Русский реванш. Ледокол Сталина

Глава 4

— Что это было?

— Не знаю, геноссе. Это было твоё личное. Духи сначала вскрывают личное, самое наболевшее.

Глаз у Хайнца как блюдце. Шок — это по-нашенски. Повышаю голос.

— Обер-лейтенант Хофманн! Смирно!

Ага, рефлексы работают, значит ещё не спятил.

— Я примерно представляю, каково тебе сейчас, Хайнц. Самое лучшее для тебя сейчас — напиться, проиграться в казино, потрахаться, а потом подраться.

— Нет. Сначала подраться.

— Не советую с этого начинать, амиго. Тебе слишком многое привиделось. Ты ещё не систематизировал полученную информацию и боишься даже начинать эту самую систематизацию. Я отлично помню, каково это, Хайнц. Послушайся старого-мудрого шамана. Сначала напейся. Морду ты мне всё равно не набьёшь, даже трезвый.

— Проклятье. Ты что, теперь и мысли мои читаешь?

— Ты же теперь и сам точно знаешь — что нет. Мысли я твои не читаю, но мыслишь ты слишком уж громко. Своими эмоциями ты буквально орёшь, Хайнц. Сначала напейся, потом проиграйся, потом баба. Подерёмся после всего этого, если захочешь. Самый яркий образ? Я просил тебя запоминать. Опиши картинку.

— Лес. Осень. Лист летит. Его постоянно подхватывает ветром, поднимает и переворачивает…

Обрываю поток сознания.

— Напиши мне эту картину на холсте, Хайнц. Но сначала напейся. Виски?

— А ты чем «отмывался» после первого раза?

— Граппой. Пятидесятиградусной. Но это на любителя.

— Я наверняка именно такой любитель. Нужно пробовать. Давай напьёмся поскорее. Чёрт… Вот это да… Да уж, живёшь ты не так уж и быстро, Эндрю. Это я понял. Ты заранее бутылку приготовил? Точно знал?

— Пей, геноссе. Пьянство — мерзость, но иногда приходится «клин клином». Давай, Хайнц. За Свободу! Теперь ты знаешь, что это такое.

Я не хочу знать, что первым делом черпанул из «пятого измерения» Хайнц. Я точно знаю, что первыми всплывают самые постыдные эпизоды, причём в проекции «под микроскопом» и этим лучше вообще ни с кем не делиться, даже если тебя разрывает от такого желания.

Выпиваем по Высоцкому, по «сто семьдесят граммов на брата». Молчим. Сейчас слова несут меньше информации, чем молчание, и Хайнц начинает этим проникаться. Повторяю ещё по «сто семьдесят». За наше светлое будущее! Единственный глаз Хайнца Хофманна «отлип от прицела». Теперь он не снайпер, а корректировщик, не исполнитель — судья. Примерно так должно измениться его сознание, моё изменилось именно так. Остатки из бутылки сливаю Хайнцу.

— Всё проходит, и это пройдёт, геноссе. Выпей за это.

Выпивает как воду.

— Пройдёт… Это я уже понял… Шаман, значит… Теперь мне нужно виски, Эндрю…

Так мы и не подрались, если это кому-то интересно.

Снова лето. Теперь в северном полушарии. Август 1919 года, мы на Кубе. Куба хоть и считается независимым суверенным государством, на самом деле самая натуральная колония САСШ, и это меня полностью устраивает.

Деньги снова есть. «Мясорубка» отлично продаётся в САСШ, Канаде и Британии, Германии, Австрии и немецкоязычных кантонах Швейцарии, даже в Швеции у Граналя больше пятидесяти тысяч подписчиков, а общий тираж уже превысил миллион экземпляров. Меня выдвинули на Нобелевскую премию по литературе за 1919 год и сомневаться в победе оснований нет — а это тоже деньги. Немалые по нынешним временам — сто пятьдесят тысяч шведских крон, или тридцать тысяч долларов САСШ.

Это пока не тот капитал, который можно назвать большим состоянием, но я уже знаменит и это сильно облегчает вопрос кредитования. Банк «J. P. Morgan Co.» предложил лучшие условия — миллион долларов под 7,5% годовых, с ним и работаю. Процент кусачий, прямо скажем, но он даёт мне возможность обойтись без левых акционеров. Какие-то доли я потом выделю менеджменту, причём опционами, но это потом. На этом этапе мне никто на нервы не действует, не мешает реализовывать послезнание.

Первым делом я выкупил патенты на игровые автоматы — и с тремя барабанами, и с пятью. Недорого, популярностью эти машинки пока не пользуются, а трёхбарабанный автомат Чарльза Фея вообще прозвали одноруким бандитом, но я точно знаю, что впереди у них триумфальное шествие по всему миру.

Пунта Кабеса-де-Вака, где я выкупил землю под строительство, ещё не Гавана, а её пригород, причём не ближний, примерно как Карраско у Монтевидео, зато бухта очень перспективная для Марины, отличный пляж, а земля в три раза дешевле, чем в столице. Вместе с лачугами рыбацкого посёлка, которые пойдут под снос, вся площадка в без малого 900 акров (350 гектаров) обошлась мне в двадцать семь тысяч долларов.

Зачем так много земли?.Пригодится обязательно, ещё и мало будет, если мой аэропорт будет развиваться в качестве столичного, а такое теперь не исключено. Первые аэропорты из таких аэродромных площадок и вырастали.

Первая мировая война, которую сейчас называют Великой, закончилась подписанием Версальского договора 28 июня 1919 года. Ещё предстоят его ратификации, в том числе и созданной Лигой Наций, но это уже вторичные танцы. Германия унижена и ограблена беспрецедентно, стараниями французского президента Жоржа Клемансо в первую очередь. Хотел-то он наверняка как лучше — навсегда устранить угрозу для своей любимой Франции с востока, но лучшими намерениями, как известно, выстлана дорога в Ад. Излишние злобность и жадность всегда губят любые хорошие начинания.

Хайнц к Версальскому договору отнёсся спокойно, проявил только академический интерес, сверяя мои пророчества с реальным текстом. Теперь я для него шаман, глубоко проникший в мир духов, и этим пользуюсь. Источник моих необычных способностей Хайнц теперь знает и к пророчествам относится с большим уважением. Поэтому эмоций у него Версальский договор и не вызвал, разве что брезгливость.

Хайнц Хофманн заканчивает переводы на датский и норвежский языки, и я потихоньку подвожу его к мысли о политической карьере. В самом начале 1920 года в Мюнхенском «Хофбройхаусе» организуется Национал-социалистическая рабочая партия и Хайнц должен быть в числе её основателей. Я не планирую «мочить» Адольфа Гитлера, во всяком случае не сразу. Нет в этом никакого профита. Ход событий до 1939 года меня полностью устраивает, пусть он повторится и в этой истории, разве что чуть скорректируется. Например, в плане признания русских истинными арийцами. Хайнц Хофманн в этом уже убеждён, и как будущий ближайший соратник будущего фюрера наверняка сможет на того повлиять. А убери сейчас фигуру Гитлера с доски, и что? Не найдётся другого отморозка? Найдётся сто процентов, ещё и похуже. Нет, с этим точно не стоит торопиться.

Архитектором строительства отеля-казино я выбрал бельгийца Пауля Белау, недавно закончившего строить Palacio del Centro Gallego /ссылка 10: сейчас называется Gran Teatro de La Habana — Большой татр Гаваны/. Понравился мне стиль колониальный барокко в его исполнении. Эскизы готовы, рассматриваем их с Хайнцем.

— Красиво получится.

Красиво. Настоящий дворец, да и место просто шикарное.

— Мне тоже нравится. Всё, больше нас на Кубе ничего не держит, амиго.

Наш путь лежит на север. В Нью-Йорке меня ожидает большая культурная программа, подготовленная мсье Жюлем Граналем, да и кроме того есть дела — пора одной из моих швейцарских компаний, той, которая будет прорывать торговую блокаду Советской России, обзаводиться зарубежными «дочками». Для начала в САСШ, потом в Финляндии. Эмбарго американцы введут летом двадцатого, и наверняка ведь не на пустом месте такие хлопоты у них возникли, значит и желающие торговать имелись, и товар в объёме, и платёжный спрос /ссылка 11: К моменту национализации банков в конце 1917 года, с учётом золота, добытого во время войны, золотой запас России составлял 1101 миллион рублей, или 852,5 тонны золота. Дополнительно к резервам Государственного банка около 200 т золота было изъято у населения в ходе тотальных конфискаций. По разным оценкам примерно 500 тонн золота потратил Колчак и украли чехи, но половина то осталась/.

— Заказывать билеты?

— Заказывай. И телеграмму мсье Контесону отбей, пусть присылает своего «зиц-председателя».

Нравится мне путешествовать морем. Морской болезни я не подвержен и качкой даже наслаждаюсь. Специфический кайф. В детстве я обожал качаться на «лодочках», но там требовалось прикладывать усилия, а здесь всё само качается. Под качку мне отлично пишется.

Пишу, ага. Пора выдавать новый бестселлер. Сюжетную идею я снова позаимствовал в будущем, на этот раз у Роберта моего любимого Хайнлайна. Да-да, тот самый «Звёздный десант». Но «попёр» я опять только общую идею, сама книга отличается очень сильно — слишком много «заклёпок» требует описания. Это ведь не пушечное ядро на Луну выстрелить, авось долетит, у меня всё серьёзно. В космосе вакуум, невесомость и расстояние, измеряемое в световых годах, корабли с термоядерными двигательными установками, возможностью совершения подпространственных прыжков, системами искусственной гравитации и искусственного фотосинтеза, скафандры космодесантников с экзоскелетами, индивидуальными медблоками и реактивными ранцевыми двигателями, монокристаллические искины, выращиваемые в невесомости, индивидуальные нейросети, погрузчики на антигравах и так далее. Собственно, от Хайнлайна осталась только раса мерзких арахнидов, да социальное устройство перенаселённой Земли. Гражданин только тот, кто воевал за свою любимую планету, а трусливые обыватели поражены в правах довольно существенно.

Ну, и естественно — секс. Трахаются мои десантники с десантницами много и с удовольствием. Без анатомических подробностей, но и это сейчас самое настоящее порно. Мне нужен скандал, причём скандал долгоиграющий, с вырезанием цензурой различных сцен. Это позволит продать книгу дважды — в первый раз кастрированную моралистами версию, а второй — авторскую. Плюс — бесплатная критика, которая сойдёт на меня настоящей лавиной. Лавиной халявной рекламы.

— Не переживаешь за свою репутацию?

Хайнц мой бета-ридер. Именно он заказывает дополнительные «заклёпки».

— Переживаю конечно. Но не за тот шаблон, который сейчас считается репутацией истинного джентльмена. Такой шаблон меня стесняет, давит и трёт.

— Это бомба, Эндрю. Уверен, что тираж «Мясорубки» эта вещь превзойдёт значительно.

Я тоже в этом уверен. И тираж будет больше, и заработок (всё -аки это не повесть, а роман-дилогия), и резонанс. Ведь фантастика действительно научная, многие «заклёпки» существовали уже в моём, не столь отдалённом, будущем.

— Поживём — увидим. Отредактировать успеешь?

Писал я на этот раз по-английски, а английский у меня того, ну, скажем так, слишком специфический.

— К чему нужно успеть? До прибытия в Нью-Йорк точно нет.

— Весь текст к прибытию не нужен, только ознакомительный кусок для Граналя. Чтобы поторговаться от души.

— Сделаю. Редактировать — не переводить.

Нью-Йорк, отель «Астория», на месте которого в моей исторической реальности построили уродливый небоскрёб «Эмпайр-стейт-билдинг». Конференц-зал полон третий день. Нобелевский лауреат (в этом уже никто не сомневается, хотя итоги голосования комитета ещё не объявлены), автор «Года Верденской мясорубки» представляет свою новую книгу.

Читаю сам. Те куски, которые одобрила моя личная комиссия по этике и морали, в составе Жюля Граналя и Хайнца Хофманна. Одобрила, естественно, в качестве промоушена, так-то я ничего сам вырезать из текста не собираюсь, да и Граналю не позволю. Всё должны сделать властные сатрапы, на это и расчёт.

Мсье Граналь, конечно, поныл, но исключительно с целью повыгоднее поторговаться. Меня такой фальшивой слезой не прошибёшь. Хотите поторговаться? Нате вам. Мы такое тоже умеем. Исключительно из принципа наказал издателя на три лишних процента. Планировал 50/50, стало 53/47 в мою пользу.

Впрочем, Граналю жаловаться грех. Первый глобальный издательский холдинг он уже создал, да так, что его вопрос рассматривался антимонопольной комиссией Конгресса САСШ. Мсье Граналя целых три часа обсуждали конгрессмены! Возможна ли лучшая реклама?

Издательский холдинг «Граналь» уже подписал контракты со всеми значимыми фигурами в современной мировой литературе и буквально завален рукописями начинающих авторов. Мсье Жюль долларовый миллионер, но отлично помнит, благодаря кому стал именно таким. А ещё он меня боится, это видно. Понимает, что прокатился в гору на чужих идеях, понимает, что эти идеи у меня не последние, понимает, что именно я могу создать ему сильного конкурента, если не вообще могильщика всего бизнеса. Правильно боится, я это действительно могу, и если меня разозлить по-настоящему, то сделаю, даже себе в убыток. Это у американцев в бизнесе нет ничего личного, хотя и они насчёт этого лукавят, а у меня весь бизнес — это личное, деньги в нём вторичны. Деньги тоже важны, но есть кое-что поважнее.

Заканчиваю читать третий отрывок. Трудно это оказывается — читать. Тяжёлый труд у публичных чтецов. Откашливаюсь и прошу стюарда принести кофе. До публики доходит, что на этом всё. Кто-то начинает аплодировать, аплодисменты переходят в овацию. Четыреста лучших людей Нью-Йорка рукоплещут стоя. Поднимаюсь, подхожу к краю сцены и кланяюсь публике. Не сломаюсь, позвоночник у Андрюхи Малетина молодой, всего двадцать один год от роду, гнётся запросто. Такой поклон мне сделать не западло. Не унимаются. Поднимаю руку.

— Не скрою, мне это очень приятно, блистательные леди и джентльмены, такой тёплый приём в столице мира, Нью-Йорке — это действительно что-то с чем-то, но прошу вас перестать вгонять меня в краску и перейти к разговору по сути. Я бы хотел обсудить моменты, которые вам не понравились.

Это не пресс-конференция, а литературное чтение, но модератор у меня есть. Одноглазый модератор, который взглядом своего уцелевшего глаза способен заставить «обосраться» любого штатского задрота.

— Передавайте записки, леди и джентльмены, — просит Хайнц,– не нужно шуметь, здесь на сцене слышен только гул.

Люди пишут, Хайнц получает, читает и сортирует, а я промываю горло кофе. Мой немец — красавчик. Публика в зале — сплошь миллионеры, лучшие люди Нью-Йорка, но ему на это наплевать. Он — машина. Он теперь тоже из будущего, хоть и недалёкого. Я с ним поделился историей до лета 1939 года включительно. Хайнц теперь знает, что будет стоять на трибуне в Париже, во время парада победы немецкой армии во французской столице. В Париже война не закончится? Хайнцу на это плевать. В его личной войне это будет победа, а вообще войны вечны, поэтому растекаться не стоит и нужно наслаждаться моментами именно личных побед. Делай, что должно, больше всё равно не сможешь. За потомков жизнь не проживёшь.

— «Бостон Глобал», — объявляет Хайнц, — извините, но почерк джентльмена оставляет желать, поэтому имя я могу исказить — Джавлайя Левискин, ещё раз извините. «Бостон Глобал» интересуется Кубинским проектом мистера Малетина.

— Благодарю мистера Джавлайу из «Бостон Глобал» за актуальный вопрос. Куба, конечно, далеко, но Куба рядом. Мы не можем не думать о ней постоянно, Куба в каждом из нас, и от каждого требует о ней говорить. Куба — это фантастика, леди и джентльмены. Я влюблён в Кубу и планирую со временем влюбить в неё всех вас. Весь мой Кубинский проект затеян ради этой любви. Большой и чистой любви. Всё, что нам нужно — только любовь. Я ответил на ваш вопрос, мистер Левискин?

Хохот в зале дал ответ. Картавый «Бостон Глобал» позорно ретировался.