Герцогиня на службе у Короны. Кровь и Дух 2

Эпилог II РОДНЫЕ

Воздух пах сухими травами из кладовых и лёгким ароматом выпечки. Я шла по прохладному каменному коридору замка, это — место уже давно стало по-настоящему моим домом. Теперь, когда мы живём здесь всей семьёй, ощущение тепла не покидало меня ни на мгновение. Я провела пальцами по гобелену, словно по шерсти любимого питомца, и поймала себя на мысли, что хочу коснуться каждой стены, показать всему миру, как я счастлива: я здесь, я дома.

Проходя мимо обеденного зала, я услышала женские голоса, доносившиеся из-за приоткрытой двери. Пока мужчины были на плацу, женщины, не занятые кухней или хозяйством, предпочитали собираться вместе и ткать.

Я осторожно заглянула внутрь. В огромном зале, освещённом мягким светом, женщины сидели полукругом, каждая над своей работой. Вдовствующая герцогиня, в свойственной ей манере строгой наставницы, вновь показывала Лидии, как правильно выводить стежок. Лидия, жена Рея, с её тихой выдержкой уже давно нашла способ уживаться с женщиной с таким характером: она терпеливо кивала, соглашалась, но её рука продолжала упрямо повторять прежнее движение, мастерство девушки было неоспоримо, она и не думала переучиваться.

— Вы правы, так намного лучше, — восклицала, смеясь Лидия.

— Да-да, так и нужно. — отвечала вдовствующая герцогиня.

На коленях у каждой женщины лежала груда ткани. Они шили тёплые одеяла и сменное бельё — запас на зиму и на случай беды. Лидия подняла глаза, увидев меня, и мягко улыбнулась. Девушка поманила меня рукой, собираясь подготовить место и для меня. Картина была настолько мирной и домашней, что я задержалась у двери чуть дольше, чем планировала, уже опаздывая на встречу с Ленноксом.

— Миледи, вы тут — услышала я знакомый шаг и голос. Леннокс, как и всегда, опередил меня. Он поклонился слегка — уважительно, но без лишней формальности. Мы давно с ним работали как союзники и друзья.

— Хорошо, что я нашел вас здесь. Как раз хотел доложить кое-что важное, — заговорил он, почти сразу переходя к делу. — Инвентарь, что мы закупили у Дюка… всё-таки окупился. Хоть он снова взвинтил цену, но… — Леннокс чуть усмехнулся. — Мы передали графу Дюку, как вы и сказали, что наши кузнецы, уже начали улучшать и ковать дополнительные приспособления сами.

— А он что? — взволнованно спросила я. Мне совсем не хотелось копировать его изделия за спиной, но и остановить работу кузнецов я не могла. А с графом Дюком хотелось сохранить дружеские отношения, насколько это вообще возможно.

— Ничего, — пожал плечами Леннокс. — Сказал, что мы слишком долго к этому шли, и он заранее заложил в цену и саму технологию, понимая, что рано или поздно мы до неё доберёмся. И ещё добавил, что пригласит лично вас, если у него появится что-то новенькое.

Я не просто знала, я была рада, что наши кузнецы давно потирали руки, и уже разобрали конструкции и начали ковать аналоги. А это значит — мы сможем обеспечить инвентарём все деревни. Я была счастлива, что мы заплатили Дюку с лихвой.

С Феликсом мы давно разделили обязанности, и забота о деревнях легла на мои плечи. Это стало для меня особым знаком доверия. Феликс, конечно, ворчал: по его мнению, Леннокс слишком восхищался каждой моей идеей, никогда не подвергал их критике и потому категорически не подходил для такой работы. Он повторял это с особым упрямством, достойным лучшего применения — но в итоге всё-таки сдался.

И теперь по коридорам замка шли мы вдвоём: я и мой собственный помощник. Мы двигались бок о бок по галерее, где в каменные стены были вмурованы узкие окна-бойницы. Сквозняк обдувал лицо холодом, но я лишь плотнее закуталась в шерстяную накидку и лёгким кивком предложила Ленноксу продолжать.

— Земля у нас всё та же, — начал он, не сбиваясь с шага. — Полей мало, почва каменистая… Но с новым инвентарём работать куда легче. Мы уже начали строить крытые площадки для хранения сена в каждой деревне с приподнятым полом, чтобы не отсыревало. Тёплые коровники и конюшни, чтобы зимой скот не пропадал от голода и холода, как это случалось прежде. И в случае опасности мы сможем быстро собрать сено, скот.

— Уже начали? — уточнила я, ускорив шаг.

— В трёх деревнях крыши готовы, — кивнул он. — В четвёртой укрепляем стены коровника: прошлой зимой завалило половину крыши, помните? Теперь такого не будет.

Я слушала его, и сердце наполнялось странным, тихим чувством — гордостью, наверное. Когда я приехала в первый раз, мне казалось, что сам замок бросает мне вызов. Сейчас я чувствовала поддержку, я изменилась, и всё вокруг менялось вместе со мной.

Леннокс продолжал, следуя за мной по пятам:

— Наняли людей, что умеют работать с деревом. Чиним старые стойла, укрепляем сараи, обновляем телеги. После того, как мы закончили работы в первой деревне, люди сами просят помощи — и работают вместе с нами, предлагают решения.

Мы шли по галерее, откуда открывался вид на нижний двор. Я невольно замедлила шаг — отсюда уже можно было увидеть край тренировочного плаца.

— Я иду посмотреть на тренировки мужа, — сказала я между делом. — И раз уж он требует, чтобы я ходила по замку только с кем-то из доверенных… Вы — вполне подходящее сопровождение, Леннокс.

— На стену, — сказала я, кивнув на каменную лестницу, ведущую на обзорную площадку.

Наверху ветер выл так, будто звал нас по именам, но меня это ничуть не пугало. А вот Леннокс едва заметно поморщился — не то чтобы он боялся сквозняков, просто знал, что беседа в таких условиях будет… своеобразной.

Он тихо фыркнул, но, как обычно, не стал возражать. Кажется, даже наоборот — ему льстило такое доверие нашей семьи.

— Кстати, — добавил он, — леди Ариана тоже на плацу. Тренируется. И если позволите моё мнение… зря герцог настаивает. Он уж очень строг к девушке. Да и, наверное, не каждый муж захочет жену, которая стреляет из лука так хорошо.

Я невольно улыбнулась — в случившемся была и моя доля ответственности. После того разговора, когда я открыла Феликсу всю правду и о собственной смерти, и о грядущем нападении, его тревожность и тяга к контролю только усилились.

На время он даже запретил сэру Алдрету отпускать свои обычные шуточки и уж тем более увлекаться дамами. Юный возраст Ричарда не спасал его от изнурительных тренировок, а женский пол — Ариану.

Мы втроём, я, Ариана и Ричард, выучили тайные проходы замка, и Феликс заставлял нас проходить их сперва с факелами, потом со свечами, а затем и вовсе в полной темноте. Лишь беременность дала мне отсрочку от этой странной «учебы».

Но вскоре мужа захватил новый страх, и почти всё время со мной ходил Истат — нянька, хранитель, лекарь и одновременно с этим страж. Иногда эту службу он нёс вместе с вдовствующей герцогиней, и их неожиданное, но стойкое союзничество местами пугало меня сильнее любых нападений.

Страхи и опасения Феликса распространились на все герцогство.

Мы поднялись по лестнице на площадку — оттуда открывался лучший обзор на плац.

Бедняжка Ариана, снова стояла у мишеней, она вовсе не умела держать меч, но глаз у неё оказался удивительно метким. К тому же она — сестра герцога, и красавица, от которой трудно отвести взгляд. Такая девушка будет выбирать сама, а не ждать, пока её выберут.

— Да и мужчине, которому помешает её сила… что ж, такого жениха трудно назвать мужчиной. — ответила я. — Именно так!

Пока мы шли, я спросила Леннокса о недавней поездке в горную деревню:

— Мы отправили деньги всем деревням, как вы и распорядились: на постройку большого сарая и трёх телег на случай набега. Чтобы можно было быстро вывезти детей и стариков. — Он покачал головой. — Но в деревне мы нашли только одну телегу. Старая, сломанная.

— А две другие телеги? — спросила я, хотя уже прочитала ответ по его лицу.

— Староста заявил, что они «в поле». Но мы проверили — целый день искали. Ни телег, ни следов.

Я остановилась на шаг, приподняв бровь:

— Староста в яме?

— Да, сидит с позором, как и положено, — спокойно подтвердил он.

Я кивнула. Леннокс продолжил, уже с ноткой удовлетворения:

— Деньги нашли у него дома. Он даже не пытался их спрятать. А вот плотник… помните, широкоплечий мужчина, что первым признался, что телег нет, и, мол, сказал, что виноваты, ослушались, исправят за свой счет? На него все посматривали, когда отвечали на вопросы. Думаю, у него есть шанс стать хорошим старостой — честный, и люди ему верят.

Я немного улыбнулась — по-настоящему хорошо было знать, что в этих землях всё чаще находились такие люди.

Я подошла к краю стены, где открывался лучший вид на тренировочный плац у подножья. Внизу, вместо привычной группы наших молодых воинов, я заметила два десятка мужчин, которых раньше никогда не видела. Они толпились ближе к центру плаца, переминаясь с ноги на ногу, будто ждали суда.

Чувствуя напряжение, я сразу же забыла о нашем разговоре, а пальцы сильнее сжали накидку… но затем над площадкой разнёсся знакомый голос. Голос моего мужа.

— Так зачем же вы пришли на наши земли? — спросил Феликс. Его голос был спокойный, ровный. В нём звучала сила человека, который вправе принимать решения. Мне нравилось, смотреть на своего мужа, слушать его властный голос.

Мужчины переминались. Первым ответил тот, что стоял ближе всех:

— Мы хотим переселиться сюда, на ваши земли… с семьями, милорд.

Я видела, как Феликс скрестил руки на груди.

— Но здесь почти нет сельского хозяйства, — сказал он. — У нас ремесло, у нас скот. У нас граница с Дикими землями, оттуда однажды может случиться нападение. Мы любим свои родные земли, но вас тут-то, что манит? Что заставило вас приехать именно сюда?

Вопрос висел тяжёлой паузой. Затем другой мужчина шагнул вперёд.

— Мы уже всё разузнали в городе, милорд. Один из нас имеет родича… его сват живёт здесь. Мы знаем об опасности. Но… — он оглянулся на остальных. — Нам нравится, как у вас всё устроено. Дороги — лучшие в королевстве. Патрули ходят каждый день. Люди не пропадают. Преступников быстро находят.

— И торговый путь! — выкрикнул кто-то из толпы. — Вы его на юг продлеваете, за свои деньги! А я мастер и купец!

— И работа есть, — сказал третий.

А затем выступил мужчина, прижимая к груди шапку грубыми ладонями:

— У меня семь сыновей, милорд. Везде требуют платить за обучение ратному делу, пока юноша не заработает себе на содержание. А вы… — он опустил голову. — Вы обучаете бесплатно. Вы даёте обмундирование и даже выплаты. Я не смогу поднять всех своих мальчишек. А у вас на службе у них будет шанс.

Феликс слушал, не перебивая. Но по тому, как он слегка наклонил голову, я поняла — он обдумывает каждое слово действительно серьёзно. Я прекрасно понимала, почему у мужа такое внимание людей вызывает тревогу.

Рядом тихо выдохнул Леннокс — почти с гордостью. А я ждала, что скажет муж.

Феликс поприветствовал пришедших, представил их людям, расспросил, где они собираются поселиться и предложил остаться на обед в замке.

Я улыбнулась, наблюдая, как мужчины на плацу с одобрением кивают друг другу, обсуждая слова герцога. И лишь когда шум голосов слегка стих, я повернулась к Ленноксу.

— Хоффман и ты — молодцы, — сказала я, не скрывая гордости. — План развития, который вы подготовили… он действительно работает. Первый год казна пустела тревожно быстро, но теперь всё начало приносить плоды.

Леннокс расправил плечи, довольный. Я видела, что для него это признание значило много.

Издалека раздался строгий, уверенный голос Феликса, отдающего указания юношам на полигоне. Тренировка должна была продолжиться. Он говорил чётко, спокойно — но достаточно громко, чтобы его слышали даже со стены:

— Я не хочу и не требую, чтобы каждый житель стал воином. Мне нужно, чтобы каждый из вас знал своё место в случае угрозы. Чтобы женщины понимали, куда уходить и кого уводить за собой. Чтобы те, кто должен сдержать натиск, знали, где стоять. Чтобы сигнальные огни горели вовремя, а котлы с маслом были готовы.

На плацу одобрительно загудели. Кто-то даже выкрикнул благодарность. Люди уважали его — и я прекрасно понимала, почему.

Леннокс стоял рядом, широко улыбаясь, будто все эти слова были комплиментом лично ему.

А я, глядя вниз, тихо проговорила — скорее себе, чем ему:

— Это внимание… приток людей… всё это не к добру.

Леннокс нахмурился, повернулся ко мне:

— Почему вы так говорите, миледи?

Я сжала пальцы на холодном камне стены и медленно выдохнула.

— Что подумает король, если север так активно вооружается? — спросила я, не отводя взгляда от плаца. — А эта популярность среди людей. Ничего хорошего Его Величество точно не подумает…

Повисла тяжелая пауза. И я, не желая тянуть эту нить тревоги, тихо добавила:

— Не будем об этом. Не сейчас. Нам нужно распорядиться об обеде для всех.

* * *

Я сидела в нашей комнате — да, теперь именно в нашей. Когда-то это была только его спальня, но Феликс намного чаще приходил ночевать, разговаривать в мою комнату. И нам просто стало тесно там.

Моя прежняя комната была куда меньше спальни хозяина, и присутствие мужа — постоянное, просто не позволяло нам расположиться в этом пространстве. Его обмундирование, мечи, рабочие бумаги и книги, вместе с моими вещами заполонили всё.

Феликс однажды привел меня в свою спальню, закрыл за мной дверь, сказал ровно, без всякой торжественности:

— Это наша комната. Слуги перенесут наши вещи сюда.

И теперь, сидя на широкой кровати, я ощущала это особенно ясно — комната принадлежала нам обоим. Она дышала его теплом, моей привычной суетой, общими вещами, запахами трав и железа, свежего белья и чуть горьковатого аромата чернил.

Я расчесывала волосы медленно проводя гребнем по влажным волосам. От камина в комнате шёл мягкий свет — огонь потрескивал, я уже ждала его возвращения.

Дверь тихо скрипнула, и в комнату вошёл Феликс. Он не сказал ни слова — просто закрыл за собой дверь, стряхнул с плеч дорожный плащ и так устало выдохнул, будто прошёл половину королевства пешком.

Я уловила его взгляд — быстрый, внимательный, проверяющий, как всегда, и всё же в нём была теплота. Он молча снял верхнюю одежду, бросил плащ на спинку и опустился в кресло у камина. Несколько секунд просто сидел, глядя на огонь, будто собирался с мыслями, а потом протянул мне руку.

— Иди сюда, — тихо сказал он.

В его голосе не было приказа, но и просьбой назвать это было сложно. Это был жест человека, который привык быть всегда рядом со мной, и которому такое присутствие было необходимо.

Я взяла чашку с заваренными травами и поставила её рядом с ним. Потом устроилась в соседнем кресле, нерешительно протянула босые ноги ему на колени — мы сидели так сотни раз, но почему-то сегодня привычный ритуал ощущался интимнее, ближе, чем поцелуй.

Холод его пальцев застал меня врасплох — от неожиданности я коротко вскрикнула и мгновенно убрала ноги, прижимая их к себе и пряча под подол. Я сама рассмеялась своему резкому испугу, и усугубляя ситуацию потянулась к одеялу.

— Ты меня совсем заморозил. — сказала я в шутливой форме, легонько наклонив голову.

Феликс поднял глаза.

— Замёрз, — мягко пробормотал он, чуть улыбаясь уголком губ. Муж вытянул руки к огню… и я наблюдала, как тёплый свет скользит по его пальцам, по ладоням, по шрамам на одной руке и ожогу на другой. Как же много всего делали эти руки.

Через несколько секунд он снова посмотрел на меня тёплым, спокойным, совершенно домашним взглядом.

— Положи ноги обратно, — сказал он негромко. — Туда, где им место.

Я едва заметно улыбнулась и медленно вытянула ноги, снова положив их ему на колени.

В этот раз его ладони были тёплыми. Он обхватил мои ступни обеими руками, медленно размял пальцы, будто запоминая каждую косточку, каждую линию вен. Его движения были внимательными, медленными — так, может делать только человек, который хочет, чтобы тебе стало лучше.

— Так? — тихо спросил он.

Большими пальцами медленно провёл по своду стопы — и от этого прикосновения по моему телу пробежала дрожь.

— Угу… — выдохнула я, позволяя себе расслабиться.

Несколько минут мы молчали. Я слушала шум огня и ровное, спокойное дыхание Феликса. Он облокотился на кресло, откинул голову на спинку, и сидел с закрытыми глазами. А его руки сосредоточенно массировали мои ноги, словно это был самый важный ритуал дня.

Он заговорил первым, не открывая глаз:

— Я завтра поеду осматривать дороги. Вместе с Реем.

Я сразу подняла взгляд.

— Я поеду с тобой.

Феликс тихо хмыкнул.

— Ты — мать. И тебе не нужно куда-то ходить по холмам и стройкам.

— Это не делает меня слабой, — спокойно возразила я. — И ты это знаешь.

Он на миг остановил движение руками. Я ощущала, как его пальцы задержались у щиколотки — будто он хотел удержать меня не только физически, но и словами.

— Я просто… — он сделал вдох. — Хочу, чтобы ты была в безопасности.

Я коснулась его руки.

— А я хочу хоть раз навестить Селию.

Феликс поднял на меня глаза — тёмные, внимательные, чуть хмурые.

— Я буду рад ей в замке. Ты знаешь. Но сама община… — он покачал головой. — Мы не узнали о них ничего плохого, но доверия у меня это место не вызывает.

— Меня восхищает, что общиной управляет женщина, — сказала я мягко.

Феликс тихо усмехнулся:

— Истат сказал, что она — тёмный маг. Родственница короля Диких земель. Говорят, она сбежала от него и провела ритуал, который сделал эти земли неприкосновенными. И даже Истат не знает подобных заклинаний.

Он сжал мои ступни чуть сильнее, будто стал серьёзнее.

— Неизвестное всегда опасно. И я… мне спокойнее, когда ты здесь.

Я положила ладонь на его руку:

— Я знаю.

И в этот момент я поняла: он и правда старается. Он боится. Он хочет контролировать всё — потому что слишком многое потерял, слишком многое видел. И пусть его страхи иногда идут наперекор моим желаниям — это не холод, не власть. Это любовь, которую он сам ещё не научился правильно выражать.

Я наклонилась вперёд и поцеловала его в висок.

— Я никуда не исчезну, Феликс.

Он закрыл глаза на секунду, отпуская напряжение. И его ладони снова вернулись к моим ступням — уверенные, тёплые, такие родные.

Я кивнула, соглашаясь с мужем. Для него известие о моей будущей смерти оказалось куда более тяжёлым, чем для меня. Он переживал это глубже, чем показывал; я давно научилась читать тень в его взгляде, напряжение в движениях.

Но промолчать, я всё равно не смогла.

— Я напишу Селии ещё одно письмо, — тихо добавила я. — С приглашением.

Я была искренне рада, что наши отношения с Селией, наконец, наладились — стали мягче, теплее, стали более доверительными. Мы переписывались регулярно, я чувствовала поддержку и заботу сестры.

Мачеха же… она так и не смогла смириться с выбором родной дочери. Она винила меня так тихо, чтобы никто не мог уличить её в грубости. И всё же я чувствовала каждый её взгляд, каждый вздох.

Но открыто выступать против меня она не решалась. Финансовая помощь, которую мы исправно отправляли отцу, прекрасно удерживала её острый язык от любых выпадов. Деньги оказались куда действеннее уговоров. А страх перед Феликсом, и тем, что он видел её имя в списке, и вовсе гарантировал мне приятное время препровождения с ней и отцом.

Селия приезжала в замок всего один раз. Для матери Феликса и для Арианы это знакомство стало первым — они приняли её с открытой добротой, словно начинали всё с чистого листа.

Но сама Селия… она всё ещё держалась настороженно, будто не могла отпустить тени прошлого. Её неприязнь к нашему дому, замку герцога, к семье, к Рею, и самому Феликсу была почти осязаемой.

Даже теперь, после всего пережитого, после того, что случилось с ней, Селия не верила, что человек, однажды коснувшийся тьмы, может полностью от неё сбежать. И я видела, как она сжималась, заметив Рея в коридоре, как взгляд её инстинктивно искал выход.

Когда Селия недолго жила со мной во время беременности, она помогала по-настоящему, без притворства — приносила настои, сидела рядом долгими вечерами, читала вслух. Но стоило заговорить о том, чтобы задержаться у нас подольше, как она замыкалась.

Покидать общину она категорически отказывалась, словно только там чувствовала себя защищённой.

Я надеялась — и молилась про себя — что страхи Феликса не оправдаются. Что та загадочная, скрытая от всех община действительно безопасна. Что Селия, наконец, сможет жить так, как ей хочется, а не так, как диктует ей память о прошлой жизни.

И, пожалуй, впервые за долгое время я позволила себе просто надеяться.

Феликс поднялся с кресла и протянул мне несколько конвертов, прерывая мои размышления о семье.

— Письма от короля, — сказал он спокойно, но я уже почувствовала, как внутри всё сжалось. Я снова испытала тот же страх, что и там на обзорной площадке.

Я развернула первый лист.

Король писал, что хотел бы получить подробности о тревожных вестях с Диких земель, которые так впечатлили герцога. Или, возможно, — добавил он почти шутливо — рождение сына так повлияло на Феликса, что тот утратил покой и целиком ушёл в укрепление северных рубежей. Он отмечал, что всё это очень похоже на его кузена — но всё же хотел бы услышать объяснения лично.

Дальше король писал, что был бы рад видеть Феликса снова при дворе. Герцогу не обязательно возвращаться к обязанностям мастера теней, но присутствие герцога Терранса во время заседаний совета было бы крайне желанным для короны.

А затем следовали те слова, читая которые, я непроизвольно задержала дыхание.

Королева Элинор желала видеть меня, герцогиню Оливию Терранс, в числе своих фрейлин. Полагая, что именно со мной у неё может сложиться дружба — и что, я идеально подойду для этой должности. Я невольно напряглась, почувствовав, как пальцы стали холодными.

Но продолжение письма звучало ещё хуже.

И Феликс, забрав у меня письмо, продолжил рассказывать вслух:

— Король пишет, что после долгих обсуждений с Элинор они решили… — он на мгновение осёкся, будто обдумывая слова, — что королевская чета с радостью окажет услугу и возьмёт на себя заботу об устройстве договорного династического брака для нашего сына.

Он сделал паузу, я даже не дышала.

— Они хотели бы укрепить связи с Югом. Элинор, кажется, просто в восторге от идеи выдать за нашего сынв свою племянницу. Девочка на год старше… но, как королева пишет, «это не помеха, когда речь о судьбе двух великих домов».

— Далее, стоит подпись с изящным росчерком: «С любовью, твой кузен. И твой Король.»

— Что ты думаешь об этом? — спросила я, заглядывая ему за плечо, не в силах оторвать взгляд от бумаги в его руках.

Феликс провёл рукой по волосам, будто взвешивая каждое слово, которое собирался произнести.

— Думаю, — заговорил он наконец, — что после поимки предателей, у меня куда больше поддержки среди советников, чем раньше. Никто из них не станет нашёптывать королю о возможном перевороте. Я держал Людвига в курсе всех новостей: и о подозрительных происках на севере, и о нападении на южные караваны. Он знает, что я работаю на корону, а не против неё.

Феликс замолчал, но я чувствовала, что это лишь удобная часть правды — та, что лежит на поверхности.

— Всё это так, — сказала я, забирая у него письмо и прокручивая его в своих пальцах. — Но я уверена: они написали не поэтому.

Феликс поднял глаза на меня. Взгляд стал внимательным, настороженным.

— Продолжай.

— Элинор помнит, — тихо сказала я. — Она сказала тебе о тканях, она не хотела рисковать, а наши с ней разговоры, её неуклюжие намёки… Королева помнит прошлую жизнь. И знает, что у меня есть дар.

Я прикусила губу. Королева по-прежнему казалась мне скрытной фигурой.

— Феликс! А теперь она нацелилась на нашего сына. На младенца, который только совсем недавно появился на свет.

Феликс нахмурился.

— Думаешь, Элинор хочет использовать твою магию во дворце? Магию нашего сына? В своих… планах?

Я пожала плечами нервно, страх мелко дрожал внутри.

— Мне вернулась лишь малая часть силы. Совсем крохи. И Истат… — я вздохнула. — Истат сделал всё, что мог. Он сказал, что цена за смерть и новую жизнь — всегда сила.

Что возвращение во времени забирает не только магию, но нередко и разум.

Феликс резко поднял голову, и я осеклась, чувствуя, как его взгляд скользит по моему лицу, будто проверяя, цела ли я, не унесла ли меня с собой темнота из прошлого.

— Мне повезло, — продолжила я уже тише. — Я вернулась здоровой. И сохранила остатки дара.

Я сложила письмо, аккуратно, с той осторожностью, которой требует вещь, несущая угрозу.

— Но Элинор этого не знает. Или знает слишком много. И теперь они решают судьбу нашего сына. Ей нужен Киллиан.

— Их алтари слабы, на Южное королевство сейчас нападают чаще.

— Думаешь, у них есть время чтобы планировать на столько лет вперед? — спросила я нервно.

В комнате повисла тишина. Феликс встал, подошёл ближе, и его ладонь легла мне на плечо — осторожно, будто он боялся меня спугнуть. Он обнял меня нежно.

— Оливия, я никому не позволю прикоснуться к нему, — сказал он ровно, но в голосе прозвучала та самая, любимая мною интонация, из которой так и сочилась уверенность. — Никто не тронет ни тебя, ни нашего сына.

Мне хотелось ему верить. И я верила — но только ему, я не могла доверять ни королю, ни королеве.

* * *

От переживаний и тревог я не могла заснуть. Тяжелая рука Феликса ощущалась железной балкой, металическим щитом давящим на тело, приковывающим меня к месту. Мысли о том, что моего сына пытаются лишить выбора или использовать с самого детства, засела у меня в голове, заполняя душу чувством вины.

Я резко подскочила. И потянулась рукой к халату.

Феликс тут же проснулся, и потянулся за мной, привычно пытаясь схватить в свои объятья, и мягко, но настойчиво, прошептал:

— Оливия… иди сюда, что случилось?

— Я пойду в детскую. — сказала я вырываясь из хватки его рук.

Феликс сел на кровати, и встряхнул головой.

— Сейчас с ним Истат и кормилица. Они оба спят в его комнате. Киллиан никогда не остается один.

— Я знаю. — Я уже завязывала пояс халата, чувствуя, как в груди нарастает беспокойство. — Но после такого письма… после всего, что мы узнали… я не смогу сидеть спокойно.

Феликс хотел что-то добавить — я видела, как он сжал губы, готовясь возразить, — но я лишь подняла руку, не давая ему продолжить.

— Мне нужно увидеть сына своими глазами. Зря мы обустроили отдельную детскую. — И мягче, уже для мужа сказала: — Это не вопрос и не предложение. Я просто переволновалась… я хочу еще раз проведать сына.

Но правильным решением было разместить детскую рядом с нашей комнатой — буквально за соседней дверью.

Я почти влетела внутрь, уже поднимая руку, чтобы тихо закрыть дверь за собой, но замерла на пороге.

Кровь мгновенно закипела.

Передо мной развернулась картина, которую я точно не ожидала увидеть: Истат, совершенно невозмутимый, сидел у кроватки, а над маленькими ладошками моего сына танцевали тёмные ленты, мягко колыхаясь в воздухе, как дым над свечой. Киллиан радостно тянулся к ним пальцами, а тьма отвечала ему послушно, будто играла. Хуже того — едва заметные, крошечные струйки тьмы тянулись от него в ответ. Ребёнок смеялся, будто это безобидная игра.

— Что ты творишь? — сорвалось у меня, и голос дрогнул от смеси ужаса и ярости. — Что ты делаешь с моим ребёнком⁈

Истат даже не обернулся сразу. Он лишь приподнял ладонь, позволив тёмной нити плавно раствориться в воздухе, и только потом взглянул на меня абсолютно спокойно.

— Радуюсь чуду, — ответил он так, будто говорил о распустившемся цветке, а не о магии, которая калечит людей. — Тьма не повредила его в утробе… Это уже невероятно. Но ещё более невероятно — что он родился с таким даром. Твой сын чувствует её. Видишь? Киллиан понимает тьму, и она повинуется ему. Это нельзя игнорировать. Это нужно развивать.

— Развивать? — я подошла ближе, инстинктивно прикрыв сына собой. — Нет. Нет, Истат. Он младенец. Ему нужно научиться ходить, говорить, держать ложку… а не обращаться с тьмой!

Мой голос сорвался.

— Ты знаешь, что тьма делает с людьми. Ты знаешь, что она вытаскивает наружу страхи, слабости, одержимости. Как ты можешь говорить о ребёнке⁈

В тени, отбрасываемой огнём из камина, черты старца показались ещё резче — словно сама тьма очертила его взгляд.

— Оливия, — он произнёс моё имя непривычно мягко, — в нём нет страха и боли. Нет искажений. Ребенок чист. Его тьма идёт не из раны, не из боли. Она — врождённая.

— Вот именно это и пугает, — прошептала я.

Истат поднялся с кресла, подошёл ближе — но с той осторожностью, которую я видела у него лишь несколько раз в жизни.

— Ты боишься за него. Правильно боишься. Но пойми: сила есть, даже если ты запретишь ему её касаться. Запрет не сотрёт дар, а лишь оставит его беззащитным перед тем, что в нём растёт. Лучше научить его управлять этим, чем позволить однажды утонуть в собственной тьме.

Я прижала ладонь к крошечной головке сына. Он улыбался, безмятежный, будто его не касались ни страхи, ни судьбы, о которых говорил маг.

— Твой сын — не просто ребёнок, Оливия. Он один из сильнейших магов нового поколения. А то, что я знаю о тебе, о Феликсе… о его происхождении — всё говорит о том, что в мальчике течёт кровь короля.

— Тш-ш! — я резко оборвала его. — Забудь об этом. Забудь обо всех переворотах, претензиях и этих… идеях. У королевства есть правитель. Элинор подарит Людвигу наследников. А мой сын — будущий герцог. Я не позволю забивать ему голову этим безумием.

Истат медленно выдохнул, словно ему надоело повторять очевидное.

— Вы оба так ограничены границами своего королевства, — тихо произнёс он. — Вечно думаете о ваших советах, ваших границах, ваших страхах. А я пришёл не отсюда. Мне нет дела ни до ваших разборок, ни до вашего короля. Меня волнуют земли и будущее моего народа.

Он сделал шаг ко мне — совсем небольшой, но воздух будто стал плотнее.

— И знай: твоему ребёнку не нужен трон вашего королевства. Он станет королём Диких земель.

У меня перехватило дыхание.

Истат продолжал, словно читая лекцию у очага:

— Террисгар богат — куда богаче, чем представляют себе ваши советники. И людьми, и силой, и знаниями. Всё, что вам известно — лишь искажённое прозвище, которое дали нашему королевству! «Дикие земли»! Смешно. Мы приняли это как маску. Но ты понятия не имеешь, какая мощь там скрыта.

Я только моргнула. Это было самое длинное, самое связное и откровенное признание, которое я когда-либо слышала от него. Всё время беременности старец был рядом — готовил лекарства, следил за каждым моим вздохом, знал обо мне больше, чем мне хотелось бы.

Истат положил мне руку на плечо — неожиданно мягко.

— У таких родителей, как вы, — сказал он тихо, почти тепло, — не мог родиться кто-то обычный. Твой сын — ребёнок, за которым пойдут. Я уверен, он сам выберет свой путь. Но я дам ему все знания, чтобы он был своим и здесь, и на севере.

Малыш сам сотворил ленточку тьмы и снова потянулся к старому магу— будто подтверждая каждое слово.

* * *

Мы сидели за длинным столом в большом зале замка. Ветви свежих цветов украшали стены и балки, воздух был прогрет запахом пирогов и запечённого мяса. Люди смеялись, делились историями — в этот вечер весь замок был одной семьёй, как мы когда-то и решили.

Рядом со мной — Феликс. Чуть дальше, во главе бокового стола, сидела вдовствующая герцогиня, а рядом с ней, как ни странно, Истат. Старик был в особенно игривом настроении: тонкие ленты тьмы, невидимые для её глаз, то легонько касались спины герцогини, то незаметно придвигали ей кубок или вилку. Иногда, поддавшись на уговоры Арианы и выдержав гневный взгляд её матушки, старец позволял одной из лент на миг принять плотную, видимую, почти осязаемую форму. Всего несколько секунд — но этого хватало, чтобы заставить герцогиню вздрогнуть и возмущённо шикнуть.

А девочки за столом давились смехом.

На удивление, моя беременность полностью изменила наши отношения с вдовствующей герцогиней. Она проявляла столько внимания, и эта забота неожиданно сблизила её с Истатом — куда сильнее, чем её лечение от тёмной метки. Оба они смотрели на моего сына как на нечто исключительное: мать Феликса уверяла, что ребёнок — точная копия их рода, а Истат, который и вовсе не был ему кровным дедом, с тем же жаром настаивал, что магия ребёнка — от него.

С Истатом у нас состоялся всего один серьёзный разговор. Я долго переживала его слова, прокручивала всё в голове, прежде чем смогла произнести то, что следовало сказать сразу.

— Вы можете обучать моего сына любому ремеслу, — сказала я тогда, — но не смейте навязывать ему роль или предназначение. Он сделает свой выбор сам.

Старик улыбнулся — впервые по-настоящему мягко — и кивнул.

— В наших учениях человек всегда сам выбирает путь, — ответил он.

На этом мы и остановились. Пока я знала, что Истат защитит моего ребёнка от любой опасности, я могла быть спокойна.

* * *

Сэр Артур получил в наследство семейный дом Дервишей, но, как он признался нам однажды за ужином, жизнь среди магов, будучи единственным без капли силы, превратила тот дом для него в постоянное напоминание о собственной «ненужности». И хотя он никогда не говорил об этом вслух, было видно — возвращаться туда он не хотел.

Рыцарь с явным облегчением остался в замке. Мы с Феликсом выделили ему просторные постоянные покои — слишком большие для холостяка, но мы оба надеялись, что рано или поздно он выберет достойную леди и перестанет прятаться за сарказмом.

Хоффман стал лучшим работником герцогства. Несомненно. Каждое его предложение выслушивалось внимательно, каждый план обсуждался — чаще всего — внедрялся. Он буквально расцветал, когда видел результаты своих идей. Его жена, хоть и не обязана была заниматься делами замка, нашла себя в хозяйстве — и вместе с Лидией они творили настоящие чудеса рукоделия, превращая склады в аккуратные, уютные места, полные тканей, лент и ровных стопок белья.

Рей всё чаще пропадал с Истатом. Старый маг брал его с собой к пещерам, к реке, на тренировочный плац — куда угодно, где можно было бы говорить о магии. Иногда я замечала, что Рей повторяет жесты старика: как тот поправляет рукав, как держит палку, как наклоняет голову, прежде чем заговорить.

И самое удивительное — вклад Рея в строительство дорог оказался незаменимым. Он работал так, будто хотел доказать что-то самому себе, и это приносило свои плоды.

Ариана осталась жить с нами в замке. И единственный раз, когда я попыталась завести с ней разговор о графе Дюке и о той истории, она спокойно сказала:

— Брат всегда говорил, что сильный характером берёт всё. Я… неправильно его понимала. Мне казалось, что раз я родилась в этой семье — могу делать всё, что хочу. Но я ошибалась.

Я осторожно уточнила:

— То есть, ты больше не…?

Ариана мягко улыбнулась — уже не тем порывистым, дерзким выражением, которое было ей свойственно раньше, а спокойной, взрослой улыбкой.

— Нет. Я просто была глупо влюблена. — Она чуть пожала плечами. — А теперь, глядя на вас с Феликсом, я понимаю другое. Я не хочу влюбляться… так. Больно, унизительно, неправильно. — Она подняла на меня глаза. — Я хочу, чтобы любили меня. Так же сильно, как мой брат любит тебя.

Она сказала это совершенно без тени смущения, будто констатировала очевидный факт, а я едва справилась с внезапным волнением.

Ариана была погружена в свои мысли, продолжая говорить дальше, не замечая моего замешательства от её признания.

Феликс, который некогда столь нелестно отзывался о непосредственности Эвы, в итоге был вынужден признать: её невольное вмешательство в наши отношения оказалось неожиданно полезным.

Но привычки — особенно страхи — уходят медленно. Герцог всё так же повторял ей приказы дважды, уточнял, не добавила ли она случайно «лишних» трав в отвар или еду, и этими вопросами нередко ранил чувства девушки.

Хорошо, что рядом с Эвой почти всегда был Леннокс — он подхватывал то, что Феликс чрезмерно контролировал, сглаживал острые углы и не давал девушке чувствовать себя неспособной.

Мы часто ужинали всей семьёй, проводили вместе долгие вечера, полные разговоров и тихого смеха. А порой оставались вдвоём, просто наслаждаясь обществом друг друга.

В один из таких вечеров Феликс положил ладонь поверх моей и тихо сказал:

— Знаешь… я могу допустить, что наш сын действительно рождён быть великим магом, правителем — что бы там ни утверждал Истат. Но я уверен и в другом: мне предназначено было встретить тебя. Даже та жизнь, которую мы должны были прожить порознь, была обращена вспять. Сами боги дали мне шанс быть рядом с женщиной, которую я люблю.

КОНЕЦ