Божьим промыслом. Серебро и олово

⠀⠀ Глава 32 ⠀⠀

Ещё до зари он был уже в Амбарах, и пока ждали рассвета, чтобы перевезти на тот берег карету, генерал заехал в красивый дом, что стоял над рекою. Нашёл там человека из слуг госпожи, спросил у него насчёт Бригитт, он думал: вдруг приехала к ночи, но тот ответил, что госпожи Ланге нет. Как уехали в Мален, так ещё и не возвращались. Уехали с дочерью и всей дворней, и когда они приедут, сторож не знал. Сказали скоро, велели за домом следить. «Жаль».

А переправившись на левый берег, он не свернул сразу на северо-восток, на Ланн. А поехал на восток в Эвельрат. Казалось бы, к чему этот крюк на полдня лишней дороги? Но было у генерала на то две причины. Во-первых, он хотел повидаться с фогтом Фринланда Райслером. А ещё своими глазами увидеть торговое подворье Туллингена. Увидел и удивился. Как он раньше мог его не замечать: огромные ворота, а вдоль дороги, в очередь на погрузку, Кляйбер насчитал больше тридцати телег. И, как и говорил ему Мильке, половина из тех телег были преотличные. А само подворье красовалось хорошими, новыми зданиями, и высокими заборами.

Причина для визита к фогту у него была. Не застав того у себя в конторе, выяснил его адрес и поехал к тому домой. Где был встречен господином Райслером и его супругой. Встречен радушно и приглашён за стол, так как время уже шло к обеду. И там они с фогтом проговорили насчёт разбойника Вепря. И генерал сказал, что именно сейчас его люди будут ловить негодяя. И чтобы люди фогта проверяли свой берег: вдруг встретят каких непонятных бродяг. А потом они сели обедать и генерал, «по большому секрету», рассказал принимавшей его чете, что свадебное посольство в Швацц будет готово к рождеству, и будет оно очень богатым, что оно как раз проедет через Эвельрат. И эти «секреты» были для фогта очень интересны, он слушал с большим вниманием, ведь всякий человек чувствует себя важным, когда осознаёт, что он причастен к секретам о чём-то большом и значимом. А госпожа Райслер в конце обеда просила его быть к ним ещё, но уже непременно с баронессой, а также благодарила его за прекрасное блюдо, как раз то самое, что он захватил в замке Тельвис у кровопийц. Волков как раз его узнал за обедом, на нём повар подал к столу варёную телятину, которую господа кушали с горчицей и кислым вареньем из болотных ягод.

В общем, всё задуманное генерал осуществил в полной мере, и едва покинув дом фогта, поехал уже на север. Причём велел кучеру торопиться. В дороге останавливался уже в сумерках, пусть даже в самых захудалых трактирах, а выезжал до рассвета. И лошади у него были отличные, и посему добрался барон до Ланна быстрее, чем за три дня.

⠀⠀

⠀⠀

Едва миновал полдень, как он был уже на хорошо знакомой ему улице у своего дома… Вот только ворота ему не отпирали. И на воротах не было даже колокола, чтобы известить хозяев о приходе гостей. Видно, гости тут были редкостью.

— Эй вы… Оглохли, что ли? — орал фон Готт, молотя сапогом в дверь рядом с калиткой. — Где вы там все?

И Волков, уставший от жары и пыльной дороги смиренно ждал в карете. Наконец, со двора кто-то крикнул весьма грубо:

— Кто там? Чего вам надо?

— Открывай! Хозяин приехал, — обрадовался оруженосец и ещё несколько раз пнул крепкую дверь, уже раздражась. — Давай, шевелись уже, олух, не то получишь у меня…

— Никаких хозяев я не знаю, — донеслось из-за двери, — тут хозяйка госпожа Агнес Фолькоф и никаких других хозяев у меня нет. А вы, господа, езжайте себе с миром, вы ошиблись.

— Пёс ты дворовый! — заорал фон Готт. — Хозяин этого дома — Иероним Фолькоф фон Эшбахт, барон Рабенбург, и он как раз приехал, и по твоей милости стоит на дороге… Если ты сей же час не отворишь дверей, я перелезу через забор и отхожу тебя плетью.

Только после этого дверь наконец стала открываться неспешно. И тут же фон Готт и Кляйбер, протиснувшись в образовавшуюся щель, уже со двора стали отпирать ворота. Но генерал не стал ждать пока ворота откроются, и выйдя из кареты, вошёл во двор, разминая ноги. А там он и увидал всё ещё чёрную, как смоль, броду, что отчасти скрывала кривое лицо. Кажется, кучер Агнесс зарос волосами ещё сильнее, теперь чёрные волосы его доросли почти до глаз. Да и одежда его была почти вся чёрной. И чуть серой от пыли.

«Игнатий… Кажется так его кличут».

Волков бросил взгляд и пошёл к дому, а этот чёрный человек пошёл с ним и говорил ему:

— Господин… Подождите… Господин…

Но Кляйбер, шедший с Волковым, оттолкнул его: уберись прочь. И Игнатий отстал сразу, а юный Леманн, что шел впереди барона уже отворял ему красивую дверь. Отворил… И уже зайдя внутрь, вдруг выскочил обратно, и взгляд его был… Как будто он изумлён или перепуган. Но дверь он не закрыл, как бы предолгая генералу войти. И тот вошёл, дом-то был его.

Почти на пороге освещённый падающим через открытую дверь светом стоял хорошо одетый мальчик лет десяти. Голова его была абсолютно бела, как будто к своим годам он успел уже поседеть, да так, что волос иного цвета не осталось вовсе. И то было не всё, у него не было обеих рук по локоть, лишь подвязанные рукава, а ещё генерала удивили его глаза. Они были так же белы, как и его волосы, в них не было зрачков, а были только белки. Мальчик был слеп, он стоял, как раз перегораживая генералу дорогу, его-то, видно, и испугался Фома Леманн. Но когда Волков остановился на пороге, этот самый мальчик вдруг поклонился ему, а после и сказал:

— Доброго здравия вам, и храни вас Бог, господин барон.

— Кто ты такой? — холодно, а может даже и сурово интересуется Волков, скрывая своё удивление: он знает меня? Он видит меня что ли? Такими-то глазами? А ещё генерала раздражает резкий запах кошачьей мочи, он витал прямо тут, в прихожей, у самого порога.

— Я Николас, господин. Паж и ученик госпожи Агнес.

Барон опять удивлён:

— Ученик? — это, как раз, удивило генерала ещё больше, чем то, что слепец так легко угадал его. — Чему же она тебя учит?

— Толкованию писания, господин.

— Толкованию писания?

— Да, господин, она говорит мне, чем евангелие от Марка, отличается от евангелия от Матвея. И в чём суть мудрости Иоана Златоуста, — отвечает Николас.

Но он, говоря всё это, так и не уходил с пути генерала, и за плечом того уже появился могучий фон Готт, он-то не собирался торчать в дверях и только ждал, чтобы Волков пропустил его вперёд, чтобы откинуть мальчишку прочь:

— Сеньор, — без всякой вежливости интересуется тот, — что он там болтает?

Но Волков не слышит своего оруженосца, он видит, как в трех-четырёх шагах за мальчишкой качнулась в полусвете большая тень и он рассматривает: кто это там. А там… Здоровенная баба пудов на восемь, если не на девять. Её белый передник подвязан под самую грудь, та свисает на обильное чрево, плечи у неё широки, лицо… Одутловатое, плоское, глупое… а волосы… Не собраны, как у нормальной женщины под какой-нибудь головной убор, а неопрятно рассыпаны по плечам. Конечно, он её помнит.

«Одно из чудищ Агнес».

А белоглазый вдруг и спрашивает у него:

— Желает ли господин пройти в дом?

А желает ли? Честно говоря, господин уже и не уверен. Баба эта ужасная, ребёнок без рук и с белыми глазами, кучер заросшей как у чёрта мордой…. Да ещё эта омерзительная кошачья вонь, которая точно душит его… И он вместо того, чтобы ответить на вопрос слепца, сам спрашивает:

— Где твоя госпожа, Николас?

— Госпожа отбыла на богомолье, — почти сразу отвечает мальчик.

— На богомолье? — Волков поворачивается и видит: чернобородый кучер стоит совсем рядом с ним. Да и карета тут же, у забора. — Пешком она пошла что ли?

— Нет, господин, Игнатий её отвёз, — продолжает Николас. — Госпожа отправилась в женский монастырь святой Бернадетты Хранительницы, что находится на улице Праведников. Ушла молиться на всю ночь. И после она всегда завтракает там.

— Господин, она велела мне приехать к обеду, — подключился к разговору кучер. — Сейчас уже буду запрягать.

— И что же…? Она там всю ночь молиться, что ли? — удивляется Волков. Всё это звучит для него странно.

— Каждую неделю госпожа ездит на ночь в тот монастырь молиться, — подтверждает мальчик. — И приезжает с молитвы лишь по полудню. — И пока генерал обдумывает услышанное, слепец снова интересуется: — Так вам угодно будет войти в дом, господин?

— Кошками у вас воняет, больно, — отвечает Волков. Нет, нет, ему точно не хочется входить в этот дом, который, кстати, принадлежит ему. — Передай госпоже, что я приехал. Как найду постой, так пришлю ей весть, чтобы была у меня.

— Непременно, господин барон, — отвечает ему Николас и низко кланяется.

Когда он садился в карету, балбес фон Готт интересовался:

— Сеньор, а что же мы не пошли в дом? Вы же говорили, что он ваш. Хоть зашли бы, посмотрели.

Этот болван… Он ведь не знал Агнес, так как знал её, например, Максимилиан или Ёган, и уж точно не знал её, как знали деву сам Волков или Сыч. Вот и спрашивал. А барону не захотелось входить в дом, наполненный какими-то страшными людьми, уродами и в котором, к тому же, так воняло кошками… И самой Агнес. И посему генерал ответил оруженосцу, садясь в карету:

— Там воняло котами. — И больше о том ничего. — Поедем до Черёмухова моста. — Он сам уже, признаться, немного позабыл Ланн и посему добавил: — Спросите у местных, как туда ехать?

А вот само место он узнал: хорошее место, широкая улица. Как узнал и прекрасную, но небольшую купальню Шмидта. И когда они проезжали мимо купальни, Кляйбер сообщил ему, указывая вперед:

— Вон тот дом… Который красив. Молочник сказал, что какая-то графиня в нём проживает.

«Домишко-то красив, да мал, — думает барон, разглядывая здание. Он понимает, что разместиться тут со всеми его людьми, не сможет. Да и карете с его четвёркой лошадей, кажется, места в доме не найдётся. — Ладно, посмотрим, может это ещё и не её дом».

Но графиня фон Мален и вправду жила там, и в этот час она была дома, и видно встала совсем недавно. В своей свободной, домашней одежде, с распущенными волосами, едва прикрытыми чепцом, с чуть припухшими со сна глазами, Брунхильда была просто прекрасна.

Живая и счастливая, она улыбалась барону, и кажется годы совсем её не портили, а наоборот — красили, от той девы, что повстречал он в захолустной харчевне, и следа не осталось, а на её месте теперь светилась красотой роскошная, ещё не старая женщина.

— Ах, братец… Как я счастлива… — Она, не стесняясь ни своих слуг, ни его людей, обняла его за шею, повисла на нём едва он пересёк порог её дома. Глаза женщины были полны слёз. — Наконец-то вы приехали. Я молилась каждый день о том, — она оборачивается к своим слугам. — Ну, что встали? Зовите графа! — И тут же схватила генерала за руку и буквально потащила в покои.

Георг Иероним фон Грюнефельде граф Мален, племянник генерала был, в отличии от матери, уже одет, и пальцы его были испачканы чернилами, а за ним шёл немолодой монах, с книгой в руках, Волков сразу подумал, что это учитель графа. Он схватил «племянника» на руки весьма бесцеремонно, и поцеловал его несколько раз, а потом и спросил:

— Ну, рассказывайте, как вы?

— Мы ждали вас, дядюшка, — отвечает разумный мальчик. — Матушка всё время говорила, что вы к нам непременно приедете. А пока вас не было, Его Высокопреосвященство был к нам ласков.

— Архиепископ приглашал графа на обед, — похвасталась сыном мать.

— Он приглашал вас на обед? — удивлялся генерал. — Без матушки?

— Без матушки, — спокойно отвечал мальчик.

— И о чём же вы говорили с Его Высокопреосвященством? — ещё больше удивляется Волков, так и не опуская графа на пол.

— Да обо всём, — говорит тот. — О моих поместьях, о вас, дядюшка, о ваших подвигах, а ещё о языке пращуров.

— Вы говорили с архиепископом о языке пращуров? — каждый ответ «племянника» удивляет Волкова всё больше. И он смотрит на того человека, которого он посчитал учителем графа. А тот, поймав взгляд барона, решается ответить:

— Его Высокопреосвященство высоко оценил знания графа. Они обсуждали глаголы.

«…обсуждали глаголы… с архиепископом… Вряд ли я когда услышу подобное про барона Рабенбурга, а ведь они почти ровесники…»

А Брунхильда тут берёт «братца» под свободную руку, и говорит:

— Ну, что же мы тут стоим, братец? Пойдёмте в столовую, я прикажу подавать завтрак.

— Вообще-то, матушка, — разумно рассуждает граф, сидя на руках у «дяди», — время подавать обед.

⠀⠀