За Гранью. Книга вторая

Глава 14

Дэймор бросил взгляд на застывшую изваянием Лотэссу. Интересно, сколько часов можно просидеть вот так — обхватив руками колени и сложив на них подбородок, при этом храня на лице неизменное выражение мрачного отчаяния? Он довольно долго не трогал свою пленницу, предоставив ей возможность всласть поупиваться надуманной трагедией. Но сколько можно, в конце концов? Пора растормошить девчонку.

Он приблизился к девушке в образе змея. Немного испуга явно пойдет на пользу. Уж ему ли не знать, что страх способен затмить почти любую скорбь.

— Эй, цветочек, не хочешь поговорить? — Дэймор обернулся вокруг Лотэссы кольцом, впрочем, настолько свободным, что даже не касался ее.

— Не хочу, — отозвалась девушка, не поворачивая головы.

— Помнится, прежде ты сама искала бесед со мной, — вкрадчиво напомнил он.

— Я больше не вижу в них смысла, — Лотэсса по-прежнему не шевелилась, распущенные волосы почти скрывали ее лицо и большую часть фигуры. — И вообще, мне не о чем разговаривать со змеями.

— И тебе больше не интересно, зачем я хочу уничтожить твой драгоценный мир?

— Неинтересно. К чему мне эти знания, если я не в силах что-то изменить? Кроме того, ты уже потрудился рассказать.

— Я рассказал, почему желаю гибели твоему миру, но не сказал зачем. Неужели тебе совсем не хочется узнать, какой мне прок в разрушении Анборейи?

— И какой же? — в ее голосе не было и тени любопытства, он звучал ровно и безжизненно.

Полное отсутствие интереса изрядно злило Дэймора, вызывая недоброе желание причинить Лотэссе боль, чтоб хоть как-то оживить ее. Но он больше чувствовал ни капли страха. Ее безразличие ко всему на свете не было напускным. Начни он сейчас мучить девочку, скорее всего, это ничего не даст, кроме телесных страданий, от которых душа лишь еще больше окаменеет. Нет уж, лучше испробовать другие способы.

— Тебе не приходило в голову, что на обломках мира Маритэ я смогу построить свой собственный?

— Насколько я помню, ты не способен создавать миры, — Лотэсса не бросала ему вызов, просто оглашала общеизвестный факт. — Ну, не считая этой ювелирной работы, — она наконец пошевелилась, чтоб обвести рукой окружающий пейзаж.

Неужели сквозь корку ледяного безразличия пробились слабые искорки сарказма? Дэймор счел это удачей и даже не разозлился на дерзость, хотя следовало бы.

— Ты права, сердце мое. Не способен. То есть, моей собственной магии не достанет на столь грандиозное созидание. Однако есть еще магия заемная. Как я понимаю, ты что-то знаешь об этом?

Лотэсса соблаговолила повернуть голову, откинуть с лица густую темную прядь и пристально посмотреть на него.

— Людские страсти дают Странникам силу. Ты выбрал страх и ненависть. Так?

— Верно, — он склонил змеиную голову. — Однако твои жрицы и ведьмы осведомлены лучше, чем я думал.

— И без них несложно догадаться, — девушка пожала плечами. — Ты без конца твердишь о страхе и ненависти.

— Есть такое, — ухмыльнулся Странник. — Я всегда гордился своим выбором. Наивный идеализм Маритэ, выбравшей среди всех человеческих страстей любовь, вызывал недоумение. Впрочем, она могла себе это позволить, имея в достатке собственных сил, можно не особо рассчитывать на заемную магию. Но таким, как я, следует делать выбор осмотрительнее.

— О да, ты сделал отличный выбор, — теперь в голосе слышалась неподдельная язвительность.

— Безусловно. Уж по крайней мере “голодать” мне не приходилось. Ненависть и страх — те страсти, в которых никогда не будет недостатка. Ох уж эти люди! Чего они только ни боятся. Помимо тех вещей, которых действительно стоит опасаться, они трепещут перед сварливыми женами, боятся осмеяния, шарахаются от собак, крыс, пауков, пугаются молний…

— Молний я тоже боюсь, — тихо пробормотала Лотэсса.

— Как и многого другого. Я об этом и говорю. Если боязнь бедности, болезни, смерти хоть как-то оправдана, то громадная часть человеческих страхов просто смешна.

— Молния может убить, — возразила девушка. — Разве этот страх не равносилен страху смерти?

— Ладно, будем считать, что молнии это серьезно, — снисходительно решил Странник. — Но не станешь же ты отрицать, что люди по природе своей жалкие, трусливые создания.

— Стану.

— Ну и глупо. Возможно, ты судишь по себе. Ты — храбрая девочка, Лотэсса. Не то, чтоб ты совсем не боялась, но ты боишься меня и правильно делаешь, потому что меня действительно стоит бояться.

— Я тебя больше не боюсь, — она взглянула на Дэймора с вызовом.

Малышка не врала. Сейчас она не испытывала страха. Отчаяние оказалось сильнее, поглотив остальные эмоции.

— Это ты пока такая храбрая, — Странник засмеялся. — А стоит сделать тебе больно, как в твоем маленьком теле проснется желание жить, а в душе — страх боли и смерти. Хочешь проверим?

— Да проверяй! — выкрикнула она. — Что ты там придумаешь на этот раз? Будешь душить меня в змеиных кольцах? Жечь? Отрывать пальцы?

— Отличная идея, кстати. Я имею в виду пальцы. Буду отрывать твои пальчики — один за одним. Ну или просто ломать.

Мягкий свет, укрывавший все вокруг золотистой вуалью, сменился поздними сумерками. Над травой поднялся густой туман, окутавший фигурку Лотэссы почти до пояса. Страннику нравилась способность созданного им мира отражать настроение создателя. Это было тем интереснее, что чаще всего он не управлял этими изменениями. Напротив, иногда только благодаря смене пейзажа мог отследить собственные эмоции.

Ради демонстрации возможностей Дэймор принял человеческий облик. Он взял ладони девушки в свои руки, рассмотрел их, прикасаясь бережно, почти ласково, а затем резко отогнул безымянный палец ее левой руки. Каплей темной крови мелькнуло жемчужное колечко. Лотэсса вскрикнула от внезапной боли.

— Вот сейчас я сломаю твой тонкий пальчик, — он смаковал слова, наслаждаясь вновь пробудившимся страхом, что метался в сиреневых глазах. — А потом, дав тебе время привыкнуть к боли, исцелю его. Затем снова сломаю. И буду так забавляться до тех пор, пока ты не научишься смирению.

— Давай, Дэймор, сломай мне палец и покончим с этим. Не тяни, хоть это и доставляет тебе удовольствие, — в ее голосе слышалась странная безнадежная усмешка осужденного.

— Ты сама напрашиваешься на муки? — он отогнул палец Лотэссы чуть сильнее, насладившись безмолвным страданием, исказившим совершенное лицо. — Интересно почему?

— Потому что ты должен быть самим собой — злобным, мстительным, бессердечным божеством, а не загадочным и глубоким страдальцем. Ты — Изгой! А я — твоя пленница и жертва, а не гостья и уж тем паче не друг. Не стоит быть со мной великодушным или заботливым. Не надо объяснять мотивы своих поступков и взывать к сочувствию. Просто ломай мне пальцы или терзай иным способом. А мне позволь испытывать к тебе столь высоко ценимые тобой чувства — страх и ненависть, — голова Лотэссы поникла на грудь, казалось страстный монолог обессилел ее.

— Я не нуждаюсь в твоем сочувствии, Лотэсса. А мотивы свои объясняю, лишь потому, что ты донимала меня вопросами.

Дэймор говорил спокойно, почти добродушно. Он добился своего и был доволен. Ему удалось пробудить в Лотэссе бурю уснувших чувств. Помимо страха и ненависти, которые он с удовольствием впитал, в душе девушки пылали гнев, обида и жалость к себе. Он изначально не планировал ломать ей пальцы, хотел лишь немного напугать и оживить. Но Лотэсса-то этого не знала. Странник чувствовал дрожь, которую девушка была не в силах скрыть. Наконец, вдоволь насладившись испугом жертвы, Дэймор ослабил хватку. Прежде чем отпустить, он поднес руку Лотэссы к лицу, коснулся губами безымянного пальчика, а затем и остальных.

— Я помню, ты просила меня не проявлять великодушие, — он усмехнулся, — но мне, как обычно, плевать на твои просьбы. Я делаю, что хочу. И раз уж мне захотелось поведать свои мотивы, то я сделаю это. А ты будь добра слушать. Можешь даже по своей привычке перебивать и задавать глупые вопросы.

Лотэсса в ответ лишь пожала плечами. Показное равнодушие не обмануло Дэймора. На самом деле вместе со страхом и другими эмоциями ему удалось пробудить в ней интерес, а еще робкую и наивную надежду. Стоило вывести бедняжку из оцепенения, как она вновь поверила, что в ее силах что-то изменить. Все-таки какое смешное заблуждение — верить, что само обсуждение судьбы мира может стать ключом к его спасению.

— Итак вернемся к заемной магии. Со страхом мы разобрались. С ненавистью дела обстоят примерно так же. Люди скоры и щедры на ненависть. И совершенно неразборчивы. Гораздо проще, к примеру, ненавидеть всех мужчин, чем конкретно своего непутевого мужа. Всех купцов, всех стражников, всех богачей и так далее. А еще слепо ненавидеть гораздо проще, чем попробовать понять.

— Намекаешь на себя и пресловутую людскую ненависть к своей персоне? — невинно поинтересовалась Лотэсса.

— Нет, цветочек, я говорю абстрактно.

Странник был не совсем честен, он действительно имел в виду, прежде всего, себя. Но ведь отношение людей к нему — лишь частный случай, следствие общего правила — ненавидеть, не пытаясь понять.

— И вот мы пришли к тому, что в этом мире, как впрочем, и во всех остальных, люди исполнены страха и ненависти. Заметь, эти страсти, как правило, идут рука об руку. Страх — самая благодатная почва для ненависти. Людям свойственно ненавидеть то, что пугает их.

— К чему эти лекции о человеческих страстях, Дэймор? — раздраженно перебила Лотэсса. — Вряд ли ты расскажешь мне что-то новое. Я молода и с твоей точки зрения не особо умна, однако, мне довелось насмотреться, что творят с людьми твои обожаемые страх и ненависть. И не только с людьми, — девушка бросила на него многозначительный взгляд. — Или ты считаешь, что порочное и несовершенное человечество стоит уничтожить за пристрастие к низким страстям?

— Нет, маленькая моя, ты не поняла. Я не стремлюсь не наказать людей, а лишь использовать их. Вы — смертные — не более, чем источники могущества для Странников. И тут мы подходим к самому интересному. Ты слушаешь? — Дэймор взял Лотэссу за подбородок и приблизил ее лицо к своему.

— Куда же я денусь? — сквозь зубы ответила та.

— И верно — никуда, — Дэймор одарил Лотэссу лучезарной улыбкой, забавляясь ее злостью. — Так вот. Сколь бы ни были щедры людишки на страх и ненависть, но их все равно не достаточно, чтоб Странник обрел могущество, позволяющее сотворить собственный мир.

— И ты решил создать условия, в которых люди станут стократ больше бояться и ненавидеть, — прошептала Лотэсса. В ее голосе слышался явственный ужас, он же плескался в распахнутых фиалковых глазах.

— Ты — умница, Лотэсса! — он и впрямь был доволен ее догадливостью, пожалуй, даже больше, чем следует. — Все верно. Закат мира — вот лучшая почва для взращивания питающих меня страстей. Более того, страх и ненависть — не только следствия гибели Анборейи, они же — ее причина. Пойми, цветочек, люди сами уничтожают друг друга, сжигая в костре взаимной ненависти и страха. Я по большей части держусь в стороне и лишь пожинаю плоды вашего, как ты выразилась, несовершенства.

— Неправда, — она порывисто вскочила. — Ты разжег этот костер, а теперь умело подбрсываешь ветки, не давая огню угаснуть.

— Ты права. И что? Все равно людишки сделают за меня всю грязную работу. Вы сами уничтожите свой мир. А я лишь соберу силу страха и ненависти, обращу ее в могущество и создам новый мир. Свой мир! Теперь ты понимаешь, зачем мне сдалась смерть Анборейи? Дело, как видишь, не только в мести и желании причинить боль Маритэ. Так уж вышло, сердце мое, что гибель твоего мира мне не только приятна, но и полезна.

— Ты — чудовище, Изгой, — в ее словах не было вызова или гнева, в них звучало лишь тихое, безысходное отчаяние.

— Я — бог. Я создаю чудовищ по своей прихоти и повелеваю ими. Хотя, признаюсь, моим тварям даже не приходится особо трудиться, сея зло и следя за тем, как всходят его ростки.

— Потому что люди делают за них всю работу, — девушка не смотрела на него. Она была бледна, на нижней губе проступили капельки крови, но Лотэсса, должно быть, даже не заметила как прокусила ее. — Не трудись повторять свою мысль, Дэймор. Я поняла, и даже не стану спорить. К чему оспаривать очевидное? Уж мне ли не знать, что из людей выходят куда более страшные чудовища, чем эти твои на’ари. Ты все верно рассчитал. Если люди и без особых причин способны вести себя, как злобные и трусливые животные, то загнанные в ловушку они и вовсе лишатся остатков человечности. Несчастные безумцы! — она с силой сжала пальцы и вывернула кисть, словно хотела причинить себе боль. — Если бы они только знали, что покорно идя по проторенной тобой дороге, приближают собственный конец. Конец своего мира.

— Если бы знали, то что изменилось? — Дэймор постарался за насмешкой скрыть внезапно вспыхнувшее в душе сочувствие к безграничному горю, охватившему Лотэссу. — Ничего. Разве вам с малых лет не твердят о разрушительных последствиях пороков? И что? Это не мешает вам ненавидеть, бояться, презирать, завидовать, гневаться… И кто после этого чудовища?

— Мы, — ее боль была почти осязаема.

— Только не ты, моя маленькая, — Дэймор схватил Лотэссу и прижал к себе. — Только не ты.