007. Вы живёте только... трижды

Урок зельеделия. Бонд отчаянно ищет способ избежать сеанса легилименции

Джеймс Бонд с трудом вытерпел сдвоенный урок зельеделия. Сегодня вечером ему предстояло занятие посложнее: поединок со взрослым легилиментом, находящимся в своей родной стихии: в тусклом, глухом, провонявшем алхимическими субстанциями подвале. Весь день суперагент пытался вспомнить популярные и приставучие песенки, которые могли бы защитить его от чтения мыслей, но единственное, что приходило ему в голову, это мелодия из рекламы похоронного бюро. Дело в том, что мозг суперагента специально был натренирован на фильтрацию приставучих песенок, потому что постоянно играющая в мозгу мелодия могла бы ослабить внимательность разведчика, снизить его эффективность и даже подвергнуть его жизнь опасности. И Бонд даже вспоминать не хотел о том, как проходили тренировки по незапоминанию приставучих песенок.

— Кто шагает дружно в ряд? Пионерский наш отряд! — вполголоса декламировал Бонд себе под нос, капая в трёхносиковую реторту экстракт тысячеглистника. — Сильные и смелые, ловкие, умелые! Звёздочка из кумача — мы внучата Ильича! Знаменосец, выше знамя, выше знамя поднимай, запевала, нашу песню, нашу песню запевай! Раз-два, мы не ели, три-четыре, есть хотим, открывайте шире двери, а то повара съедим! А дежурных поварят пусть доест второй отряд![263]

— Что ты там бормочешь? — нахмурился Рон, пытаясь понять строчку инструкции. — Не даёшь сосредоточиться. Так, «один оборот по часовой стрелке, один оборот против». Блин, как сложно…

— Это я заклинания разучиваю, — нашёлся Бонд, отставляя экстракт в сторону. — Ты не видел, куда я положил подготовленные листья жены-и-тёщи?

— Э-э-э… — Лицо Рона покраснело. — Я не понял, зачем ты их нарезал. В инструкции написано не «нарезать», а «нашинковать»… В общем, ты их испортил, и я их себе забрал. Чтобы ты «неуд» не получил! Я же для тебя стараюсь! Мы же друзья!

Джеймс со вздохом взял ещё несколько листьев из-под руки Гермионы, положил их на досточку и принялся сноровисто полосовать остро отточенным ножом:

— Будь готов! — Всегда готов! Будь здоров! — Всегда здоров! Кто устал? Не уставать! Кто отстал? Не отставать! Дружные, весёлые, всегда мы тут как тут, пионеры-ленинцы, ленинцы идут!

Чёрный коршун вознёсся над учительским столом и распростёр свои крылья, при ближайшем рассмотрении оказавшиеся полами довольно-таки засаленной мантии:

— Стоп! Работу закончили, положили то, что у вас в руках, на стол, сделали шаг назад и предъявили свои котелки к осмотру! У кого там сзади ложечка об котелок стучит? Не помешивать! Постыдились бы, бесшумно размешивать ложечкой не умеют, а ещё британцы!

В третьем ряду Гойл поспешно отпустил ложечку. Та издала негромкий «бульк!» и расплавилась.

— Итак, вы должны были сегодня сварить зелье беспричинной храбрости. Его нечасто дают на экзамене, поэтому я рассчитываю, что рано или поздно оно всё-таки попадётся. Посмотрим, что у вас получилось. О, мисс Грейнджер, вполне пристойно, вполне. Для маглорожденной у вас определённо есть некоторые задатки.

Гермиона сжала под партой кулак. Джеймс мягко накрыл её кулачок своей ладонью.

— Мистер Поттер! Что в инструкции говорится насчёт жены-и-тёщи?

— Жену нежно размять пальцами, тёщу нашинковать железным ножом, профессор!

— И где ваша жена?

Рон бросил на Бонда умоляющий взгляд. Джеймс, кляня последними словами своё мягкосердечие, вздохнул:

— Профессор, я ещё слишком юн, чтобы задумываться о серьёзных отношениях!

Откуда-то из задних рядов раздалась оглушительная тишина, полная сдерживаемого смеха. Джеймс готов был поклясться, что ни единого звука не прозвучало, но Снегг вскинулся и устремил свой взгляд куда-то мимо его уха.

— Мистер Долгопупс, вам показалось, что мистер Поттер сказал сейчас что-то смешное?

— Профессор, я…

— Я не давал вам разрешения говорить, Долгопупс! Молчать, когда вас спрашивают! После урока подойдёте ко мне, я напишу записочку для профессора МакГонагалл.

Невилл побелел так, словно всю его кровь спустили через пятки:

— Нет, сэр, прошу вас, только не МакГонагалл! Она же знакома с моей бабушкой!

— Может быть, мне тоже стоит познакомиться с вашей бабушкой, м? — вздёрнул бровь Снегг. — Ваше зелье никуда не годится, Поттер, а ваши потуги на юмор меня утомляют. Слабо! И я назначаю вам дополнительные занятия сегодня, на пять часов! Да, придётся пропустить ужин, но всем нам нужно чем-то жертвовать ради знаний. Вы пропустите ужин, а я принесу в жертву своё бесценное время.

— Дополнительные зелья?! — зашипел узнаваемый голос Малфоя сзади. — Очевидно, Поттер сварганил в самом деле выдающуюся бурду! А может, даже замахнулся на лавры самого Долгопупса!

Снегг выдержал паузу, глядя прямо в глаза Джеймса, и негромко повторил: «Ровно в пять вечера, у меня в кабинете, Поттер!» — после чего прошёл дальше по ряду, инспектируя работы учеников.

Наконец, кажущаяся бесконечной процедура проверки подошла к концу[264]. Снегг объявил урок завершённым и стремительно покинул класс; подростки начали собирать свои вещи, опустошать котлы и готовиться к следующему уроку.

— Дополнительные зелья! — взволнованно причитала Патил. — Неужели всё настолько плохо? Он даже Долгопупсу никогда дополнительных зелий не назначал!

— Разумеется, Снегг же не самоубийца! — объяснял ей Томас. Содержимое котла Невилла занялось чадащим пламенем прямо во время проверки. Северус отреагировал автоматическим «Агуаменти!», но, несмотря на в целом хорошо орошённую водой обстановку, облицованная камнем поверхность лабораторного стола продолжала куриться дымком.

Бонд как попало побросал вещи в свою сумку, одной рукой сгрёб остатки вещей Гермионы и подхватил пискнувшую от неожиданности девушку под локоть. К сожалению, от слишком размашистого движения сумка суперагента соскользнула с плеча и смахнула с парты сумку Рона; вещи раскатились по всему классу. Фраза, произнесённая Роном, живописала акробатически занятные, но биологически невозможные действия, и заставила бы покраснеть даже опытного боцмана Королевского Флота.

— Ой, Рон, прости пожалуйста! — бросил через плечо Джеймс, не переставая тащить Гермиону к двери.

— Может, поможете собрать? — поинтересовался Уизли, присаживаясь на корточки.

— Увы, Рон, прости, но мы очень торопимся! — и парочка, сопровождаемая пылающим от ревности взглядом рыжего Отелло, покинула класс.

Оказавшись снаружи, суперагент целеустремлённо повлёк девушку подальше от любопытных ушей. Та покорно и заинтересованно следовала за ним.

— Гермиона, мне срочно нужна твоя помощь! — зашептал Джеймс, когда ближайшие люди оказались достаточно далеко. — У меня сегодня первое занятие ты-знаешь-чем ты-знаешь-с-кем! И для того, чтобы тренировать мою ты-знаешь-что, ты-знаешь-кто должен сделать сама-знаешь-что! А я не могу допустить, чтобы ты-знаешь-кто смог читать мою ты-знаешь-что, потому что он же потом всё расскажет ты-знаешь-кому! Нельзя, чтобы ты-знаешь-кто ковырял своими грязными пальцами мою ты-знаешь-что!

— Что?

— Вот именно!

— Нет! Постой, Гарри, я не понимаю, — Гермиона тряхнула головой, отбрасывая волосы с лица. — Что у тебя случилось? Вот пустой класс, я сейчас подопру дверь каким-нибудь глушащим заклинанием…

Джеймс, с трудом сдерживая волнение, дождался, пока девушка наложит противоподслушивательные чары:

— Гермиона, сегодняшние «дополнительные занятия» со Снеггом — это прикрытие! — выпалил Бонд и взлохматил непослушные волосы. — Он будет учить меня не зельям, а окклюменции! Но для этого ему надо применять ко мне легилименцию, то есть пытаться читать мою память! А я не могу этого допустить! Если он прочитает мою память, он наверняка расскажет её хоть Дамблдору, хоть Волан-де-Морту! Знаешь, что со мной сделает Дамблдор, когда узнает, что мы замышляем против него? Да пофиг на меня; знаешь, что он сделает с тобой? Гермиона, мне позарез нужна твоя помощь! Какую ты знаешь защиту от легилименции?

Девушка наполовину боялась, что, оставшись с ней наедине, Поттер начнёт с поцелуя. Когда этого не случилось, она так и не поняла, какое чувство в ней было сильнее, облегчение или сожаление.

— Гарри, защита от легилименции и есть окклюменция, — покачала головой Гермиона.

— Я знаю! Но не может же быть, чтобы это был единственный способ! Я слышал, — Бонд отвёл глаза, — что сильно приставучая песенка или стишок могут помешать легилименту проникнуть в разум жертвы…

— Да, «защита Пепсико[265]», — кивнула девушка, опираясь на парту. — Блин, как тут пыльно… Но только песенка должна играть в мозгу легилимента, а не жертвы.

— Ну, я удачно справился с первым ментальным сканированием благодаря стихотворению Марка Твена, заразив им Северуса, так что… Скажи, ты знаешь хоть какую-нибудь приставучую, прилипчивую песенку?

Гермиона опустила голову и глубоко задумалась.

— «Боже, храни королеву» считается?

— Боюсь, что нет.

— А «Scatman’s World»?

— Я не знаю её наизусть.

— Её никто не знает наизусть. Сам Скэтмен каждый раз бормочет что-то новое[266].

— Я не могу бормотать что-то новое с такой скоростью.

— Мда… Печально.

— И не говори.

Подростки помолчали.

— Может, «Someone To Love» группы «East 17»?

— Слушай, кто занимался твоим музыкальным образованием?! Ты мне ещё что-нибудь из «2 Unlimited» предложи спеть! «Tribal Dance»! Ведь есть же нормальные, хорошие песни, нормальных, хороших групп!

— А чем плохи «2 Unlimited»? — ощетинилась Гермиона.

— Ничем, если тебе хочется просто подрыгать ногами и поскакать, аки горной козе, — объяснил Джеймс. — Но существуют люди с музыкальными потребностями, касающимися не только физиологии, но и психологии. Они хотят слушать тексты, которые несут доброе, вечное, чистое!

— «Нет никаких ограничений, мы можем достать до небес; нет чересчур глубокой долины, нет чересчур высокой горы», — пропела Гермиона[267]. — Чем этот текст плох с психологической точки зрения?

— «Они закладывают наши жизни, осуществляя свои махинации и борясь за власть. Видишь, кто управляет нашими жизнями? Видишь, кто дёргает за верёвочки? А ты всё сидишь и скалишься, когда тебе говорят то, что ты хочешь услышать… Считаешь, что пусть всё катится к чертям, лишь бы тебе было хорошо… Глупец, ты сам помогаешь им обчистить себя до нитки! Ты должен следить за ними, и поторопись — или умри!» — процитировал в ответ суперагент[268].

— Как-то грубовато, — передёрнула плечами девушка. — «Эй, малыш, вытри свои слёзы. Держись, пока не придёт завтрашний день. Эй, Малыш, не падай духом сегодня. Придут хорошие времена, малыш, они не так далеко»[269].

— Слишком безынициативно, — отверг предложение Гермионы Бонд. — Хорошие времена придут, но не сказано, что надо делать для того, чтобы хорошие времена пришли. А они сами по себе точно не придут, ведь события, предоставленные самим себе, имеют тенденцию развиваться от плохого к худшему.

— Слишком самонадеянно, — покачала головой Гермиона и обхватила себя руками за плечи. — Блин, холодно здесь… Мы далеко не всё можем изменить, с некоторыми вещами лучше просто смириться.

— На некоторые действия у нас в самом деле может не хватить сил, — непреклонно ответил Бонд. — Но, во-первых, часто дело кажется неподъёмным только с виду, а когда всё же сдвигаешь его с мёртвой точки, то оно дальше катится само, и остаётся только направлять события лёгкими толчками, чтобы оно продолжало катиться в правильном направлении. Думаешь, задача сколотить из разномастных школьников боевой отряд, у которого есть шанс стать не только пушечным мясом, была лёгкой, простой и понятной? Во-вторых, большую задачу часто можно разбить на множество мелких, с которыми проще справиться поодиночке. В-третьих, даже очень толстую скалу может прорезать тонкая струйка воды… А я и так пообещал одному человеку, что стану водой…

— Кому? — заинтересовалась Гермиона.

— Эм… М-м-м… Неважно, — нашёлся Бонд. — Одна старенькая женщина, ты её не знаешь. Старенькая и больная. На всю голову.

В кабинете прослушки на Воксхолл техник службы внешнего наблюдения захрюкал от сдерживаемого смеха прямо в микрофон.

— У тебя опять разболелся шрам? — встревожилась Гермиона, видя, как Джеймс изменился в лице и схватился за голову.

— Да, немного, — сквозь зубы прошипел суперагент, пытаясь выковырять пальцем остатки хихиканья из уха.

— Но как же ты будешь заниматься окклюменцией, если у тебя болит шрам?!

— Гермиона, — промычал Джеймс, растирая ухо и лоб, — я начал нашу беседу с вопроса, как мне откосить от занятия окклюменцией! Но занятие начинается через двадцать минут, а мы выяснили, что ты не знаешь никакой защиты от легилименции, кроме окклюменции, которой я учиться не могу, и «защиты Пепсико», которую я не могу применить, потому что единственное прилипчивое стихотворение, которое я знал, я уже использовал, и ты никаких прилипчивых стихотворений или песенок не знаешь! А вдобавок эта скотина хрюкает мне в ухо! — скотина послушно захрюкала снова. Гермиона представила прямую связь Гарри Поттера и Волан-де-Морта посредством шрама и в испуге прикрыла рот ладошкой. — И что же мне делать? Что мне делать?! Если Снегг пробьётся в мой разум, будет очень плохо, — пообещал Бонд, стиснув зубы. — Он не должен увидеть то, что знаю я. Он не должен выяснить, что я подозреваю Дамблдора! Он не должен… О Мерлин, если он проберётся в мой разум, он узнает про тебя! — Бонд в притворном отчаянии схватил девушку за руки. — Герми, если ты окажешься в опасности, я этого не выдержу, и прольётся много крови! — суперагент не стал уточнять, что проливаться будет в основном кровь Снегга.

Гермиона не знала, что ответить на столь проникновенную тираду. Поэтому она просто распахнула свои объятия, чтобы успокоить Джеймса, вызвавшего у себя состояние контролируемой истерики.

Когда они вышли из класса пятнадцатью минутами позже, выражение лица Гермионы по задумчивости и мечтательности могло посоперничать с лицом Луны Лавгуд, а улыбка, витающая на её губах, легко посрамила бы известную улыбку Джоконды. Она пребывала в некоем подобии прострации и слабо реагировала на окружающую обстановку. Джеймс, которому за последние четверть часа пришлось совершить множество действий, отточенных до автоматизма ещё до переселения в тело Поттера, воспользовался тем, что эти действия практически не задействовали мозг. Он успел за это время придумать, как выйти из ситуации с уроками окклюменции, и горел желанием опробовать её на практике. Суперагент, конечно же, оставался суперагентом в любом состоянии, поэтому он, разумеется, заметил в соседнем коридоре Рона с Джинни, которые явно искали их с Гермионой, нашли и поэтому были готовы взорваться от злости, но ничего им не сказал. Потому что он был очень воспитанный.