Божьим промыслом. Серебро и олово

⠀⠀ Глава 17 ⠀⠀

— Что же вы не едите? — интересовалась у него баронесса, и тут же одёргивала сыновей: — Прекратите, барон, немедля. Опять вы за своё?! Хайнц, вы тоже… А ну, перестаньте пачкать скатерть. Кому я говорю… Вы только господина своими проказами расстраиваете!

Полдень. С кухни тянет от печи жаром. И без этого пекло. А тут и вовсе хоть задыхайся. Генерал никогда не жаловался на аппетит, но сейчас он лишь пьёт вино, разбавленное один к трём. И потом зовёт:

— Мария!

— Да, господин, — ключница появляется из кухни.

— Нет ли у тебя там льда?

— Нет, господин, — отвечает Мария. И в её голосе он слышит огорчение, ключница жалеет о том, что не смогла ему помочь. — Но ежели надобно, я могу послать к молочнику, думаю, у него в погребе может быть.

Но Волков лишь машет рукой. «А вот во дворце у герцога всегда есть лёд». Генерал чувствует себя нехорошо, и то не хворь плоти. Все лекарства, что выписал ему Ипполит, он пьёт исправно, и, кажется, они помогли. А плохое самочувствие…

Это всё чёртов двор. С тех пор, как он приехал сюда, его не покидало чувство, что он ведёт войну. Ведёт и не знает, как её выиграть, как её закончить. Одна опасность обрушивается на него за другой. И первая из тех мыслей, что лишали его аппетита…

«Какого дьявола сеньор интересовался его родством с Брунхильдой, родством с Агнес? Что вынюхивал, зачем спрашивал? — Всё это было очень, очень неприятно… А он ещё отказался от его предложения возглавить гвардию посольства. Герцог, как и все высокородные, очень не любил отказов. Может потому и начал спрашивать про семью, намекать: дескать, я всё знаю, ты уж не упрямься, дурачок. — О-о… Тут не только есть перестанешь, тут чесаться начнёшь!» Дальше шли «интересные» встречи обер-прокурора с погаными маленами. О чём негодяи там говорили, к какому решению пришли? И кто вообще был главный зачинщик нападения на Брунхильду и племянника. В том, что эти мерзавцы не остановятся, Волков был уверен.

«Затихнут — да. Наверное. Уберутся в свои крысиные норы, полагая, что герцог их и на этот раз укроет от возмездия. А когда поймут, что всё прошло, улеглось, и кара их миновала, так снова примутся за своё. А как не приняться, если на кону титул и земли»? Но и это было опять же не всё.

Принц. Мальчишка и глупец, затеял истинную дурость, опасную для генерала, которую надо было обязательно пресечь, но при том, ни в коем случае не поссориться с юным балбесом. Потерять одного из немногих друзей при дворе было для него сейчас… Истинной катастрофой.

«Вот и думай, где спокойнее, на войне или при дворе?»

Причём на войне, он знал, что делать… У него был целый арсенал действий: от вкапывания в землю и окружения себя частоколами, до скорых ночных маршей и атак с ходу, не перестраиваясь из походной колоны. А тут: «Наберитесь терпения, друг мой, подождите».

Ждите. Лучшего способа отдать инициативу и придумать невозможно. Даже находясь в осаде, он не стал бы сидеть сложа руки и ждать. Так можно дождаться только неожиданного удара. Но в том-то и дело, что тут генерал ничего не мог предпринять на упреждение. Не мог подготовить неожиданный удар, а должен был отвечать на создавшуюся угрозу. И вот одной такой угрозой, для него, и была нелепая затея принца.

И уже придумывая как её предотвратить, он поцеживал разбавленное вино, попутно удивляясь тому, что фон Готт так с утра и не объявлялся. А тут радость, наконец, за дверями генерал слышит низкий голос оруженосца, он о чём-то болтает с Ингрид. Та ему в ответ всегда отвечает чуть заносчиво. Но генерал давно приметил, что пухленькая и хорошенькая Ингрид, хоть и замужем, только с виду отзывается на шутки оруженосца строго, на самом деле как будто флиртует с ним, и Волков вздыхает с облегчением: объявился, наконец. Он встаёт.

— Куда вы?! — сразу всполошилась жена. — Не поели же ничего!

— Потом поем, — бурчит он и со стаканом выходит из столовой.

Ингрид сразу юркнула в кладовку за чем-то, а генерал и говорит своему оруженосцу:

— Какого дьявола, фон Готт? Где вы были?

— Там, где вы приказали, там и был! — Молодой человек ещё и задирается, с вызовом отвечает: мол, что же вы спрашиваете, если сами меня туда послали.

— Я за утро побывал у двух главных вельмож герцога, пол-дворца ещё потом обошёл, и приехав домой пообедал, а вы только заявились, хотя дом… — Тут он взглянул на приоткрытую дверь: ну конечно же баронесса застыла, голову склонила и пыталась расслышать их разговор, что называется изо всех сил, и тогда генерал прикрыл дверь, и продолжил: — Дом её отсюда совсем недалеко.

— Дом-то недалеко, — соглашается фон Готт, понимая своего сеньора и понижая голос, — да когда я приехал, она спала ещё, я отдал ей письмо, так она велела ждать. — И он продолжает с возмущением. — Только одевалась полчаса, потом вышла, поговорила со мной и сказала, что будет писать ответ. И писала его ещё полчаса, — он достаёт небольшой пахнувший духами клочок бумаги, протягивает его генералу, тот сразу прячет его в рукав, а фон Готт и продолжает: — а потом она сказала, что не любит завтракать одна, просила меня остаться на завтрак, вот и пришлось с нею посидеть, хоть поел, а то вы-то только по делам и гоняете — поесть некогда.

— Значит дома вас не кормят, напросились на завтрак к юной госпоже, — констатирует барон.

— Ничего я не напрашивался, говорю же, она сама просила, говорила, что не любит есть одна.

— Она вообще-то и спать одна не любит, вы там за завтраком под юбки к ней не заглянули ненароком?

— Вот ещё, не по сердцу мне такие колючки, — нагло заявляет фон Готт, — так… поболтать с нею, позубоскалить — это можно… А ноги ей уже пол-дворца раздвигало, чего мне туда ещё лезть?

— Да, уж… Жаловалась лиса, что виноград кисл, — смеётся Волков. — Скажите уж попробовали, да не дала вам благородная дева. И сразу она шпилька, да колючка, и ноги ей пол-дворца раздвигало.

— Мне не дала? — Фон Готт говорит теперь с вызывающим апломбом. — Да она вчера, от бабьей тоски даже вам, старику дала, а уж мне бы… — он ещё и машет рукой: да только я возжелай.

Волков ухмыляется, а потом и добавляет:

— А за ней приданного, между прочим, какое-то поместье с конезаводом, что даёт дохода в год восемнадцать тысяч.

И моментально лицо оруженосца становится серьёзным, и ни апломба, ни игривости в нём более нет:

— А что за поместье-то?

— Что, фон Готт, интересно? Да? — теперь уже барон смеётся в отрытую: — Что? Теперь уже и не шпилька она, и не колючка? А то, что ноги она перед половиной дворца разводила… Уже и ничего зазорного в том нет, да, фон Готт? Истинная ерунда. Подумаешь! А может и дальше пусть раздвигает, коли у неё есть охота, ведь за теми ногами восемнадцать тысяч талеров годового дохода?

Оруженосец смотрит на своего сеньора с сожалением, а потом и машет рукой, без всякой надежды:

— А… Что мне те восемнадцать тысяч? Всё равно мне их не видать.

— Вот и давайте тогда о делах подумаем.

— О каких ещё делах?

И генерал начал ему объяснять, что надо сделать:

— Надобно найти какого-нибудь писаря. Из тех, что пишут прошения для необученных.

— На рынке такие сидят, — замечает генерал.

— На рынке, возле ратуши, возле суда, — вспоминает Волков. — И продиктовать ему такое письмо: одна высокопоставленная особа, собирается совершить необдуманное путешествие, в коем его могут подстерегать непредвиденные опасности.

— Погодите, погодите, — фон Готт пытается запомнить. — Уж больно мудрёные слова… И много их. «… особа какая-то там… надумала совершить необдуманное путешествие…». — Он морщится. — Может вы мне лучше напишите это всё.

— И даже не думайте мне в следующий раз возражать, когда я вас называю "болваном", — сурово говорит барон.

— А когда я возражал-то? — отмахивается оруженосец. — Да я уже привык к этому титулу. Просто всё это заумно. Позабуду ещё чего.

— Даже и не думайте забыть. Дело сие очень важное. — Строго говорит ему генерал. И продолжает. — Давайте ещё раз. Уж постарайтесь запомнить несчастную дюжину слов.

Фон Готт, всё-таки, больше ленился, чем был глупым, через некоторое время он всё помнил наизусть:

— Подписи не ставить, письмо через посыльного передать во дворец Виттернауфу.

— Шарф снимите, — говорит генерал, осматривая оруженосца, — писарь вас запомнить не должен, да и конь у вас слишком хороший, сбруя редкая, эфес у меча запоминающийся…

— Так что же мне, через город пешком, что ли идти, без меча, без шарфа… Может ещё одежду сменить?

— Одежду менять нет нужды. Меч и шарф снимите. А до рынка тут недалеко… Ничего, пройдётесь, ноги не отвалятся.

— Потащусь пешком, как бюргер какой… — бурчит молодой человек.

— Фон Готт, — наставляет его генерал со всей серьёзностью, — дело не шуточное, письмо сие очень важное, помните о том.

⠀⠀

⠀⠀

Бывают в жизни такие случаи, когда не ждал ничего, и вдруг удача. Вот так и случилось в этот день. Он уже и не помнил про это, а тут едва вышел со двора фон Готт, как в дверь, что была рядом с воротами, постучали. Мальчишка дворовый, что состоял при конюхе, пошёл смотреть кто там, и сообщил, обернувшись на заинтересованного хозяина:

— Господин, тут к вам городские какие-то.

— Ну, впусти, — распорядился генерал, не отходя от двери дома. Городских было трое, и двое из них представились:

— Нотариус Гобенблих, член коллегии нотариусов Вильбурга.

Возраста нотариус был почтенного, вида важного.

Второй господин был одет в чёрный шёлк и замысловатую шапочку из золотой парчи:

— Клемони, уполномоченный дома Клемони и Бельказе.

Этот дом в представлениях не нуждался, этот банк входил в тройку главных кредиторов герба Ребенрее. И Волков кивнул гостям, он был заинтересован визитом:

— Чем обязан, добрые господа?

— Мы к вам, господин барон, по делу о вашей собственности в городе Фёренбург. — Пояснил ему господин Гобенблих. — О вашем доме… — И он, взяв лист у своего писаря стал зачитывать. — Дом, по улице Жаворонков в три этажа, со внутренним двориком и балконами, что принадлежит вам… На него нашёлся покупатель.

И тут генерал произнес едва слышно:

— Не уж-то Господь услыхал мои молитвы!?

— Что, простите? — не понял нотариус.

— Ничего, ничего, — отвечал ему генерал и указывал на дверь: — Прошу вас в дом, господа.

И нотариус с банкиром и писарем зашли в распахнутую дверь дома. Волков, от радости верно, показал себя весьма радушным хозяином. Угощал визитёров, как истинных друзей. И при этом слушал, как нотариус ему рассказывал, что есть предложение от банковского дома Гальберихт, и что банк готов выкупить дом генерала за восемьдесят шесть тысяч талеров, единым платежом. Векселем дома.

— Мы вексель дома Гальберихт на указанную сумму, готовы обналичить при надобности в течении недели, — заверил Волкова банкир в красивой шапочке.

«Восемьдесят шесть тысяч! Ах, как это прекрасно! Господи, благодарю тебя. Я не только дострою замок, так ещё и все проценты по этому году выплачу, и ещё часть самих долгов». — Ну, как при таких новостях генералу было не радоваться? Но нашлось то, что немного омрачило его радость.

— Всю сумму обналичивать не придётся, — заявляет нотариус. — Так как двадцать процентов стоимости дома останется в Фёренбурге, она будет выплачена второму владельцу дома.

— Какой ещё второй владелец? — Искренне удивился генерал.

Тут секретарь снова подаёт господину Гобенблиху справку и тот приблизив лист к глазам зачитывает:

— Согласно реестру задний города Фёренбурга… — Он демонстрирует Волкову листок. — Вот у меня на то выписка имеется. — Вторым владельцем дома на улице Жаворонков является некий господин Вайзингер.

— Вайзингер? — Хмурится барон.

— Да, господин Вайзингер. И та собственность распределяется так, восемьдесят процентов ваши, и соответственно двадцать процентов его.

— Хельмут… Чёртов мошенник.

— И второй совладелец здания на улице Жаворонков, — невозмутимо продолжает нотариус, — господин Вайзингер уже дал согласие на продажу дома.

— Вот мерзавец! — продолжает злиться Волков. — Мы с ним вовсе не так договаривались.

Стряпчий и банкир смотрят на генерала теперь настороженно, и юрист интересуется:

— Желаете опротестовать его собственность? Или может его долю? Учитывая, кто вы и кто тот господин, я вижу ваше дело в выигрышном свете.

— Предлагаете судиться? — вздыхая спрашивает генерал. — И сколько будет длиться тот суд?

— Судиться вам придётся в Фёренбурге… У меня там есть достойные партнёры, они всё устроят, суд будет длиться… Год, или два, — отвечает нотариус.

Он слышать ничего не хочет про Фёренбург. И к тому же у него нет даже одного года:

— И сколько мне будет причитаться, если всё разделить как есть?

И тут нотариус заглядывает в новую бумагу:

— В случае вашего согласия, вы получите… — он смотрит в листок. — С учётом налога города Фёренбурга, с учётом услуг дома Клемони и Бельказе, с учётом нотариальных услуг, на руки вы получите… — Он протягивает барону бумагу. — Шестьдесят восемь тысяч сто восемьдесят талеров земли Ребенрее серебром, или золотыми монетами по текущему курсу.

"Шестьдесят восемь тысяч… Это, конечно, не восемьдесят шесть…

Тем не менее…".

— Я согласен на эти условия, так что не будем тянуть, давайте подписывать бумаги.

⠀⠀