Божьим промыслом. Серебро и олово

⠀⠀ Глава 34 ⠀⠀

Волков ехал по городу, смотрел на дома и людей… Может и несла его карета по местам хорошим, но всё равно казалось ему, что город с его последнего раза изменился. И чище, вроде, стал и ярче. И молодые женщины не стеснялись его взгляда, глаз не отводили, а ещё и улыбались ему приветливо, а то и делали реверанс.

«Город хорош, богат. Не мудрено, что графиня отсюда не хочет уезжать в деревню, даже в такую как Штауфенхольм».

Когда-то он останавливался в «Трех висельниках». И тогда трактир казался ему очень приличным. Да вот только сколько с тех пор миновало лет… Теперь он и во двор заезжать не стал. Взглянул и сказал:

— Леманн, спросите у хозяина, где тут поблизости хороший трактир?

И выяснив всё — поехали они дальше. Нашли, наконец, такой постоялый двор, какой генералу пришёлся. И комнаты там были не плохи. Мебель, перины без клопов, хорошие простыни… Он снял две: себе одну, и вторую людям своим. И заплатив за два дня талер восемьдесят, вспомнил, как когда-то в «Трёх висельниках» возмущался тому, что хозяин за две коморки просил у него семнадцать крейцеров. Как далеки были те времена…

Он с удовольствием переоделся в простую одежду, и думал о том, чтобы послать карету за Брунхильдой. Но не смог, стало барона клонить в сон, дорога всё-таки утомляла. И он заснул не ужиная, без всяких сонных капель, хотя в его комнате было довольно душно.

И хорошо, что рано лёг. Солнце ещё не встало, ещё крикливые молочники не развели молоко, а генерал уже поднялся и был весьма бодр. Умывался, одевался, ждал, пока ему подадут завтрак, и Гюнтер сварит кофе, и звал к себе Томаса Леманна.

— Помните дом графини?

— Да, сеньор. Найду, — кивал молодой человек.

— Седлайте коня, езжайте к госпоже и скажите, что я остановился в трактире «У хитрого Вильгельма», что на Кирпичной улице. Чтобы она знала где меня сыскать. Скажи: утром и днём буду занят, но возможно, заеду к ней на обед.

Барон листал одну из новых книг, но невнимательно, и думал о том, чем сегодня займётся. А позавтракав, сразу поехал в центр города, туда, где возле великолепного кафедрала, буквально через площадь от него, высился дворец архиепископа. На площади у дворца было множество карет и возков, на двор карету генерала не пустила стража, пришлось искать место на площади.

Приёмная Его Высокопреосвященства внешне не изменилась, всё тот же огромный зал, залитый солнцем, большие окна, правда узор на паркете был уже стёрт сотнями тысяч подошв бесконечных посетителей. Тут же, у самого входа, за пюпитром был монах, и в конце залы сидел ещё один, за огромным столом на небольшом постаменте. И люди… Их, несмотря на раннее утро, тут было весьма немало. Полсотни или даже больше.

— Что вам угодно, добрый господин? — интересуется монах. У него заметный ланнский выговор, оловянные и медные кольца на пальцах, деревянное распятие на верёвке и… Власяная ряса — грубая, жёсткая, неопрятная для кожи… Верный признак истово верующего человека.

— Я барон Рабенбург, — говорит ему Волков. — Мне надо встретиться с Его Высокопреосвященством.

— Предмет вашей встречи? — интересуется монах вежливо, но эта вежливость не производит на барона впечатления, и он произносит чуть высокомерно:

— Архиепископ приглашал меня.

— У меня о том не записано, — даже не заглянув в большую книгу, лежащую на пюпитре, сообщает ему секретарь.

— Там, кажется, отец Родерик, — продолжает генерал, указывая на стол в конце залы. Человека за столом, закрытого другими людьми, он рассмотреть не может, — сообщи ему обо мне, он меня знает.

— Отца Родерика там нет, — уверенно говорит ему монах. — Но я могу вас записать на следующую неделю, на четверг.

Пререкаться с этим дураком и убеждать его в чём-то барон не хотел, тем более что за ним к монаху уже встал какой-то купчишка, и прислушивался к их разговору. Волков просто молча поворачивается и уходит. У него было ещё одно дело, которое не требовало согласования с набожными секретарями. Досада, конечно, но всякое бывает.

Ему, и главное его людям, пришлось приложить усилия, чтобы найти дом Копплинга. Так как у Копплинга был ещё однофамилец, а ещё и старший сын, тоже архитектор, что жил от отца отдельно. Именно он и дал правильный адрес старого зодчего. Но когда генерал, наконец, добрался до него, жена ему сообщила, что архитектор два дня как выехал на какую-то стройку, и неделю его не будет. Вторая за день досада. Волков, тогда, написал ему письмо: дескать вот, что вы просили: тысяча золотых, я своё обещание исполнил, исполните и вы своё. Не забыв написать при том, что ещё несколько дней будет жить в «Хитром Вильгельме». После оставил жене архитектора тяжёлый мешок с золотом, предварительно вытребовав у растерявшейся женщины расписку. И она, кажется, была рада, когда барон стал прощаться. Но на всякий случай он сообщил женщине, где остановился. Вдруг муж вернётся и захочет с ним повидаться.

Ждало его и третье разочарование за день.

Когда он закончил дела с женой архитектора, то оказалось, что у него есть свободное время. И хоть обед ещё не наступил, он поехал к Брунхильде. И не только потому, что она была по-прежнему на удивление хороша собой, и потому что эта привлекательная женщина была ласкова в прикосновения и шептала ему слова согласия, но и потому, что… Вчера, чтобы поговорить с братцем, графиня выпроводила из-за стола молодого графа, и Волкову не трудно было заметить, что Георг Иероним, которого уводил монах, едва не расплакался. Он ещё тогда хотел встать, догнать племянника, обнять его, успокоить, но почему-то постеснялся. Или не захотел при Брунхильде и своих людях проявлять себя так.

«Заберу его — поеду куда захочет. Куплю всё, что приглянется». Он действительно хотел побыть с графом хоть некоторое время, хоть полдня. Но… Графини и графа не оказалось дома, их привратник сказал барону, что хозяева отбыли к господину Цумерингу, адреса которого слуга не знал.

В общем утро было многообещающее, а день жарким… И пустым. Он так ничего до обеда и не сделал, лишь катался на карете по прекрасным улицам Ланна и всё.

— Едем обедать, — сказал он фон Готту.

— К себе? На постоялый двор? — уточнил тот.

— Да, — подтвердил генерал.

Он, конечно, знавал тут, в Ланне, хорошие харчевни, но думал, что Брунхильда с графом могут заехать к нему, а он хотел видеть их обоих и потому решил обедать там.

⠀⠀

⠀⠀

А увидел он там… Ещё въезжая на постоялый двор, заметил дорогую карету. Не слишком большую, но отличную, и с парой очень хороших лошадей. Волков сразу обратил внимание на экипаж. А едва генерал выбрался из своей кареты, так к нему немедля подбежал Леманн:

— Сеньор, вас дожидается госпожа, она назвалась Агнес Фолькоф.

В столовой было людно — обед же. Всюду бегают лакеи, важные постояльцы обедают. Суета. Но за одним большим столом сидела в одиночестве очень привлекательная дева. Великолепно одетая, на ней было изящное платье синего шёлка, весь лиф которого был расшит серебром до самого горла, на голове белоснежная заколка из кружева, на руках, даже в такую жару, перчатки. Перед нею стоял полупустой стакан с вином. Дева была, без всякого сомнения, из фамилии благородной, и то, что она сейчас находилась в подобном заведении без сопровождающего, ровным счетом ничего не значило. Едва Волков появился в обеденной зале, Агнес встала, и приподняв подол платья поспешила к нему, и перед ним присела в книксене, и сама взяв его руку, поцеловала её, генерал поднял деву и троекратно, под взглядами многих обедающих, облобызал в обе щёки в лоб.

— Я вернулась домой, а слуги говорят, что вы были, — сразу заговорила она, пока Волков вёл её обратно к столу. — Пока мылась, пока переодевалась, пока ехала к графине… Так не успела, графиня сказала, что вы уже уехали. А я и не знала где вас искать. Пришлось ждать, а сегодня снова заехала к Брунхильде, а там ваш человек уже был. И вот я здесь.

Волков же зовёт к себе лакея, чтобы заказать себе и своим людям обед, а сам и говорит ей:

— Был в приёмной. Меня какой-то святоша до архиепископа так и не допустил.

— И хорошо, — вдруг заявляет Агнес. — Вместе пойдём, сегодня, ближе к вечеру, когда у него омовение. Без всяких посторонних он будет. Я вас проведу. И поговорите с ним.

«Неужто проведёт? Вот так вот запросто? И не в приёмные часы, а в личное его время, в личные покои? Кто же она теперь такая?»

Фон Готт, Кляйбер и Леманн уселись на другой края стола, чтобы не мешать генералу и «племяннице» беседовать.

— Как у вас тут дела? Как дела у тебя? — начал он.

— У меня, всё слава Богу, — отвечает Агнес.

«У неё всё "слава Богу!" Действительно, хороша. — Волков глядит на неё и всё ещё никак не может поверить, что сидящая с ним рядом полнокровная молодая женщина, с ярким губами, с красивыми плечами и румянцем на щеках, эта та самая, серая от недоедания, костлявая и косоглазая девочка, которую он подобрал в загаженной таверне где-то в жутком, болотистом захолустье. Генерал в который раз видит её и в который раз удивляется: — Груди вон какие себе отрастила. Рука мужеская так сама и тянется — потрогать… Неужели это она?»

— В монастырь какой-то на богомолье ездишь?

— Езжу, господин… Каждую неделю. Настоятельница, мать Изабелла, ко мне благоволит.

Это генерала удивляет, ему, помнится, что девице было нехорошо в храмах, или он путает что-то…

— И в церковь ходишь?

— А как же, — она, судя по всему, даже удивлена его вопросом. — На воскресные службы, сижу в первом ряду. Причащаюсь каждую неделю.

— А с деньгами у тебя как?

— С деньгами? — она отмахивается с небрежностью. — А… Всё одно их не бывает сколько хочется. Но вот думаю у вас дом ваш откупить. — И так как генерал тут посмотрел на неё с удивлением, она и продолжает: — А что? Тот домишко для вас уже мал. Вы его купили, когда простым рыцарем были, а сейчас вы всем известный генерал, у вас одних оруженосцев, не считая слуг, — она кивает в конец стола, — вон сколько, а если с женой и сыновьями приехать решите? Где из всех поместите? А я дам вам хорошую цену. И вы себе новый дом купите или построите. А я вам в том помогу.

Волков глядит на красивую молодую женщину, и думает о том, что раз так у неё всё просто, то и сама бы могла себе построить дом. Но почему-то хочет помогать ему…

«Видно из моего домишки, что до рези в глазах провонял кошачьей мочой, съезжать она не желает!»

Тут им стали подавать закуски: сельдь потрошёную, солёную с луком, другую солёную рыбу, варёные яйца, хлеба́. Оруженосцы его сразу принялись за еду, а вот генерал не торопился, бросил себе на тарелку целую сельдь, но не ел её, лишь отпил пива. Агнес же не притронулась к еде совсем. Да и вина из своего стакана не пила. Этот его дом… Странное дело, но почему-то теперь, после вчерашнего посещения… Волков попросту им брезговал. Словно дом тот неимоверно загажен и зловонен, и отмывать его… Да легче сжечь и построить новый. Но кто, кто же его дом так загадил? Неужто эта красивая, темноволосая женщина, что сидит рядом с ним и к груди которой хочется прикоснуться? Генерал смотрит на неё и не понимает: неужели она?

⠀⠀