В поисках короля

Глава 19. Пес

— Подь сюды. — Хмель потянул Рут к кожевенному ряду.

— Зачем? — Уныло спросила варварка, глядя на перевязи, кошельки, жилеты, ремни, перчатки, штаны, куртки и сапоги.

— Сапоги тебе купим. — Подмигнул Хмель.

— На что? — Возмутилась Рут. — Денег осталось в обрез!

— Деньги в полный кошелек не полезут. — Пожал плечами Хмель. — Так что будем тратить. Кроме того, мне Магритт дала сдачу за шкуру. Как раз на сапоги хватит.

— Ты содрал с ведьмы деньги? — Засмеялась Рут.

— А что? Шкура хорошая, толстая, она же сама говорила, что обычно рваные, а на этой ни дырочки, только на спине от крыльев. Сам бы носил! И за этого паршивого демона жалко было всю отдавать, он этого не стоит. Я ей предлагал пополам, но она уперлась, деньгами отдала. Как тебе вот эти?

— Тонкие.

— Ну да… а эти?

— Протрутся о стремена.

— Эти ничего.

— Как ходить на таком каблуке? Зачем он вообще?

— Чтобы выше быть… ну да ладно. Эй, лавочник, что ты мне за дрянь подсовываешь? Шито гнилой ниткой! А эти соплями клеены?! У них же подошва отвалится через три шага!

— Я знаю, что нужно достопочтенной варварке. — Поклонился лавочник, глядя, однако, с некоторой неприязнью. — Вот эти, из толстой вареной кожи, прошитые ниткой из каната корабля, побывавшего в Аду, закаленные смолой. Подошва толстая, не боится камней дорог…

Хмель повертел сапоги, сшитые на женскую ногу, явно уже ношеные.

— Сколько?

— Две монеты.

— Сколько?!

— Очень редкий товар. — Не уступал лавочник.

— Подержаный!

— За новые я попросил бы пять.

— Откуда они? — Вмешалась Рут.

— Мне их продала воительница. — Пожал плечами лавочник. — Она очень нуждалась в деньгах. Я обновил их как мог, вычистил, заменил шнурки. Две монеты.

Рут придирчиво повертела сапоги. Они были и впрямь хороши, даже руке приятно.

— Меряй. — Распорядился Хмель.

Дикарка запрыгнула прямо на прилавок и взялась за сапог.

— Погоди. Дай еще носки. — Обратился Хмель к лавочнику. — Да не шерстяные, дурень, у нее же враз нога сопреет! Давай тканые.

Рут зашнуровала сапог, обхвативший икру как ласковая ладонь, вытянула носок. Хмель с одобрением наблюдал за ней.

— Часто про них спрашивают? — Спросил он как будто между делом.

— Нечасто. — Признался лавочник. — Воительницы мимо нас проезжают редко…

И осекся, сообразив, что хитрый покупатель его поймал.

— То есть, спросом не пользуются. — Невинно заключил Хмель. — Кроме того, они женские, а здешние бабы больше носят вот такое.

Он показал на разукрашенные и расшитые цветной ниткой низкие сапожки на каблуках, которые крестьянки надевали по праздникам, и на совсем уж маленькие и кричащие туфельки, которые носили придорожные девки, торгующие собой.

— Размер тоже редкий, у здешних нога шире, а эта узкая. И стоят дорого, мало у кого наберется две монеты. — Гнул свое Хмель.

— Сколько вы хотите? — Несчастным голосом спросил лавочник и вправду замучившийся с этими сапогами.

— Дадим две монеты. — Хмель подмигнул удивленной Рут. — Но в придачу нужно еще вот что…

Придорожня была битком набита народом.

— Это еще что? — Удивилась Рут, прижимая к груди драгоценные сапоги, которые отказалась носить прежде чем как следует вымоет ноги. — День, почему крестьяне не на работе?

— Праздник же! — Пояснила придорожная девка.

— Какой это? — Завел глаза к потолку Хмель, успевший подзабыть крестьянские праздники.

— День, в который Тринидад убил нашего лорда.

— За такое дело надо выпить. — Решил Хмель, проталкиваясь к столику, за которым спали двое уже налившихся мужика. — И обновы обмоем заодно.

— И поедим. — Добавила Рут, освобождая себе стул.

Мужики не возражали, они только крепче обнялись под столом и принялись негромко похрапывать.

— Сидра. — Велел Хмель. — Из недозрелых яблок, самого лучшего. Гулять так гулять.

Пока они ждали, когда им принесут еду, Рут вкратце пересказала, как встретилась с Гарретом, как выхаживала его, про его превращения, про то, как встретила Хмеля, а сама мучительно пыталась вспомнить эту деревеньку, где она, оказывается, убила лорда. Убитых лордов вспоминать было бесполезно, Тринидад давно потеряла им счет. И деревню эту она тоже не помнила, хотя за прошедшее время все могло измениться. Здесь были руины замка, как теперь по всей стране, наверняка с убиенцами, но лезть туда и выяснять, какие именно боевые действия проходили в этой местности, у варварки не было ни малейшего желания.

Сидр им подали отменный, чуть кислый, вроде не очень крепкий, но от него сразу приятно закружилась голова, и все вокруг окрасилось золотистым цветом. Рут расслабленно прислонилась к спинке высокого стула и оглянулась вокруг, довольная жизнью и новыми сапогами, в придачу к которым оборотистый Хмель вытряс из лавочника четыре пары тонкой работы носков, новый пояс с золотым тиснением, две пары перчаток и теплую куртку «на будущие холода».

— Сильно не налегай на питье. — Предупредил он. — На голодный желудок голову сносит только так.

Принесли мелко рубленное мясо в подливке, приготовленное с луком и сладким перцем. Рут запустила в него пальцы, рот тут же наполнился слюной.

— Вкусно!

— Конечно! — Отозвался Хмель с такой гордостью, будто сам готовил. — Эх, кто бы спел еще! Люблю, когда хорошо поют под сидр или пиво, душа радуется!

— Можно и так. — Согласился его сосед. — Играть умеешь?

Он показал на висящую на стене старую гитару.

— Я и петь умею. — Похвастался Хмель. — Давай ее сюда.

Рут страдальчески приподняла брови, зная по опыту обыкновение мужчин заблуждаться насчет погибшего в них менестреля. Старый Хольт, когда напивался, начинал завывать сиплым голосом такие скабрезности, что послушать его собиралась вся младшая половина варварского войска, а уж если ему начинал подпевать сам Дон Тринидад, то подтягивалась и взрослая, которая потом расходилась по палаткам и претворяла сюжеты песен в жизнь. Молодой Хольт слагал песни и читал ей стихи старых лордов, но сам не пел никогда. Хмель, между тем, подкрутил гитарные колки, побряцал струнами, подмигнул приготовившейся ко всему Рут и неожиданно начал очень приятным голосом:

— Эх подстрелят меня! — Подтянул его сосед, до этого одобрительно слушавший.

— Да потащат по снегу волоком. — Согласился Хмель, ловко перебегая пальцами по струнам. — Но до этого дня…

— Я побуду немного волко-о-ом! — Подтянула уже вся придорожня.

Рут знала эту песню, ее часто пели наемники, но родилась она не от них. Хольт говорил, что это песня лордского сына, чьего отца убили, а дом разрушили. Когда он отомстил обидчикам, лорды объявили его вне закона, и он ушел в Шервудский лес, и грабил там своих бывших друзей-лордов, делясь добычей с такими же, как он, оборванцами. «А я думала, это про тебя» — Сказала ему Тринидад.

— Я когда-то был псом благородным с гербом на флаге! — Вдруг подтянул новый голос, разом перекрывший все другие, красивый и сильные, но изрядно пьяный. — Но собачий закон охраняют всегда дворняги.

— И теперь я в бегах, в пене, в мыле, в крови в азарте! — Продолжал ничего не заметивший Хмель. — Волчий бог в облаках намечает мой путь по карте!

— Ну а мне бы волчат! — Жалобно подтянула придорожная девка. — Да забиться в нору, где сухо.

— Только от палача… — вздохнули-всхлипнули струны, — перегаром несет да луком!

Второй припев Рут допела, стуча кружкой по столу в такт, пользуясь царившим шумом и тем, что ее фальшивого пения все равно никто не услышит. На гитаре лопнула струна, потом вторая, придорожня захохотала и наперебой стала предлагать Хмелю выпить, девки засновали возле столика чаще. Он отложил гитару, крайне довольный собой.

— Очень хорошо. — Похвалила его Рут. — А про ведьму и осла знаешь?

— Знаю. Да только это же женщине надо петь. — Невнятно сказал Хмель, обсасывая заболевшие с непривычки пальцы. — Эта песня, про лорда и варваров, да? Я раньше не знал…

— Да кто его знает. — Рут допила сидр. — Может так, а может, про крестьянина и наемников. Все песни каждый слышит по-своему.

Они расплатились и вышли, провожаемые криками сожаления и обещаниями назавтра достать новую гитару. Хмель украдкой обернулся и поймал призывный взгляд придорожной девки, мелькнувшей у двери пышной юбкой, и подумал, что надо будет сюда вернуться, как станет светать. Кони мирно ждали их, хрупая овсом, Хмель и им тоже решил устроить праздник на сдачу, полученную за демонскую шкуру. Конь Рут поднял голову и всхрапнул, темная тень метнулась вдоль стены, варварка перехватила занесенную руку с ножом и с силой ударила нападавшего ногой в живот. Тот согнулся пополам, упал, и его вырвало. Хмель мигом достал веревку и скрутил ему руки, зверски вывернув их, и привязал к коновязи. Рут узнала парня с красивым голосом из придорожни.

— Эй, ты кто такой? — Хмель побил пьяного по щекам. — Тебя Моррек послал? Или ты нас грабить решил?

— Погоди, так дело не пойдет. — Решила Рут, глядя в совершенно невменяемые глаза нападавшего. — Он же пьяный в грязь.

— Куда пьяный? А у нас говорят — в говно.

— Это кто куда падает. — Заметила дикарка.

На шум выглянул заспанный придорожный мальчишка, следивший за конями.

— Милейший, это кто? — Хмель ткнул пальцем в неподвижное тело.

Мальчишка прищурил глаза, вглядываясь в темноту, потом вытаращил их.

— Вы что, его убили?

— Это он нас чуть не убил! — Оскорбился Хмель. — Ну, то есть убил бы, если бы мы не были превосходными воинами. Пьяный он.

Глаза у мальчишки вытаращились еще больше.

— В жизни его пьяным не видал!

— А ты его знаешь? — Рут показала мальчишке мелкую монетку, и тот сразу начал говорить четко и по существу.

— Это Герк, лордский рыцарь. Был лордский гвардеец. Когда Тринидад пришел сюда, они его так отделали, что все думали — помрет. Только у Магритт так просто не помрешь, не расплатившись сперва за это. Болел долго, а как очнулся — лорда уже нет, рыцарей тоже больше нет, от замка одни руины. И звал он все в бреду: «Лависса, Лависса!». — Мальчишка ухмыльнулся и сделал неприличный жест. — Только Лависсу его, говорят, Тринидад увез себе, до девок он охочий. Денег у него не осталось, в поле работать он не умеет, а даром кормить его никто не собирается. Лучше бы Магритт его не выхаживала, было б милосердней. Варваров с тех пор он ненавидит люто, вот на вас и полез. Только хрена с два вы бы его скрутили, если б он не налакался, Герк очень хорошо дерется. Наемники, как ни проезжают, все его с собой зовут, а он рожу воротит. За деньги не хочет драться, говорит, у него «убеждения». Да только убеждения теперь вместе с лордами сгинули, это понимать надо.

На середине рассказа вышел сам придорожник, вытирая красные распаренные руки полосатым полотенцем.

— Он мне должен за выпивку семь железок, паршивый сукин сын.

— Держи. — Хмель отсчитал придорожнику семь маленьких монет. — И на вот тебе за рассказ.

Счастливый мальчишка попробовал монету на зуб и убрал ее за щеку.

— Ты что делаешь? — Не поняла Рут.

— Мы его заберем. — Пояснил Хольт, отвязывая и так неподвижного рыцаря от коновязи и с трудом взгромождая его на седло. — Здоровый какой! Судьба у меня такая, что ли, в последнее время, бессознательных мужиков возить?

— Зачем он тебе? — Недоумевала Рут. — Оставим его здесь, к утру проспится.

— Во-первых, он поет хорошо. — Хмель наставительно поднял палец. — Во-вторых, негоже бросать пьяного человека ночью одного в такой холод, он может застудиться и полгода ходить кровью, а это больно. В-третьих, если он и вправду хороший боец, то пригодится нам в пути до Кастервиля.

— С чего ты взял, что он согласится помогать варварке? — Хмыкнула Тринидад.

— Не варварке, а беззащитной женщине, на которую он подло напал со спины с ножом в руке. Которая, между прочим, не бросила его тут загибаться, а даже всячески благородно помогла, что подлой варварской породе вообще несвойственно. Да он тебе ноги будет лизать и прощенья клянчить! Ты же слышала, у него «убеждения»!