Русский реванш. Ледокол Сталина

Глава 14

Во Франции я по торжественным поводам надеваю мундир, а сегодня как раз повод очень торжественный, и отнюдь не из-за дня рождения Андрея Малетина.

Здесь только я один имею право ношения мундира Русской императорской армии, и граф Игнатьев мне в этом точно завидует.

— Поздравляю, Андрей Николаевич!

— А я вас, Алексей Алексеевич.

— Меня?

— Именно вас

— С чем, простите?

— Сегодня наш будущий Бонапарт стал Первым консулом. Вы ведь этого ждали. Vive l’Empereur! — салютую бокалом.

Игнатьев не получает из России новостей так же быстро, как я.

— Назовёте мне имя?

— Лучше. Я вас познакомлю. Через неделю, в Генуе, если согласитесь составить мне компанию.

О конференции в Генуе, Игнатьев, конечно, знает, но официально объявлено, что делегацию возглавит Ленин. Однако Ильич слёг и передал эти полномочия Сталину. Там Ленин тоже в Геную не поехал, делегацию возглавлял его заместитель Чичерин, а здесь назначили именно нового главу.

Товарищ Сталин начал своё восхождение к престолу в статусе преемника вождя. Неофициально, конечно, не может быть у Ленина никаких официальных преемников, но тем не менее. Кто в теме — тот всё понял.

— И всё-таки прошу вас назвать имя, Андрей.

— Его имя — Иосиф Виссарионович Сталин, урождённый Джугашвили. Сегодня он стал фактическим главой партии Большевиков.

Игнатьев задумался. Такого он точно не ожидал, но понимает, что смысла в розыгрыше никакого нет.

— Кавказец… — наконец произносит граф, — Наполеон был корсиканцем. А разве он приедет в Геную? Я не видел его имени в списке состава делегации.

— Он заменит в этой делегации Ленина.

— Что-ж, не верить вам у меня нет никаких оснований. Вверенный мне капитал увеличился уже на семь с половиной процентов, благодаря вам.

Это так. Французский франк сейчас переживает не лучшие времена. Не помог даже первый транш выплаты Германией репараций. Французская промышленность проигрывает в эффективности американской, плюс она утратила военные заказы, да ещё и эксплуатируемый пролетариат в конец обнаглел, не хочет жить по-старому. Хочет повышения зарплат, медицинского страхования и восьмичасового рабочего дня. Да не молча хочет, чернь обнаглевшая, а постоянно устраивает забастовки и стачки. Собираемость налогов снижается, дефицит бюджета частично финансируется за счёт эмиссии, а это прежде всего влияет на курс франка. Инфляция уже под десять процентов, в обороте всё больше новеньких купюр, и почти исчезли из оборота серебряные «Жерминали», а это очень показательный маркер. Впрочем, сейчас вся Европа проигрывает доллару, у всех хватает проблем и не хватает золотого обеспечения.

— Одно дело делаем, ваше сиятельство. Россия у нас одна. Да и вы мне здорово помогли с рекомендацией мсье Контесона, им очень доволен. Так что насчёт Генуи?

На этот раз Игнатьев насчёт сиятельства возражать не стал

— Едем!

— Плывём, Алексей Алексеевич. Восьмого из Марселя, американское судно «Фрэнсис».

— Яхта Моргана?

Информированный человек, уважаю.

— Она самая.

Вы когда-нибудь видели Иосифа Виссарионовича Сталина в цивильном костюме с галстуком? Вот и я офигел. Кстати, и курит Сталин вполне обычные папиросы, а не знаменитую трубку.

Здороваемся рукопожатием.

— Здравствуйте, Иосиф Виссарионович. Позвольте представить: Алексей Алексеевич Игнатьев, русский военный агент во Франции.

— Здравствуйте, Андрей Николаевич, здравствуйте, Алексей Алексеевич. Наслышан о вас.

Игнатьев щелкает каблуками и пожимает Сталину руку. Всё очень изящно, на автомате, без подобострастия. Красота. Граф гвардеец, я такому шику не обучен.

Первый день Генуэзской международной конференции по экономическим и финансовым вопросам завершился. Короткий был день, только представление делегаций и фуршет, на который советская делегация не осталась.

Мы с графом присутствовали в числе аккредитованных журналистов, я от «TIME», он от «Tous le soirs», и успели перехватить Сталина на выходе.

— Благодарю, господин Сталин. Весьма польщён, — не может Алексей Алексеевич пока заставить себя произнести слово товарищ, и по имени отчеству к будущему императору тоже обратиться не может, бедолага.

Нагло встреваю во избежание конфуза.

— Есть очень важный разговор, Иосиф Виссарионович.

Сталин тему важного разговора просёк сразу. Коротко нам кивнул и обратился к остальным советским делегатам.

— Не ждите меня, товарищи, я буду позже.

Поговорить присели в ближайшей траттории на террасе. 10 апреля, в Генуе уже почти лето.

— Слушаю вас, товарищи.

Игнатьев доложил чётко, по-военному. Так мол и так, бабло цело, но перевернул его в баксы, не спрашивая разрешения. Готов понести наказание за самоуправство.

— Вам товарищ Малетин посоветовал в доллары перейти, Алексей Алексеевич?

— Так точно, господин Сталин. Андрей Николаевич передал через меня такую рекомендацию тому, у кого на счётах находятся неизрасходованные остатки казённых средств.

На господина, Сталин не отреагировал уже без моего встревания, вошёл в положение. Очень быстро адаптируется, что не удивительно.

— Выгодно получилось?

— Если считать во франках, то плюс семь с половиной процентов на сегодняшний день. Шестнадцать миллионов шестьсот сорок тысяч.

Сталин прикурил папироску, сделал пару затяжек и спросил, ощутимо добавив акцента.

— Скажите, товарищ Игнатьев, а почему вы докладываете об этом именно мне, причём в Италии?

— Вы здесь глава делегации, господин Сталин. Я доложил старшему.

— То есть, вы здесь совершенно случайно оказались в числе аккредитованных журналистов и случайно встретили главу делегации? — усмехнулся одними глазами Сталин.

Тот ещё тролль. Держись, граф.

Игнатьев юлить не стал.

— Мою аккредитацию обеспечил Андрей Николаевич. Он же посоветовал доложить именно вам. Его советы всегда очень полезны, хоть и редки, как истинные ценности. Вот я и решил совету последовать.

— Да, товарищ Малетин удивлять умеет. Вы прибыли вместе с Морганом? — Сталин продолжал общаться с Игнатьевым полностью игнорируя меня.

— Так точно, господин Сталин.

— И как вам Морган?

Алексей Алексеевич растерянно посмотрел на меня, осталось только чуть заметно пожать плечами.

— Не готов доложить, господин Сталин. Андрей Николаевич с Морганом знаком гораздо лучше. Меня даже его знакомым назвать нельзя. Мы лишь представлены друг другу.

— Андрея Николаевича я обязательно ещё спрошу. Вы знаете повестку конференции, товарищ Игнатьев?

— Знаю, господин Сталин.

— И какой бы вы дали совет нашей делегации?

Игнатьев снова растерянно посмотрел на меня, я снова пожал плечами. А что ещё сделаешь? Развлекается товарищ Сталин. Держись, граф, за нами Россия.

— Не готов советовать, господин Сталин. Это большая политика, от которой я очень далёк.

— Я услышал вас, товарищ Игнатьев. Возвращайтесь в Париж и работайте. О вашем самоуправстве я доложу, и мы подумаем — какой новой должностью вас за это наказать. А вы задержитесь, товарищ Малетин. Есть у меня к вам пара вопросов.

Граф всё так-же изящно откланялся и мы остались вдвоём.

— Игнатьев не входит в вашу организацию, — констатировал очевидное Сталин, — почему?

Хороший вопрос, на самом деле.

— Он для этого слишком благороден, Иосиф Виссарионович. Такие нам не подходят. Организация будет использовать любые средства для достижения своих целей. Мы не собираемся работать в белых перчатках.

— Вы откровенны, и это я ценю, но… — Сталин сделал паузу на полминуты, снова пристально вглядываясь в мои глаза, — такая организация не может не пугать. Вы ведь понимаете — почему.

Конечно понимаю. Всё необъяснимое априори воспринимается угрозой

— Понимаю, Иосиф Виссарионович. Поэтому и очень стараюсь показать, что мы не враги.

— У вас получается. Товарищи Ленин и Дзержинский выступают за расширение сотрудничества. Вы их буквально очаровали… я бы даже сказал — околдовали. В интервью Владимира Ильича, да и последующих работах появилось много свежих мыслей, и я точно знаю, что это плод вашего воздействия.

Ну, да. Чего уж тут, спорили мы с Ильичом восемь часов едва не до драки.

— Вам не нравятся эти мысли, Иосиф Виссарионович?

— Нравятся, дело не в этом. Это уже влияние вашей организации не только на партию Большевиков, а на само учение. От Марксизма по сути ничего не остаётся. Он превращается в новый Ветхий завет.

— Это же хорошо. Товарищ Ленин возьмёт только самое ценное из завета бородатых классиков-пророков, а их несбыточные мечты, наивные фантазии, заменит на новые заветы. Мы с Владимиром Ильичом действительно дискутировали, но никакого колдовства в природе не существует, уверяю вас. Я привёл доводы исключительно здравого смысла, а товарищ Ленин переосмыслит их ещё глубже.

— Удивительно, Андрей Николаевич. Вы действительно считаете происходящее нормой вещей, и это очень пугает. Чтобы кто-то смог за восемь часов убедить Ленина в своих, отличных от его, взглядах, да ещё и с позиции здравого смысла… Да всё это походя, в спешке, между делом. От вас в восторге Троцкий и Зиновьев, хотя друг друга они ненавидят. А ведь вы в организации не главный.

Картинно развожу руками. Что тут скажешь?

Молчим. Сталину тоже нечего добавить.

Скурив пару папирос, наш будущий император меняет тему.

— Какого итога конференции ждёт ваша организация?

— Нулевого, Иосиф Виссарионович. Новые отношения у России с миром должны начаться с чистого листа. Никто никому ничего не должен.

— Это нереально.

— Сейчас нереально, но после того, как вы договоритесь об этом с Германией, возникнет совсем другой расклад. Никуда эти твари не денутся.

— И это не помешает Моргану с нами работать?

— Он предупреждён и знает на что идёт, товарищ Сталин, — специально так обращаюсь, — чему-то это помешает, что-то осложнит, но работать будет можно. Германия это уже не Финляндия с тремя пароходами, Германия — это уже полный сервис.

— Примерно на такое мы и рассчитываем. Думаете, договоримся с Германцами?

Я знаю. Это ведь происходит повторно. На такие события моё вмешательство повлиять ещё не могло. Советская Россия и Веймарская Республика начали с чистого листа, а следом и остальные жадные жабы прискакали. И нам с Джеком это не помешает. У нас «Genève-Service SA» и карт-бланш в Германии. Морган не смог там организовать выпуск дисконтных облигаций государственного займа, прогнозируемая цена пробивала разумное дно любой экономической модели, но он выделил льготный кредит, а заодно очаровал-околдовал множество ключевых фигур, зачастую ненавидящих друг друга, как Троцкий с Зиновьевым. Всё по методичке. На послезнании, да усилиями такого мудрого человека как Джек получается натуральная магия. В тот раз всё срослось и без этих усилий, а теперь немцы ещё дополнительно ориентированы.

— В этом сомнений у нас нет, товарищ Сталин.

Опять молчим ещё одну Сталинскую папиросу. Курит как паровоз на полном ходу, и как он до пятьдесят третьего дотянуть-то умудрился, с таким прекратительным образом жизни?

— Морган потребует привилегий?

— Нет, товарищ Сталин, ничего подобного он не потребует. Будет работать с чистого листа и на общих основаниях. Ему достаточно того, что успел начать первым. Джон Пирпонт Морган это очень ценит. Его примеру быстро последуют все остальные. Не стесняйтесь в запросах. России срочно нужны индустриализация, электрификация и масштабное дорожное строительство.

— Всё непонятнее и непонятнее. Вы назвали только первую цель вашей организации, Андрей Николаевич. Допустим, финансовый рынок вы в свою пользу переделили, слишком талантливых подвинули, а дальше?

— Если подвинем, то дальше начнётся слом нынешней колониальной системы, Иосиф Виссарионович. И Россию мы видим в этом своим союзником. Главным союзником. Мы очень заинтересованы в вашем успехе.

Сидим то всего ничего, а официант уже трижды пепельницу поменял. Не бережёт себя товарищ Сталин.

— Вы бы поменьше курили, Иосиф Виссарионович. Вредная это привычка.

— Ленину действительно осталось так мало?

— Конец 1923-го, или начало 1924 года, — оговорюсь на всякий случай, Ильич сейчас прёт на форсаже, может и пораньше в Страну вечной охоты уйти, — успейте получить как можно больше Ленинизма. Без теории нам смерть.

Моргану действительно было достаточно общих оснований, причём он готов был эти общие основания основать, своими весьма скромными запросами, да ещё и на условиях раздела продукции.

Леонид Борисович Красин находился в полном недоумении, чуть ли не шоке от аттракциона такой невиданной щедрости, а товарищ Сталин, не понимающий английского языка, от перевода переговоров отказался. Он внимательно наблюдал за лицами, и не мог не заметить, как мы с Джеком обмениваемся взглядами.

В итоге мы договорились об организации медно-никелевого комбината на Кольском полуострове и алюминиевого в Красноярске. В Красноярск сырьё придётся завозить, зато там энергия Енисея и незаселённые земли под затопление, никого расселять не придётся, браконьеры и незаконные старатели сами разбегутся.

Учитывая, что медно-никелевое месторождение в районе того Мончегорска ещё оказывается даже не открыто, не то, что не разрабатывается, предложение действительно выглядело очень странно Джек брал на себя всё — найти, откопать и переплавить. Часть продукции забрать в уплату. Он строит и налаживает процесс, а Советская власть сама эксплуатирует своих пролетариев по своим законам. Пусть хоть по шесть часов в день работают, Морган такое даже приветствует.

Обсудили и возможность выпуска дисконтных государственных облигаций. Как только САСШ снимет свои санкции, такое будет вполне реальным, а торопиться пока некуда. Сначала нужно сделать этим облигациям хорошую рекламу, продемонстрировать рост экономики, а дальше дело техники. Хорошая оценка от рейтингового агентства доктора Риппе и благожелательная пресса.

В качестве бонуса, Джон Пирпонт Морган-младший договорился о льготном кредите для банка, который большевики учредят в Швейцарии и закупке вооружений для одной швейцарской частной военной компании. Артиллерии и снарядов у большевиков навалом, на первое время нам этого старья хватит. Это для меня старьё, а сейчас у всех оно примерно такое.

После этого Джек уехал в Рим, окучивать итальянцев поучаствовать в новом рынке дисконтных государственных облигаций, а я остался в Генуе и даже поприсутствовал на переговорах в Рапалло. Единственным журналистом, допущенным к совершенно секретным историческим переговорам по согласованию обеих сторон, и взял по их итогам интервью у глав делегаций — Иосифа Сталина и Вальтера Ратенау. Протокольные сухие интервью, но обе стороны выразили удовлетворение достигнутым и выразили надежды на бурное развитие экономических связей. Я не я, если этот выпуск «Тайм» не раскорячит Запад как ту корову.

Сразу после успешного завершения переговоров с Германией, товарищ Сталин решил свернуть участие нашей делегации в Генуэзской конференции, причём, не прощаясь.

Со мной попрощался. Снова сидим на террасе траттории. Дела идут отлично, я заказал себе граппы и сигару. Сталин от сигары отказался, а вот стопарик итальянской самогонки употребил.

— Вы сравнили нас с Бонапартами. Я понимаю, что со стороны это может выглядеть именно так, но мы всё-таки уже другие.

Настроен я благодушно, позволяю себе шутить. Улыбаюсь.

— Троцкий уполномочил вас говорить от его имени, Иосиф Виссарионович? Он к престолу Российской Империи первым полезет, а такую игру только начни, моментально все втянутся. Очень интересная игра — борьба за трон. На уровне биохимии возникает такая зависимость, что ни с какой химической наркоманией не сравнишь. Полная, сто процентная зависимость, выход из неё только вперёд ногами под музыку Шопена. Ну, или под какую вы там музыку хоронить будете. Вы другой, поэтому я общаюсь именно с вами, но у вас нет выхода.

Опять курит. Табак нельзя так употреблять, он не для этого.

— Это же реставрация самодержавия.

— В некотором смысле именно так, но в этом нет ничего плохого. Для вас этот трон станет ледяным. Вы слишком ответственный человек, наслаждаться властью не сможете, именно это качество ценит наша организация. Если позволите, обращу ваше внимание на графа Игнатьева.

— Вы уже обратили. Очень красивый получился ход, я оценил.

— Честнейший человек, беззаветно преданный России. Поверьте, спасти эти деньги от загребущих французских ручек было не так просто, а граф обошёлся без помощи организации. Отличный профессионал.

— Игнатьева я оцениваю примерно так же.

— А Моргану будет очень приятно, если вы в его честь назовёте новый город на Кольском полуострове. Не пожалеете. Вам это ничего не стоит, а вот Джека обяжет не ударить в грязь лицом. Я вам организую серию репортажей из Морганрада, найду, чем его пристыдить.

На этот раз товарищ Сталин улыбнулся по-настоящему.

— Будет ему Морганград. Умеете вы людьми играть.