Божьим промыслом. Серебро и олово

⠀⠀ Глава 46 ⠀⠀

— Во сколько тебе обошёлся новый дом? — Интересуется барон, проводив взглядом супругу.

— С окнами, паркетами, обивкой и мебелью… — Бруно прикидывает. — В тринадцать с половиной тысяч.

— О… — Волков уважительно качает головой, а сам думает, что дом Бригитт Ланге получше будет. — И что же, ты выводил деньги из оборота?

— Ни в коем случае, дядя, я занял пять восемьсот.

— У кого же?

— У тестя, — отвечает Бруно. — Он дал мне их без расписок, может забудет про них вовсе. Во счастье дочери и внуков.

Генерал в этом сильно сомневается, но ничего на сей счёт не говорит, и переходит к делу:

— Мне нужны деньги, Бруно, много денег.

Племянник, не говоря ни слова, расстёгивает колет и достаёт из-под него сложенные в четверо три листа жёлтой, плотной бумаги. Разворачивает и протягивает их дяде:

— Это отчёт по нашим делам за первую половину года.

Волков берёт бумаги, но даже не заглядывает в них, просто кладёт их на стол и прижимает бумаги ладонью.

— Ты знаешь, в Эвельрате есть одно купеческое подворье, то представительство Туллингена.

— Туллингена? — Кажется Бруно не осведомлён об этом подворье. — И чем же они там торгуют?

— Оловом… Главный их товар — олово.

— Ах, это… — тут племянник и вспоминает: — Это да, об этом я знаю. Туллинген, конечно… Они на реке единственные у кого есть олово, они очень богаты. Мы не лезем в эту торговлю только потому, что у нас нет лишних средств, но я знаю, дядя, что это очень прибыльное дело. Я знаю, что лодки за оловом приходят из нижних земель всё время. На пристани в Лейденице, до фрахта, пудовая чушка олова стоит сто шесть талеров.

Волков кивает: да, да… Где-то-так. И продолжает:

— Они, эти туллингенские свиньи, ограбили меня, когда я вышел из ущелья Тельвис. Забрали два воза серебра, у меня даже не было возможности его посчитать, я торопился… — И тут генерал по изумлению на лице племянника понял, что тот уловил смысл этой беседы… — Да, я собираюсь воздать этим свиньям. Собираюсь забрать у них всё!

— О… Но это же… — Бруно не хотел, конечно, указывать своему знаменитому родствестнику… — Но, дядя, мне кажется, в Ланне могут на то обозлиться.

На что дядя отмахивается пренебрежительно:

— То не твоя забота, ты думай куда нам то олово деть?

— Куда деть? — Бруно задумывается, но всего на мгновение. — А сколько же его будет?

— Не знаю точно, две тысячи пудов, или три.

— Мы его продадим, — говорит, наконец, племянник. — Авось не зерно, амбары ему не нужны, пусть себе лежит и продаётся потихоньку. — И он прикидывает: — Две тысячи пудов, по сто шесть талеров… Это много больше, чем два воза серебра. — И в восхищении качает головой: — Уж ответят туллингенцы за свою наглость, так ответят.

Но дядя возвращает его на землю из мечтаний:

— Я не хочу месяцами распродавать это олово, я хочу отдать его сразу. Сразу получить деньги.

— Ну, если отдавать его с хорошими скидками… — начал было племянник.

— По сто талеров за пуд, — сразу перебил его барон. — И больше ни крейцера я не уступлю.

— По сто талеров за пуд, — Бруно задумчиво кивает головой. И размышляет: — Как только олово у нас будет… Я думаю, что оно по той цене разойдётся сразу.

Он продолжает:

— Послушайте дядя, а можно мне об этой вашей затее рассказать тестю?

— Нет, — Волков не был уверен, что слухи про его дело не разойдутся по округе, а случись такое, дойди те слухи до подворья, всё могло и сорваться. — Это только для твоих ушей.

— Хорошо, тогда я подыщу место под олово и найму пару барж. А как оно придёт, сразу начну торговать. Хотя… Складов снимать не стану. Думаю, что арендую какой-нибудь пирс, прямо с него и буду торговать. Если торговля пойдёт… А чего бы ей не пойти? Товар-то ходовой — что зимой, что летом, да ещё и со скидкой, так что мы будем с деньгами. — И тут он смотрит на дядю: — Но мне нужно знать, когда будет товар, и сколько его будет.

— Скоро, я тебе напишу за день до того.

— Лучше бы за два, — говорит Бруно. — Мне же баржи заказать надо, пригнать их в Лейдениц, пирс арендовать.

Волков некоторое время думает, а потом и говорит:

— Хорошо, два дня, но вы уже начинайте готовиться…

Тут появился дворовый мальчишка, остановился и ожидал в дверях, что господин его заметит, и тот обратил на него внимание:

— Госпожа Рене пожаловали.

— Видно матушка узнала, что я приехал, — говорит племянник.

— Зови её, — распоряжается генерал.

Тереза Рене, степенная и тихая женщина, одета была не очень богато, но опрятно. Первым делом она обняла сына, потом и брата.

— Матушка, всё ли у вас хорошо? — интересовался Бруно, держа мать за руку.

— Слава Богу, слава Богу, — отвечала ему мать.

— Как мои сёстры, как ваш супруг, не хворает ли кто?

— Да бережёт нас Господь, а ты как, твоя жена как, как новый дом?

— Ох, матушка, одни траты.

— Ты, я вижу… — Тереза трогает сына за бока и смеётся: — Потолстел, никак?

— Ой, матушка, — Бруно тоже улыбается. — Госпожа моя выгнала старую кухарку, наняла повара в новый дом. А повар с запада, искусен необыкновенно, готовит так, что мы толстеем всей семьёй…

— Ну и хорошо, полный — значит здоровый, — говорит Тереза, а сын у неё и спрашивает:

— Матушка, а вы за мной?

— Я и не знала, что ты тут, я к господину нашему. По делу одному.

— Ах, вот как, ну тогда я подожду вас, пойду пока с баронессой поговорю, — сказал Бруно и откланялся.

Вообще-то Тереза очень редко приходила к нему о чём-то его просить. Обычно заходила поболтать и выпить кофе, к которому она потихонечку пристрастилась. А тут вдруг «по делу». Обычно её просьбы касались лишь её детей, и посему Волков был немного удивлён этому визиту и почему-то подумал, что речь пойдёт о госпоже Ланге, с которой сестра его была довольно дружна несмотря на то, что дружба эта злила баронессу. И тогда генерал посадил сестру перед собой и спросил:

— Ну, говори, что случилось?

— Да я к вам из-за мужа, братец, — заискивающе, как бы стесняясь, начала Тереза.

— А что же он?

— Печален.

— Ах, печален, — он машет рукой, тут он ничего и знать не захотел. — Ты его жена, так и весели его, вон моя жена мне печалиться совсем не даёт, злит меня с утра до вечера. С нею не запечалишься.

— Да он думает, что вы его не любите.

— Не люблю?

— Ну, вот опять офицеры куда-то народ собирают, какое-то дело затевают… Что за дело, никто не знает. А вы его с собой не зовёте. Он же видит всё. Он сегодня поутру к Рохе поехал, поговорить, а тот ему сказал, что и его никуда не позвали. А Рохе-то что? Он вино пьёт с утра, а Арчибальд со вчерашнего дня ходит сам не свой, серый весь, сегодня на завтрак и сыра даже не поел, говорит не хочу…

«Сыра не поел».

Генерал едва сдерживается, чтобы не засмеяться. И после интересуется:

— Это он тебя послал?

— Нет, нет… Он, ежели узнает, что я к вам с тем пошла, так бранить меня ещё будет.

И это было правдой, Волков уже давно недолюбливал свояка. Но также правдой было и то, что он являлся мужем его сестры, настоящей сестры, с которой они нажили двух детей. А значит Рене, как не крути, часть его семьи. Тут Волков принимает для себя решение, но говорить о нём Терезе не собирается, а спрашивает про другое:

— А с деньгами у вас как?

— Господь охраняет. Не бедствуем. Спасибо вам, братец, — сразу заверяет его сестра. — И надел нам приносит, и лужок с коровками, и у супруга моего есть сбережения, но их мы не тратим, мне же Бруно всё время денег даёт, как не приедет, так и даёт… То десять монет, а то и пятнадцать. — И она повторяет: — Нет, не бедствуем. Нам хватает. Спасибо вам, братец.

Он помолчал, думая, как бы начать следующий разговор. Не нашёл ничего и сказал:

— Ты же знаешь, что госпожа Ланге сбежала?

— Да, уж все про то болтают, — отвечает сестра, а сама не смотрит на него.

— М… Все, значит, болтают… — повторяет он нехорошим тоном. Конечно, для него в том приятного мало. Ведь сбежала женщина не от кого-то, а от него. И попробуй всем тем, кто болтает, расскажи, что он и сам от неё избавиться думал. — А ты ничего за нею такого не замечала?

— Замечала? — Тут Тереза смотрит на него, и вспоминает: — Да что-то ничего такого припомнить не могу… Один раз, правда…

— Что? — сразу настораживается Волков.

— А, как-то заехала я к ней поутру, она меня приглашала кофе пить с пирогами… Так она вышла меня на двор встречать. А как мы пришли в покои, так на столе письмо лежало… Так она спохватилась, и стала его прятать. Ну, я тогда и приметила, что она… Напугалась, что ли… Что я то письмо увидела. А так… — сестра качает головой. — Больше и нечего сказать.

— А что за письмо было? От кого? Может, герб чей был, может, лента? Ничего такого не разглядела?

— Да, нет, ничего такого… Рука, кажется, мужская была, но не ваша. — Она качает головой: — Не ваша, вашу-то я помню.

«Бестолковая, как и все бабы!»

— И что же ты мне про то ничего не сказала? — с упрёком выговаривает ей барон.

— Господи, братец, да разве же я могла о том подумать? Ну, о чём-то таком… Да я тогда подумала ещё: чего ей пугаться? Что за глупость? Даже неловко стало, что перепугала её.

— И когда же это было?

— Вот так и не скажу… — Сестра опять вспоминает. — А, ну так на рождество Иоанна Крестителя. Точно, точно… Как раз в те дни.

«В конце июня значит. А этот… Мерзавец… Он уже до того уехал… Поехал мать, значит, проведывать, разведал там всё и письма ей писал, вот она и перепугалась».

— Ладно, — он встаёт и берёт за руки сестру: — Бог им судья, — обнимает её.

— Господин мой, уж простите меня, — женщина прижимается к нему.

— Ты тут ни при чём, всё, ступай, ступай, дела у меня.

— Господин, а что же с Арчибальдом моим… — вспоминает сестра уже в дверях.

Но он машет на неё рукой: будь спокойна и говорит:

— Позови там кого-нибудь из моих…

Когда сестра ушла, появился Томас Леманн:

— Сеньор, вы звали?

— А фон Готт где, Кляйбер где?

— Так фон Готт у себя, наверное, валяется там, языком с офицерами чешет. А Кляйбер, так он сегодня и не появлялся.

Это генералу не понравилось, но людям, как ни крути, тоже иногда нужно давать отдохновение.

— Ладно, — говорит он молодому человеку. — Езжайте к полковнику Рене, скажите, чтобы ехал ко мне.

Когда оруженосец ушёл, пришла баронесса, и села за стол молча, в руках рукоделие, стала им заниматься, заодно следить за супругом, а случится, так и поспорить с ним насчёт чего-нибудь. А тот спорить не хотел, взял отчёты, привезённые племянником, и стал разбираться в цифрах.

⠀⠀