Глава 39. Богохульство

Если уж в условиях похода Гаррет умудрялся приготовлять еду не только не противную, но и вкусную, то в придорожне при рынке, где чего только не водилось, его талант развернулся вовсю. Довольный хозяин, у которого клиентов с приходом на кухню демона прибавилось в разы, даже не стал строить недовольную мину, когда узнал, что ценный работник уходит, а только благодарил за обучение придорожных поварешек и звал заглядывать, если у великого мастера будет время. Великий мастер многозначительно улыбался, но ничего конкретного не обещал. Рут, которую из особого расположения по настоятельной просьбе демона освободили от работы, к вечеру спустилась вниз сонная и вялая, но весьма довольная.

Пирушка еще не началась, но девки уже спешно выпроваживали клиентов и прихорашивались так, как не прихорашивались в старые времена их матери перед приездом лорда со свитой. Страшно деловой Хмель бродил по придорожне, лениво перекидываясь словами с остальными охранителями. На Рут с надеждой и ожиданием он не смотрел, чем раздражал варварку еще больше, если бы уговаривал ее ввязаться в авантюру с похищением леди. Герка видно вообще не было, и хозяин придорожни громко и вслух грозился отнять у него долю жалования за сегодняшний вечер.

Все подавальщицы были заняты на кухне, и Рут не поленилась сама сходить к стойке и выпросить у кружечника здоровенную кружку пива. Не успела она сдуть пену и отхлебнуть, как к ней подсел взмокший Гаррет и стукнул об стол чашкой с солеными сухариками, орешками и мелкой бескостной рыбкой. Рут молча поприветствовала его кружкой, в ответ на что демон вытер лицо полотенцем, перекинул его через плечо и рухнул головой на стол.

— Переутомился? — Без малейшего ехидства спросила дикарка.

— Больше этого не будет! — Трагически провыл гворт, не поднимая головы.

— Не будешь переутомляться?

Гаррет все-таки поднял голову и зыркнул на невозмутимую варварку зеленым глазом, но не успел ничего сказать — Хмель и Герк обступили стол с обеих сторон и сели. Глядя на будущих похитителей нельзя было догадаться, что любовный интерес в этом деле имеет только рыцарь, потому что он-то как раз был невозмутим, разве что чуть собраннее обычного. Зато Хмель так и лучился гордостью и предвкушением.

— Ты глянь, Гаррет, покойники — а ходят!

— Говори-говори! — Хмель цапнул орешек и подкинул вверх, чтобы поймать ртом.

— Один мой знакомый вот так вот и помер. — Кисло сказал Гаррет, глядя, как наемник берет еще один орешек. — Не в то горло попал, так и не спасли.

Хмель, не смутившись, проделал фокус еще с пятью орешками, потом повернулся к демону.

— Ты что думаешь, ты мне первый такую историю рассказываешь? Слышал и поинтереснее, с подробностями: как лицо посинело, язык вывалился, глаза повылазили… всякое искусство требует свое количество жертв.

— А похищать чужих баб тоже искусство? — Брезгливо спросила Рут, отбирая у него чашку.

— Конечно! — Не сдался Хмель. — И нам очень повезло, что у нас были предшественники. Мы учли их ошибки.

— Хватит. — Герк легонько пристукнул ладонью по столу. — У нас должно все получиться.

— Можно поинтересоваться подробностями? — Демон поймал за подол пробегающую мимо девку и велел принести пива и ему.

— Не стоит. Зачем? Мы с Хмелем все обсудили, чем меньше людей об этом знает, тем лучше.

— Или боишься услышать от нас, что твой план идиотский.

— Вы и нас подставляете. — Тихо и зло сказала Рут, заглядывая в кружку.

— Поэтому мы сейчас прощаемся. — Деловито ответил Хмель, как об уже решенном. — Через час мы выходим и сюда уже не вернемся.

— Это как пить дать.

— Мы уедем по кружному тракту к морю. — Сказал Герк. — Будем путать следы.

— Ваша леди отправится на Дорогу Сна, не слезая с коня.

— Если так, она умрет свободной.

— Да какая разница, как она умрет?! — Шепотом вскричала Рут, вскакивая со стула. — Если она все равно умрет?!

— Разница есть.

— Нет ее!

— Сейчас уже поздно спорить. — Улыбнулся Герк. — Мы так решили, и это будет правильно.

— Ну а ты? — Гаррет всем телом повернулся к наемнику. — Ты же не дурак. Сдалась тебе эта леди! Бросишь нас ради… ради леди? Которая тебя и за человека-то не держит?

— Вы можете о себе позаботиться. — Хмель не заколебался ни на секунду. — А она нет.

— Вот именно! — Горячо поддержала Гаррета Рут. — Лордов больше нет! И леди не умеет жить в новом мире! Она обречена на смерть! А за нами жизнь, понимаешь ты или нет?!

— Вы это другое. — Замялся наемник. — А леди…

— Раб. — Яростно припечатала Рут.

— Обзывайся сколько хочешь, я знаю, что ты будешь по мне скучать.

— Иди ты демону в зад! — Дрожащая от ярости Тринидад вышла, хлопнув дверью.

— Удачи. — Иронично попрощался Гаррет. — Герк, тебе она понадобится. А если все же украдешь свою леди, так особенно. Не вздумай признаваться ей в любви сразу. Сперва пусть она очухается, потом намеки ей будешь делать всякие… Если что, спроси Хмеля, он лучше знает. Хмель, что бы тебе ни сказала эта варварка, учти, никаких демонских задов. А еще я думал, ты умнее, вот честное слово…

— Ты-то перестань. — Поморщился наемник. — Если встретишь когда песенника, вели ему сложить об нас балладу, и чтобы покрасивее, и так, чтобы слезу вышибало. И чтобы концовка непонятная была, живы мы или умерли, чтобы все гадали…


Дойдя до середины деревушки Рут остановилась, тяжело дыша. Безлунное небо обсыпало звездами. По замковой стене прохаживались двое часовых с факелами, больше для порядка, чем для охраны. Темная башня торчала перед глазами, раздражая и без того обозленную варварку еще больше. Рут не привыкла, чтобы ей перечили. Ладно еще советники, но они предлагали дельное, или Хольт, которому можно было и рожу набить, а то и приказать всыпать плетей, если слишком зарывался, но какие-то рыцарь с наемником… зелье было до крайности горьким, однако, приходилось глотать, опустошая унижение до самого донца.

Так что Гаррет с кувшином чего-то дымящегося и хмельного был как нельзя кстати.

— А ночь-то какая темная, самое то, чтобы ледей воровать.

— Довольно. — Сквозь зубы процедила Рут. — Надоело об этом.

— Хмеля жалко. — Помолчав, пожаловался демон. — Такой дурак. Мало его жизнь трепала. Вот уж кто рыцарь, почище Герка…

— Хватит, Гаррет. Забудем о них.

— Выпьем. — Покладисто согласился демон. — И пройдемся. А то меня уже задергали в придорожне, шагу ступить не могут, будто разучились и тому, что и до меня знали.

Прихваченная морозом земля сухо рассыпалась под ногами, покрытые инеем ветки хрустко ломались, если попадались на дороге. Хмельное питье теплом растекалось по телу, чуть кружило голову и туманило взгляд.

— За каким демоном тебя в лес-то понесло? — Чуть слышно ворчал гворт, но не отставал, тащился следом. — Варварская душа. Волков вздумала сыскать?

— На костер иду. — Отозвалась Рут. — Не должно его здесь быть.

— Какой костер? — Не понял демон. — Нет здесь ника… ах этот. Это не костер, это жертвенник. Чуешь, чем дым воняет?

По мнению самой Тринидад дым вовсе ничем не вонял, разве что имел специфический привкус кореньев и растертых сухих цветов.

— Зайдем. — Решила варварка.

Жертвенник был спрятан в полуразрушенном деревянном сарае, одной стеной упиравшимся в склон холма. В крыше сарая была дырка, в которую выходил дым, устроенная так, чтобы огонь не замочило дождем, дабы таковой случится. Сам жертвенник находился у подножия резной деревянной статуи, и дым, поднимаясь спиралями, обволакивал ее, скрывая лицо. Рут бесцеремонно шагнула внутрь сарая, уже понимая, что никакой это не сарай, а разрушенное гнездо одной из многочисленных богинь, которым молилось крестьянство до войны. Годы не пощадили статую, на ней были следы ударов, крови и гнили. По обычаю таких культов, сама статуя богини высекалась обнаженной, а потом ее одевали в приличествующий наряд, наверняка раньше бывший дорогим и многоцветным, а теперь простым и полинялым. У статуи не хватало пальцев: поломали, когда сдирали кольца.

— Капище. — Оценил Гаррет, задирая голову кверху, дым не помешал ему разглядеть из темноты внимательный, словно живой взгляд слепых глаз. Из глазниц тоже выковыряли камни, и на щеки статуи как будто сочилась темная кровь, впитываясь в дерево.

— Интересно, кто это. — Без интереса сказала варварка. — Кто-то молится ей до сих пор.

— Сейчас у того спросим. — Вдруг сказал демон. — Выходи, о почтенный старец, и поведай нам, что за богине ты приносишь жертвы?

В дальнем углу сарая раздался шорох, и из него выполз сгорбленный слепец.

— Уходите отсюда. — Велел он дребезжащим голосом, явно стараясь сохранить остатки достоинства, но у него плохо получалось. — Оставьте нас с Неоскверненной доживать свой век, она и так опозорена.

— Так она неоскверненная или опозоренная? — Скептически поинтересовался гворт.

Рут толкнула его и подошла к молельнику ближе. Он задрал голову, оказавшись ниже ее ростом, и тщетно старался разглядеть выцветшими бельмами, судорожно подергивая волосатым кадыком. Поборов отвращение, Рут мягко взяла его за руку, поразившись, какая у него тонкая и сухая кожа.

— Расскажи нам об этой богине. — Мягко попросила она. — Мы запомним.

— От вас пахнет вином и развратом. — Старец отнял руку. — Уходите из последнего пристанища Непорочной!

— Вино еще осталось. — Демон выразительно покачал кувшином. — Уже остыло, но все еще хорошо. Хватит и тебе, и твоей богине плеснуть. А про разврат ты прав только наполовину, да Рут? Давай, дед, погрей старые кости и развлеки женщину беседой. Ты такого вина в жизни не пил. Считай это приношением. Ради богини, а?

Гаррет поставил кувшин возле подножия, выразительно пристукнув глиняным дном о камень. У молельника дрогнули губы.

— Мы выслушаем тебя со всем вниманием и почтением. — Серьезно сказала Рут, садясь у стены на доски, покрытые полусгнившими подстилками. — Не бойся оскорбить наши религиозные чувства, говори прямо. Ты слишком стар, чтобы тебя убивать.

Демон издал смешок, веселясь над замешательством старика, и сел рядом с Рут, по-варварски скрестив ноги.

— Можешь даже проповедь нам прочитать, мы послушаем. Если ты не забыл, конечно.

— Смейтесь, нечестивцы. — У молельника задрожал голос. — Теперь можно все, после того как грязные варвары болезнью согнули могучее тело королевства и принесли с собой не просто смерть, а заразу похуже — оскверненную богиню.

— Ты о Троеликой говоришь? — Не поняла Рут. — Варвары чтят ее. До них ей вообще почти не молились, а теперь она — главное божество разоренных земель.

— Дева едина! Тринидад сделал из нее свою девку, расколол ее сущность, и извратил суть! Богиня чиста и непорочна. Она давала плодородие всему сущему, вершила справедливость устами жрецов и провожала умирающих на Дорогу Сна. А Тринидад нечистой магией развратил ее душу, смял и выковал в пламени похоти темное существо, расколотое натрое: чародейку, убийцу и отравительницу. Скажите мне, разве может быть добрым кто-то с расколотой душой?

Рут и Гаррет переглянулись.

— Скажи, почтенный старец, — осторожно начал демон, — а не много ли ты возложил на Тринидада? Каков бы он ни был, он простой человек, а людям не под силу вершить такое над богами.

— Моя богиня просто женщина. — У старика дрогнул голос. — Невинная девица, совращенная злодеем. Тринидад сам не ведал, что творил, заманивая ее на свое ложе. Она — богиня, а он сделал ее одной из многих, сравнял с самой последней девкой их паскудного племени. И когда богиня поняла, что сотворила над собой, было уже поздно. И поднялась она в неведомом ей доселе гневе, и Тринидад испугался. И тогда пошел он войной на королевство, дабы искупить свою вину и склонить перед Поруганной все головы, но ослепленный невежеством не понял, что породил страшное чудовище. Как моровые язвы полезли из ран Троеликой всякие выродки: ведьмы, блудницы и женщины, мешающиеся в законы жизни и смерти. И светлый лик непорочной забылся во тьме поколений. Одно радует, что этому скоро придет конец. Дитя, рожденное расколом великой души, не может жить долго. Троеликая погибнет, и вся тьма, которую она принесла, и которой молятся нечестивые варвары, уступит место предначальному свету!

— Ты-то не доживешь. — Язвительно бросила Рут. — И твоя непорочная тем более. Не слышала я, чтобы придорожная девка шла трепетной невестой на алтарь, даже если отправлялась к Сестрам Смерти молиться всю оставшуюся жизнь.

— Возвращение это ошибка. — Не смутился старик, подбрасывая в жертвенный огонь какие-то травы, отчего дым завихрился еще больше. — Непорочная возродится из чресел чудовища, чистая от отавы, не знающая ни прежнюю себя, ни страсти к Тринидаду.

— То есть та же песня, но на новый лад. А ты не думаешь, что сыщется новый развратник, который склонит ее неискушенную душу попробовать плоды удовольствия?

— И тогда она возродится вновь. — Не сдавался упрямый старик. — Пречистая — дитя света, и иначе быть не может.

— Тогда желаем вам обоим удачи! — Бодро воскликнул Гаррет, поднимая подмышки уже изрядно захмелевшую Рут. — Спасибо за… проповедь, очень было… интересно, правда. Со всем почтением, э-э-э… мы расскажем всем, если к слову придется, чтобы знали и… верили, если захотят. И ты, последний оплот забытой веры, аж до слез, честно. Пожалуй, велю сочинить про тебя песню. Рут, раздери тебя демон, не брыкайся, пошли отсюда. Нас пир ждет.

— Старый дурак! — Злобно выдала Рут, оказавшись вдали от молельни. — Непорочная богиня, во имя Троеликой, что за бред! Зачем ты ему кувшин отдал? Самое время сейчас выпить!

— Выпьешь в придорожне. Там сейчас уже ни одного трезвого.

— Раздери тебя Сатана! Не хочу я пить! Ты слышал эти россказни? Предвечный свет, мать твою!

— Ведь варвары и вправду поклоняются тьме.

— И что? Хольт поклоняется железному богу, а это куда хуже.

— Разве есть что-то хуже тьмы?

— Да ты совсем, что ли, не соображаешь? — Рут даже остановилась, широким жестом обведя все вокруг себя. — Смотри! Вот она — тьма, такая густая, что можно пощупать пальцами. Тьма с тобой, когда ты закрываешь глаза, чтобы уснуть или поцеловать. Тьма с тобой, когда ты болен, принося исцеление. Тьма была с тобой, когда ты был во чреве матери, и в мире не было места боли и страху. Во тьме умножается смелость для признаний, во тьме ты видишь то, чего на самом деле нет. Вся тьма наполнена любовью и жизнью. Во тьме ты смотришь не глазами. Варвары не боятся тьмы, они просто видят ее всю. Как и свет. Он бывает и страшен. Он ослепляет, сжигает, бросает тебя нагим в пустоте. Свет заставляет тебя забывать о том, кто ты есть. Те, что назвались лордами, боялись себя, своих желаний, и назвали это тьмой, и отвергли ее. Против этого мы боролись… ну, я, по крайней мере.

Тринидад хмыкнула, досадуя сама на себя.

— Знаешь, я часто думаю про тебя. — Сказал Гаррет. — Про варварок вообще. Ты так понимаешь все… и знаешь много… я же слушал тебя, когда вы с той девкой обсуждали искусство любви. Так почему ты все еще девица? У варварок это не принято.

— Гаррет! — Рут закатила глаза. — Кто о чем, а крестьянин о репе. Почему не принято? В роду Кроатон, например, принято хранить себя до замужества. Дети вождей тоже, бывает. А я… у меня две сестры, одна из них ведьма. Мы трое — последние из рода, и больше Моргов не будет, у нас не осталось мужчин. И так вышло, что… да ты не поймешь.

— Почему это? — Демон ненавязчиво приобнял Рут за талию, провел рукой по бедру. — Рассказывай, мне интересно.

— Да отвали ты! — Варварка досадливо оттолкнула его. — Не хочу я. Надо выпить.

— Надо выпить. — Коварно согласился демон.


Страшная вонь лезла в нос, вышибая слезы из глаз у даже ко всему привыкшей Тринидад. Навалившаяся сверху тяжесть мешала шевелиться. Рут и не пыталась, для начала собирая воедино мир, расколовшийся на маленькие полные боли кусочки. Хватая ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба, дикарка осторожно выпростала руку из-под грязной лапищи демона и схватилась за переносицу. Ощущение было странным, как будто вместо руки у нее было старое осклизлое земляное яблоко. Разместив руку строго перед глазами, Рут мужественно попыталась ее рассмотреть. Получилось не сразу, но когда получилось, Тринидад поняла, что она действительно вся испачкана слизью и землей. Земля была под ногтями, в земле были лицо и волосы варварки. Даже Гаррет в облике демона, упорно не желавший отпускать ее из объятий, был весь перемазан вонючей грязью. Рут двинула его локтем, сморщившись от резкой боли. Демон замычал, но не проснулся. Вонял явно не он. Рут подозрительно понюхала себя, но это была и не она. Издав нечленораздельное ругательство, варварка увидела рядом с собой бурдючок. В нем было вино, и Рут поспешила опохмелиться. Полегчало не сразу.

Они находились в каком-то низком деревянном помещении, полном тряпья, полусгнившей соломы, каких-то железок и деревянных обломков крестьянских орудий. Самая большая куча тряпья находилась на расстоянии вытянутой руки, она-то и воняла. Рут наклонилась, и ее вывернуло. Вытерев рот, она приставила бурдючок к зубам демона. Гворт сначала поперхнулся от неожиданности, но потом схватил его, задев когтями Рут по руке, и жадно забулькал.

— Что вчера было? — Хрипло спросила его Тринидад, рассматривая кисть, на внешней стороне которой образовались три длинных пореза, обросших бахромой крови.

Судя по растерянным глазам демона, он тоже не имел представления, где они находятся.

— Что ты последнее помнишь? — Решила зайти с другого бока Рут.

— А ты? — Просипел гворт.

— Как пили. Ругали Герка и Хмеля. Твою мать, на всю придорожню!

— Ага. — Хрипло подтвердил демон, оглядываясь по сторонам. — Обсуждали их план. Решили, что дерьмо.

— И, вроде, придумали свой. — Мучительно роясь в закоулках памяти, выдала дикарка. — Твою мать! В чем он состоял?

— Откуда я знаю? Но вроде он был просто блестящий.

— Это из-за него мы здесь. Гаррет, во имя Троеликой, мы же не потащились его исполнять?

— Да нет. Нет. Мы не могли. Точно нет. Иначе бы мы уже не разговаривали.

— Ладно, что еще ты помнишь?

— Похоже, мы что-то рыли.

— Зачем?

— Не знаю. А что это так воняет?

— Вот это. — Рут пихнула ногой кучу тряпья, и из нее выкатилась женская рука, покрытая моровыми язвами.

Только предчувствие страшной головной боли заставило Рут не орать и не лезть демону на голову. Тот, видимо, выпил вчера больше, поэтому был более заторможенным, и обратил внимание на то, во что рука была одета.

— Саван.

— Га-а-аррет! — Свистящим шепотом просипела варварка, хватаясь за горло так, будто ее душили. — Мы рыли могилу… Мы украли труп!

Загрузка...