Двенадцать шагов. Книга 2

Глава 33

(По пути. 2)

Когда повозка, оббитая черным бархатом, почти без остановок миновала земли Сакара и устремилась к горам, Шейр начала кутаться в меховые одежды. Сначала достала из сундука тёплую шаль, потом и шубу.

И всё это время почти не говорила. Куталась и смотрела в окно, думала о своём.

Сакар же думал о том, что ещё совсем не холодно, они ещё даже не начали подниматься выше, к снегам и ветрам.

— Ты мерзнешь? — спросил он наконец.

Шейр задумалась, будто сама пыталась понять, мёрзнет она или нет. Покачала головой. Ответила наконец, честно пытаясь объяснить:

— Мне не холодно, но по коже будто ползёт мороз.

— Боишься? — спросил Сакар.

Она наконец оторвалась от окна, полоснула по нему острым взглядом, отчеканила, едва ли не с презрением:

— Я Шейр-Хим, Дочь Змеи. Я не боюсь ничего.

— Это хорошо, — искренне сказал Сакар.

Она помолчала ещё, глядя на него внимательно, пристально, оценивающе. Будто сомневалась, стоит ли открыть какой-то важный секрет.

"Не поздно ли сомневаться?" — подумал Сакар, невольно коснувшись шёлкового шнура на запястье. У Шейр был такой же, синий с серебром, знак их союза, подаренный Императором после церемонии.

— Наверное, странно, что мне не даёт покоя письмо, — сказала она наконец.

— Письмо? — переспросил Сакар, хотя прекрасно знал, о каком письме речь. И стоило о нём вспомнить, внутри всё холодело, и тоже хотелось куда-нибудь закутаться. Спрятаться и не показываться никогда.

Трусливые мысли, слабые мысли. Мысли, которых он не допускал, а если уж такие проскочили — демонстративно не замечал.

Он знал, что делать. Он сделает, что нужно. Но пока это не было сделано, единственное свидетельство его планов — то письмо. Уже написанное. Уже настоящее. Засвидетельствовавшее грядущее. А значит, дороги назад нет: лорд Сакар всегда держит слово.

— С той поры, как ты его написал, у тебя изменился взгляд, — сказала Шейр.

"Неужели так заметно?" — мысленно удивился он. Как хорошо, оказывается, она его читает. Интересно, что ещё прочтёт? Что уже прочла?

— Ты так ничего о нём и не сказал, — напомнила Шейр, продолжая всматриваться, колоться взглядом. — Написал — и будто не было его. Но я-то вижу, было. Оно осталось у тебя в глазах. Кому адресовано твоё письмо, муж мой?

"Сказать бы сейчас, что прекрасной деве, которую когда-то любил..." — подумал Сакар, но решил не врать. Хотя бы в этом. И честно ответил:

— Алексу.

Её глаза удивлённо расширились.

Сакар улыбнулся, протянул ей руку и нежно коснулся ладонью щеки. Она удивлялась редко и очень искренне. И вновь казалась ему едва ли не ребёнком. Вновь — его маленькой девочкой.

Жаль, что дальше всё будет так, как он написал в письме. Жаль, но иного выхода нет.

Иного выхода Сакар не видит, а если уж он не видит, значит, действительно нет.

— Вот опять, — сказала Шейр. — Опять у тебя такой взгляд. Что случилось, лорд Сакар? О чём ты писал Алексу? О чём подумал сейчас? Может, из нас двоих больше боишься ты?

— Может, — легко согласился он.

В отличие от Шейр, он всегда умел признавать свои слабости. А может, и замечать. Может, Шейр не понимает, что ей страшно, потому что не замечает этого?

— Что ты написал Алексу? — спросила она.

— Всё, — ответил Сакар.

И опять это было правдой. Только Алексу он мог поведать о своих планах, и только Алекс мог понять и принять их. Только Алексу нужно было о них знать.

Впрочем, нет. Алексу не нужно о них знать — Сакару нужно было, чтоб Алекс знал. И очень хотелось получить от него ответ. Верно ли он понял? Правильно ли делает?

И если правильно — почему тогда чувствуется всё совсем наоборот?

Конечно, в письме этих вопросов не было. Но Сакар надеялся, Алекс прочтёт их между строк.

***

Вечером собрались в трапезной.

Рэй пригласил на ужин и гостей, которые должны были выспаться за день, и десятку лучших людей из своего отряда, которым тоже ещё с утра приказал отдыхать.

Сам он не отдыхал.

Оставлял поручения: ближайшие селения объехал сам, для дальних — подготовил и отправил письма. В городе — встретился со всеми. Вернулся к себе, старательно обходя места, где мог прятаться и поджидать хитрый Дэшон. Собирал вещи. Бродил из угла в угол. Проверял, как выходит из ножен меч. Как быстро он может выхватить из-за пояса нож. Как точно попадёт в цель, если метнуть с разворота. Пока метал — проделал несколько дыр в двери. Конечно, проще было бы выйти на тренировочную площадку, но Дэшон мог и там сидеть в засаде. Поджидать, чтобы побеседовать, а Рэю не хотелось беседовать. Рэй набеседовался.

Всё было готово, и он был готов.

И в конце концов — спустился к ужину.

За столом веселились. Поднялись, поприветствовав, — и продолжили. Хранитель со своим другом больше молчали — привыкали к даарцам. Те эе, как всегда, шумно ели, много пили, ещё больше смеялись.

Хранитель не притрагивался к вину вообще — предпочитал воду. Рэй знал: это у них так положено. Хранители вообще мало едят, не пьют спиртного, не одеваются излишне тепло или как-нибудь вычурно. Мантия — да, без неё никак. Но на этом всё.

Он потому с ними когда-то так легко нашёл общий язык: они казались ему простыми и понятными, в отличие от даарских придворных, от странного отцовского Советника, от брата.

Сейчас всё изменилось.

Не то, чтобы Рэй слишком сильно полюбил Даар или Советника, а брата теперь и вовсе не было, так что и некого было любить. Он изменился сам. Вероятно стал слишком сложным для простых Хранителей из Феррона, слишком злым на Феррон за то, что там приютили Риирдала. Слишком злым вообще.

Наверное, он мог бы найти общий язык с этим Хранителем. И уж тем более с его разговорчивым писарем или кто он там. Наверное, мог. Просто не хотел.

Он и с охотниками общался с некоторых пор немного. Отдавал приказы, а те — выполняли. На этом — всё.

Но охотники не особо расстроились. Они всегда умели веселиться и без участия короля — вот как сейчас.

Хранитель изредка о чём-то тихо переговаривался со своим другом. А Рэй — наблюдал за этим всем будто со стороны, будто издали. Сидел с ними за одним столом, но не был с ними рядом.

Может, в конце концов, не такой уж плохой из него и король — отец тоже так умел: быть в одном помещении с другими людьми, но в то же время — быть не с ними, отдельно, выше, гораздо выше.

Только вот Рэй не чувствовал себя выше. Бесконечно чужим — вот как он себя чувствовал всё время своего правления.

"Зато меня все боятся", — с мрачной гордостью подумал он и усмехнулся себе под нос.

— Король Каарэй, — вдруг позвал Атэй, и галдящие за столом дружно замолкли. Верх наглости — звать короля, даже не поднявшись, продолжая сидеть за его столом и пожирать его продукты.

"Все боятся, кроме этого", — исправился Рэй.

Но решил, что это по глупости и незнанию.

— Чего тебе, писарь? — лениво, но угрожающе, как и подобает, развернулся к Атэю.

Хранитель покосился на друга недобро. Рэю даже показалось, что пнул его под столом. А тому — хоть бы что.

— Помоги разрешить спор, — попросил Атэй.

— С чего я должен решать ваши споры? — искренне удивился Рэй.

— Если надеть на Хранителя кольчугу, не будет ли виверне слишком тяжело его нести? — Атэй вопроса будто и не услышал.

В гробовой тишине охотники вновь перевели взгляды на Рэя. Заинтересованные и насмешливые. Ладно, чего уж там. Никто его не боялся. Из приближённых — никто. Со всеми прошли не одну сотню тренировок, с некоторыми даже побывали не в битвах...

Его не боялись, просто никто так сильно не наглел. А теперь обрадовались тому, что кто-то обнаглел, теперь ждали продолжения беседы.

— В случае с Хранителем Сэлгеком, — ответил Рэй, — кольчуга вообще никакой роли не сыграет.

Охотники дружно и громогласно расхохотались. Атэй усмехнулся, Сэлгек, кажется, тихо вздохнул.

— Насколько я знаю, — заговорил Рэй, и все снова дружно замолчали, ожидая, что же он скажет дальше, — Хранители не носят подобной защиты, уповая на милость праотца Д'хала, который покровительствует им.

Рэй замолчал ненадолго, а потом доверительно спросил:

— Д'хал не обидится?

И снова все расхохотались.

Рэй усмехнулся себе под нос. Почему-то показалось, что будь Дэшон сейчас здесь — а его не было, потому что Рэй не пригласил, нечего снова в уши жужжать... В общем, будь старик здесь, обязательно бы снова странно посмотрел. Он всегда странно косился, стоило Рэю пошутить. Будто он никогда раньше не шутил, честное слово. Будто право на это в их семье было исключительно у Шаайенна.

Вообще слишком много прав было у Шаайенна. Он их все себе забрал — а потом с ними и ушёл.

У Рэя не осталось ничего. И никого.

— Или Хранитель испугался? — продолжил Рэй.

Сэлгека при этом как-то странно передёрнуло. Будто он уже пугался раньше, и ему это не понравилось. Хотя не должен был: Хранители на то и Хранители, чтоб не уметь бояться. Так их воспитывают в Ферроне. Или теперь что-то поменялось?

— Хранителю посоветовали беречь спину, — быстро ответил Атэй. Ему тоже явно не понравилось предположение о трусости товарища, потому ответил слишком поспешно. — Я пытаюсь уговорить его хоть как-то защититься.

Опять Атэй не назвал ни имени, ни звания советчика, ни рода деятельности этого загадочного советика. И опять Рэй понял, о ком речь.

— А Хранитель отказывается? — спросил Рэй.

— Наотрез, — кивнул Атэй.

— И снова онемел? — хмыкнул Рэй, переведя взгляд на Сэлгека. — Если хочешь моего совета, почему не спросить прямо? Почему говоришь через писаря? Он же, вроде, писарь, а не глашатай.

Охотники уже не хохотали громогласно над каждым его словом, но тихо фыркали себе под носы. Да Рэй и не шутил, в общем-то. Ему действительно было интересно.

— Да я не... — начал было Сэлгек, но не договорил, потому что не хотеть совета короля — это тоже неправильно. Злобно зыркнул на Атэя, и тот чуть заметно виновато усмехнулся, развел руками.

— Я не считаю, что мне нужно беречь спину, — ответил наконец Каарэю.

— Правильно, — кивнул Рэй. — Риирдал вообще любит перестраховаться, не стоит воспринимать его слова всерьёз.

Все замолчали. Никто больше не фыркал, не переводил заинтересованные взгляды с него на собеседников. Имя Риирдала давно стало запретным в рядах охотников, да и вообще, наверное, в Дааре. Кажется, настолько запрещённым, что они решили, Рэй тоже его никогда не произнесёт. Никто не знал о том, что произошло, но все знали: произошло. Не просто так тот не вернулся с битвы на утёсе.

В гробовой тишине Рэй доел ужин, допил оставшееся в кубке вино и поднялся.

За ним следом поднялись было остальные, но Рэй отмахнулся.

— Заканчивайте трапезу, — сказал он. — Я буду ждать на площадке у колокола, когда тень пика Ночи коснётся северной стены.

Вышел из трапезной под тяжёлое молчание.

Сказал Дэшону, вновь появившемуся на пути из ниоткуда:

— Нет.

И двинулся к себе. Переодеться. Потом — к гнёздам. А пока тень не коснётся стены — просто полетать с Миртом. Он давно просто так не летал с Миртом.

— Я не буду тебя отговаривать, — заговорил старик и зашагал следом.

— Удивительно! — хмыкнул себе под нос Рэй.

— Рэй, ты всё решил, я это понял, — сказал Дэшон. — Я не буду тебя отговаривать.

— Может, тогда и ходить по пятам не будешь? — спросил Рэй, не оборачиваясь.

— И ходить не буду, — согласился Дэшон, и Рэй всё-таки обернулся. Сбавил шаг, дожидаясь Советника. Спросил, когда тот догнал и выровнял шаг:

— Что тогда?

— Пожелаю удачи, — сказал Дэшон. — И, Рэй...

Он остановился, положил ладонь Рэю на плечо, и тот от удивления тоже остановился.

— Будь сильным, — сказал Дэшон.

— Да я и так, — фыркнул Рэй, развернулся и двинулся прочь.

— И возвращайся домой, — сказал в спину Дэшон.

— А куда я денусь? — удивился, не оборачиваясь, Рэй.

***

С Миртом они полетали совсем немного: до леса и назад.

А разворачиваясь у башни дворца, Рэй заметил: все уже собрались на площадке у колокола.

И охотники, и Хранитель со своим разговорчивым другом.

Они отправились в путь задолго до того, как тень пика Ночи коснулась северной стены.

Но горы велики — и ночь нагнала их, пока летели над их вершинами. Накрыла пеленой, окунула в звёздную тьму.

Отражением звёзд горели далеко внизу костры Горных. Рэй редко видел костры Горных, но сейчас ему показалось, их больше, чем должно было быть. Их больше и сами они — больше.

Рэй сдержал странное желание рвануть вниз прямо сейчас, устроить Горным неприятную неожиданность, разогнать всех, припугнуть, в конце концов. Это, конечно, было бы весело, но совершенно бессмысленно. Нападать на Горных на их же территории — опасно. Даже если ты в любой момент можешь взлететь в воздух. Потому что Рэй-то, может, и взлетит, а Хранитель — что в кольчуге, что без — обязательно где-нибудь не вовремя упадёт.

Одно дело, если он упадёт, помогая другу победить врага. Другое — если будет выполнять бессмысленную прихоть ненормального короля Даара. И конечно же, Рэю придётся за ним возвращаться. И конечно же, Горные тогда будут более подготовленными. А Рэй пообещал Дэшону вернуться домой.

Он ещё раз с тоской глянул на костры и погнал Мирта дальше, вперёд.

***

Сакар стоял удерживая руку Шейр в своей.

Напротив пылал огромный костёр. На его фоне предводитель Горных, тот самый Умбрер, казался огромной косматой глыбой, а не человеком; существом без тела и лица, силуэтом, вынырнувшим из этого пламени.

"Мы почти у цели, — подумал Сакар, сжимая тонкие пальцы Шейр. — Почти у цели..."

Вокруг, сколько видел глаз, горели костры поменьше, а вокруг каждого костра сидели, прыгали, переговаривались — кратко, рвано, кричаще — о чём-то своём Горные. Но стоило появиться на поляне Сакару с Шейр — все замерли, перевели на них взгляды. А стоило им подойти к самому большому костру, поднялись и сомкнули вокруг плотное кольцо.

Вышел Умбрер.

Запахло палёным.

И не хватало воздуха, чтобы дышать. Возможно, из-за костров. Возможно, потому что поднялись слишком высоко, а Сакар помнил — учил у гномов — в горах воздуха меньше.

Зато наконец было больше не холодно.

Всю дорогу, что поднимались вверх по узкой — только повозке и пройти — дороге, они мёрзли. И пока шли вдоль поселений гномов — мёрзли. Немного отогрелись, когда остановились в пограничном селении: Сакар завёл Шейр в дом гнома, с которым заранее обо всём договорился. Тот налил ей и следующей за ней по пятам свите из братства горячий напиток, который пах резко и остро. А сам отправился с Сакаром, замотавшимся в шубу с ног до головы, за конюхом и парой зогров.

Человек Сакара уже не мог сжимать пальцами поводья, да и лошади дальше не прошли бы.

Потому человек с лошадьми остался здесь, а гномий конюх занял его место и привёл своих копытных.

Как и было договорено, всем в напиток подмешали снотворное, и когда Шейр очнулась в повозке, Сакар объяснил, что её люди слишком замёрзли, и остались за спиной. Шейр долго смотрела на него, тем самым острым взглядом. Потом наконец улыбнулась и с мягкой, хриплой, ещё сонной теплотой в голосе спросила:

— Ты забыл? Я вижу тебя.

Сакар вопросительно выгнул бровь, готовясь в очередной раз врать. Это получалось у него всё лучше. Уже почти, как у Алекса.

— Ты что-то подмешал в напиток, — сказала Шейр. — Ты или твой хитрый гном. Подмешал и мне, и им. Ты хотел уберечь их от опасности, лорд Сакар, и от изнуряющего подъёма в гору. Ты знал, что они не оставят меня, а я — их. Но подумал ли ты о бедных гномах? Когда мои братья придут в себя — что сделают они с гномами за такое предательство?

"Ты ещё не знаешь, что такое предательство", — подумал он.

Шейр же, думая о своих, ухмыльнулась неожиданно жёстко, хищно и в то же время — мечтательно.

Сакар в очередной раз порадовался тому, что она — на его стороне. Что ему она улыбается совсем не так. Не хотел бы он иметь дело с противником, который умеет так улыбаться. С другой стороны, она и не смогла бы быть его противником. Не ровня просто.

Она всё ещё маленькая девочка. А он — уже вырос.

Именно это она видела в его взгляде, когда никак не могла разобрать, что там. Письмо — лишь повод. Её напугал взгляд — человека, который вырос.

И умеет просчитывать наперёд. Потому змеи не проснутся раньше времени. Если, конечно, гном правильно рассчитал дозы. Сакар всегда знал, как правильно рассчитать дозы — он был достойным наследником своей матери.

А потом пропал холод. И не стало ветра.

А потом кучер истошно завопил:

— Горные! — повозка шатнулась и остановилась.

Сакар выпрыгнул, правда, пока та ещё двигалась: с Горными нужно было действовать на опережение, пока не сожрали их, так и не осознав, кого сожрали.

— Я Сакар! — крикнул он во тьму на их языке, и лишь потом разобрал три огромные косматые фигуры на тропе, вооружённые чем-то вроде огромных мечей. Мечи были ослепительно белыми в свете Рихан, и Сакар через миг понял, почему: мечи были сделаны из заточенной кости.

Сакар надеялся, что верно понял обрывки, найденные в старых гномьих рукописях, и теперь сможет говорить с ними так, чтоб они его поняли. Должен был верно понять: Сакар всегда хорошо разбирался и в рукописях, и в языках.

Но Горные не остановились. Продолжали надвигаться, почти бегом, подняв своё страшное белое оружие.

— Я остановил вас на тропе! — рявкнул Сакар, и те наконец замерли, не добежав. — Там! — сказал Сакар, указав рукой в направлении своих земель. Потому что кто знает, кто и когда их ещё останавливал. А Сакару нужно было, чтоб они очень чётко поняли, кто он такой.

Он тот, кого они боятся.

Злой шаман, колдун, мелкое равнинное божество. Пусть думают о нём, что хотят. Лишь бы боялись.

Да и тот факт, что он говорит на их языке, тоже должен пугать. Главное, чтоб он правильно говорил. Говорить было непросто: то ли в их языке вообще было слишком мало слов, то ли Сакар мало нашёл. Но все, что нашёл, он выучил. И не один десяток раз повторил их в дороге, так что долгое молчание Шейр пришлось кстати.

— Мне нужно видеть Умбрера, — сказал Сакар. — Говорить с Умбрером.

Горные опустили мечи переглянулись.

"Да, — подумал Сакар, — правильно. Думайте. Я страшный колдун. Я знаю ваш язык. Я знаю имя вашего вождя. Я вообще много знаю. Думайте. Бойтесь".

— Ты, иди, — сказали ему наконец.

Указали на повозку:

— Это — нет.

— Это — нет, — согласился Сакар и позвал. — Шейр!

Та легко выпорхнула на снег. Легко, уверенно, распрямив плечи, насколько это позволяла тяжёлая шуба на них, подошла к нему.

— Она — да, — сказал Сакар, кивнув на остановившуюся рядом жену. И демонстративно взял её за руку. — Быстро! — подогнал, потому что они снова стали думать и переглядываться. И пригрозил. — Сожгу!

— Иди! — сказал наконец один из Горных и мотнул головой, приглашая следовать за собой. Двое других пропустили их вперёд, двинулись сзади, отрезав путь к отступлению. Они не знали: пути к отступлению у Сакара не было.

И вот теперь они с Шейр стояли напротив того самого Умбрера, и рука Шейр даже не дрогнула в его ладони. И плечи под тяжёлой шубой она держала всё ещё ровно. И кажется, была совершенно спокойна, в отличие от самого Сакара, которого бросило в дрожь, стоило фигуре появится перед ними.

Нет, он испугался не Умбрера.

Он испугался себя.

— Ты остановил нас! — пробасил Умбрер так громко, что, казалось, сами горы дрогнули под ногами.

"Может, они так определяют вождя? — подумал Сакар, пытаясь сдержать дрожь в руках, пытаясь отвлечься на глупые предположения. — Кто громче говорит — тот вождь..."

— И остановлю, — кивнул Сакар. — Если не...

У Горных не было слова "договориться". У них было только поклоняться, или бояться, или приказывать, или уничтожать. Потому Сакар подобрал другое:

— Если не услышим. Я тебя. А ты меня.

— Зачем? — нахмурился Умбрер.

Глаза понемногу привыкали: и к кострам, и к фигуре напротив. Сакар начал различать черты. Тяжёлая челюсть, маленькие, глубоко посаженные глаза, над которыми нависает большой лоб, испещрённый морщинами, и сейчас морщин становится ещё больше.

Умбрер думает.

— Вам нужна Империя, — сказал Сакар. — Большая земля там, за тропой.

Умбрер оскалился, вероятно, соглашаясь таким образом с ним. Зубы у него были не человеческими — торчали острыми иглами сверху и снизу.

Специально они, что ли, себе зубы натачивают? Или те так растут изначально, и все правильно считают, что Горные — не люди?

В остальном — очень похожи на людей. Но нельзя забывать, что это не так. Наслушавшись страшных историй, а потом увидев перед собой такое их воплощение, не слишком пугающее, разве что зубами, можно расслабиться, размякнуть, сделать глупость. Но Сакар не сделает. К тому же он помнит: самая страшная история здесь — это он сам.

— Мне нужна моя земля, — сказал Сакар. — Вам — большая. Можем...

Слова "договориться" тоже не было, потому Сакар сказал:

— Можем говорить.

— Зачем женщина? — Умбрер снова нахмурил лоб, потом снова оскалился. — Женщина нам?

— Это Шейр-Хим, — сказал Сакар. — Моя жена.

И поднял руку с повязанным на запястье браслетом от Императора.

Умбрер надолго засмотрелся на браслет.

Потом снова поднял взгляд на Сакара.

— Знаешь обычаи? — спросил он.

— Да, — Сакар кивнул, Умбрер снова оскалился. И только теперь рука Шейр дрогнула.

Она была маленькой девочкой, но быстро училась и быстро понимала. Сакар не выпустил её руку. Он знал: вторая будет тянуться к кинжалу слишком долго.

А у него — всё под рукой. Он всё заранее просчитывает.

Он отпускает её руку как раз тогда, когда ему нужно, он знает её манеру двигаться, знает её скорость, знает ритм. Они дышат вместе. Она сама его научила.

Вдох. Разворот — и удар.

Шейр падает, но не успевает — Сакар подхватывает её бездыханное тело прямо над снегом.

Осторожно укладывает. Крови мало. Возможно, в Детях Змеи нет человеческой крови. Так он хочет думать, чтоб успокоить себя. Он знает: её просто не видно из-за шубы. И Сакар думает, очень отстранённо и даже будто не своим голосом: хорошо, что помнил о толщине тёплых одеяний — и взял кинжал подлиннее...

Умбрер присел напротив, подался вперёд, всмотрелся в глаза Сакару.

— Да, — повторил Сакар. — Чтоб укрепить...

Нет слова "союз", нет слова "сделка", чёртов язык!

— Доказать преданность, — подсказал Умбрер, не отводя взгляда.

— ...нужна жертва, — закончил Сакар. — Отдать...

Нет слов "дорогого" или "любимого".

— Отдать нужного человека.

— Женщина была нужна тебе? — спросил Умбрер, долго рассматривал его, как совсем недавно рассматривала Шейр — будто что-то пытался найти.

"Странно, — всё так же отстранённо думал Сакар, — такие странные существа, а взгляды похожи..."

Отвечать не, чтобы не хотел — не мог. Ни шевелиться, ни говорить.

Потом Умбрер оскалился и сам себе ответил:

— Нужна. Вижу. Теперь она моя. Её кровь — наша!

Он вскочил и рявкнул так, что горы снова дрогнули:

— Кровь — наша! Сакар — наш!

А Сакар так и сидел сидел над Шейр. Почему-то хотелось убрать с её лица повязку, чтобы ещё раз рассмотреть. Напоследок. Но как её снять, если не можешь шевельнуться?

И когда горы дрогнули, Сакар подумал: "Может, пусть уже рухнут?"