Русский реванш. Ледокол Сталина

Глава 5

Перед самым новым годом пришла новость из Швеции — Нобелевский комитет признал меня литератором года, а президент Вудро Вильсон стал лауреатом Премии мира. Очень удачная компания, спасибо шведам, так бы новость фоном прошла, а теперь это самая обсуждаемая тема.

Хайнца Хофманна я проводил ещё до Рождества, так что в Мюнхен, на учреждение НСДАП, он точно успеет. Хайнц обладает послезнанием по ключевым фигурам и событиям, поэтому ефрейтора Адольфа Гитлера поддержит безоговорочно, в том числе и финансово. Не миллионами, конечно, но десять тысяч долларов САСШ я на это дело выделил. Тысячу мой единственный пока в этом времени настоящий друг увёз наличкой, серебряными «морганами», а ещё девять ждут его в Цюрихе, в Швейцарской банковской корпорации /ссылка 12: Swiss Bank Corporation — SBC/. Для нынешней Германии это очень серьёзные деньги.

Хайнц умница, разыграть эти козыри он сумеет обязательно, и если с ним не произойдёт какой-нибудь несчастный случай, от которых никто из нас не застрахован, то быть ему Наци №2 вместо Геринга, а это будет уже совсем другая история, во всяком случае в отношениях немцев и русских.

Мсье Граналь уехал ещё раньше. «Звёздный десант» уже обсуждается широкой общественностью (в том числе идёт бурное обсуждение моих «заклёпок» учёными-академиками), и, в связи с этим, ему предстоит очень много дел, прежде всего по согласованию текста первого «кастрированного» издания. «Кастрации» не избежать даже во Франции, поэтому согласовать её лучше заранее, чтобы не конфисковали тираж. Естественно, я буду возмущаться ханжеством «пещерных» моралистов и естественно это спровоцирует грандиозный скандал — «троллить» я умею отлично, а «трибунка» у меня сейчас очень высокая.

Граналь понял суть замысла внесённого в текст морального непотребства, сутью этой проникся, так что за эту часть бизнеса я спокоен, повезло мне с издателем. «Мясорубка» переведена на испанский, итальянский и португальский, а это ещё три страны в Европе и полтора континента в Америке. На входящую в «Золотой век» Латинскую Америку у меня большие планы не только по продаже книг, поэтому рекламная кампания там будет проводиться так же агрессивно, как во Франции.

Сразу после получения новости о присуждении мне Нобелевской премии по литературе, я отослал рукопись «Мясорубки» в библиотеку Моргана /ссылка 13: Pierpont Morgan Library, сейчас Morgan Library Museum/, с сопроводительным письмом, что почту за честь, если мой подарок будет принят.

Конечно, я рассчитывал на личное знакомство и установление отношений с самым влиятельным финансистом современности, и мой расчёт оказался точным. Джон Пирпонт Морган-младший наживку заглотил. С его банком я работал в Кубинском проекте, так что информацию обо мне собирали точно — очень интересно, какие выводы на её основании может сделать человек из этой эпохи, всё-таки наследил я очень необычными следами.

Морган удивил, отдарившись сразу и с лихвой. Он лично приехал в Асторию, дождался моего возвращения в отель прямо в холле-вестибюле и попросил автограф на «Мясорубке». Естественно, эту милую сцену зафиксировали репортёры, в Нью-Йорке они вездесущи. Такой рекламы не купишь ни за какие деньги.

— Что написать, мистер Морган?

— «Другу Джеку на память», если можно.

— Это будет несколько нескромно с моей стороны.

— Почему? Считаете, что мы не сможем стать друзьями, мистер Малетин?

— Считать пока нечего, мистер Морган. В этой формуле пока слишком много неизвестных.

— Джек. Для вас просто Джек.

— Эндрю, — пожимаю протянутую руку и киваю на репортёров, — прямо здесь подписывать?

— Пусть завидуют, — усмехается Морган.

— Мне, или вам?

— Обоим, Эндрю, обоим. Не откажетесь выпить в моей компании?

— Почту за честь, Джек.

— Всё взаимно, Эндрю. Выпьем здесь?

— Вы приглашаете, вам и выбирать.

— Тогда пройдём в Уолдорф, там уютнее.

От Астории до Уолдорфа рукой подать, и мы прогулялись пешком. Хорошая у «друга Джека» охрана, почти не отсвечивает. Заняли один из сигарных кабинетов.

— Какой виски предпочитаете, Эндрю?

— Ирландский. Талмор Дью.

— Тогда и я попробую… Итак, — продолжил Морган после ухода официанта, салютуя своим бокалом, — вы уроженец Санкт-Петербурга, герой Великой войны, отмеченный французами Командорской степенью Ордена, гражданин Уругвая и Нобелевский лауреат. Почему именно Уругвай, Эндрю?

Действительно странный для местных выбор, ведь он основан исключительно на послезнании.

— Извините, Джек, но этот выбор я пока комментировать не готов.

— Понимаю, — усмехнулся Морган, снова салютуя бокалом, — хорошо, что пока, значит мы к этому вопросу ещё вернёмся. В Уругвае вы приобрели поместье, которое владелец продавать не собирался, и особняк для своего секретаря, которого подобрали буквально накануне. Бывшего офицера воюющей против вас армии. Потом вы встретились с управляющим Банко Република, и сразу после этого он буквально зафонтанировал очень интересными идеями. Действительно очень интересными, особенно учитывая то, что вброшены они опять в Уругвай, где по сути бесполезны.

— Пока всё так, Джек. У вас отличные осведомители.

— Затем вы перебрались на Кубу, где затеяли очень амбициозное строительство. Затеяли в одиночку, без партнёров, в стране, в которой прежде никогда не бывали.

— Ваш банк в Гаване мой партнёр. По нашему договору, именно банк контролирует строительство.

— Это я ценю. Договор тоже очень интересный. Вы его сами составляли, Эндрю?

— Сам. И что вы там такого интересного нашли, Джек?

— Всё, Эндрю. Ведь таких договоров никто и никогда прежде не заключал. Никто и никогда не привлекал банк-кредитор для контроля своего собственного бизнеса.

— Это не от хорошей жизни, Джек. У меня просто пока нет управляющего.

— Вот я говорю — управляющего у вас нет, на Кубе никогда прежде не бывали, но сходу вложили в проект все свои средства, да ещё и заняли столько-же. Почему Куба, Эндрю?

— Кубу я пока тоже не готов комментировать.

— Пока и Кубу отложим, — согласился «друг Джек», — уверен, что и там бизнес пойдёт точно также, как у Жюля Граналя, который всего за год стал практически монополистом в издательском деле, без сомнения на ваших идеях. Мне завидно, чёрт побери. У вас есть ещё идеи, Эндрю?

— Есть, Джек. Только ведь ваш бизнес поопаснее издательского. Не опасаетесь последствий передела финансового рынка? Тогда вам уже точно будет не погулять по Нью-Йорку всего с тремя бодигардами.

— Вы очень наблюдательны. Конечно, я опасаюсь, но и соблазн слишком велик. Я хочу войти с вами в общий бизнес, Эндрю. И не только ради денег, мне гораздо интереснее понять — почему именно Уругвай?

— Дался вам этот Уругвай. Ничего там такого нет, для вас — ничего интересного. Кроме разве что доктора Зигберта Риппе. Я бы на вашем месте его переманил.

— Уже переманиваю, — кивнул Морган, — дело не в Уругвае, Эндрю, а в вас. Уругвай — просто ключ.

— Или пустышка, Джек. Ложный маркер. Ладно, бизнес, так бизнес, — нажимаю кнопку вызова официанта, — ещё виски, сигару и чистой бумаги.

Описываю рынок государственных дисконтных облигаций. Пишу быстро и по мере написания по листу передаю Моргану. Шесть страниц минут за двадцать, основная идея подана и «друг Джек» её сразу «вкурил» очень глубоко, судя по выражению лица.

— Пока всё, Джек. Дальше посмотрим, как пойдёт и кто выживет.

— Да уж. Вы человек, Эндрю?

— На этот вопрос я пока тоже не готов ответить, Джек.

— Принимается. Пока принимается. Как мы оформим наш бизнес?

— Никак. Мы друзья и этого достаточно.

В Нью-Йорке я пробыл до середины февраля 1920 года. Встретил наступление «Сухого закона», согласовал постановку «Мясорубки» Лицейскому театру /ссылка 14: The Lyceum Theatre, Бродвей/, провёл десяток автограф-сессий и ещё трижды встретился с Морганом, теперь уже конспиративно. На второй из этих конспиративных встреч присутствовал доктор Риппе. Морган просто выкупил его со всеми начинаниями в Сан-Пауло и Буэнос-Айресе. Наверное, так и должен действовать современный финансист, но мне эта концентрация новых финансовых инструментов в одних руках показалась слишком опасной для жизни. И ладно бы только Моргана, хотя и его теперь жалко, так ведь ещё и милейший доктор Риппе теперь «под молотки» угодит.

Доктор действительно человек милейший. Порученного его попечению Даниэля Латорре (того самого малолетнего ворюгу-итальяшку из порта) лелеет, как родного сына, пристроил в Иезуитский колледж Монтевидео, да и вообще — он честный человек. Все свои движения подробно описывал и обосновывал, только получил я мешок с его корреспонденцией не сразу. Сам дурак, оставил ему только Парижский адрес конторы Контесона.

— Джек, торговлю деревативами нужно отдать другим.

— Эндрю, ты хоть представляешь, сколько это?

Ещё бы я не представлял. Деревативы в моём времени на два порядка превышали объём реального фондового рынка.

— Я это не просто представляю, Джек. Я точно знаю то, что ты себе и представить не можешь, у тебя на это просто фантазии не хватит. Поэтому я и прошу тебя к этому «сифилису» не прикасаться. Отдай его Ротшильдам.

— Отдай?

— Ну, продай, если сможешь. Если не сможешь — отдай. Бесплатно не возьмут — доплати, но отдай, лишь бы взяли.

— Почему Уругвай, Эндрю?

— Именно потому, ага. Соображаешь, Джек. Просто отдай этот «сифилис», не трогай его.

— Я трогал, — доктор Зигберт Риппе пребывал в перманентном шоке. Втянули человека в блудняк, а ведь он даже не расовый банкир, а учёный-экономист, и тут такие мы.

— У вас на это иммунитет, доктор. У Джека такого нет. Нам всем есть чем заняться, джентльмены.

— Почему Куба, я уже понял…

Дурак не поймёт, после введения сухого закона…

— … но…

Наверное, в этот момент в моих глазах что-то такое мелькнуло.

— … ты мой друг, Эндрю. Кому отдать?

— Сам реши, Джек. Это финансовый сифилис, кого не жалко — тому и отдай.

— Мне из них никого не жалко, Эндрю.

— А как-же корпоративная солидарность кровопийц?

— Ха-ха, умеешь ты в слова, Эндрю… Нет никакой солидарности. Я с удовольствием станцую на их могилах.

— Тогда пусть доктор Риппе опубликует свои предложения-идеи в прессе, и пусть эти твари сами делят — кому и сколько «сифилиса» на свой конец «намотать». Нам есть, чем заняться, Джек.

Нам действительно есть, чем заняться. На прошлой встрече с Морганом мы обсудили Россию, с планом по её модернизации. «Друга Джека» идея «запасного аэродрома» очень заинтересовала. Конечно, трудности будут, но Джон Пирпонт Морган-младший таких простых трудностей не боится. Мы тогда долго говорили — и о «Красных», и о русских, и про «всеобщий пиздец» наступающего будущего, с крахом колониальной системы. Нет, сам «друг Джек» до этого точно не доживёт, ему уже сейчас пятьдесят четыре, но у него ведь есть наследники.

С «жидами» друг Джек и так в контрах, в моей истории жиды его бизнес расчленили, а потом и вовсе сожрали, только библиотека-музей имени Моргана и осталась.

— Идею я понял. Кажется понял. Ты ведь планируешь большую игру на площадках трейдеров, Эндрю?

— Это опять вопрос из серии «Почему Уругвай?», Джек. Потому что это факин Уругвай! У нас с тобой бизнес. Бизнес друзей, я тебе советую, именно как друг.

Да, бизнес с Морганом мы юридически так и не оформили, да и не оформим, наверное, никогда. Мне это не нужно.

— Так не бывает, Эндрю. Либо бизнес, либо дружба. Мне очень неуютно, ведь я не знаю — сколько тебе должен.

— Мне напомнить, что дружбу предложил именно ты, Джек? Какие могут быть долги в отношениях друзей? Что такое дружба, по-твоему?

— Ладно-ладно, не заводись. Пусть доктор публикуется.

— Подкинь деньжат Нобелевскому комитету на премию по экономике. Имени Моргана, или даже без имени, не в этом изюм. Пусть об этом весь мир говорит, а наш славный доктор станет Нобелевским лауреатом. Это будет реально круто, Джек.

— Круто, согласен, особенно учитываю последующую торговлю дисконтными государственными облигациями, тоже имени доктора Риппе, Нобелевского лауреата по экономике.

— Сечёшь. Приятно говорить с действительно умными людьми. А на деривативах мы обязательно заработаем, когда время придёт — в этом не сомневайся.

— Не сомневаюсь, Эндрю. Но меня по-прежнему тревожит Уругвай. А вас, доктор Риппе, заранее поздравляю с будущей Нобелевской премией по экономике.