Госпожа Вант с одобрением оглядела кабинет. Скорее всего я права. Она и дети внесли в это убранство основную лепту.
Передо мной сидела взрослая, чем-то озабоченная, женщина, лицо которой оставалось, на удивление, светлым. При этом, я не могла понять почему, но именно оно вызывало во мне отдаленное и тягучее беспокойство. В груди шевелилась тревога, когда я смотрела в эти ясные карие глаза с золотистым отливом.
Мне не пришлось долго гадать, с чем пришла ко мне леди профессор. На северном континенте это звание давали женщинам еще менее охотно, чем на соседнем.
— Леди Изабель, — начала Сесилия. — Мои обстоятельства таковы, что с началом нового учебного года уволиться будет идеальным решением. Ваше появление меняет все. Если я правильно оценила ваши намерения, то потребность во мне через полгода отпадет полностью.
К своему стыду, я тут же покраснела. На что это она намекает — на меня и на Кристиана? Мы не особенно афишировали взаимную заинтересованность. С другой стороны, Ясмина знала почти все, а Гаэлю князь сообщил открытым текстом… Но зачем тогда конкретные сроки..
Сесилия тоже заалела, но взгляд не отвела. Кстати, румянец на брюнетках выглядит совсем иначе, чем на девушках моего типа с почти прозрачной кожей. Ее скулы постепенно наливались мягкой бронзой, а лицо сияло еще ярче… Но мне-то что до этого.
Кристиан ухлестывал за невинными девицами (и даже воровал!). Никаких свидетельств, чтобы он выбирал дам постарше… Но тут рассудок уже был бессилен. Я знала, просто знала, что такая мягкая и в то же время сильная женщина должна была понравиться Леграну.
Когда он не искал племенную пустышку для продолжения рода, то неизменно заводил романы с талантливыми и яркими особами. Не хватало только сцепиться из-за князя с женщиной, которая оказалась моей подчиненной и годилась мне в матери.
Нет, нервные срывы это к Гаэлю… Я уважаю себя, я уважаю Леграна — и эту слегка взволнованную женщину тоже. В конце концов никто не заставит меня переступить через то, что я принять не в состоянии. Чтобы тут у них ни происходило, я здесь ради детей.
Я схватилась за торец столешницы и заметила, как побелели костяшки пальцев.
— Я только что не приняла увольнение куратора Эдери. Какие у вас основания для такого чрезвычайного шага, леди Вант? Как я вижу из учебного плана, вы ведете большинство основных дисциплин. Подчеркиваю, ничего не обсуждала с Кристианом. Но на это место мы, наверное, смогли бы взять нескольких педагогов — или поискать кого-то вашего уровня. Хотя насчет последнего сомневаюсь. И все осложняется тем, что вы, как и Гаэль, здесь не просто так. У вас особые способности, правильно?
Сесилия привычно потянулась указательным пальцем к амулету на груди. Погладила перламутровую каплю в центре. Это тот же самый артефакт, что я видела вчера: крученые серебряные нити сходились в спирали и тонкие цепочки, а вместе образовывали либо цветок, либо сердце с массивным каплевидным камнем в центре. Если не ошибаюсь, он мог менять цвет: сейчас его как будто заволокло туманом.
— Леди, вы последние годы не следили за новостями и светской хроникой? — деликатно поинтересовалась она.
Наш разговор нравился мне все меньше. Забылась, резко встала и направилась к шкафу. Ноги дрожали, но внутри меня трясло гораздо сильнее.
В левой его секции кто-то собрал философские трактаты и, неожиданно, лирическую поэзию. «Сущность учения, или есть ли в науке брод», «Темные века вседозволенности. Как магия превратилась в ответственность», «Письма к наставнику. Авторитет, но не идол» соседствовали с анталогиями любовной и эротической поэзии Ланвиля за последние лет пятьсот.
Названия этих сборников я запретила себе даже читать. Все это складировали здесь, а не в бибилиотеке, потому что дети сюда точно не доберутся.
— Я плохо отгадываю загадки, леди Вант. Не выношу намеков. Вы пытаетесь сказать, что за рамками учебного процесса есть что-то более важное, о чем я должна знать? Это связано с Кристианом? Поэтому вы закатываете глаза и боитесь, что я грохнусь в обморок?
Доброжелательность осталась при ней. Однако леди все-таки растерялась. Теперь я знаю, как реагируют люди, когда хрупкая кукла начинает вести себя, как живая женщина.
Сесилия взяла себя в руки и пробовала снова:
— Скажу прямо. Для всего мира я любовница Его Высочества. Я оставила мужа, почти святого человека. Оставила работу, которой посвятила добрую половину жизни. И, вот, бросилась на Вилль, чтобы умолять Богиню позволить мне не разлучаться с предметом страсти.
Из ее слов прямо следовало, что это не так. Сесилия рассказывала без всякого выражения, но с таким скепсисом и усталостью, что примись она все отрицать, то я бы поверила ей меньше.
Но почему это должно было попасть в новости? Какая-то ученая особа, изыскавшая предлог проникнуть на Вилль… И что с того?
До меня с опозданием начинало доходить:
— То есть вы знатны и богаты. Ваш муж занимал видное место в обществе? Просто в вашем личном деле нет упоминаний о семье и происхождении. Значит, наоборот, я повторила вашу историю, сбежав от обязательств в объятия рокового Леграна. В газетах не было ни слова, что князь коллекционирует... таких, как мы.
— Мой супруг, теперь уже бывший, принудил их к молчанию магическим предписанием. Ему не нравилось, что при первом же упоминании Кристиана репортеры доставали и наше белье и начинали им трясти.
На это я только округлила глаза… Что это за семейство такое?
Сесилия назвалась.
— …Вант — лишь третья, наименее значимая, часть моей девичьей фамилии, — закончила она. — Я подписываю ей работы и преподаю тоже под ней.
Теперь я что-то припоминала. Сумасшедшей пышности свадьбу. Платье, о котором грезили все девочки у меня в школе. Да и я тоже… Эта свадьба стала эталонной в новом веке. А сама пара распалась. Такое часто бывает.
Если бы мы с этой леди встретились на официальном приеме, то мой книксен был бы ниже и глубже, чем ее. Все это не имело значения.
— Вы не любовница Кристиана. В чем же проблема? Мало ли причин, по которым вам пришлось укрыться.
— В вас, в Ясмине, в Гаэле. В том, что продолжая находиться здесь, я краду привязанность, которая мне не принадлежит.
Я уже догадывалась, что последует дальше… но это ведь такая редкость. Если я правильно читаю ее ауру и правильно паникую, то передо мной скорее легенда, чем живая женщина.
— Я эмпат с гипертрофированной способностью к обезболиванию. Мирта, или, как в народе говорят, утешница. Я не убираю источник страдания, но помогаю его пережить.
Теперь ясно, отчего у нее такие грустные глаза. Она корчилась от чужой боли (и не снимала амулет), а взамен вызывала привыкание.