Договориться с мужем оказалось куда сложнее, чем я ожидала.
Феликс, который без колебаний поддержал мой план при дворе и с готовностью согласился терпеть слухи, шёпоты и косые взгляды, теперь, когда дело дошло до действий, словно превратился в каменную стену. Он и слышать не хотел о том, чтобы я отправилась в город одна — даже ради высшей цели.
Он упорно не признавал очевидного: все эти косые взгляды в последние дни обращены были вовсе не к нему, а ко мне, его жене. И поэтому, как мне казалось, я имела полное право сама решать, как лучше поступить.
Я чувствовала — это наш шанс. Возможно, единственный. И позволить ему уплыть было бы непростительной ошибкой.
— Сэр Артур поедет с тобой, — произнёс он тем тоном, который когда-то заставлял целый ряд советников склонять головы и менять решения.
Я лишь улыбнулась, сдержанно и тихо, хотя внутри всё кипело. Артур — верный до фанатизма, преданный герцогу как пес. Он бы отчитался перед герцогом о каждом моём шаге, каждом слове, каждом взгляде. Мы с ним вызвали бы куда больше подозрений, чем если бы я поехала в город с самим Феликсом.
— Эва могла бы сопровождать меня, — осторожно предложила я, заранее зная, что он никогда не согласиться на этот вариант.
И действительно — герцог хмуро покачал головой.
— Ни слова больше об этом, Оливия. Эва не способна защитить даже себя. Как она поможет тебе?
А вот и ещё одно проявление характера давно знакомого мне Феликса — вежливый, спокойный, но непреклонный. Его забота была похожа на железную клетку, обитую бархатом, и чаще всего она простиралась только на тех, кого он считал «своими», — на близких, на семью. В прошлой жизни я тоже знала эту сторону герцога, хоть и проявились эти качества по отношению ко мне намного позднее.
В результате долгого, изматывающего спора всё же было решено: я поеду в город с полным сопровождением. Формально — под охраной и заботой, а на деле — под надзором.
Со мной должна будет поехать Эва, а одним из группы сопровождающих станет Рей.
Но настоящий замысел был совсем иным. Именно Рэй, укрывшись под плащом Эвы, должен был проводить меня в парк. Его присутствие не вызвало бы столько подозрений — в отличие от сэра Артура, чья верность герцогу была известна всем. Рей всё ещё мог выглядеть в глазах придворных «моим человеком».
Парень умел быть незаметным, он скромный, неприметный, сдержанный, он выглядел скорее молодым слугой, чем магом, чьё имя не раз звучало в коридорах дворца. К тому же многим было известно, что я сама приняла его на службу — и что маг прибыл в замок вместе со мной.
Я прекрасно знала — за нами всё равно будут следить.
Разведчики герцога могли оказаться повсюду: продавцы на площадях, уличные музыканты, газетчики, нищие у ворот и даже рыцари, появляющиеся «совершенно случайно» в самых неподходящих местах. Каждый из них мог оказаться глазами и ушами моего мужа.
Но и в этом крылась опасность — ведь каждый встречный мог оказаться не слугой герцога, а шпионом заговорщиков.
Поэтому каждое наше действие приходилось просчитывать с пугающей точностью.
По мощёным улицам, ещё влажным после ночного дождя, шла пара в длинных плащах с глубокими капюшонами, полностью скрывающими лица и фигуры. На первый взгляд — две девушки, служанки богатых и титулованных особ, отстроивших себе дома в лучшем квартале города.
Дом, из которого они вышли, выделялся среди прочих — не пышной отделкой, не золотом на окнах, а размером и тишиной, царящей вокруг. Двор, выложенный камнем, ровная решётка ворот, высокий фасад с большими окнами, согласно последней моде в строительстве, окруженный деревьями, что вообще считалось роскошью для узких улиц столицы.
Теперь же задняя дверь тихо закрылась за двумя фигурами, будто дом сам пожелал отгородиться. Силуэты людей скользили вдоль стен, словно тени, стараясь не задерживаться под взглядами редких прохожих.
Они шли быстро, почти бесшумно, минуя шумные улицы. На перекрёстках уже кипела жизнь — мальчишки разносили хлеб, торговцы расставляли корзины, где пахло рыбой и свежей зеленью, из кузницы слушался звон молотка.
Всё это создавало привычный утренний шум столицы, и на его фоне две фигуры в одинаковых плащах терялись, растворялись, становились частью ритма города.
Сквозь узкие переулки и арки они продвигались всё дальше — туда, где шум постепенно стихал, уступая место шороху листвы и журчанию воды. Каменные дома сменялись стенами старых усадеб, в воздухе чувствовался аромат влажной травы и холодного железа.
Впереди, за очередным поворотом, уже виднелась серая стена города — старая, крепкая, покрытая мхом, и вдоль неё начинался парк.
И только внимательный наблюдатель заметил бы, что шаги идущих слишком разные, движения слишком уверенные. Это не прогулка, не случайное утро двух подруг.
Я шла быстро, укутанная в плащ до самых щиколоток. Я не стала переодеваться в грубое платье горожанки, не сняла украшений, даже оставила кольца на пальцах. Пусть так.
Грабители в столице в этом районе — редкость, а случайные взгляды прохожих вряд ли задержатся на паре фигур в серых плащах.
Зато те, кто должен увидеть — увидят. Колдунья у стены, шпионы заговорщиков, наблюдатели, что прячутся в тенях, — все они будут внимательны к мелочам.
Рей шёл рядом, опустив голову под глубокий капюшон женского плаща. Издали он легко мог сойти за молодую служанку — хрупкая фигура, невысокий рост, мягкий силуэт. Но стоило приглядеться внимательнее — и тайное бросалось в глаза.
В его движениях не было ни тени неуверенности: чеканный шаг, ровная спина, сдержанные движения. И даже напряжение в плечах выдавало мужчину, не привыкшего держать корзину для покупок в руках.
Мы двигались быстро, старались не останавливаться. С каждым поворотом улицы шум рыночной площади отдалялся, уступая место размеренному эху наших шагов. Где-то вдали звонили колокола утренней службы, и на миг мне показалось, что все это ужасно опасно.
Из аккуратного, опрятного домика у дороги вдруг вышла пара — мужчина и женщина, с книгами в руках. Я почти не обратила на них внимания. Мысли уже витали впереди — за перекрёстком, где виднелись первые деревья парка и каменная стена.
Я шла, не замечая ни прохожих, ни уличного шума. Всё внутри было напряжено: какие слова сказать колдунье? Что можно говорить, а о чём стоит умолчать? Какую роль сыграть? Притворяться наивной глупышкой не имело смысла — те, кто стоит за этим, наверняка и так знают, какая я.
И вдруг внутреннее чувство заставило меня поднять глаза.
А женщина, вышедшая из дома, резко повернула голову — и наши взгляды встретились.
— Селия… — сорвалось с моих губ почти беззвучно.
Я не ждала, что она услышит. Но Селия передала книги мужу, быстро, решительно, и уже через пару мгновений стояла передо мной, перегораживая дорогу.
Рей остановился позади, едва заметно переминаясь с ноги на ногу — нервное движение выдавало его волнение.
Селия смотрела на меня с искренней радостью, а я, с трудом заставив себя улыбнуться в ответ, пыталась привести чувства в порядок. И лишь усилием воли удержала лицо спокойным.
А ведь я давно отстранилась от своей семьи. На письма мачехи я отвечала сдержанно — сначала отстранённо, почти холодно. Я не хотела её советов ни о том, как обольстить супруга, ни о том, как вести себя при дворе, чтобы получить больше возможностей.
Позже я отказала и в помощи мужу сестры, когда мачеха намекнула, что в моих силах поспособствовать продвижению господина Форша во дворце. Я была рада, что он там не задержался надолго.
Единственное, чего я не отвергла, — это просьба о деньгах. Герцог щедро выделял мне средства на содержание, и я каждый месяц отправляла часть отцу, в знак уважения, и моей заботы о семье.
Мачеха часто писала о невзгодах Селии — её слабом здоровье, бедственном положении их молодой семьи. В такие месяцы я отправляла больше, делая короткую пометку: для сестры.
Когда в моей жизни наступало затишье, я часто думала о Селии. Хотелось верить, что жизнь дала ей второй шанс, что она не повторила моей судьбы и её брак с Форшем оказался счастливым.
Всё же, как бы я ни старалась, в моей душе оставалось глухое, не отпускающее чувство — тревоги и недоверия. Сначала мы соревновались, недолюбливали друг друга, а потом и вовсе, чувство ненависти поглотило нас. Казалось, что такие чувства не должны легко угасать.
Здесь, во дворце, я всё чаще вспоминала не нашу последнюю встречу в храме, ту, что произошла в этой жизни, а ночь в темнице, из далёкого прошлого.
Иногда мне хотелось увидеться с сестрой: её поведение в храме показалось мне странным, слишком спокойным, неестественным, совсем не похожим на привычные черты характера Селии.
Но страх всегда побеждал. Я боялась повторения истории — боялась, что всё начнётся снова. Поэтому избегала её всеми силами.
И вот Селия стояла передо мной — и казалась совсем другим человеком, почти незнакомкой.
Я вглядывалась в её черты, словно искала следы прошлого — тень грусти, усталость, ту пустоту и боль, что когда-то застыла в её взгляде. Но ничего этого не было.
Её лицо было спокойным, живым, даже светящимся внутренним здоровьем. Кожа — чистая, глаза — ясные. Она выглядела женщиной, которую жизнь не сломила, а сделала сильнее. И я поймала себя на странной мысли: возможно, брак с господином Форшем действительно пошёл моей сестре на пользу.
Селия шагнула ко мне — и, несмотря на мою отстранённость, крепко обняла.
Её ладони обхватили мои щёки, и она долго всматривалась в моё лицо, разглядывала мою фигуру и шею, словно пыталась увидеть всё, что я старалась скрыть: усталость, тревогу, внутреннее напряжение.
Я думала что, от её взгляда не укроется ни одна деталь, ни одна эмоция.
— Я понимаю, как трудно признать, что что-то пошло не так, — тихо произнесла Селия. — Я лишь хочу сказать… из любой ситуации есть выход. Я готова помочь тебе, в любом случае. Даже если твой муж будет против. — Она говорила почти шёпотом, мягко улыбаясь, но её взгляд по-прежнему пристально изучал моё лицо, будто искал в нём подтверждение своим догадкам.
— Мне нужен только твой ответ, — продолжала она, чуть склонив голову. — Одного слова будет достаточно. Ты не обязана рассказывать всё…
Рей, который, в отличие от меня, не испытывал и не переживал от этой встречи никаких глубоких чувств и эмоций, сделал шаг вперёд.
— Вас будут искать, если мы не вернёмся вовремя, — напомнил он многозначительно.
В его голосе звучало то самое предостережение, которое я уже слышала от герцога: если я не появлюсь к назначенному часу, люди Феликса бросят всё и начнут поиски. А поскольку он ясно дал понять всем, что моя безопасность — превыше всего, я не могла подвергать собственный план такой опасности.
В этот момент капюшон Рея чуть сполз, открывая часть его лица, и я успела заметить, как в глазах Селии мелькнул испуг — быстрый, почти панический.
Неужели она узнала в нём человека герцога? И это так сильно напугало её?
Мы заговорили почти одновременно:
— Мне нужно идти, — выдохнула она.
— Мне тоже, — сказала я.
Я говорила с грустью и тревогой, а в голосе сестры звучал, как мне показалось, явный страх. Я взяла Селию за руку и тихо произнесла:
— Я закончу свои дела и обязательно тебя найду.
А потом, не сдержавшись, я поддалась порыву и обняла сестру.
Я шла к парку, терзаемая сомнениями. После встречи с Селией мысли путались, тревога то нарастала, то отступала, я никак не могла привести чувства в порядок. Рэй шёл рядом молча, не задавая лишних вопросов, и это молчание раздражало больше слов.
— Подожди меня здесь, — тихо сказала я, когда впереди показалась каменная стена, увитая плющом.
Он кивнул и остался у дорожки, а я подошла к стене. Камни были неровные, потемневшие от времени и влаги. Я провела по ним ладонью, ощущая холодную, шершавую поверхность старой кладки. И как только, мои пальцы наткнулись на идеально гладкий кирпич, по высоте равный двум рядам обычных камней. А щели вокруг этого камня были чернее остальных — словно за ним скрывалась пустота.
Я обернулась, убедившись, что никто не смотрит, расправила плечи, закрывая собственной спиной участок стены, и осторожно вытащила камень.
Пустое углубление пахло пылью и сыростью. Я вложила туда несколько золотых монет — те самые, на которых слуги герцога нацарапали дополнительные черточки и, на удивление легким движением, вернула кирпич на место.
Я перестала слышать всё вокруг: ни шум ветра, ни звуки природы, ни далекие шаги. Я подошла к статуе влюблённой девы и опустилась на колени, ощущая влажный камень под собой.
Встреча с сестрой расшатала мои нервы, и теперь мой голос звучал спокойно, почти вымученно — будто все силы ушли на подготовку, на сомнения, и уже не осталось ни капли для самой исповеди.
Я закрыла глаза, никакая ложь не пришла на ум. И впервые за долгое время я позволила себе сказать правду, те самые слова и страхи, которые терзали меня в глубине души.
Я заговорила тихо, почти шепотом, обращалась не к статуе, а к самой себе:
— Я… сомневаюсь в его чувствах. — мой голос дрогнул.
— Я не верю, что у него есть любовница. И не верю, что он заинтересован в леди Бриджит… или, может быть, просто не хочу верить. — я исправила себя, вспоминая повод моего визита.
«А что мне ещё остаётся»? — подумала я, криво усмехнувшись. В моей улыбке нельзя было разглядеть ни тени радости.
— Я знаю только одно — для него долг всегда будет важнее. Для него всё — это игра, расчет, стратегия. Он может быть бесконечно предан королю, но рядом со мной он чужой. Холодный. Сдержанный. Как будто со мной, он не может быть открытым и честным, и, наверное, мне стоит опасаться, что со временем он найдет себе опору и поддержку в другом человеке.
Я замолчала, позволяя ветру играть краем моего плаща. Мысли путались, но одна не давала покоя: если в прошлой жизни он не любил жену, как я могу быть уверена, что теперь всё будет иначе?
Старая рана всё ещё болела, не отпуская даже после всех совместных ночей, а холодная статуя будто сама подталкивала к подобным признаниям, заставляла говорить то, что я бы никогда не осмелилась сказать живому человеку.
— Я не прошу любви, — прошептала я. — Только… хотя бы крупицу уважения, доверия. Немного симпатии. Что-то живое, от чего можно было бы начать строить настоящее. Я хочу, чтоб он был со мной откровенен, чтоб он был… со мной.
Слова потонули в воздухе, растворились в нём. Я не ждала ответа. Но леди Эльна сказала говорить, и я решила говорить искренне.
И лишь когда я закончила тишина стала оглушающей. Никакого чуда не произошло — только ветер шевелил листья, и капли росы медленно стекали по мраморному лицу статуи.
Я уже собиралась встать, когда за спиной раздался лёгкий шорох.
— Не вставай, дитя. Не поворачивайся, — прошептал голос, хриплый, сухой, принадлежащий пожилой женщине.
От неожиданности я затаила дыхание.
По спине прошёл холодок — не от ветра, а от странного, звериного чувства опасности, её взгляд коснулся меня между лопаток, выискивая правду в моих словах. Каждая клеточка моего тела напряглась, готовая бежать, но я не смела пошевелиться, позволяя женщине убедиться в правдивости моих слов.
— Тебя услышала и поняла. Завтра, на месте твоего дара, найдёшь флакон.
Где-то за спиной послышались шаги — мягкие, неуверенные, как будто старуха скользила по камням, почти не касаясь земли. Потом звук стих. Я всё ещё сидела, я боялась даже обернуться. Лишь когда убедилась, что вокруг никого нет, поднялась на ноги и поспешила к дому.