Божьим промыслом. Серебро и олово

⠀⠀ Глава 36 ⠀⠀

Он, как и утром, приехал к центральному входу во дворец. День уже шёл на убыль, но карет и лошадей на коновязях было всё ещё много. Да и народа на площади тоже. Нарядно одетые женщины, матери семейств со своими детьми. Как раз начали на кафедрале звонить колокола. И звон тот был тонкий, переливчатый. Не зря колокола Ланна славились. Едва выбрался из кареты, появилась Агнес:

— Забыла вам сказать, дядюшка, нам не сюда.

И не повела его по роскошной мраморной лестницей, а свернула от неё налево. В неприметные двери. Перед которыми вальяжно расположились несколько гвардейцев архиепископа. Но охрана ни слова не сказала Агнес, мало того, сержант-гвардеец услужливо помог ей открыть тяжёлую дверь. В ответ она ему кивнула деловито.

«Даже сержанты стражи её знают. Видно, она уже своя здесь».

Потом по узкой лестнице, на которой они встречали прислугу, генерал и его «племянница» поднялись на третий этаж. И там, на выходе с лестницы, встретили пожилого монаха:

— Отец Варфоломей, — дева присела, и монах подал ей руку для целования. После она стала: — Это мой дядя, рыцарь божий…

— Я знаю, кто это, дитя моё… — монах внимательно смотрел на Волкова: — Добро пожаловать, господин барон. Его Высокопреосвященство давно вас дожидаются.

Потом он указывает рукой как бы приглашая деву и барона идти вперед и сам идёт с ними. И идёт молча, словно тут и не нужно никаких слов. Они по узорчатым паркетам доходят до больших дверей, у которых сидит ещё один монах. Тот встаёт, отворяет одну дверь: входите. Агнес уверенно входит первой. И генерала это уже не удивляет.

У окна высится огромное кресло, в нем, на куче подушек, устроился старый, седой человек в белой рубахе со свободными рукавами. Его ноги, ступни, уложены на мягкий пуфик, накрыты свежей простынёй, но та простыня уже вся в жёлтых пятнах. Монахиня, сидя рядом со стариком, читает ему книгу, а за его креслом присел священник, судя по рясе и роскошному распятию, сана высокого. Слушал книгу Август Вильгельм фон Филленбург. Курфюрст и архиепископ Ланна. Едва услышав шаги Агнес, священник за креслом курфюрста встал, а монахиня перестала читать. Старик в кресле сразу встрепенулся, приподнялся с подушек:

— Кто? Кто там? — он от света окна оборачивается к деве. — А, это ты… Я тебя по шагам различаю… Пришла? Привела мне его?

— Привела, отец мой, — Агнес встаёт перед стариком на оба колена. Берёт его руку и целует перстень. Потом встаёт и осеняет себя крестным знамением. И делает знак Волкову: идите к нему.

А старик и говорит с капризным нетерпением:

— Ну, молодец мой… Где ты там? — он зовёт генерала и манит его рукой: — Иди сюда… Иди.

Волков подходит:

— Да хранит вас Господь, Ваше Высокопреосвященство.

И тоже желает поцеловать перстень курфюрста, но тот руки ему не даёт: брось, брось это, подойди ко мне, и манит, наклонись, а когда генерал склоняется к нему, вдруг начинает ощупывать его плечи.

— Ах, ты какой… Крепок ещё, крепок… — курфюрст оскаливается в радости, и генерал видит, что у того почти не осталось задних зубов. — Вон ещё какая рука. Камень, а не рука. Да… Но… Но вижу я, что ты уже не та скала, что был прежде… — Глаза старика изучают генерала. — Что, устал, уже поди, воевать-то?

— Начинаю уставать, — признаёт генерал.

— И седина вон… Седина, — он прикасается к вискам Волкова. — Время рушит даже таких как ты. Да… Время беспощадно, от него ни в каком доспехе не укрыться… — Он не выпускает руки барона. — И глаза уже не горят. А я помню, как они горели, когда первый раз тебя увидел. Ты взглядом своим обжигал, такая сила в тебе была, такая злость, страсть… О… Так ты хотел получить достоинство… Денег… Всего… Отправь тебя в ад, ты и туда бы пошёл… А сейчас вон как… Крепок ещё, но… Разжирел от своих побед. Жёны, жёны бесконечные… Уже поди не ты за ними бегаешь, а наоборот… Ну, так же? А ещё золото… Замок какой-то невозможный себе построил… Не от соседей же… Соседей своих ты в страх привёл, у них и помыслов против тебя нет, — старик смеётся. — Видно не доверяешь своему сеньору? Да?

— Ко всему надо быть готовым, Ваше Высокопреосвященство, — отвечает Волков.

— Ко всему… Ко всему, — соглашается с ним поп, и всё ещё разглядывая барона блеклыми глазами, и не отпуская его руки, снова интересуется: — А сколько же тебе лет, молодец? Сорок миновало уже?

— Миновало, монсеньор, к сожалению, миновало, — без особой радости сообщает ему Волков.

Тут, наконец, курфюрст Ланна выпускает его из рук и говорит монахине:

— Стул, сестра Матильда, кто-нибудь… Дайте же рыцарю божьему стул.

Та откладывает книгу и убирает со столика, что стоит подле кресла архиепископа, тарелку, то ли с густым супом, то ли с жидкой кашей. А священник же, сидевший за креслом курфюрста, встаёт и свой стул ставит к правому подлокотнику, поближе, и показывает генералу: прошу вас. А когда генерал садится, архиепископ берёт его за руку:

— Ну… Расскажи мне, как дело было в Винцлау. Хочу слышать всё из первых уст.

Волков думал, что отделается рассказом коротким, дескать, приехал графиню взял, замок нечистых поджог его да уехал. Всё. Но не вышло…

— Нет, нет… Расскажи, каковы те Тельвисы были. Каковы на вид, гадки ли или хороши собой, как у них в замке было, дурно, грязно, или нет, — требовал архиепископ, — всё рассказывай, всё, я тут с ума схожу, романы слушаю, так что давай, рассказывай.

Пришлось рассказывать и про замок, и про то, как перебили всех людей маркграфини, и про страшную ванну, и про богатство колдунов. И как шли в Швацц. И как там их встречали без особой радости. Курфюрст Ланна слушал внимательно, и всё время задавал вопросы. И Волков понял: сед старик, конечно, и немощен ногами, но взгляд его внимателен, и разум совсем не стариковский у него — твёрдый и неутомимый. И все иные, кто был в той зале, все слушали его внимательно, с большим интересом. И Волков тут увидел Агнес. Так в глазах той, от его рассказа, не только интерес был, в лице девы отпечаталось явное напряжение. Она слушала каждый звук, что произносил «дядюшка». Не отрывала от него горящих глаз. Рассказ о Тельвисах, было видно, тронул. Но она не посмела задать ни одного вопроса, слушала всё молча. А вот архиепископ вопросы задавал. И когда барон закончил рассказ, он и спросил:

— И что же ты думаешь? Отчего местные сеньоры не поспешили спасать маркграфиню?

— Тут причин полдюжины может быть, — отвечал генерал чуть подумав. — Может ждали, пока она в плену истомится и согласится на того жениха, что они ей предложат, может думали, что она сгинет там у Тельвисов, а они станут регентствовать над её дочерьми до самого замужества… А так как старшая была хвора, младшей до замужества ещё лет десять было, — Волков разводит руками. — Причин может быть множество, монсеньор.

— Верно, верно… Причин может быть много, — соглашается архиепископ.

А генерал ему и говорит:

— Поведение сеньоров — то не новость, а вот как повёл себя архиепископ Винцлау… — он качает головой. — Вот уж удивил, так удивил. В епархии его лютовали нечестивые, а он знай себе поживает в дворце своём, словно всё то его не касаемо. А когда я к нему приехал, так сказался в отсутствие, а сам ко мне экономку выслал для разговора. И экономка та, — барон делает многозначительную паузу, — уж и не знаю, что это за экономка такая, говорила с таким гонором, словно это она маркграфиня Винцлау, а я ей докучаю с просьбами.

— О брате Христофоре я слышал много всякого, прискорбного… — кивает ему в ответ Его Высокопреосвященство.

— Архиепископ Винцлау обременён большой семьёй, и старается для детей своих природных, а не детей из паствы. Говорят, служб вообще не ведёт, принцесса говорила мне, что он ни её саму, ни дочерей её не исповедовал, не причащал. Хоть и духовник их.

— Пастыри, что вышли из великих домов, пастыри никудышние. Политики, интриганы, стяжатели одни из алчнейших… — архиепископ качает седой головой. — "Духовники, проповедники, люди, горящие верой и ведущие за собой паству"… Нет… Это не про них… А люди истиной веры, что просты, так они никогда вершин не достигают. То извечная и большая боль, тяжкая рана нашей матери Церкви, от таких её сыновей. — Он замолкает в тяжёлом раздумии, и как бы позабыв эту тему продолжает расспрос: — А как тебе показалась сама принцесса?

— Её Высочество? — Волков секунду размышляет: — То женщина прекрасная, любящая мать добродетелей премногих.

— Ну, раз ты это про неё говоришь, а ты-то у нас в женщинах разбираешься, то поверим тебе. — Кажется, в словах его Волков разобрал иронию. А курфюрст ещё и добавляет: — А женился бы на ней? Женился?

Генерал смотрит на архиепископа удивлённо. И тот смеётся и похлопывает его по руке:

— Я шучу, шучу… Знаю я, что ты женат. И знаю, что с родственниками своей жены ты в больших раздорах.

— В больших… Сами знаете, Ваше Высокопреосвященство, графине пришлось искать приюта у вас от их лютости, — отвечает генерал.

— Да, да… Графиня мне рассказывала, плакала, когда вспоминала, до сих пор у неё страх не иссяк… Подлость Маленов всем давно известна. А что же герцог? — спрашивает курфюрст. — Как он на то смотрит? Может, это он так фаворитке отставленной мстит?

Волков не стал говорить архиепископу о последнем письме герцога к Брунхильде, скорее всего тот и сам о содержимом письма узнает, но и хулить своего сеньора не стал:

— Я говорил с герцогом, он сам возмущён был произошедшим. Но то его родственники, и посему он разрешил мне самому воздать им.

— И воздай, — кажется, архиепископ даже оживился, — воздай им всем по заслугам. — Он снова трогает руку Волкова и говорит проникновенно: — Ваша вражда, молодец, на века, нет у вас предлогов к примирению… Нету. И то, что племянник твой родом из Эшбахтов, и их титул забрал, и что ты, в пустыне эшбахтской развёл сад и богатеешь день ото дня — всё это только к большей их злобе будет. Уж поверь мне, старику. Поверь… Поверь… Эшбахты и Малены враждовать будут долго, и чем больше ты их сейчас изведёшь, чем больше их осиных гнёзд разоришь, тем меньше останется внукам твоим. Или ты думаешь, что малены, эти стаи подлых шакалов, не захотят вернуть себе графского титула?

Тут и спорить было не о чем. Если не отбить у них охоту, так малены непременно будут искать возможность извести молодого графа. И он, всё это понимая, кивает, соглашаясь с курфюрстом: вы несомненно правы. А тот и говорит ему:

— Сам же за графа не волнуйся. Оставь их тут — и мальчика, и мать его. Я за ними пригляжу. Пригляжу… С ними всё будет хорошо. А мальчик ваш хорош… Хорош… — курфюрст почему-то сказал «ваш» про графа, генерал замечает это, но молчит, а поп и продолжает: — Ума редкого мальчик. Памяти редкой. — Он смотрит на Волкова. — Как ты смотришь на то, чтобы пошёл он в сыновья матери нашей Церкви?

Тут уже генерал смотрит на Его Высокопреосвященство с непониманием:

— А как же титул? Оставить его? — Он чуть не добавил… «Маленам?»

— Титул! — Восклицает архиепископ с негодованием. — Нужен он тебе, этот титул! Для чего? Спесь твою потешить, что твой племянник — граф?! Твой племянник настолько умён, что может стать пастырем великим, о котором будут люди помнить в веках, учение великое оставить после себя или добраться до Святого престола. А ты про титул. — Тут курфюрст машет на генерала рукой: — Впрочем, поступай как знаешь. Но я его у матери заберу… — Тут старик глядит на Волкова осуждающе, будто это он в чём-то виноват. — Она у него такая… Что при ней он только дурному научиться сможет. Отправлю мальчика в Ноймерштад в монастырь святого Амвросия, там лучшие учителя в моей земле. Пусть учится, а уж потом сам ты решишь, что с ним делать. — Он смотрит на генерала уже спокойнее. — Могу и барона твоего туда же направить. Им двоим легче будет, сдружатся там. Может, на всю жизнь…

Насчёт графа… Возможно архиепископ был и прав, если Малены и захотят нанести вред молодому графу… Не доберутся, да и не осмелятся. Монастырь всё-таки. Может и вправду ему не помешает у монахов поучиться.

«Ипполит же выучился. Вон каков вышел».

Но насчёт сына Волков качает головой:

— Барона учить? То пустое. Он упрям, задирист, ленив. Только проказы, да драки ему интересны. К учению вовсе не расположен, только в воинское дело его определять. — Он на секунду замолкает. — Вот ежели второго моего сына… Тот способности имеет какие-то.

— Ну, хорошо, присылай второго, — соглашается архиепископ. И повернув голову и поискав глазами Агнес, говорит ей: — Ты дева, как приедет его сын, напомни мне. — А потом, вдруг переменив тему, вспоминает. И спрашивает у неё. — А что же насчёт жениха? Говорила с дядей? Показала избранника своего?

⠀⠀