Божьим промыслом. Серебро и олово

⠀⠀ Глава 10 ⠀⠀

Расставшись с министром, который снова отправился на совет к принцу, генерал надумал отобедать где-нибудь. Но только не дома, где сыновья всякий обед устраивали за столом ристалище со слезами и криками. Уже спустившись да выйдя на улицу, начал с фон Готом обсуждать куда бы им поехать. И тут на двор въезжает роскошная карета с четвёркой лошадей. Герб на карете был Волкову не известен, но поле герба, было цвета, как и поле герба Ребенрее. Это скорее всего был родственник герцога. Причём богатый, так как такой кареты и таких лошадей в Вильбурге нужно было ещё поискать. Барон и его оруженосец, стоявшие на лестнице у перил, как и все иные простые и благородные люди, что были во дворе, стали разглядывать подъезжающую карету. И вот она остановилась. Когда её дверца распахнулась, первым появился богато одетый молодой человек при мече и кинжале, он спрыгнул на мостовую и откинул ступеньку, и после этого из кареты вышел юноша. Был он молод, хорош собой и не боялся в такую-то жару носить роскошный бархат. За ним из карты выбрался благородный господин, голова его и борода, были седыми, но сам он ещё был крепок, а после появился ещё один молодой человек при оружии. Эти четверо начали было подниматься по лестнице, но тут самый юный из всех, бросив взгляд на Волкова и на фон Готта, остановился…

Теперь он внимательно оглядывал их обоих, и генерал, встретившись с ним взглядом, вежливо кивнул ему: добрый день. А фон Готт, дубина, даже и кивнуть не соизволил, как стоял подбоченясь, так и стоит со спесивой миной на лице. Но это не отпугнуло юного господина, он тут делает шаг к ним обоим и кланяется весьма учтиво. И за ним им кланяются все его спутники. Тут уже и Волкову и грубияну оруженосцу пришлось отвечать им настоящими поклоном. А юноша и заговорил:

— Господа, судя по вашему виду, вы люди ремесла воинского?

— Именно так, добрый господин, — отвечал ему генерал.

— Я видел на въезде карету с чёрным вороном, а у вас, господин, — теперь юноша обращался к фон Готту, — шарф серебра и лазури, то, возможно, цвета знаменитого Эшбахта, барона фон Рабенбурга.

— Именно так, добрый господин, — важно отвечал фон Готт, — я оруженосец того самого знаменитого Эшбахта.

И тогда молодой господин перевёл свой взгляд на Волкова и поклонился. А молчавший до этого господин седой, сделал шаг к ним и так же с поклоном произнёс:

— Господа, позвольте представить вам: Сигизмунд Йоханн Гольберд-Мален фон Кун, граф Нахтенбель.

«Ах вот это кто! Сигизмунд Ханс, жених принцессы Оливии».

Волков поклонился ещё раз:

— Яро Фолькоф фон Эшбахт, барон Рабенбург. А это, — он указал на своего спутника, — мой оруженосец и мой боевой товарищ, фон Готт.

— О, господа! — воскликнул Сигизмунд Ханс фон Кун. — Я так давно хотел с вами повидаться. Как жаль, что сейчас я спешу к Его Высочеству на совет.

— А я как раз оттуда, — отвечал ему Волков с улыбкой, — там мы говорили о вас.

— Барон, а может быть мы встретимся с вами, и поужинаем сегодня, — предложил юный граф, — у меня столько вопросов к вам, и конечно же к вам, господин фон Готт.

Ну, если тебя приглашает на ужин будущий курфюрст, отказываться, как минимум, глупо. Но…

— К сожалению, граф, сегодня я уже приглашён. Но это только сегодня.

— Ах, как жаль… — было видно, что молодой человек искренне расстраивается. — Боюсь, что принц меня уже завтра отправит из Вильбурга. А может быть… — Он замолчал и потом набравшись храбрости продолжил. — Барон… Может быть вы сможете перенести вашу сегодняшнюю встречу…

— К сожалению, — развёл руками Волков, — это невозможно.

— Вы ужинаете с принцем? — Догадался Сигизмунд Ханс.

— С молодым принцем Георг Альбертом, — пояснил генерал. — Он и его друзья просили меня о встрече не один день, и я дал согласие… Теперь всё отменять… То будет не вежливо.

— Ах, с принцем, — понял граф и видимо расстроился. — Это естественно, даже принцы хотят быть знакомым с рыцарем, который своей доблестью равняется античным героям.

— Вы, дорогой граф, преувеличиваете мою доблесть, — смеётся Волков. Он хочет произвести хорошее впечатление на молодого человека, всё-таки будущий маркграф Винцлау. — И, если вы не уедете завтра поутру, присылайте своего человека для связи, я живу на улице Кружевниц, совсем недалеко от монастыря кармелиток. Я с удовольствием с вами поужинаю, пообедаю или позавтракаю.

— Как было бы то здорово! — восклицает юноша. — Да, но даже, если ничего у нас не выйдет, я рад, что мне представился случай познакомиться с вами.

— Скажу вам по секрету… — улыбался генерал. — Я тоже рад нашему знакомству.

— Тоже рады? — не понял Сигизмунд Ханс.

— Конечно, — стал пояснять ему барон. — Я уже знаком с двумя курфюрстами из семи, а вы, я на то надеюсь, станете третьим моим знакомым курфюрстом. Многие ли могут похвастаться тем же?

— Ах, вот вы о чём? — граф улыбнулся. — Наверное, только император знает курфюрстов больше.

И все присутствующие тоже стали улыбаться. А после, тот самый седой и почтенный господин напоминает юноше:

— Граф, Его Высочество ожидают нас.

— Да-да, — отвечает Сигизмунд Ханс, оборачивается и кивает ему: — Идите, Робер, я вас догоню. — И потом добавляет, обращаясь к Волкову: — барон, можно вас на пару слов?

— Конечно, граф, — отвечает генерал, стараясь не выказывать удивления. И после они отходят ото всех. И тут Волков вдруг понял, к чему такая таинственность, понял, о чём хочет спросить его молодой граф. И то, как юноша мялся и стеснялся перед вопросом, ещё более укрепляли в нём его догадку.

Граф Нахтенбель, собравшись с духом, наконец, спросил него:

— Барон, а как… Как вам показалась маркграфиня?

— Принцесса Оливия? — зачем-то переспросил генерал. Волкову подумалось, что до этого молодого человека дошли слухи, что принцесса была благосклонна к своему избавителю. И теперь тот хотел всё прояснить. Генерал внимательно поглядел юноше в глаза и ответил: — М-м… Клара Кристина Оливия графиня фон Эдден маркграфиня Винцлау добродетельнейшая из всех жён, что мне довелось встретить.

— Да? — как-то странно произнёс юноша и продолжил: — Это очень хорошо… Но я хотел спросить… Она… Какова она. Ну, я видел три её портрета… Но всё равно…

— Ах, вот вы о чём! — понял генерал. — Она молода сердцем и обворожительна. И чиста душой и совсем не жеманна, и она… Она притягательна. — Тут он понизил голос: — Большая часть мужчин вожделеют подобных женщин и берут их замуж, даже не будь у них наследства. Она так соблазнительна, что многие рыцари выходили бы к барьеру и бились бы в её честь, даже не будь она принцессой.

— Ах, вот как? Она мне тоже показалась красивой… Ну, на портретах… — произнёс граф. Кажется, Волков его немного успокоил. Но немного, так как он снова спросил:

— Барон, а сможет ли она… Полюбить меня?

«Вот так вопрос! — за всю свою жизнь, генерал никогда и не задавал таких вопросов. Ни себе, ни другим. А тут на тебе. — Начитался мальчишка глупых романов! Набил голову дурью. Я в его лета уже при офицере писарем состоял, за четырьмя его конями ходил, в делах был посыльным. А этот волнуется и голову ломает над этакой безделицей: будет ли его любить жена? Да кто ж её про любовь спрашивать будет, когда она дана тебе по договору меж великими домами, как, впрочем, и ты дан ей, глупый граф. Вас не для того венчают, чтобы вы глупостями этими занимались… „Полюбит меня?“ Вас туда везут новую династию утверждать на века. Властвовать! А вы, глупый юноша, про любовь бормочете что-то!» Но все эти простые мысли никак не подходили для ответа молодому графу и Волков это прекрасно понимал.

— Вас? — он немного подумал… Генерал, честно говоря, что отвечать всё ещё не знал. И поэтому предложил юноше то, что первым в голову пришло: — Не знаю, моя жена меня, поначалу, терпеть не могла. А теперь не оттащить, очень не любит, когда я уезжаю на войну. А когда уезжаю по делам, так за мной обязательно потащится.

— Значит она вас полюбила? — уточняет молодой человек.

— Она про то мне никогда не говорила, — усмехается генерал, — и всё больше меня упрекает, когда я рядом, или требует чего-то, но от меня отходить не желает, как от старого, но очень нужного в хозяйстве коня. И бережёт его.

— Коня? — удивился граф и засмеялся.

— Помните, что вы мужчина, глава дома, и любить вас — её долг перед Богом и семьей. А уж если вы свою жену сами полюбите, то будет вам большое счастья.

А когда они уже попрощались и разошлись, молодой человек остановился в конце лестницы, обернулся и крикнул:

— Барон! Вы мне обещали ужин! Помните о том!

— Я привык исполнять свои обещания, граф! — прокричал ему в ответ Волков.

После ужинов во дворце, та половина гуся, что им с фон Готтом подали в трактире «У доброго Матиуса», ему не показалась. Нет, фон Готт-то, как раз, ел гусятину с большой страстью, этот здоровый как бык, молодой и сильный человек, мог бы съесть всю половину в одиночку, хотя гусь тот был при жизни не мал.

«С костями сожрёт, если не остановить!»

Завистливо думал барон, глядя как оруженосец ест птицу. А вот сам он выискивал лишь сладкие куски, тем и довольствовался. Вино ему тоже не понравилось. Лишь пиво тут было неплохим. В общем, никакого удовольствия от обеда он не испытывал.

«Старость, что ли? Чёрт бы её побрал… Приедается всё».

Или, быть может, он избалован? После прекрасных-то вин Винцлау, и вин из погребов сеньора… Любое иное вино в любом трактире будет казаться посредственным.

— Ох и хорошо, — констатировал оруженосец, беспощадно догрызая гуся. — Вообще жизнь у вас хорошая, сеньор.

— Да неужели? — довольно прохладно отвечал барон, отпивая пива из тяжёлой кружки.

— Да, конечно! — Фон Готт взял со стола кувшин с вином и потряс его, определяя остатки. А после спрашивая у своего сеньора: — Ещё будете?

— Нет, допивайте, — ответил Волков. — И что же не хорошего у вас, друг мой? Гусь не понравился?

И оруженосец вылил всё, что было в кувшине, себе в стакан и продолжил:

— Гусь отличный… Но я не про него, а про вас.

Волков ничего не говорит, лишь пиво пьёт, но взгляд его весьма красноречив: это что вы там болтаете такое?

И оруженосец поясняет:

— У вас каждый день обеды с принцами да графами… Конечно… Так жить — хорошо. Вот, что я думаю.

— А вот я думаю, фон Готт, что у вас памяти, как у того гуся, что вы только что сожрали, — философски замечает генерал.

— Это вы к чему? — искренне не понимает оруженосец, выпивая вина из стакана.

— А к тому, что за эти обеды в меня втыкали копья и алебарды совсем недавно, вы что, позабыли? Вы же сами всё видели? Да… Вот за то меня потом и кормят принцы, — пояснил Волков. — За то, что сами они сидели в своих дворцах, а я в то время умирал от жары в своих доспехах, отбиваясь от десятка злобных мерзавцев в горном замке.

— Да и ничего страшного, — заметил оруженосец. — Зато теперь вас все дамы, фрейлины всякие и все принцы за руки тащат к себе.

— И вы согласны снова оказаться там, у Тельвисов в замке, чтобы потом пообедать с фрейлинами? И что же вы, хотите так жить? — удивлялся барон.

— А вы разве не хотите? — смеётся фон Готт. — Слава — это приятно.

— Слава приятно? Плевать мне на славу эту, и на обеды с фрейлинами. — Тут Волков даже раздражается немного: — Да будь моя воля, я из Эшбахта носа не высовывал бы… Сидел там как мышь под печкой, и лишь раз в месяц ездил бы в Мален. За покупками… Ну и раз в год в Ланн, в купальни…

— Это потому, что вы уже старик, — пояснил сеньору оруженосец. — А я так сразу соглашусь в замок идти за какой-нибудь принцессой, если потом будут балы и дамы с гусями и вином.

— А это потому, что вы болван, фон Готт, — меланхолично заметил ему генерал. А ещё мог бы напомнить своему оруженосцу, что фон Флюген из того замка не вернулся, а Хенрик вышел оттуда без руки, да не стал.

«Бестолковая молодость… Ни черта плохого помнить не хочет, или не может. Не умеет…».

— А я у вас вечно в болванах хожу, — замечает молодой человек без всякой обиды. — Уж сколько от вас слушаю, что я болван.

— Это потому, что положение вашего разума — неколебимая константа и учиться вы ничему не желаете, — отвечает ему генерал, допивая пиво и вставая с лавки.

— Опять у вас эти книжные словечки, говорить языком людским вам не по нраву. — Фон Готт тоже встаёт.

— Я уж и так избегаю с вами, с людьми молодыми, умных слов, скоро совсем их позабуду, — невесело замечает генерал и идёт к выходу из трактира.

⠀⠀