Русский реванш. Ледокол Сталина

Глава 11

Договорились о следующей поставке, согласовали номенклатуру, прикинули цену. От предоплаты я отказался, но настоял на том, что сопровождать груз и принимать золото будет мой доверенный человек, бывший «Белый» штабс-капитан Измайлов Виктор Васильевич, сослуживец по «Русскому Легиону Чести». Что поделаешь, других доверенных людей для таких дел у меня пока нет.

Он может даже не сходить на берег, если это проблема, но контактировать с ним всё равно кому-то придётся, так что найдите для этой работы вменяемого человека, не фанатика. Этот вопрос Рыков пообещал решить.

Ещё выяснилось, что мне уже причитается довольно приличная сумма за издание «Мясорубки» и «Десанта». По местным меркам приличная, конечно, так-то слёзы на общем фоне. Подписал с Рыковым договор, что все мои авторские гонорары в Советской России будут направляться в специально созданный благотворительный фонд, который для начала поддержит борьбу с беспризорностью, а там видно будет.

Интервью Алексея Ивановича получилось не очень интересным, слишком «казённым», без «огонька». НЭП он поддерживает, НЭП — это шанс построить справедливое общество без эксплуататоров-кровопийц, и тем показать пример остальным. Мировую революцию каждый должен делать у себя дома, наш пример этому поспособствует куда лучше, чем выходки бешеного Троцкого, который уже «огрёб» в Польше, но выводов всё равно не сделал. Рыков главный сторонник строительства «витрины» победившего социализма. С позиции заместителя Ленина — это тоже отличная реклама НЭПу, хоть и подана суховато, польза точно будет.

С Алексеем Ивановичем я тоже расстался добрым приятелем. Тут сказалось и принятие предложенных им условий без попытки поторговаться, и, конечно, благотворительный фонд. Поужинали «у меня» в «Метрополе». За ужином опять говорили о моих книгах и о творческих планах. Рассказал, что следующую книгу пишу по-русски, и первым делом планирую издать её в России, но произойдёт это нескоро, планируется три, или даже четыре тома, а у меня сейчас не так много времени для творчества. Сюжет раскрыть отказался, объяснения на пальцах всё равно не поймёт. Это как «Карузо по телефону напеть».

Каменев, Лев Борисович, урождённый Розенфельд. Сейчас, пожалуй, четвёртый по влиятельности член Политбюро ЦК ВКП(б). Председатель Московского совета рабочих и крестьянских депутатов. Он единственный из большевиков выступал против окончательного развала армии, указывая на то, что: «Германская армия не последовала примеру армии русской и ещё повинуется своему императору». Самый последовательный противник Троцкого, возможно из-за неудачного первого брака с сестрой Льва Давидовича.

Именно он меньше чем через год предложит кандидатуру Сталина, с которым сейчас довольно близок, на пост Генерального секретаря ЦК ВКП(б), в связи с тяжёлой болезнью Ленина.

Ещё один убеждённый сторонник НЭПа и построения «витрины социализма». По оценке современников: «человек довольно буржуазного склада» и выглядит как классический буржуй. Каменев фактический хозяин Москвы и больше всего заинтересован в сохранении нынешнего статус-кво. Он своего уже добился, в революции себя реализовал, вырос «из грязи» даже не в барина, а в великого князя. Попыткой «законсервировать» ситуацию он себя и погубит. Революция консервации не подлежит, это ещё французы всем показали.

Интервью Льва Борисовича «бомбой» тоже не станет, но его тщательно «взвешенная» позиция потенциальным инвесторам обязательно понравится, а большего мне и не требуется. «Бомбой» взорвётся интервью Троцкого, а остальные пусть выглядят пожарными и спасателями.

Приятелями с Львом Борисовичем мы не стали, равным он меня не воспринимал, к тому-же я отказался устраивать творческий вечер в Москве, сославшись, что такой уже запланирован в Петрограде. Почему не провести и там, и здесь? Не понравился мне Каменев. Совместного ужина у нас тоже не состоялось.

Феликс Эдмундович Дзержинский скупо поблагодарил за благотворительность, по обложке «Тайм» с его портретом скользнул равнодушным, даже брезгливым взглядом, и от интервью отказался.

— Это не та тема, которую может комментировать председатель ВЧК.

— Почему? Думаете, что у вашей организации не возникнет новых вызовов?

— Новые обязательно возникнут, но снимется часть старых. Я не хочу это обсуждать. Говорунов у нас хватает. Интервью не будет, но поговорить нам есть о чём. Товарищ Ленин поручил мне согласовать ряд вопросов.

— Я заинтересован в этом.

— Мы тоже, — кивнул «Железный» Феликс, — вопрос первый: какую организацию вы представляете?

Вопрос ожидаемый, рано, или поздно, он бы обязательно встал. Слишком уж необычными следами следит здесь Андрюха Малетин.

— Тайную, Феликс Эдмундович, — не вру, наша секта «Россия превыше всего и всегда права» организация действительно тайная, совершенно не массовая. Нас в ней до сих пор всего тридцать два человека, считая меня. Секта со временем возглавит масштабное движение, но и тогда не станет массовой, на то она и секта, — большего сказать не могу, сами понимаете почему, могу лишь заверить, что Советская власть для нас не враг, и бороться мы против неё не собираемся. Если мои заверения что-то для вас значат, конечно.

— Значат, — снова кивнул Дзержинский, — тем более, что ваших сослуживцев и, скорее всего, членов той-же организации, вербующих «Белых» в лагере Галлиполи уже считают «Красными».

Ого! Нет, я, конечно, понимаю, что ВЧК организация серьёзная, но…

— Кто так считает?

— Имён не назову, это косвенно укажет на источники, но считают, причём вполне обоснованно, к немалому нашему удивлению. Полковник Готуа и подполковник Свиридов склоняют людей прекратить борьбу с нами и начать новую жизнь в Южной Америке, Аравии и Маньчжурии. Успешно склоняют, стоит это признать.

— Насколько серьёзна опасность их жизням по пятибалльной шкале?

— Пока на троечку. Истинный масштаб их деятельности пока не оценили по достоинству. А масштаб впечатляет. Размах у них на миллионы долларов.

На троечку — терпимо. Риск есть, но это мы все и так знали, когда начинали. Готуа и Свиридов — умницы, если даже Дзержинский впечатлился их достижениями, а они всё ещё живы, и угроза оценивается всего на троечку.

— Вы можете их подстраховать по своим каналам?

— С гарантией — точно нет, хотя это и в наших интересах. Вопрос второй: насколько вы лично влиятельны в этой тайной организации?

— Я не приказываю, но моё слово значит. Скажем так, лично на меня замкнута одна очень важная связь.

— Морган, — опять кивнул Дзержинский, — именно вы связываете организацию и Моргана. Отсюда третий вопрос: кто ваш враг?

— Если я назову вам имена врагов, то косвенно вскрою тайну нашей организации.

— Можете не называть, — криво усмехнулся Дзержинский, — врагов Джона Пирпонта Моргана мы способны вычислить самостоятельно, а раз он вошёл в дело и вошёл активно, то враги у вас общие.

Общие с Морганом враги могут быть у кого угодно — от французских промышленников и британских лордов, до Рокфеллера и Форда. Любой из них может быть тайным главой нашей тайной организации. Только я этого не могу, такое даже представить себе невозможно. Но я важная связь, и эту связь обязательно будут отслеживать — и ИНО ВЧК, и Коминтерн, и Сионизм, вот и поиграем в мистификации.

— Вас это смущает? Разве вам они не враги?

— Враги. Не смущает. Разве что Троцкого — ещё раз криво усмехнулся «Железный» Феликс, — но он об этом не узнает. На этом этапе мы можем сотрудничать.

— Что насчёт штабс-капитана Измайлова?

— Бывшего штабс-капитана, — уточнил Дзержинский, — в пределах Петрограда мы не будем предъявлять ему обвинений за былое-прошлое. Пусть искупает вину.

Ну, виноватым-то себя Виктор Васильевич точно не считает, но это я озвучивать не буду. Считайте, что искупает.

— Если вам потребуется увеличение поставок, то один Измайлов не справится.

— Если потребуется, допустим в Петроград и второго, и третьего. На этом этапе мы сотрудничать можем.

А большего и не требуется, дальше само покатится, стоит только начать, там и до всеобщей амнистии дойдёт. Но пока с этим спешить не стоит. Сначала нам нужно отобрать контингент переселенцев. Пополнение в наш «Русский Легион Чести». «Легион» планируется развернуть в армейский корпус, если не в целую армию, так что эти люди нам самим очень нужны.

— Феликс Эдмундович. Если мы не враги, то хотелось бы договориться о воссоединении семей наших людей. Это ещё снизит напряжённость ситуации и повысит доверие.

Дзержинский ответил не сразу. С одной стороны — заложники сильный козырь, а с другой, если мы действительно не враги, удержание потенциальных заложников всё сильно осложняет. К тому-же, по запросам на воссоединение семей легко вычисляются наши люди. Копать под тайну нашей организации ВЧК станет легче, а копать они теперь точно не прекратят. Пусть копают хоть до самого Ада. Наша тайна на поверхности. Это настолько неестественно, что надёжнее некуда.

— Будем договариваться, — наконец кивнул Дзержинский, — передавайте запросы через Измайлова.

Товарищ Сталин. Иосиф Виссарионович Джугашвили. Сейчас он всего лишь нарком по делам национальностей, то есть никто. Пёс Ленина, фигура не самостоятельная, всерьёз его никто не воспринимает. Человек незаметный, без харизмы, оратор никудышный — косноязычен и до сих пор говорит с заметным акцентом, в теории марксизма полный ноль. Бандит-бандитом, ну какой из него конкурент Троцкому (с ресурсом армии), или Зиновьеву (с Коминтерном)? Однако, он теперь второй после Ленина по стажу в Оргбюро ВКП(Б)/РСДРП(б) — так себе козырь, прямо скажем, но я-то точно знаю, что товарищ Сталин разыграет его гениально.

Сидим на лавочке в сквере на Театральной. 8 августа 1921 года. Тепло, хорошо, воздух чистый. Товарищ Сталин читает интервью Троцкого и очень выразительно хмыкает. Вчера Иосиф Виссарионович поставил условием нашего разговора — ознакомление с интервью Троцкого, Рыкова и Каменева. Мне не жалко, пусть читает, это публичная информация, скоро её узнает весь мир, а ему небольшая фора наверняка пригодится.

В принципе, прямо сейчас мне от товарища Сталина ничего не нужно. Сейчас я работаю на отдалённое будущее, отдалённое примерно так в 1938 год, когда придётся вскрывать карты. Сейчас я начинаю завоёвывать доверие будущего вождя-императора, а это процесс небыстрый и довольно сложный, учитывая специфический характер Иосифа Виссарионовича, который, наверное, даже самому себе не всегда верит.

— Какой-же он дурак, — возвращает мне бумаги Сталин, а потом протягивает записку, переданную через Граналя, — итак, что вы готовы обсуждать, Андрей Николаевич.

— Всё, Иосиф Виссарионович.

— И вашу организацию?

С Дзержинским он без сомнения уже пообщался, они очень близки.

— И её. Имён пока не назову, а цели готов огласить.

— Почему именно мне?

— Именно вы смените Ленина во главе Советской России. То есть, тогда это будет уже СССР, Союз Советских Социалистических Республик. К власти вы придёте не сразу и не без борьбы, но придёте обязательно.

Сталин долго смотрит мне в глаза. Не верит, но я на это и не рассчитывал. Он ведь хоть и учился в семинарии, но убеждённый материалист, а тут такое…

Насмотрелся наконец.

— Продолжайте, Андрей Николаевич.

— Товарищ Ленин серьёзно болен. У него атрофируются артерии головного мозга, а сейчас такое не лечится. Через полгода он сляжет, а в начале 1924 года умрёт…

«Сейчас такое не лечится» запускаю специально. Я не буду просить Сталина сохранить наш разговор в тайне от товарищей. Я специально делаю такую подачу, чтобы он не смог её разгласить, не прослыв сумасшедшим, поверившим другому сумасшедшему.

Продолжаю:

— … Весной будущего года всем станет понятно, что Владимир Ильич уже не поправится и начнётся гонка претендентов в Бонапарты. Генеральным секретарём ЦК ВКП(б) изберут вас. Ваша кандидатура на этом этапе устроит всех, вас никто из них всерьёз не воспринимает.

Из кого «из них» озвучивать не требуется, своих коллег по опасному бизнесу Сталин знает гораздо лучше меня. Даю ему время подумать. Такой информацией перегружать нельзя, ещё психанёт, чего доброго. Проверится моя подача уже скоро, всего через восемь месяцев. Ждать — всего ничего, поэтому психовать неразумно, но к этому выводу он должен прийти сам. Процесс перезагрузки завершился минут через десять.

— Дальше.

— Про дальше я уже сказал. Гонку Бонапартов выиграете вы, поэтому именно с вами я и общаюсь.

— Дальше про организацию, — уточняет Сталин.

— Организация создана для передела сфер влияния прежде всего в мире финансов, — не вру, начнём мы именно с этого, — многим людям не нравится всё большее усиление влияния одной очень талантливой национальности, которая остальных людей и за людей-то не считает. Организация отлично понимает, что борьба предстоит серьёзная, поэтому создаёт собственную армию. Частную армию на основе бывшего «Белого» движения. Это самый дешёвый сейчас материал, в то же время очень качественный в плане профессионализма. Организация точно знает, что мировая пролетарская революция не состоится, а вы сосредоточитесь на построении социализма у себя в стране, поэтому считает Советскую Россию, впоследствии СССР, своим естественным союзником. Против социализма и справедливого распределения благ мы ничего не имеем.

— А против коммунизма?

— Против коммунизма имеем. Маркс заблуждался, коммунизм — это не высшая форма организации общества, а низшая. Коммунизм — это социальный строй «пещерных» людей, живущих ещё даже не племенами, а родами. Охотников-собирателей с дубинами и палками-копалками. Сейчас коммунизм — это утопия, если вы, конечно, не планируете откатить цивилизацию обратно в каменный век.

— И такое возможно?

— Возможно и не такое, Иосиф Виссарионович. Люди, конечно, твари божьи, но подавляющее большинство из них слишком уж твари, причём эти твари чертовски изобретательны.

Протягиваю Сталину лист с текстом гимна Советского Союза редакции 1943 года, где Ленин великий нам путь озарил, а вырастил Сталин на верность народу.

— Что это за стихотворение?

— Слова гимна СССР, если я ничего не путаю.

Я уверен, что ничего не путаю, но на всякий случай оговорюсь. Я почтальон. Пока почтальон, так что могу и напутать.

От интервью на тему НЭПа товарищ Сталин тоже отказался, а я не настаивал. Все эти интервью были затеяны ради одного этого разговора, а он уже состоялся. Прощаемся крепким рукопожатием. Кажется, зашла моя подача.

Интервью с Лениным моё последнее дело в Москве в этот заезд. Владимира Ильича с интервью подельников я тоже ознакомил, но он, в отличие от Сталина, не хмыкал, а психовал. Дважды вскакивал и начинал нервно прохаживаться по кабинету. Не угробить бы вождя раньше времени, это здорово спутает мои карты. Но ничего, «вкурил», «кондратия» не словил, успокоился.

— Граналь это напечатает?

— Обязательно, Владимир Ильич, причём без купюр. Это наш бизнес, мы живём с пера.

— В каком порядке пойдёт публикация?

— Это обсуждается. Мы учтём ваше пожелание по очерёдности.

— Тогда, — приободрился вождь мирового пролетариата, — первым пусть будет Каменев, вторым Рыков, третьим Иудушка, я четвёртым.

— А Зиновьев?

— Ах, да. Вставьте Зиновьева вторым. Примерно понятно, что он вам наговорит, самое место ему между Каменевым и Рыковым.

— Договорились, Владимир Ильич.