Глава 15



Пробуждение оказалось не самым приятным: ломило спину, в носу щекотали перья, которые, похоже, успели выпасть за ночь, пока я спала. Чихнув, я резко выпрямилась на стуле и несколько секунд оглядывалась, не в силах понять, сижу я с открытыми глазами или с закрытыми. Наконец, вспомнила, что в комнате нет ни одного окна, но безошибочное чувство времени подсказывало, что солнце уже показалось над горизонтом.

Не в силах больше выдерживать давление каменных стен, я выбралась из спальни. Бегло осмотрела платье и убедившись, что оно почти в порядке, направилась в сторону лестницы, ведущей на башню. Взбежала по ней, путаясь в ненавистных юбках, и остановилась на вершине.

Привалилась к одному из зубцов, выравнивая дыхание, посмотрела вниз. Взгляд тут же зацепился за две фигуры, идущие бок о бок по парковой дорожке. Приглядевшись, я различила Малкольма, который о чем-то тихо беседовал со священником.

– Отец Вотан, вы должны меня понять. Я лишь действую на благо страны, как и всегда, – убеждал молодой граф Вейн.

– Нет, нет и точка! Даже не просите меня о таких глупостях! – я не видела лица священника, но судя по голосу, глаза его сверкали яростью. – Я посвятил себя служению Силе и никогда не стану выполнять подобные поручения, тем более для начальника светской полиции или как вы там привыкли себя называть!

Любопытно! Я вся обратилась в слух и не успела вовремя заметить, как Малкольм повернулся и поднял голову. Юркнула в укрытие стены, но слишком поздно: заметив меня, граф Вейн свернул в сторону деревьев, листья которых громко шуршали от прикосновений свежего утреннего ветерка и скрыли не только самих собеседников, но и их голоса.

Демон побери! Неправильная я какая-то птица, недоделанная. Ну что стоило отцовской крови взять верх над материнской и превратить меня в настоящую соколицу? Чтобы я могла взлететь и обо всем узнать с высоты?

Как ни старалась, но деталей беседы между священником и Малкольмом я расслышать больше не могла. Поэтому просто наслаждалась простором и прохладой до тех пор, пока солнце не забралось на верхушки деревьев. После этого внизу засуетились слуги, и я решила, что пора возвращаться, пока Амалия меня не потеряла.

Перед беседой со священником я еще раз перечитала написанные вчера черновики. В них все еще чувствовалась светскость и резкость взглядов, от которой мне необходимо было избавиться, чтобы Малкольм одобрил статью, так что в низкую деревянную дверь я постучала уверенно.

Пришлось ждать несколько мгновений, в которые я особенно остро ощутила отвращение к тому, что собираюсь сделать: скрыть истинное положение дел и собственное мнение под кружевом религиозной болтовни, почти солгать. Такая тактика не нравилась мне, но мама бы ее точно одобрила: она всегда считала, что путь к умам и сердцам людей надо проторять мягко и постепенно, используя и постепенно видоизменяя те слова и идеи, которые народу более привычны. Но мне такие реверансы толпе всегда претили, и сколько бы я ни старалась убедить себя, что эта тактика в конечном итоге сработает, раздражение только нарастало.

Когда священник открыл дверь и одарил меня мягкой улыбкой, я глубоко вдохнула, чтобы не срывать злость на не повинном в ней человеке, и, повинуясь жесту старика, вошла в его келью.

Вернее, я только думала, что попаду в скромную монашескую обитель. на деле же оказалось, что служитель культа Светлой магии спит на вполне комфортной перине, пишет проповеди за широким столом и обладает множеством книг, к которым может при необходимости обратиться.

Знакомый запах пыли и дешевой бумаги меня успокоил. Когда священник усадил меня на единственный в комнате стул, под столешницей я заметила большой сундук с массивным встроенным замком: очевидно, в нем старик хранил все, что требовалось для исполнения обрядов. Ключ же висел у него на поясе, привязанный грубой веревкой к кожаному ремню, который перехватывал черную мантию на сухом теле.

– Благодарю, что вы не отказались от встречи со мной, – я улыбнулась и достала из кармана в юбках сложенные вдвое черновики. – Мне очень нужна ваша помощь.

– Ну что вы! Не все мы рождаемся со светом внутри, но каждый способен его в себе взрастить. Даже такие… существа, как вы, в конце концов могут побороть свою природу, – принимая из моих рук записи, старик мягко улыбнулся, обнажая довольно крепкие для его возраста зубы.

Я сжала кулаки, пряча их в оборках платья. Душеспасительные речи и призывы «смирить свою дикую природу» всегда меня раздражали, я выросла в атмосфере любви и понимания, и никогда не считала птичью сущность чем-то постыдным, однако и злиться на Вотана не получалось: он казался таким искренним в своих убеждениях, что мне оставалось лишь смириться с его точкой зрения. Похоже, он и в самом деле верил в то, что говорит. В отличие от большинства его коллег.

– Вы так категоричны, дитя, – священник положил листы на стол и достал грифельный карандаш. – Теперь я понял, зачем вы пришли ко мне.

Я улыбнулась, радуясь, что ничего не придется подолгу объяснять, а потом со скрипом на зубах наблюдала, как-то живое, что еще теплилось в моей заметке, старик начал безжалостно вычеркивать, заменяя на еще более обходительные фразы. Однако если хочу, чтобы эта статья увидела свет, придется смириться.

Когда священник закончил и вернул мне рукопись, я поблагодарила его и поднялась. Дошла до дверей, но взявшись за дверную ручку все-таки решила обернуться.

– Не сочтите за дерзость, святой отец, но о чем вас просил Малкольм Вейн?



Загрузка...