Герцогиня на службе у Короны. Кровь и Дух 2

Глава 18 ТРЕТИЙ РАЗ

Феликс остался один в кабинете. На столе лежали кипы бумаг — протоколы заседаний совета, которые он пропустил во время поездки. Свеча догорала, оставляя на столешнице воск, и от её дрожащего света буквы расплывались, упрямо отказываясь складываться в слова.

Сэра Артура он уже отправил обратно в зал — с его яблоком, с его шутками и непрошеными советами. Герцог поймал себя на том, что сам не знает, что раздражало его больше: несерьёзность молодого рыцаря… или то, что в словах Артура всё же прослеживалась правда.

Феликс всегда считал себя хозяином своей судьбы. Но одно пророчество перечеркнуло эту уверенность. Маг сказал прямо: его жена станет одной из причин не только его гибели, но и падения королевства.

Феликс выслушал и… только через время смог успокоиться. Для него это прозвучало как вызов. Женщина, навязанная магическим браком, могла оказаться кем угодно — шпионкой, предательницей, пешкой в чужой игре. Он был готов следить, выискивать каждую тень в её словах, каждый неосторожный жест. Он даже ждал того момента, когда сорвёт маску и увидит её истинное лицо.

Но затем Истат заговорил вновь.

— Будущее изменилось, — сказал он. — Вашей женой стала другая. Именно поэтому я не желаю говорить больше. Я и так слишком много вам сказал. — упирался старец. — Мы не потомки богов, чтобы играть со временем.

Старец умолк и больше не произнёс ни слова.

Казалось бы, это должно было принести облегчение. Но в груди поселилось ещё более тяжёлое чувство. Феликс не просил отменить свадьбу, не искал других путей, решение жениться на другой девушке, не принимал. Кто-то вмешался в его судьбу и изменил ход событий за него. Эта мысль грызла, отравляла, превращала тревогу в одержимость — разгадать тайну любой ценой.

Вообще жизнь выглядит иначе, когда знаешь, что тебе отпущено меньше пяти лет.

Иногда Феликсу хотелось махнуть рукой, принять неизбежное: уйти от дворцовых интриг, уехать подальше и прожить оставшееся время в покое, наслаждаясь каждым мигом. Иногда в нём закипала ярость: ворваться в покои жены, прижать её к стене и заставить признаться во всём, что она скрывает.

Оливия, та самая новая жена, к его разочарованию, привлекала его. Феликс слушал её слова, которые часто звучали так, как будто их мог говорить он. А когда он на неё смотрел, думая стоит ли задать вопрос вслух, она просто отвечала, как будто могла читать его мысли. Он не понимал своих чувств, но был уверен в том, что хотел её.

Мужчину заводил сам образ этой девушки: дерзкий взгляд, смелость в словах, импульсивность и уверенность. Он никак не ожидал, что кожаный доспех, облегающий стройное тело его жены, будет вызывать в нём куда больше желания, чем любое бархатное платье с глубоким декольте. Он запретил ей все эти поединки, его жена тренироваться будет только с ним.

Сначала Феликс решил, что секрет её привлекательности в чувстве опасности, которое жена щедро приносила в его жизнь.

Её вспыльчивость будоражила, её смелость бросала вызов, он думал, что ему нравится этот риск, эта игра.

Временами он думал, что Оливия замышляет что-то против него, прячет в сердце тайну, важную и опасную. Он был точно уверен, она хранит ни один секрет. Но бывало и другое чувство: он ловил её взгляд и готов был поклясться, что в этих глазах не было ни заговоров, ни игр — только чистое, женское, неприкрытое желание.

В темноте кабинета он сам не заметил, как его глаза начали слипаться от усталости, от документов его постоянно уводили сторонние мысли. И он даже не почувствовал, как постепенно начал засыпать, проваливаясь в легкий сон, прямо тут, за своим рабочим столом.

Резкий скрип двери заставил его дёрнуться. Он вскочил стряхивая сон за секунды.

— Миледи? — голос прозвучал сдержанно, но в груди у него кольнуло раздражение. — Что вы здесь делаете?

Оливия, в белом халатике, поверх ночного платья, вошла в его кабинет так, словно это были её покои, а не его личный кабинет, куда не осмеливался без разрешения ступить никто. Белое одеяние, почти невесомое, колыхалось при каждом шаге, открывая то изгиб бедра, то светлую линию кожи под тонкой прозрачной тканью ночного платья. Волосы, распущенные и тяжёлые, спадали на плечи и по спине, оттеняя её лицо мягкой тенью, создавая образ прекрасной лесной нимфы.

В руках она держала глиняный кувшин, плотно закупоренный. Вино.

— Миледи?.. — голос Феликса прозвучал глухо, но она будто и не услышала, проигнорировав самого герцога.

Оливия подошла прямо к его столу, поставила бутыль на его стол. Без слов достала два кубка из шкафа, отыскала нож на винной полке и, сосредоточенно нахмурившись, начала поддевать деревянную пробку.

Феликс молча наблюдал. Его пальцы чуть дёрнулись — желание остановить её было слишком сильным. Еще не хватало, чтобы она поранила себе ладонь. Но что-то внутри удержало его от вмешательства. Он сидел и смотрел, как его жена упрямо возится с деревянной пробкой, будто проверяя и его терпение тоже.

Минуты тянулись мучительно медленно. Наконец, пробка с глухим хлопком поддалась. Вино выплеснуло свой нежно ягодный аромат, отравляя этой сладостью воздух в кабинете.

Мужчина выпрямился в своем кресле, продолжая взглядом контролировать каждое движение её рук. Феликс, заинтересованно следящий за каждым движением жены, поймал себя на мысли, что впервые за долгое время не думает ни о заговорах, ни о совете. Только о том, чем всё это закончится.

И признаться, она удивила его.

Оливия плеснула вино в первый кубок, поднесла его к своим губам и сделала долгий, нарочито щедрый глоток. Затем с гулким стуком поставила этот кубок на стол прямо перед его лицом — так, как-будто бросала вызов. Не дав ему и секунды на реакцию, она долила вина до краёв и медленно одними пальцами подтолкнула кубок мужу.

— Я задал вопрос, — напомнил Феликс низким голосом. Его слова звучали жестко, он редко использовал такую интонацию даже на провинившихся подчиненных, но Оливия снова проигнорировала и этот тон его голоса.

Такое поведение девушки вызывало в нём странное, острое желание — схватить её за плечи, заставить встретиться с ним глазами и, глядя прямо в её лицо, вырвать ответ. Он всегда добивался ответов. От всех, но она сейчас показательно игнорировала его.

Оливия спокойно плеснула тёмное вино во второй кубок, подняла его и, задержав взгляд на лице герцога, отпила снова — уже из своего о кубка. На этот раз она пила медленнее, аккуратнее, позволяя ему видеть, как алый напиток касается её губ.

Феликс нахмурился. Женщина вела себя смело, слишком дерзко. Он не отвёл взгляда, продолжая с холодным вызовом смотреть на жену.

— Мне нужно для храбрости, — сказала она, и снова собралась выпить вина.

— Осторожнее, — произнёс он сухо, перехватывая её руку и вырывая бокал. Его пальцы едва коснулись её кожи, но этого хватило, чтобы воздух между ними стал ощутимо тяжелее. — Иногда вино только вредит. Особенно если пить его так, словно это вода.

Он резко поставил кубок на стол, так что вино дрогнуло и качнулось по краям. Потом медленно, с хищной точностью, подался вперёд. Даже через массивный стол он умудрился нависнуть над Оливией, будто сжимал пространство вокруг неё в тиски.

Казалось, всё в его позе говорило: он хозяин, он главный, и она обязана слушаться. Его плечи отбрасывали на неё тень, голос прозвучал низко и тяжело.

— Я задал вопрос, — повторил он. Его голос стал тише, но твёрже. — Зачем вы пришли?

Оливия молчала. На миг показалось, что он сбил её с толку, но затем она спокойно ответила:

— Я пришла к вам выпить вина. — Её пальцы лениво прокручивали кубок, словно это занятие было важнее разговора.

— Что вы хотите этим сказать? — Феликс придвинулся ближе, с каждым словом словно намеренно загоняя её в угол. — Что должен думать мужчина, когда женщина ночью приходит в его кабинет в таком виде… и с вином? — спрашивал герцог.

— Наверное, ей что-то нужно. Так что вам нужно, Оливия? — после короткой паузы продолжил он.

Феликс наблюдал за каждым её жестом, за каждым колебанием губ, за тем, как она опускает ресницы. Он ждал. Он хотел заставить её говорить — не догадками и полунамёками, а словами, прямо. Чтобы она сама впустила его в свои мысли.

И в то же время внутри него зарождалось неприятное чувство. Страх, что она попросит о том, чего он не хочет слышать: защиты для какого-нибудь советника, милости для мужа сестры, уступке ради чужих интересов. Что её визит окажется лишь ещё одной хитрой игрой.

А хуже всего — то, что он боялся другого. Что она пришла попытаться манипулировать им не словами, а своим телом и вином.

— Я что, не могу прийти к мужу просто так? — её голос звучал игриво и даже дерзко.

— Нет, — ответил он спокойно, но твёрдо, продолжая ждать.

Возникла пауза — густая, тяжёлая, почти осязаемая. Они смотрели друг на друга, словно вступили в поединок без оружия. Кто выдержит дольше? Кто первым сдастся?

— Значит, я хочу потребовать от вас объяснений, — первой не выдержала этой давящей тишины Оливия.

Феликс на миг растерялся. Объяснений? Это было совсем не то, что он ожидал услышать. Первая пришедшая мысль — глупышка решила устроить сцену ревности. Он слишком часто слышал, как люди любят судачить об изменах. И сегодня основной темой была принцесса.

— Если вы про принцессу, то…

— Нет, я не про принцессу, — перебила она его резко. И, к его удивлению, заговорила спокойно, почти рассудительно.

Она медленно, словно по пунктам, изложила всё, что знала:

— Я прекрасно понимаю, что на Юге девушки не имеют права на телесный контакт с мужчинами вне семьи. И понимаю, что ваш путь был долгим. Наверняка вы приняли опеку над ней в храме и, по южной традиции, поклялись охранять Элинор на чужих землях, пока она не обретёт другого защитника… На это мне всё равно.

Феликс хмурился, после того, как она перебила его, он ожидал услышать сладкие слова о доверии, о верности браку, о том, что она верит, что он принял её условия…

Но вместо этого Оливия продолжила:

— Более того, я хорошего мнения о вас. — на секунду он даже ощутил тепло её слов. Но оно тут же оборвалось. — Завести отношения, даже с такой красивой девушкой, как Элинор, никак не может перевесить потерю головы и доверия Его Величества. Вы не настолько глупы, чтобы крутить роман с будущей королевой.

Феликс замер, всматриваясь в её лицо. В её глазах не было ревности, не было тех наивных женских эмоций. Она — трезво, по пунктам, холодно — поставила его способность оценить ситуацию выше соблазна. И он предпочел, чтобы она лучше закатила ему истерику.

Герцог продолжал изучать её. Его жена спокойно рассуждала о вещах, высказывала мнение о нём, такое, что многие мужчины не осмеливались говорить ему даже шёпотом или намеками.

— Что? Почему вы так смотрите на меня? — она приподняла брови, будто искренне не понимала, чем поразила его. — Никто в здравом уме не поверит, что целый десяток сундуков с платьями, повозки мебели прибыли с ней всего на пару недель ради «укрепления отношений». Такого гардероба хватит на всю жизнь! — Оливия легко рассмеялась, словно не замечая тяжёлого взгляда мужа.

Она подняла кубок, отсалютовала им герцогу, и сделала ещё один глоток. Алый напиток вспыхнул в свете свечей, а её губы казались ещё ярче. Феликс напрягся: он ловил каждое её движение, каждый изгиб плеча, каждый оттенок взгляда.

— Итак, — продолжила она, встретив его глаза огненным вызовом, — я не имею права прийти к собственному мужу в его кабинет?

Она снова отпила из кубка — теперь лишь маленький, нарочито неторопливый глоток.

— На что же тогда, по вашему мнению, я имею право претендовать? — её голос звучал дерзко, но в нём сквозила странная уязвимость, словно она сама искала ответ.

Феликс молчал дольше, чем следовало, потом откинулся в кресле, и в его взгляде мелькнул стальной холод.

— Я бы предпочёл, чтобы вы вели себя так, как подобает хорошей жене. — Он протянул руку вперёд. — И отдали мне ваш кубок.

Он решил: лучшая защита — нападение. Хоть мысль напоить её и расспросить о том, что она скрывает, всё ещё витала в голове, искушала совершить неправильный поступок. Но рыцарская честь и ответственность за его юную молодую жену перевесили, такое сильное желание узнать правду.

— И как же это? — спросила Оливия и, не дожидаясь его ответа, девушка встала и медленно обошла его кресло, она остановилась ровно за его спиной.

Феликс внутренне напрягся. Он никогда не любил, когда кто-то заходил за его спину. Слишком слабая позиция для боя, и очень удобная позиция для атаки соперника. Обычно за его спиной стояла только каменная стена — верный щит.

Первый раз наедине с девушкой его посетила подобная мысль. Герцога в тайне веселило, что он счел, самой опасной из женщин во всем мире свою жену. И всё же Феликс не остановил её. Если у неё действительно есть кинжал, если она решит воспользоваться им — то это идеальный момент. Он сам поражался ходу своих мыслей, но решил остаться неподвижным, испытать её.

Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, позволяя ей «хозяйничать» в его кабинете. Слышал, как она поставила кубок на стол, уловил лёгкий звон металла о дерево. Почувствовал, как её пальцы мягко пробежались по его волосам, слишком уверенно для случайного жеста, и тут же — её ладони накрыли его глаза.

— Что вы… — хотел спросить он, но замер.

Её дыхание скользнуло по его щеке, горячее и близкое, а голос прозвучал почти интимно, прямо у самого уха:

— Мы ещё не были женаты. Я не была вхожа во дворец, и знала лишь рынок и библиотеку. И уже тогда… — она замялась, словно нарочно тянула, — до меня доходили слухи о ваших поклонницах, любовницах… и потенциальных кандидатках на место герцогини. Представьте себе, уже тогда.

Феликс чуть приоткрыл глаза под её ладонями, но не стал сбрасывать их. Он чувствовал, как внутри поднимается странная смесь раздражения, опасности… и чего-то ещё — тянущего, непрошеного.

Её губы оказались так близко к его уху, что шёпот мягко щекотал кожу на шее. Ладони всё ещё плотно закрывали ему глаза, и Феликс ощущал их тепло, живое, слишком личное прикосновение.

— И вот, — её голос звучал почти насмешливо, но с хрипотцой, в которой пряталось что-то опасно-притягательное, — я вышла замуж за вас. А вы так слепы, что даже не понимаете, чего может хотеть ваша жена.

Он напрягся. Разум протестовал, сердце отказывалось принимать происходящее. Поведение Оливии настолько не соответствовало его ожиданиям, что всё внутри сдвинулось с привычных мест. Герцог, привыкший контролировать каждую деталь, впервые в жизни растерялся.

Тепло её рук исчезло, ладони покинули его лицо. Он резко вдохнул полной грудью и открыл глаза. В тишине кабинета слышались лишь её лёгкие шаги — она отходила от него. Оливия остановилась посреди комнаты. Белый халат мягко колыхался вокруг её ног, словно дразня его своим движением. Она подняла взгляд и встретилась с его глазами.

И, замирая в этой тишине, продолжила.

— Я надела для вас это ночное платье уже третий раз, — сказала она и медленно раздвинула полы халата. Тонкая ткань соскользнула с её плеч и мягко упала на пол, как белый шёлковый шлейф.

В свете камина её тело было совершенно открыто: каждая линия, каждый изгиб, хрупкость и женственность, спрятанная под маской упрямства. Она стояла перед ним — уязвимая и сильная одновременно.

Феликс не шелохнулся, он потерял счет времени. Мужчина просто сидел и смотрел, понимая, что то время, которое он выделил себе, чтобы решить, как поступить с женой, она безжалостно отняла.

Его взгляд скользил по её телу медленно, жадно. Мысли уносились к фантазиям: как он может подчинить её, заставить забыть гордость, как эти губы будут шептать его имя — не с вызовом, а с мольбой.

И вдруг она резко нагнулась, схватила халат с пола, и, закутавшись, посмотрела на него с такой яростью, что дыхание перехватило. На щеке блеснула слеза, и от этого её глаза засияли ещё ярче.

— Разве мужу нужно объяснять, зачем жена приходит к нему? — её голос дрогнул, но в нём звенела сталь. — Разве в обычных семьях не муж первым идёт к жене?

Ещё секунда — и слёз на её лице уже не было. Она будто стерла их вместе со своими эмоциями. Феликс медленно поднялся, обошёл стол и, остановившись рядом, облокотился на край. Он не перебивал, лишь смотрел внимательно, словно ждал: может быть, сейчас в порыве эмоций она скажет что-то, что до конца откроет её мотивы.

— Знаете… — её голос прозвучал твёрдо, но где-то глубоко внутри дрогнула едва слышимая нотка усталости. — Я поняла, чего вы хотите. Вы игнорировали меня так долго. Сослали в замок. Оставили нетронутой, без поддержки. Если это развод — хорошо. Жизнь на этом не закончится. Двор и титул мне не важны. Напишите ваши условия, и я подпишу.

Жена подняла подбородок, почти вызывающе, но в её глазах горела не дерзость, а отчаянное желание быть услышанной.

— Если вы уготовили мне монастырь… я не понимаю, за что, — продолжила она чуть тише, — но приму и это ваше несправедливое решение. Слышите?

Оливия резко развернулась и сделала несколько шагов к двери. И уже почти коснулась ручки, когда остановилась. На миг показалось, что она борется сама с собой. И всё же девушка повернулась к нему.

— Знаете… — её голос прозвучал устало, но глаза сверкали упрямым огнём. — Я сделала всё, что могла. Даже появляясь в моей жизни так редко, вы успели измучить и утомить меня.