Отрывок из маленькой голубой книжки, размером с ладонь, без иллюстраций.
В те времена, когда земля ещё дрожала от шагов богов, и небо хранило в себе их дыхание, над всем сущим владычествовали первородные силы — высшие боги, создатели миров и хранители судеб. Бог Созидания ткал реальность из света, бог Хаоса рвал её в клочья. Бог Плодородия одаривал землю плодами, боги Любви и Войны зажигали сердца людей и сжигали их дотла. Боги Жизни и Смерти шептались у колыбелей и над погребальными кострами.
И были у них дети — запертые вне времени, как в темнице без окон. Им не было дозволено касаться мира. Они росли среди вечности, томимые скукой, их влекло всё, что дарило им эмоции.
Среди детей — трое, рождённые от богини Любви и бога Хаоса. Младшие боги соблазна и наслаждения, разврата и игры. Они были красивы, как само искушение, и опасны. Их влекла земля — вотчина Бога Созидания, где жили смертные, любящие и страдающие.
Каждый из младших богов обладал потрясающей внешностью, воплощением человеческих фантазий, и у каждого из них были свои цели и желания.
Элион, бог экстаза, страсти и желания. Его появление обращало сердца в огонь: толпы пели, плакали, смеялись и сходили с ума, едва он бросал взгляд. Его смех вызывал в груди у людей ощущение счастья — и его же исчезновение оборачивалось пустотой, страшнее смерти.
Морэн, бог сомнений и греха. Он подталкивал, выпускал наружу скрытые желания. Одно прикосновение, и человек начинал слышать себя: голоса, что он прятал, вожделения, которых стыдился, страхи, что сводили с ума. Он открывал изнанку человеческой души.
Килиан, бог ярости, боли. Бог тихого, вязкого страдания, что живёт в утрате, в забытой любви, в одиночестве. Бог открытых ран, и не проходящих болезней. Всё прекрасное в его присутствии приобретало оттенок конца. Радость умирала на губах, смех превращался в слёзы.
Но однажды братья нашли трещину в невидимой границе миров — лазейку, и сквозь неё спустились в мир людей.
Они пришли и посеяли хаос. И мир всколыхнулся. Смеялись и плакали одни и те же губы, во время боёв воины бросали оружие, чтобы обняться или умереть в песне. На балах дамы рыдали от радости и горя одновременно, убивая своих соперниц. Всё было искажено.
В этом мире, насыщенном новыми яркими чувствами, Килиан увидел её — Атею, дочь правителя. Гордую, живую, словно сама весна, и прекрасную настолько, что даже боги замирали.
Но в сердце Килиана не было любви — только жажда. Он сошёл к ней, сказал слова, от которых ломается воля. И она — та, что никому не склоняла головы — не дрогнула и перед ним.
Он взял её невинность не как дар, а как трофей силой. И, насытившись, исчез, оставив ей то, что нес в себе всегда — страдание. А потом, смеясь, поведал братьям о своем успехе, как о победе в детской игре.
Атея молчала. День. Два. Неделю. Её взгляд померк. От неё отвернулся отец. Её покинул жених — ради чести своего рода и другой невинной невесты. Слова девушки никто не слушал, её слёзы считали капризом.
И тогда, в один рассвет, она поднялась на скалу за городом — ту, с которой открывался весь мир — и шагнула в пустоту. Её тело разбилось о камни, а душа ушла.
Долгое время Килиан наслаждался свободой, как зверь, вырвавшийся из клетки. Он странствовал по землям, заходил в города, говорил с королями и нищими, пил вино у ручьев и шептал свои тайные слова в уши правителям.
Младшие боги — он и братья его — несли с собой дары и проклятия. Одни земли они заливали золотом и наслаждением, в других устраивали игрища: целые города становились пешками в их забавах. Как коты с мышами — играли, прежде чем добить.
Но всё это наскучило Килиану. Пиры, танцы, поклонение, страдания — всё стало пресным и серым. И тогда он вспомнил её. Атею. Ту, что не просила, не умоляла, не ждала — но запомнилась больше всех других.
Он вернулся во дворец короля. Король седой и одинокий сказал слова, от которых согнулся сам младший бог.
Сын его умер от хворей, а дочь… Дочь сбросилась со скалы. «Позор убил её», — сказал старик, и в голосе его не было ни злобы, ни слёз. Только пустота. И в эту пустоту провалился Килиан.
Он винил себя. Не один год — эпоху. Отрёкся от своих даров. Бродил в обличии человека, пытаясь умереть как простой смертный — но смерть его не брала. Он спускался в долины, к духам мёртвых, искал врата подземного царства, звал Атею по имени — но она не шла.
Из его сердца вытекала боль — и сжигала всё, чего касалась. Цветы чернели, младенцы плакали без причины, любовь в людях гнила ещё до первого признания. Сам воздух вокруг Килиана становился тоской.
Братьям это быстро наскучило. Жалость, уныние, слабость — всё это им было чуждо.
И вот, по ночам, трое младших богов снова собрались. Они пили из чаш, полных забвения, и шептали заклинания древним теням. Они искали путь назад. Они развивали свои силы, словно кузнец — клинок, и наконец открыли то, что искали: дар, способность проворачивать время вспять.
С этого мгновения ни смерть, ни рождение, ни любовь, ни боль не были постоянны. Они научились мотать судьбу, как нить. Начинать заново. И проживать один и тот же момент вновь и вновь.
И Килиан — теперь владеющий силой, которую не знал ни один бог до него — вновь отправился в Королевство. Он возвращался к Атее снова и снова, переписывая свою судьбу, как портной шьет новое платье.
В одной жизни он приходил к ней как поэт, в другой — как воин, в третьей — как таинственный чужестранец. Он учился на своих ошибках, откатывая время, как страницы книги, которые он переписывал заново.
Поначалу она отталкивала его. Затем — слушала. Затем — сомневалась. Жених мешал.
Жених умирал от болезней, от несчастного случая, в честном поединке. Слишком рано. Слишком неестественно. Девушка тосковала по павшему войну. И Килиан снова перематывал. Исправлял. Стирая лишнее, чтобы не осталось даже следа боли в её взгляде.
И наконец — получилось. Она стала его женой. В этом новом мире, где всё уже было когда-то — он сделал её своей, навечно. Для него каждый день был праздник первого взгляда. Первого поцелуя. Первой ночи. Всё было идеально, потому что было отредактировано.
Но пока Килиан наслаждался своей вырезанной из вечности сказкой, его братья жили иначе.
Элион устроил пир без конца. Смертные смеялись до смерти, танцевали до безумия. Каждый новый цикл он добавлял каплю разврата, грамм извращения, тень безумия — пока души жертв его не становились ломкими, как стекло.
Морэн превратил время в арену. Он запускал одну и ту же войну вновь и вновь — менял лишь детали. В одном витке предупреждал войнов, в другом — подкидывал оружие их врагам. Он наслаждался вариациями боли, исследовал гибель как искусство. Он следил за тем, как человек может умирать — быстро, мучительно, героически, бессмысленно.
Но однажды они ошиблись. Погрязнув в своих забавах, они не отмотали время до конца. Одна мелочь осталась нетронутой. И один человек — простой воин, тот, чья душа уже сгорала не первый раз — почувствовал.
Он помнил.
Один человек — простой воин по имени Кальдар — стал свидетелем не только битвы, но и спора богов. Он не должен был слышать, не должен был помнить… но помнил.
Он уже умирал. Его сын уже падал с башни — с криком, который рвал душу. Его жена уже горела в храме — в огне, который не оставлял даже праха. Он уже держал в руках меч, уже кричал от боли, уже погибал в сражениях. И всё это повторялось. Снова. И снова.
Но в этот раз — он запомнил. Что-то внутри него сломалось. Содрогаясь от ужаса, Кальдар пошёл туда, куда не ступала нога человека уже много лет — в храм Высших Богов. Он упал на колени и прошептал: «Если вы есть — помогите мне. Я схожу с ума.»
И боги ответили. Старшие, высшие, те, кто хранили мир в равновесии — разгневались. Их дети, рождённые от любви и хаоса, посмели исказить ход судеб, разорвать линию времени, захватили души людей, которыми не имели права владеть.
Из чёрного огня, тьмы и гнева самих богов был выкован меч. И даровано было Кальдару не только оружие, но и знание всех своих жизней. Он помнил каждую смерть. Каждую потерю.
Но взамен — он принял клятву: вернуть младших богов обратно в другой мир, откуда они пришли, и где им было место.
И Кальдар отправился на поиски. Он нашёл Элиона и Морэна в разгаре очередной битвы, бессмысленной и жестокой. Семь дней и семь ночей длился бой. Элион сводил его с ума восторгом, Морэн — подтачивал сомнениями. Но Кальдар держал в руках меч, который помнил удары, даже прежде чем они были нанесены.
И оба бога пали. Разбиты, стерты из этого мира. Но тишина не наступила. Клятва не сработала. Что-то было не так. Где-то, в каком-то уголке мира, ещё жил один из братьев.
Кальдар поднял взгляд к небу, и тень снова сжала его сердце. Он знал, кто это был. И знал, куда идти дальше.
Воин нашёл Килиана в сердце столицы. Тот больше не играл со временем. Он не возвращал дни, не переписывал реальность. Бог страданий жил — как человек, стал справедливым королем и любящим мужем. И королева— Атея, возлюбленная его — носила под сердцем его детей.
Кальдар сжал рукоять меча. Он пришёл, чтобы завершить клятву. Но Килиан не бросился в бой. Младший бог поднял руку — не в защите, а в просьбе, и открыл перед воином будущее. 'Если ты убьёшь её и детей, — сказал Килиан тихо, — моя скорбь станет новой чумой. Ни один человек не умрёт без боли. Все будут выть от невыносимой муки. Я — бог страданий, это мой дар.
— Я отдам тебе свою жизнь. Убей меня — и клятва исполнится. — продолжил Килиан. — Но взамен пощади её и моих детей.
Кальдар долго смотрел в его глаза. Войн колебался, но принял сделку. Килиан встал на колени, и меч вспыхнул тьмой. С последним ударом слетела голова царя, и замкнулась исполненная клятва, младшие боги исчезли, и меч исчез.
На следующее утро Атея проснулась одна. Она не помнила ни боли, ни трагедии. Только сон — о мужчине с глазами, в которых был весь её мир. Она знала: он был богом, он был отцом её детей. Но также знала и другое: её дети — наследники силы младшего бога, и они унаследовали силы своего великого отца. И будут дети её великими королями, и будут они править этим миром.