Хозяйка сгоревшей усадьбы

Глава 16

Холодно.

Холод сковывает. Холод окутывает плотным одеялом, не пропуская ни звуков, ни суеты. Защищает и огораживает от всего мира.

Призраки. Недобрые духи прошлого, именующие себя памятью. Они таки добрались до нее, утащили к себе. Вспомнилось чувство неотвратимого падения, кружение темноты и мелькнувшая где-то в отдалении, далеко-далеко наверху, недосягаемая расщелина. Она свалилась вниз, невзирая на все предосторожности.

Мысль на удивление вызвала лишь легкую досаду. Не страх.

Наверное, она уже умерла. Потому и не боится больше. Наверное, она стала теперь частью памяти, что хранит эта усадьба не один десяток лет. А может, и не один век.

Потому-то так темно кругом. Даже амулет из лавки Агнес не в силах разогнать мрак!

«Мрака не существует. Ты не видишь ничего, потому что привыкла зажмуривать глаза от страха. Трусость тебя ослепляет».

Сбоку раздался детский смех. Издевательский, злой.

«Девчонка, девчонка! — скандировали хором дети. — Зеркало нашел и любуется в него. Девчонка!»

Перед глазами появилась залитая летним солнцем улица. Кажется, где-то неподалеку, в окрестностях. Почти такая же тихая, сонная улочка, как и Вишневая, где стояла ее усадьба. В пыли сидел мальчик, оборванный бродяжка. Сидел и не отрываясь, глядел в небольшой осколок зеркала, лежащий у него на ладони. Тот переливался, прямо-таки горел, отражая солнечные лучи.

Фиона моргнула — отраженный свет слепил.

На миг мелькнула картина — оборванный юноша, удирая от стражников, швыряет длинный осколок через плечо. Тот разбивается о мостовую… небольшой кусок отлетает в сторону. Именно этот кусок и лежит сейчас на ладони малолетнего бродяжки. Заворожил так, что тот не в силах отвести взгляда.

А другие дети, такие же оборванные и босые, пляшут вокруг, сыплют насмешками и шутками. Вот кто-то наградил мальчонку с осколком тычком. И тут же тычки посыпались со всех сторон.

Не выдержав, мальчишка вскочил и рванул прочь. Пробежал по улице, нырнул в какую-то дыру под забором. Пронесся по чужим грядкам, по саду. Махнул через изгородь, весь ободравшись и очутился… во дворе ее усадьбы. В первый миг Фиона едва признала свой дом — тот был еще цел. Ровно окрашенные в светлый тон стены, аккуратные дорожки, газоны и клумбы. Подстриженные кусты живой изгороди. Только очертания дома неуловимо знакомы.

Громадная, рыжая с подпалинами, псина с оглушительным лаем бросилась на маленького бродяжку. Тот в испуге ринулся к приоткрытой двери задней пристройки…

Что стряслось с мальчиком дальше — Фиона не увидела. Мелькание картинок перед глазами прекратилось. Только той же ночью в усадьбе вспыхнул пожар, выжегший весь дом дотла.

Языки ревущего пламени вырывались из окон протуберанцами, метались внутри помещений. Треск искр — или чей-то надсадный визг?

Уши заложило, словно залило водой. Словно она нырнула глубоко в море в погоне за красивой ракушкой.

«Видишь, как это бывает? Твоя безответственность — преступление!»

«А я-то здесь причем⁈ — завопила Фиона мысленно. — Меня тогда, может, и на свете не было! Или только-только появилась».

На это ей не ответили. Перед глазами возникла широкая улица, мощеная гладко отесанными камнями. Такими же широкими, как и те, что слагали пол в подземном коридоре.

Коридор что, прежде был улицей? И не было толщи земли над ним?

Нет, — поняла она почти тут же. Просто плиты похожие. А подземный ход… кажется, его еще не было на этом месте? Или она просто увидела другое место.

Улица убегала вдаль — ровная, широкая. По бокам тянулись узкие палисадники, а через узкую полоску, мощеную мелкой неровной каменной плиткой — добротные бревенчатые дома. Откуда столько дерева, хотелось бы знать? Вокруг Ковентри густых лесов отродясь не было…

«На месте Ковентри некогда стояли вековые леса. И мало где в них ступала нога человека. Лишь редкие крохотные деревеньки да тропы, мало отличимые от звериных».

Н-да. Тяжело, должно быть, жилось тогда местным.

«Им тогда жилось».

Да что ж такое! Пакостный призрак отвечает на всякую едва зародившуюся мысль, не успеет Фиона сама до конца осознать ее.

Им тогда жилось. Как это понимать-то?

А вот так, — тут же ответила сама себе, опережая возможную реплику внутри головы. Им жилось — то есть, они были живы. А потом, когда построили город, леса исчезли. Да и с местными жителями, скорее всего, церемониться особенно не стали. Извечный круговорот — побеждает тот, кто сильнее. Побеждает и живет дальше, передавая память и землю потомкам.

Выходит, первый город строили из дерева — потому что деревьев вокруг было много. Хотя вот сама улица мощена камнем. Да каким! Громадные плиты.

Куда ведет эта улица? Сознание, словно повинуясь секундному импульсу, понеслось вдоль похожих друг на друга одноэтажных домиков без украшений. Перед глазами лишь промелькнули плиты мостовой. Мелькнул и остался позади всадник, одетый в кожаное, на низкой мохнатой лошади. Улица бежала дальше — прямая и удивительно безлюдная.

Оплетенная густо плющом арка показалась неожиданно. Вроде и резких поворотов не было — а она вынырнула вдруг, словно из-под земли.

Дома обрывались немного раньше, к арке вела дорога с палисадниками по бокам и растущими за этими палисадниками плодовыми деревьями. Мостовая ныряла в арку, умещаясь в нее целиком. Под увитым плющом сводом, должно быть, мог проехать и всадник на лошади, и груженая карета или повозка.

Арка миновала в считанные секунды — словно Фиона пролетела на нею птицей. Хотела бы обернуться — не вышло. Дорога бежала дальше и влекла за собой.

Ветви исполинского дерева взметнулись прямо над головой внезапно. Только что перед глазами лишь стелилась дорога — и вот колышет необъятной кроной дерево, рядом с которым те, что растила когда-то Фиона в родовом поместье — просто недомерки. Откуда оно? Только что ведь ничего, кроме дороги, мощеной плитами, не было.

«Священное древо».

Ну да. Священное для народа, что жил здесь. Недаром к нему тянется дорога! Для чего только она, Фиона, здесь очутилась?

Под ветвями движение замедлилось. И теперь она могла разглядеть обширный ствол, тянущийся ввысь, чтобы раскинуться над головой десятками ветвей. А от каждой такой ветви тянулись другие — размером сравнимые с обычным деревом. Крона столь густая, что неба сквозь нее не видно. Бессчетные листочки слегка шелестят, и ветерок прокатывается по ним волнами.

В толщу земли уходят корни. Между этими корнями запросто мог бы притулиться добрый десяток крестьянских домов.

А вот людей нет. Не видно ни служителей, ни поклоняющихся…

Древопоклонники! Фиону словно ударило. Это язычники поклоняются солнцу, деревьям и духам рек, полей и озер. Не Творцу единому, но отдельным творениям его, наделенным чертами одушевленности.

«Душа есть у всего живого».

Суеверная жуть охватила поневоле. Душа — учили священники — дана Творцом каждому человеку. Человеку — тому, кто владеет разумом!

Ее, Фионы, душа сейчас цепенела — словно прохватило леденящим зимним холодом. Не тело леденело — тела и не было. Душа — единственное, что присутствовало в этом странном месте.

А дерево смеялось, качало ветками, шелестело листвой. Душа великого древа веселилась.

Оно стояло на этом месте много веков, многое и многих повидало. И душа очередной из рода людей выглядела такой же юной, неопытной и глупой, как и души остальных ее сородичей. Что за разница тому, кто живет целые эпохи — к которой из них принадлежит эта случайно залетевшая душа!

Дерево качало ветками и смеялось. Оно намеревалось прожить еще не одну эпоху. И не знало, что поступь времени неотвратима. Даже для того, кто способен переживать столетия.

Непроходимый лес затянул город, в котором улицы были каменными, а дома — деревянными. На месте титанического дерева выросло множество других деревьев — но ни одно из них не могло сравниться с ним.

А над лесом, над морским берегом и горами сверкали острые зеркальные грани, которых раньше не было. Невидимые, неосязаемые зеркала разрезали ткань мира. Иссекли множеством порезов саму гармонию.

Фиона попыталась моргнуть, встряхнуться — совершить что-то, способное выразить ее удивление. Но здесь она — бесплотный дух.

Откуда в ней взялось это знание? Знание это, или наведенный морок…

Громадные деревья, которым поклонялись жители древних городов, исчезли, когда появились эфирные зеркала, давшие имя миру. Невидимые и неосязаемые зеркала были неотъемлемой частью мира. Казались неотъемлемой его частью. Но выходило — некогда их не было. И мир сиял первозданной гармонией и чистотой. Сиял задолго до того, как появилась Мерсия. А может, и до того, как построили цитадели и оплоты Холеры к далекому востоку от Рубикона.

«А кто поклонялся этим деревьям⁈ — хотела крикнуть Фиона. — Люди во все времена поклонялись Творцу жизни в этом мире! Во все времена и во всех землях».

Словно ответ на вопрос — титанический алтарь, сооруженный из пня срубленного древа. С вытесанными из гигантских корней мордами и змеящимися телами чудовищ.

По мордам и торчащим клыкам чудовищ стекает кровь… а на алтаре — тела прежних обитателей города.

Не люди! Открытие ошарашило.

Непропорциональные тела со слишком длинными руками и огромными ступнями. Короткие туловища, покрытые неровной шершавой кожей, довершали сходство с лягушками. Это же… говорят, такие существа всё ещё оставались кое-где — жили в глубине обширных болот на западной и восточной оконечностях Нижней доли Зеркала.

Далекие их сородичи скрывались среди южных гор. Те походили на болотных обитателей, только были куда больше ростом. Их именовали горными троллями. Агнес, возвращаясь из поездок на юг, много рассказывала о них…

На алтарях, высеченных из пней, оставшихся от срубленных священных деревьев, приносили в жертву исконных обитателей этих земель. Сородичей нынешних болотных жителей и горных троллей.

«Это было слишком давно».

«Враждовать об это уже некому и не с кем».

Отчего-то это показалось слабым утешением. Далекие предки мерсийцев разрушили города, осквернили священные места, убили настоящих хозяев этой земли. Принесли их в жертву… кому? Не Творцу ведь всемогущему, не глашатаю воли его — святому Иерониму!

Словно в ответ на эту мысль, засияли тусклым сумрачным светом многочисленные руны, выписанные кругами вокруг алтаря.

Что за жуткий ритуал проводился здесь? Да и не только здесь…

А некоторые символы знакомы ей! Так и есть: часть она видела на стенах в шахте, куда спускалась. Она ведь даже перерисовала их оттуда!

А находили их по всей Нижней доле. Выходит, и ритуалы эти шли повсюду — не только у руин города, стоявшего на месте Ковентри. Старого города Фионе больше не показывали — но она уверена была, что от него остались именно руины. Темные колдуны вырезали население и творили жуткое чародейство. Не то ли самое, что ныне входит в анналы и списки запрещенных практик?

«Зачем! Зачем вы мне это показываете⁈»

Нет ответа. Да и голоса нет — ей только кажется, что кричит. Она кричит в собственном воображении. А кровь стекает и стекает, обрисовывая резные узоры алтаря. Такая же красная и горячая, как у людей.

А ведь знакома ей лишь часть символов. И горят, как нарочно, так четко и ясно… записать! Движение схватиться за записную книжку — и в который раз вспомнить: нет у нее здесь тела. И карманов нет, и записной книжки тоже.

Запомнить. И тогда уже записать всё, что удастся припомнить.

А зачем ей показали зеркала? Зачем в самом начале сказали, что прежде эфирных зеркал в их мире не было. Получается, это черное колдовство создало их…

Нет, что за дикая мысль! Эфирные зеркала — это часть мира. Как можно создать что-то такое волей человека? Пусть и не одного, пусть множества очень сильных колдунов. Даже предполагать такое — слишком самонадеянно.

И зачем в таком случае пытается прорваться из подземелий память? Страшная, кровавая.

И удастся ли ей, Фионе, вообще вернуться? Слишком подробно показывают ей этот алтарь. Не оторвать взгляда! Словно что-то приковывает ее. Нет, это не стремление рассказать. Это стремление наказать! Ведь она — из числа потомков тех, кто учинил бойни на просторах Зеркала.

Потомки преступников стали мерсийцами. А затем, сменив короля и название королевства — манорцами. Ее предки.

И потому ей не вырваться. Ее не отпустят. А она сама сунулась сюда, по доброй воле. И винить некого. Некого… так глупо сгинуть, едва обретя свободу! Или это — закономерная расплата за преступления? Та самая, не перед судом людским, но перед высшим судом.

Фиона моргнула, силясь понять, где очутилась. Перед глазами стояла муть.

Зрение вернулось не сразу. Сначала она поняла, что замерзла. От холода оцепенела спина, ныла шея. В затылке поселилась слабая, но настырная боль. Пелена перед глазами рассеивалась неохотно, и через нее медленно проступали очертания ровных швов между широкими, гладко отесанными камнями.

Потолок! — сообразила она минуты две-три спустя. Она лежит на спине и глядит в потолок подземелья. Лежит на голом каменном полу — потому и промерзла насквозь.

Она что, потеряла сознание? А всё, что видела перед этим, ей примерещилось.

Объяснение выглядело правдоподобным. Уж куда как правдоподобнее, чем-то, что она и впрямь видела нечто такое, чего видеть не могла. Волею обитавших здесь призраков, что решили зачем-то показать ей… показать что? Выглядело-то увиденное обрывочной бессмыслицей.

Ну, как можно провалиться в узкую расщелину?

Кинула взгляд на разлом между плитами. Ну да, рука туда проходила. Но то рука! А целиком туда не вместиться. Разве что пол провалился бы. Но пол кажется прочным, да и она лежит далеко.

С трудом приподнялась на локтях, кое-как уселась. Отползла к стене, уселась, прислонившись спиной. Поморгала. Глаза изнутри давило, затылок ныл. Спина и плечи одеревенели от холода. По телу разливалась слабость.

Она только немного посидит и встанет. Похлопала себя по карманам и усмехнулась безотчетному жесту.

Мучила жажда. И как она не догадалась взять с собой хоть небольшую фляжку воды? Не подумала, что это может понадобиться. Всё-таки она отправлялась в подвал собственного дома, а не в лес. Забыла, что собственный дом может сюрпризов преподнести больше, чем глухой лес.

Что она там, раздумывала — стоит ли идти дальше, осматривать коридор?

Фиона покачала головой. Может, и осмотрит. Но не сегодня! Не сегодня. Выудила трясущимися пальцами записную книжку из внутреннего кармана, коротко записала всё, что увидела. По свежим воспоминаниям, чтоб ничего не забыть. Начертила и руны, что удалось запомнить — потом-то можно и забыть! Было всё на деле или привиделось — разберется позже. Всё равно пока идти не может, нужно перевести дух. Заодно отметила, что добросовестно делала зарубки. Кто знает этих призраков минувшего — сотрут ее метки, и попробуй потом докажи, что делала их! Заодно отметила, на какой зарубке наткнулась на расщелину.

Усмехнулась снова, поймав себя на мысли: совершенно ведь не удивится, обнаружив, что пролом волшебным образом затянулся!

Убрала книжку, с трудом поднялась на ноги. С удивлением ощутила: колени трясутся так, что вот-вот подломятся. А ей тащиться аж до самого выхода. И делать нечего: не оставаться ведь здесь! Тяжело опершись на стену, сделала первый шаг. Следом — еще один и еще.

Отдохнуть можно и позже, — решила она. Когда совсем выбьется из сил. Насиделась. А сейчас — идти, пока может. Доберется до флигеля — и напьется воды, и приляжет.

Или чаю, да. Горячего! С густым запахом ароматных трав, с мягкой булочкой, намазанной свежайшим маслом… но это — когда дойдет. Надо дойти.

— Госпожа! Ох, госпожа, — Кэнди схватилась ладошками за щеки.

Испуганный вид девчонки Фионе не понравился. Что здесь еще стряслось⁈ Она с ног валится, мечтает только о чашке горячего бульона и о мягкой подушке. А тут…

— Кэнди. Что случилось? — мягко осведомилась она.

— Госпожа, вас почти неделю не было, — всхлипнула та. — Я так испугалась! Не знала, куда бежать и кого звать на помощь…

— Неделю? — непонимающе переспросила Фиона, ощущая, как голова идет кругом. — Ты ничего не путаешь? Погоди, — прервала она горничную. — Ты сказала, не знала, кого звать. Ты кого-то все-таки позвала? Ходила в сыскное управление, — сделалось дурно.

Святой Иероним, она так устала! И сейчас вместо отдыха придется куда-то бежать⁈

— Нет-нет, госпожа! — служанка отчаянно затрясла головой. — Я никуда не ходила. Я только ждала, но уже почти отчаялась…

— Кэнди. Ты точно никуда не ходила? Сюда не нагрянут внезапные гости?

— Что? — та захлопала ресницами в недоумении. — О… нет, госпожа, нет! Что вы. Я лишь, — она запнулась.

— А сыщик? — Фиона нахмурилась.

— Нет, его не было, — служанка замотала головой. — Он и не показывался!

— Хочешь сказать — меня почти неделю не было, и он не показывался? И не появлялся, как прежде. Не следил ни за домом, ни за тобой.

— Нет. А сама я никуда не ходила, правда! Никому ничего не говорила. Да я почти ни с кем и не говорю…

— Хорошо, — Фиона с облегчением кивнула. — Ты — умная девушка, Кэнди. И очень смелая, — похвалила она. — Ты молодец, что выдержала и не пошла никуда, — вырвался тяжелый вздох. — Ты правда молодец. Извини, я не хотела тебя пугать… принеси мне чего-нибудь горячего, пожалуйста. Умираю от голода, — она кое-как сбросила с ноющих ног сапоги и потопала в спальню.

После, все после! Чего-нибудь съесть и спать. Потом уже она помоется, наденет чистую одежду… может быть, даже когда-нибудь повторит вылазку.

Но святой Иероним — неделя! Ей показалось — прошло лишь несколько часов. Ее не было неделю… нет, об этом она тоже подумает потом.

Фиона сбросила покрытые пылью подземелий рубашку и брюки с жилетом, свалилась на подушку. Кэнди принесла поднос, но сил уже не было. Буркнув, что поест чуть позже — а пока немного полежит, она провалилась в сон.