Божьим промыслом. Серебро и олово

⠀⠀ Глава 41 ⠀⠀

Вроде и спал долго, да, кажется, не выспался. Петухи отпели давно, солнце через окно уже накаляло спальню, жена два раза заглядывала, а он не вставал. Сил за ночь не прибавилось. Усталость так и не ушла. Раньше вскакивал, потому что дела нужно было делать, его словно огонь изнутри жёг, а теперь… Сыч, наверное, уже из сторожа всё вытряс. Брюнхвальд с докладом о разгроме воров явился, письмо от епископа дожидается — всё не интересно. Сыновья опять орали внизу во весь голос. Дураками растут, совсем не похожи на юного графа. И посему ему уже с утра… Было скучно.

А всё потому… Потому, что… Эта женщина сбежала от него. Потому что сбежала с деньгами, что отведены на церковь. Потому что сбежала не одна? Не одна… Ну, а как женщина могла одна на такое решиться? Ему даже думать обо всём этом было неприятно. А ещё горько из-за того, что эта женщина… Оказалась вовсе не такой, какой он её себе представлял. И не одна она…

«Людишки шваль. Шваль…».

И с этим он ничего не мог поделать. А тут в спальню снова заглянула баронесса.

— Господин мой, вы проснулись?

— Что вам? — холодно спрашивает барон, даже не взглянув на супругу.

— Письмо пришло. — Она подходит к постели. — Кажется, важное.

Одного взгляда на бумагу ему было достаточно, чтобы понять, что письмо и вправду важное. Лента в цветах Ребенрее, оттиск герба герцога.

— Читайте, — говорит генерал.

— Я? — удивляется супруга. Вообще-то Волков, никому не позволял читать подобные письма. Но так как барон ей не ответил, она аккуратно разрывает конверт и начинает.

«Барон. Друг мой, да хранит вас Бог, моё путешествие продолжается, и я постепенно двигаюсь к вашим пределам. Ах, если бы вы только могли знать, что это за скука, путешествовать по унылым местам с унылыми спутниками. Местные сеньоры одновременно и напыщенны, и жадны, на их обедах мне даже подали чечевицу с подливой, слава Господу, хоть не просо, и при том говорят они все такие длинные и нудные тосты. Мы с де Вилькором сразу вспоминали вас и вашего фон Готт, вот был бы он с нами, послушали его бы его местные дураки, поучились говорить тосты. А на одном из балов, что давали в мою честь в Габенсбахе, играло всего четыре музыканта. Где они отыскали этих убогих, одному Богу известно. А было в тот вечер жарко, так одному из этих олухов, самому старому, ещё и плохо стало…. Отпаивали его самым дрянным вином. Видно, в наказание за его немощь. Господи, мне было так весело, что едва не заснул на том балу. А дочери местных сеньоров поразительно глупы, что с ними поговорить абсолютно не о чем, и одеваются они как моя бабушка, и так пугливы, что и юбок приподнять не позволяют себе в танце. Что уж говорить про иное. А их матери заранее сообщают, что их дочери танцуют только приличные танцы. Но тут же подсовывают своих дур ко мне поближе. А уж если те и танцуют, то только под присмотром родни. Барон, если бы вы знали, как я скучаю по Вильбургу. Одно у меня утешение, это де Вилькор, да и он мне говорит, что скоро помрёт от того пойла, что местные сеньоры и городские патриции называют вином. Хотел уже повернуть домой, но мой цербер, мой дядя Бернард, требует продолжать путешествие, говорит, чтобы я познакомился со всем югом нашей земли, тем более что мы, Малены, вышли оттуда. В общем мы едем к вам не так быстро, как я рассчитывал, и будем в Малене дней через десять. Не ранее.

П. С. Боюсь только, что де Вилькор может не доехать, он стал меланхоличен, ему совсем уже кисло от здешних вин, и целомудренных дев и дам. В общем как поедем в Мален, я ещё раз напушу вам. Ваш друг, Георг Альберт».

— А это же… Георг Альберт… Это наш молодой принц? — интересуется жена, закончив чтение.

— Да, — отвечает генерал. Теперь валяться дальше ему уже не хочется. И он медленно садится на постели. — Распорядитесь готовить мне ванну.

— Уже давно готова, вода на печи стоит, чтобы не остыть, — сообщает ему баронесса. И сама не уходит, садится рядом: — Это он и к нам заедет?

— Куда? — Волков смотрит на неё. А потом обводит вкруг рукой: — Сюда?

— Ну, и ладно, — сразу соглашается Элеонора Августа, — значит примем его в Малене. В доме Кёршнеров.

— Вы недавно ещё Кёршнеров за своих не считали, а теперь…

Но супруга не слышит его, как будто. Она улыбается, всё той же вчерашней улыбкой, которую супруга как бы пытается скрыть. Но всё в её взгляде говорит о том, что она сейчас счастлива. И ему кажется, что его женщина едва сдерживается чтобы не засмеяться или сказать: ну, что я же тебе говорила. И то, что она это ему ещё выскажет при первом удобном случае, барон и не сомневается.

— Хотите устроить бал в честь приезда принца? — спрашивает, наконец, генерал баронессу.

— А что же, я всё устрою, — отвечает ему супруга, на взгляд барона, несколько самонадеянно. — Если деньги дадите.

«Одной уже дал… На церковь. Этой тоже, дать, что ли?»

И он не может больше видеть её счастия и эту её полуулыбку и говорит устало:

— Прежде чем давать балы, распорядитесь хотя бы на счёт ванны. — Нет, нет… Жена просто физически не могла отойти от него и не могла она не сиять, и чем больше Волков мрачнел, тем ярче и смелее была её победная улыбка.

Генерал сидел в ванне, отмокал от дорожной грязи, а она присела на стуле возле, у него за спиной, и даже так он чувствовал, как радуется его супруга, как звенит её голос… И жена самолично наливала ему пива в стакан и что-то ласково ворковала про приезд принца и будущий бал. А барон только дивился мрачно:

«Чёртова баба! У неё, кажется, даже голос помолодел от счастия! — И при том при всём, она и за вчерашний вечер, и за сегодняшние утро и день… Даже слова, даже звука не произнесла про беглянку. — Как она только терпит, чтобы не сорваться и не закричать в голос какую-нибудь злорадную, бабью мерзость!?»

И тут на счастье вбежал его средний сын и крикнул:

— Папенька, к вам коннетабль приехал.

— Третий раз за утро является, — всё так же ласково сообщила супруга. И опять же сама, не побрезговала работой, взяла большой медный кувшин и вылила из него остатки горячей воды в ванну супругу своему.

— Хайнц, пригласите коннетабля. — Говорит Волков. Наконец-то у него будет предлог выгнать безмерно ласковую супругу из покоев.

Сыч был деловит:

— В общем сторож рассказал, вот что: она, — «она» — теперь Сыч так называл госпожу Ланге, — частенько посылала свою служанку, была у неё одна из горничных, Анхелика её звали, на пристань. А та с теми, кто перебирался на тот берег, передавала письма, не в Мален возила письма на почту, а за реку, в Лейдениц.

— А может и не на почту, — вставляет генерал. — Может кто там был у неё.

— А может и так, — соглашается Фриц Ламме, — тем более, что и сама она на тот берег наведывалась. Я же вам говорил, но я-то думал, что она за покупками в Эвельрат ездит.

— Эвельрат дыра-дырой, лавок мало, только склады, какие там покупки, насчёт покупок так в Мален лучше будет ехать, — замечает ему генерал. Говорит это с укором, чтобы Сыч понимал, что во всём этом деле и его вина есть.

— Ну может и так… — нехотя соглашается коннетабль. И тут же продолжает. И это он преподносит уже как свою заслугу: — А ещё я выяснил, что у той Анхелики есть сестра… Она за нашим мужиком замужем, почти у замка её дом. Вот… Думаю взять её, да и поговорить, спросить, куда сестра подалась.

— Думаешь она знает?

— Так спросим — выясним… — Тут Ламме усмехается нехорошо: — За спрос денег не берут. А не знает, так скажем, если сестра пришлёт ей весточку, так о том нам сразу доложить.

Сыч так и ходит вокруг да около, не хочет вслух произносить того, что и так ясно, что лежит на виду. И генерал спрашивает у него:

— Так к кому она ездила в Эвельрат?

— Ну-у… — коннетабль мнётся.

— С кем сбежала госпожа Ланге? — настаивает Волков.

— Ну, этот сторож… Он не знает…

— А ты? Ты-то знаешь?

— Ну, думаю… — Сыч на секунду замолкает. — Да Бог его знает…

И Волков запускает в него пригоршню воды из ванны: дурак. Трус. И поняв, что Сыч не хочет о том говорить, он спрашивает его о другом:

— Брюнхвальд привёл тебе разбойников. Что они?

— Хотите на них взглянуть? — Сыч обрадовался смене темы.

— На кой чёрт они мне? Скажи, что они рассказали.

— Ну, самое первое: они… Никто не знает, где прячется сам Вепрь. Лодки они прятали у ручья, там, у болот. Сами разбойники прятались… Одни жили в деревне Вахельхоф, это там, на север от болот, и стоках реки. А другие так вообще в Малене. Прямо в городе, их оттуда Вепрь и призывал.

— Прямо в городе? — тут Волков насторожился. — А хнаешь, что?.. А ну-ка поспрашивай у них: может кто из тех разбойников был причастен к нападению на графа и графиню?

— Ах, чёрт! — Сыч хлопает себя по лбу. — И не подумал о том. — Он встаёт. — Пойду узнаю.

— Коннетабль, — останавливает его Волков.

— Да, экселенц, — Фриц замирает уже в дверях.

— Всё выясни, но так, чтобы не до смерти, чтобы они были живые. Они мне ещё нужны.

— Вешать будем? — на всякий случай поинтересовался Сыч. — Неплохо было бы повесить их возле Амбаров, чтобы купчишки из Фринланда то видели. Там холмы хорошие, высокие. Поставить виселицы повыше, их издалека с реки будет видно, да и с того берега тоже.

Мысль неплохая, конечно, и Волков несколько секунд думает о том, и потом всё-таки отказывается:

— Нет, я их принцу подарю, пусть везет в Вильбург на суд. Пусть там всё расскажут. А ты заскочи к нашему кузнецу на реку, пусть красивую клетку для них смастерит. Скажи, что я заплачу.

— Ага, сделаю, экселенц, — обещает Сыч.

После сна и ванны, сил у него прибавилось, конечно. Вчерашняя усталость отступила, но не ушла. Ему было лень чем-то заниматься, и ему хотелось уединиться с книгами. Но теперь он не мог себе этого позволить — тысячи людей были зависимы от него, причём многие из них были людьми хорошими и нуждались в нём.

Учитель хоть чуть утихомирил его сыновей, заставив их сесть за книги и письмо. Жена же уселась рядом, с явным намерением донимать его своими разговорами о бале и своим не стираемым с лица счастьем. Хорошо, что Кляйбер заглянул, появился в столовой:

— Сеньор, к вам Хенрик.

— Хенрик? Зови, конечно. — И пока кавалерист не ушёл, он ему и говорит: — Слушай, Кляйбер, не желаешь съездить в Вильбург? Дам за то восемь монет.

Но кавалерист вовсе не обрадовался такому предложению. Он покачал головой, вроде, как и неловко отказывать генералу, но ему совсем не хотелось уезжать:

— Сеньор, я последнее время вообще из седла не вылажу, к жене заезжаю проездом, она уже грозится…

— Убить, что ли? — удивляется Волков.

— Да нет… В общем мне бы дома пожить. Хоть малость какую.

— Имей ввиду, письмо, что нужно туда отвезти, надобно передать лично в руки самому курфюрсту, — повышает ставки барон.

— Лично в руки? — тут Кляйбер призадумался: — А письмо от вас?

— Лично в руки курфюрсту, — подтвердил генерал. — Но письмо и от меня, и от графини фон Мален. Ну, так что?

Но Кляйбер всё-таки отказывается:

— Нет, сеньор… Я побуду с семьёй.

— Тогда найди кого-нибудь из своих знакомых, хорошего наездника. Что бы быстро доставил. Выехать надо нынче же.

— Угу. Есть у меня не примете неплохие ребята. Предложу восемь монет, и что письмо нужно будет отдать лично в руки нашего герцога, — уточняет кавалерист.

— Это тебе восемь, иным и шести довольно будет.

— Значит шесть, понял. Пойду договариваться.

⠀⠀