив себе эту картину и почувствовав охватившее меня беспокойство.

— Таким образом, тарнсмэн, если пожелает может скрашивать свой досуг во время полета, лаская свою добычу.

— Я поняла, — смущённо повторила я.

— К концу полета, — усмехнулся мужчина, — она уже будет полностью готова к железу.

— Несомненно, — не могла не согласиться я.

— Кроме того к кольцам по бокам седла, — добавил мой господин, — можно крепить добычу, в том числе и раздетых, связанных женщин.

— Ясно, — вздрогнула я.

— Тарнсмэны довольно часто устраивают набеги для поимки женщин, — сказал он.

— Чтобы сделать их рабынями? — уточнила я.

— Конечно, — подтвердил мужчина, — а разве не для этого нужны женщины?

— Но крайней мере, некоторые, — улыбнулась я.

— Такие как Ты — точно, — хмыкнул мой хозяин.

— Да, Господин, — и не подумала отрицать я, — такие как я.

С самого начала моего созревания как девушки, я жаждала владельца и рабских цепей.

— Я рада, — призналась я, — что тарнсмэн улетел.

— И я тоже, — кивнул мой похититель.

— Вы были слишком далеко, чтобы убить его, — покачала я головой. — Вам пришлось бы выскакивать из кустов и нападать на него с мечом, надеясь, что он не успеет среагировать.

— У меня был нож, — сказал он, озадаченно уставившись на меня.

— Я видела, как мужчины состязались около причала, — объяснила я. — Боюсь, Вы были слишком далеко, чтобы надёжно поразить врага. С такого расстояния нож не вошёл бы достаточно глубоко, даже если бы долетел и попал в него.

— А я и не знал, — заметил мой господин, — что Ты разбираешься таких вещах.

— Но я же смотрела, — пожала я плечами.

— Ну тогда, — усмехнулся он, — сейчас Ты посмотришь ещё раз.

— Господин? — не поняла я.

— Встань перед тем деревом, — указал он, — лицом ко мне и не шевелись.

— Вот это дерево? — уточнила я, охваченная тревогой настолько, что задрожали колени.

— Это тоже подойдёт, — махнул рукой мужчина.

— Разве я не должна стоять к дереву лицом, — спросила я, — с привязанными к нему руками, чтобы меня было удобно пороть?

— Я не собираюсь тебя пороть, кейджера, — успокоил меня он, — по крайней мере, не в этот раз, хотя твоя гладкая кожа просто напрашивается на плеть.

— А что Господин собирается делать? — поинтересовалась я, но мужчина не ответил, а только повернулся и сделал несколько шагов от меня.

— Сейчас я так же далеко, — уточнил он, — как был от нас тот тарнсмэн на берегу?

— Даже дальше, — ответила я. — Так что Господин собирается делать?

И тут слова застряли у меня в горле. Он вытащил из ножен свой кинжал.

— Не надо, Господин! — вскрикнула я, когда способность говорить ко мне вернулась.

— Не бойся, — усмехнулся мой хозяин. — Ведь нож даже не долетит до тебя с такого расстояния, а если и долетит, то не попадёт, а если попадёт, то не сможет нанести смертельную рану.

Я с ужасом смотрела, как он занёс руку.

— Не надо! — завизжала я.

— Оставайся на месте, — рявкнул он. — Не вздумай дёрнуться. Тебе не грозит ни малейшая опасность, если Ты не будешь шевелиться.

— Пожалуйста, нет, Господин! — взмолилась я.

— Клинок, — сообщил мне он, — войдет в дерево в трёх — пяти хортах слева от твой шеи. Закрой глаза, если тебе так будет легче.

Я послушно зажмурилась, дрожа всем телом. Казалось, что я простояла так, с закрытыми глазами очень долго, хотя, рискну предположить, что фактически, времени прошло совсем немного. Я уже решила, что он смилостивился и передумал бросать свой нож, когда, наконец, близко, слева от меня, на уровне моего горла, раздался внезапный, резкий, безошибочный звук, удар металла, втыкающегося в дерево, сопровождаемый гулом вибрирующего лезвия.

Я открыла глаза. Мне хватило времени ровно настолько, чтобы увидеть дрожащую рукоять, не дальше ширины ладони от моего горла, а потом свет погас. Боюсь, я потеряла сознание и упала рядом с деревом.