Журналистка на королевском отборе

Глава 50

Девушки при появлении Верховного побледнели: многие из них успели неплохо подмочить свою репутацию за последние несколько дней. Но мало кто из них понимал, что это произошло по вине того самого священника, который сейчас читает им проповедь о сдержанности и смирении.

Хотелось во всеуслышание кричать, что в большинстве бед отбора виновен именно он, но я могла лишь стиснуть зубы, потому из горла не вырывалось ни звука.

– Даже под действием зелья благородная девица должна уметь обуздывать свои страсти, – тем временем продолжал Верховный виноватить девчонок. – И те, кому это не удалось, понесут суровую, но справедливую кару. Позвольте же мне укрепить ваши сердца молитвой, позвольте магии придать вам сил и очистить помыслы!

Когда голос Верховного отгремел, над столом повисла гробовая тишина. Ну же, кто-нибудь, скажите, чтобы он ушел. Скажите, что именно из-за его благовоний и песнопений на вас обрушилась эта беда!

Я в отчаянии косилась то на одну, то на другую девицу, и все они молча глядели в свои тарелки, которые принять наказание. Безвольные овцы с их идиотским воспитанием! Ну подумаешь, позволили себе несколько поцелуев в темноте местных коридоров, и что теперь, это повод себя хоронить?! Отвратительные порядки, но, проклятые предки, тут что, только я одна это понимаю?!

Верховный тем временем пошел вдоль стола, размахивая своим пыточным устройством. Птица во мне встрепенулась, но тело все еще оставалось неподвижным. Краем взгляда мне наконец удалось заметить Его Высочество. Он стоял, заложив руки за спину и плотно сжимал сухие губы. Он смотрел на меня в упор, но не мог ничего поделать. То ли так опасался конфликта со священниками, то ли и его уже чем-то шантажировали? Лишь его глаза умоляли меня держаться.

Но чем ближе подходил Верховный, тем сильнее, неистовее рвалась во мне дикая сила, которую я не могла обуздать. Оставалось лишь чувствовать, как начинает болеть кожа, когда на ней прорастают крупные, длинные темные перья. Скосив глаза вниз, видеть, как они проступают и на руках, как удлиняются когти. Я сглотнула металлический привкус крови на языке, от этого птица еще сильнее взбесилась. Хотелось рвать и метать, и по зубу в деснах я поняла, что и клыки заостряются и становятся длиннее.

Надо было бежать, или остановить священника, но девицы сидели, парализованные его речитативной речью, принц беспомощно сжимал кулаки, а я понимала, что еще мгновение и…

Сознание затмила вспышка дикой боли. Я, не контролируя себя, вскочила с места, но тут же запуталась в ставших вдруг непривычно-длинными ногах и повалилась на пол. В спину будто вонзились два клинка, и я закричала, не в силах больше сдерживаться. Из горла вместо женского вопля вырвался соколиный свист.

Я забилась на камнях, чувствуя, как за спиной прорастают крылья. В другой момент я бы порадовалась – мне наконец удавалось совершить частичный оборот – но сейчас я совершенно не контролировала происходящее.

Боль все нарастала, я кричала снова и снова, и голос Верховного, преодолевая шум, все еще пел. Священник остановился, размахивая кадилом прямо над моей головой, я попыталась махнуть рукой и выбить чашу с травами из его пальцев, но смогла только поцарапать полы мантии. Старик уже не скрывал своей радости, склоняясь все ниже и ниже, до тех пор, пока я вовсе не перестала контролировать тело.

В какой-то момент в сознании все смешалось, мысли заполонила животная паника птицы, которую я теперь чувствовала отчетливо, но никак не могла до нее докричаться, не могла взять ее инстинкты под контроль. Когда сознания возвращалось короткими вспышками, я слышала обрывки фраз.

– Я всегда говорил, что демоны опасны, Ваше Высочество, и позволять им…

Потом снова темнота и боль, такая сильная, что перед глазами плясали цветные круги.

– Свяжите и доставьте…

Несколько рук, прижавших меня к холодному камню, жесткие веревки впиваются в кожу, я снова тону в омуте боли и отчаяния, не в силах даже шелохнуться. С трудом изгибаю кисть в попытках перетереть путы, но через несколько секунд рука бессильно опускается. Снова кричу, кажется, бьюсь, сжатая будто в тисках, пытка продолжается, кажется, вечность, но в какой-то момент я вдруг перестаю чувствовать тело, сознание оттесняется куда-то в глубины души, и оттуда можно лишь наблюдать за тем, как беспомощно рвется в чужих руках мое птичье тело, и как кто-то, наконец, бьет его по голове, лишая остатков здравого смысла.