Божьим промыслом. Серебро и олово

⠀⠀ Глава 29 ⠀⠀

Буженина в горчице, солёный крестьянский хлеб, наполовину из ржи наполовину из пшеницы, кислая капуста и тонко резаное сало в красном перце. К первой смене блюд служанка подала хорошее, и главное, холодное пиво. В нынешнюю жару оно было весьма кстати. У Бриггит всегда всё в доме было не так, как у других господ. Вместо жирных от сливочного масла белых булок, вдруг серый пористый, ещё тёплый, хлеб. И что же? Так вкусно. Особенно с салом. Генерал стал уже отвыкать от солдатской еды, а тут — вместо обычной соли дорогой перец. И всё сразу поменялось.

Госпожа Ланге сидит с ним рядом, через угол стола, чистая, светлая. Когда он отпивал пиво и поднимал кружку за хозяйку дома, положила ему свою руку на его ладонь. Но была при том спокойна. В былые времена, когда он приезжал к ней, она всегда радовалась. Всегда. И злилась. Упрекала его, что он к ней редко приезжает. Или просила его свозить её в Мален, или хоть куда-нибудь, и обижалась, если он ссылался на занятость. А тут… она была так спокойна. Легко болтала о всякой ерунде, о жаре и урожае, и о том, что в Эвельрате нет хороших лавок. И что нужно за любой мелочью ехать в Мален. А барон расспрашивал её про дела. Всего ли им с дочерью хватает. Госпожа уверяла его, что у неё всего в избытке, и много им с Анной не нужно, но когда Волков положил перед ней красивый кошелёк с двадцатью гульденами, она сразу его взяла, поблагодарила своего мужчину, поцеловала руку, и снова принялась болтать о всяком пустом, пока служанка подавала на стол жареных карпов. Казалось бы, речная рыба, еда простолюдинов. Чему тут барону удивляться? Но среднего размера карпы были отлично зажарены, до коричневой корочки, еще и с луком. К ним, чтобы перебить вкус реки и тины, на тарелке у него лежала целая половинка лимона. А к карпам, в красивом кувшине, подали белое рейнское. Вполне себе приличное, недешёвое вино. В общем обед, как и сама хозяйка, был идеальный, хотя и простой. А так как карп рыба костлявая, Бриггит сама очищала ему хорошие кусочки со спины рыбы от костей, проявляя заботу. И когда генерал был уже сыт, он, вытерев салфеткой губы, и говорит ей:

— Маркграфиня прислала мне письмо.

— Маркграфиня Винцлау вам писала? — кажется она удивлена и заинтересована. — И что же вам писала принцесса?

— Она ищет себе умных женщин ко двору.

Госпожа Ланге тут вдруг замерла. Уставилась на него, и взгляд её зелёных глаз уж не кажется ему добрым, а потом она и спрашивает:

— Вы прочите меня к ней во фрейлины?

— Её фрейлины и товарки побиты колдунами из Тельвиса, ей надобен новый двор, и она спрашивала у меня про достойных дам, чтобы были не из местных, — поясняет ей генерал. — А уж кто может быть умнее и достойнее вас? Я таких и не знаю. Таких как вы и при дворе Ребенрее не отыскать.

Но она как будто не слышала его разъяснений, не слышала его похвал. И не отрывая от него всё того же холодного взгляда, Бригитт вдруг спрашивает:

— Вы, господин мой, решили так избавиться от меня?

Он даже опешил от такого вопроса:

— Да, что за глупости?

Красавица меж тем продолжает:

— А когда вы были у меня в последний раз? — и при том, что она всё ещё холодна и спокойна, в её голосе он вдруг слышит дрожь.

— Да вот же… — но генерал не может вспомнить, когда именно он был у неё. — Может две недели назад.

— Нет, — говорит госпожа Ланге. — Две недели назад вы уехали с баронессой в Вильбург, и перед отъездом даже не зашли кто мне. А дочь вас всё время ждёт. — И сейчас её голос не только дрожит, в нем слышатся ещё и слёзы. И она продолжает: — А теперь вы предлагаете мне уехать в Винцлау к вашей любовнице маркграфине? Там, в Швацце, вы хотите устроить место для всех ваших отставных женщин?

— Что вы такое говорите? — Волков морщится, как от какой-то мерзости. — Маркграфиня? Моя любовница? Она невеста графа Сигизмунда, будущего маркграфа Винцлау и…

— Не лгите мне! — кричит Бригитт. Кажется, это первый раз за все годы их знакомства, когда она повышает на него голос. — Не лгите мне, барон! О том известно всем. Она вас отблагодарила за своё избавление, говорят, благодарила вас изо всех сил, до самого дня вашего отъезда, да ещё и рыдала, отпускать вас не желала, вот и теперь вам пишет! Всё успокоиться не может. — И госпожа Ланге повторяет едва не плача: — О том известно всем, барон!

— Дорогая моя, — он пытается взять её за руку, но та вырывает руку, а Волков продолжает: — Всё, всё… Успокойтесь. Я просто предложил. Вы не хотите жить при дворе Винцлау, и прекрасно. Не нужно никуда ехать, живите здесь.

Она тяжело вздыхает, несколько мгновений сидит молча, как бы успокаиваясь, а потом и говорит:

— Пять дней назад от епископа монахи приезжали.

— Выбирали место под храм? — догадался генерал и снова попытался взять её за руку.

И на сей раз Бригитт руку не отняла, и продолжала:

— Место мы выбрали в прошлый раз, хорошее место, а в этот раз они привезли благословение от епископа, — Бригитт говорит всё это, но на Волкова не смотрит, кажется, снова готова сорваться на крик, а может и заплакать. — Над рекой храм поставим, на холме. Оттуда замок ваш виден. Хорошее место, как раз там много домов. Крестьянам не нужно будет далеко ходить.

Госпожа Ланге всё ещё расстроена, и он не может понять, что её так расстроило, но генерал знает, что ничего женщину не успокоит лучше, чем мужские объятия. Он встаёт:

— Пойдёмте в постель.

А она вдруг руку вырывает снова и отказывается:

— Не сегодня.

И сама на него глаз не поднимает. Раньше, если даже и не могла она быть с ним по причине естества, то всё равно находила способ для близости. Ещё и ластилась, сама предлагала, что-нибудь этакое, а тут: не сегодня.

«Значит всерьёз разобиделась. Может, и вправду я зря ей предложил место при дворе Винцлау».

И тогда он предпринимает последнюю попытку:

— Через несколько дней, может быть через три дня, я еду в Ланн. Долго там на задержусь, ко мне должно приехать важное лицо, но если желаете, я возьму вас с собой.

— Никак не выйдет, дела не позволяют, — отвечает Бригитт, так и не поднимая на него глаз. — На той неделе должен архитектор с эскизами храма подъехать, я его жду. Потом хочу поехать в Мален к епископу для разговора, а потом и проект у архитектора заказать.

— Ну, хорошо. Хорошо… — Волков наклоняется к ней, целует её в губы, но красавица не отвечает на поцелуй.

Генерал уезжает от госпожи Ланге в огорчении. Глупо всё вышло, но она могла бы сказать просто «нет, не поеду, а вы ко мне заходите почаще». И слезы были бы не нужны, и на том бы договорились.

«Ладно, за день до отъезда в Ланн, пошлю ей письмецо, она как раз отойдёт, остынет, да и согласится. Свожу её в город, а город хорош, там столько всего… Подарков накупит и вспоминать про сегодняшнее предложение уже не будет».

Весь оставшийся день он принимал людей, и первым был Кропп. Он просил генерала, чтобы тот про него не забыл, когда пойдёт на дело в Эвельрат.

— Есть у меня должок, перед этими пузанами из Туллингена, — шепелявил прапорщик.

А Волков, подняв палец для важности, и говорит ему:

— Ни в какой Эвельрат я не собираюсь, а вы, прапорщик, прекратите лишнее болтать. И про вас с Хенриком я никогда не забывал.

После чего Кропп благодарил и уходил довольный своим генералом. Потом пришёл один из эшбахтских кабатчиков, просил земли. Дескать, мало у него её. Вот если бы господин дал ему часть площади, что у церкви, то он бы построил там конюшню и огородил место для телег. Волков же от Ёгана знал, что вопрос с землёй в его Эшбахте давно стал непростым. Всё, что можно было застроить — так застроилось уже. Дальше шли дороги с оврагами. Да всякие дурные места, где селиться народ не хотел.

— А что староста тебе на это сказал? — интересуется барон.

— Староста сказал — нечего, мол, нет лишней земли в центре, а я-то вижу, что она есть.

— И ты поверх головы старосты, решил меня уговаривать, — Волков не хотел влезать в дело Ёгана и качал головой: — Нет, нет… Ступай, решайте со старостой. Он лучше про то знает.

А дальше пришли мужики. Волков никогда не прогонял тех, кто приходит. Вообще старался быть добрым господином. Мужики не только кормили его, они ему ещё замок помогали строить по мере сил. Да и не только замок. На сей раз крестьян было полдюжины, и он подумал, что все они явились по одному делу:

— Храни вас Бог, честные люди. Пусть старший расскажет по какому делу вы пришли.

Но оказалось, что никакого общего дела у крестьян нет, все они пришли порознь и все просили, как раз того, чего барон не любил больше всего в своей сельской жизни: жаждали люди суда сеньора.

А судились люди за всё, за всякую бросовую мелочь. За украденные дрова. За украденную курицу, перья которой потом обнаружил её хозяин на дворе вора. Судились за неправильную межу между огородами. За то, что Ганс берёт ночью воду из колодца Петера. И при том всякий Ганс и всякий куриный вор всегда, всегда отпираются до последнего. Ведь крестьяне его были люди необыкновенно упрямые. У Волкова от таких судилищ, от криков, от бабьих проклятий (а какая же хорошая баба отправит своем мужа судиться одного), от взаимных упрёков и угроз, в общем от всего этого, что могло тянуться полдня, почти всегда начинала болеть голова.

И вспоминая свои прошлые суды генерал сразу сказал пришедшим:

— Нет, господа хорошие, сегодня судить никого не буду. Тем более без коннетабля и старосты.

— Господин, так мы вас месяцами ждём, — говорил ему старейший из мужиков. Говорил с обидой в голосе. — То вы на войне, то вы у герцога, а справедливость-то плачет. Уж рассудите, просим. А то мы вон откель шли. Почти от замка.

Но сейчас генералу уже устал, да и правильно рассудить без Сыча он не смог бы:

— Завтра я буду занят, а вот послезавтра, приходите с утра. Старосту с коннетаблем позовём и всё рассудим по чести.

Мужички были не очень довольны, конечно, но они знали — раз хозяин сказал, то уже от слов своих не отступит. Значит послезавтра. И они кланялись ему, и он им кивал с уважением.

— И слава Богу, что ушли, — говорит ему жена. — Дурной дух от них больно. А где же вы пропадали весь день, господин сердца моего? — и последние слова она говорит противно, въедливо, ещё и глядит с этаким прищуром, как будто что-то в нём разглядеть пытается.

Волков вздыхает устало:

— Говорю же вам, делами занимался.

— М-м… — баронесса так и продолжает сверлить его взглядом, да ещё с подозрением. — Весь вы в делах. И обедать не обедали, и домой вернулись, обеда не просили, а ведь уже ужин скоро. Это видно от усталости, от дел бесконечных у вас аппетит пропал.

— Идите займитесь сборами! — Волков отворачивается от жены. И добавляет запальчиво: — Баронесса! Поутру, после завтрака, сразу в гости поедем, не успеете — так ждать не буду. Имейте в виду.

И только эта угроза чуть остужает праведный пыл жены, и она, проклиная какую-то женщину в сотый, видно, уже раз, уходит.

⠀⠀