Божьим промыслом. Серебро и олово

⠀⠀ Глава 15 ⠀⠀

— Ах, как ноги устали, — дева скидывает обувь и удобно вытягивается, кладёт свои ножки на диван, что напротив. — Купила туфли как раз для ужина, новые ещё…

На улице темно, но время от времени в окно кареты проникает свет, и тогда он видит, что юбки её сбились и ноги открыты до колен. И чулки у неё, кажется, розовые. Но Волкова её ноги, как и её чулки, волнуют мало, и он спрашивает:

— Так вы расскажете мне, кто приезжал к вашему отцу говорить обо мне? Что за люди?

И тут девица вдруг садится, подобрав под себя ноги, прижимается к его руке и щекой прижимается к его плечу:

— Так то деревенщина приезжала… Родня наша.

Генерал косится на неё и думает, как это ни странно о своём колете, на котором несомненно останутся белила, румяна с её щеки:

— Ваша родня из Малена?

— Из Малена, — отвечает Клементина. — Откуда же ещё.

— И кто же там был? — Волков хочет знать имена. В первую очередь.

— Ой, я всех и не знаю, — отвечает дева и вспоминает.

— Так всех и не нужно, вы первых вспомните, старших из тех, что приезжали. — Настаивает генерал.

— Старшим у них был Отто Займлер, — говорит дева, а сама весьма недвусмысленно прижимается к его плечу. И дышит ему в щёку. А ещё он чувствует её приятные духи. — Нудный такой дедок, криворотый. Знаете такого?

— Нет, — он не мог знать всех маленов, в графстве их проживало несколько десятков. — А кто ещё был?

— Раухи, из Фреккенфельда, отец и сын. — Она, кажется, была отлично осведомлена о людях, посещавших её отца. Или хорошо знала своих многочисленных родственников. Потом дева вздыхает. — Ну, и ещё кто-то, я уже и не помню…

— И что же они обо мне говорили?

— Я потом вспомню… — тут Клементина фон Сольмс уже не довольствуется просто объятиями его плеча, она весьма фамильярно прикасается к щеке генерала перчаткой и поворачивает его лицо к себе и привстаёт, тянется, пытается снова поцеловать его в губы.

— Остыньте, моя дорогая, — Волков со смешком отстраняется.

— А что такого? — искренне удивляется дева. Она усаживается поудобнее рядом с ним, юбки её совсем сбились, и он видел мельком девичьи колени… Да. Чулки у Клементины и вправду розовые.

— Боюсь я, уж и так слухи пойдут, так давайте сохраним благоразумие и не будем бросать тень на вашу чистоту, — отвечает ей генерал.

— Ха! — с вызовом восклицает дева. — Вот уж сказали! Чистоту вспомнили. — Кажется она хотела добавить «вот дурень!» Или что-то вроде того. И дева немного деланно смеётся. — Меня чистоты лишили прямо в коридоре дворца, на полу, ещё три года назад.

— Ах, вот как! — Волков не понимает её: то ли жалуется, то ли хвалится. Что тут ему делать: соболезновать ей или восхищаться?

— Да, дурачок один… Из дружков Георга Альберта со мной это вытворил, думал потом батюшка ему меня замуж отдаст. — Дева, судя по всему, улыбается в темноте. Может ей та история была и приятна: — А батюшка не отдал, а его ещё от двора убрали… Навек. Я о нём больше и не слыхала.

Волков снова не знает как на это всё реагировать, а девица и продолжает, и говорит так, словно бравирует легкостью своих нравов:

— Вы, барон, всё по войнам пропадаете, и не знаете, что чистота девичья, при дворе, не больно-то в цене… Георг Альберт со своим дружками уже все юбки во дворце позадирали, уже хвалятся списками, говорят, что список на всех приятных дам при дворе составили и всех по очереди пользуют, по списку, хоть там и замужние есть… Не знаю даже, верить им дуракам или нет. Да и сам герцог к жёнам не холоден.

— Как хорошо быть молодым герцогом, — произносит генерал, а сам размышляет: ну, это их взаимоотношения… Её общение с молодым принцем… Вообще-то говорило о большой близости кузена и кузины… И теперь это всё выглядело, мягко говоря… Пикантно. Но тут у Волкова сам собою возник и другой вопрос:

— И вы сказали, что и сам герцог… — он не договаривает. Но и без этого ей всё стало понятно. И она отвечает, вдруг, холодно:

— И какая же нужда вам о том знать?

— Никакой, — тут же соглашается барон. — Мне больше интересно, что господа, приезжавшие к вашему папеньке, говорили обо мне.

И дева сразу смягчается, и снова льнёт к нему:

— Расскажу я вам всё… Всё, что знаю. Но только после… — теперь же она уже не стесняясь наваливается на него, лезет целоваться. Да ещё… Он чувствует её ловкую ручку, которая своевольно касается его панталон, и настойчиво пробирается к его естеству. Словно ищет ход в его одеждах. А сама дева, даже не просит, а требует и нетерпеливо и немного капризно. — Ну, поцелуйте же меня, барон, ну…

Генерал снова чувствует её запах. Запах вина и благовоний. А ещё едва различимый запах кожи молодой женщины. И в общем он уже не против, чтобы её ручка касалась его. Тем более, что девица, хоть и совсем юна, но кажется знает, что делает.

И тут вдруг в окно кареты заглядывает фон Готт и говорит:

— Доехали! Вот он собор святого Марка.

Волков уже во второй раз отстраняет от себя юную Клементину.

— Бестактный глупец! — восклицает дева, одёргивая юбки. И вопрошает потом, не так чтобы очень строго. — Что же вы так лезете к людям!?

— Приехали, говорю, — посмеивается оруженосец. — Где дом ваш, злая шпилька?

И тут она свой изящной ручкой отталкивает могучего оруженосца и выглядывает из окна кареты:

— Вон тот. Туда везите.

— Это над которым даже фонаря не зажгли? — усмехается молодой человек.

— Везите уже! — Зло восклицает Клементина фон Сольмс, «падает» к генералу на диван и говорит ему громко, чтобы фон Готт слышал. — Как дурно воспитан ваш человек!

— Истинны ваши слова, — соглашается с нею Волков. И он даже не успел спросить у девы о том, что его заботило, как они уже были на месте.

— Эй вы, грубиян! Где вы там? Стучите в дверь! — Распорядилась девица, снова выглядывая в окно.

— Что-то много у меня нынче сеньоров и сеньор, и все норовят покомандовать, — замечает фон Готт. Но, не слезая с коня, начинает рукоятью плети колотить в большую дверь.

— Проводите меня, барон, — она даже не просит, она почти приказывает.

— Уместно ли сие? — перед домом темно, и он не видит ни забора, ни здания и ему не думается, что здесь может находиться резиденция всесильного обер-прокурора. И тем не менее… — Не дай Бог, ваши родители увидят меня.

— Родители?! — она смеётся. — Это мой дом! Граф с графиней живут в своём доме. — После хватает его за руку. — Пойдёмте же… — И так как он не торопится подчиняться, а сидит на диване, девица добавляет. — Я вам расскажу, о чём говорила та приезжая деревенщина с моим отцом.

Конечно всё это ему не нравится, но узнать, что же это был за разговор у обер-прокурора… Волков просто не может упустить такую возможность. И со вздохом он поддаётся ей, и вылазит за девой из кареты, как раз когда большую дверь открывает толстая служанка с лампой в руках. Фон Готт тоже проникает в дом и начинает там, под удивленным взглядом толстой служанки, ходить по комнатам и кухням, на всякий случай заглядывая, зачем-то, и в кладовые.

Дом оказался не очень большим, а кроме одной служанки там нашлась и ещё одна — миловидная и расторопная, она-то и проводила свою госпожу и неизвестного господина наверх. В большую, занимающую едва ли не весь второй этаж спальню:

— Вина, сыра принеси, — распорядилась Клементина фон Сольмс и указала генералу на одинокое кресло:

— Прошу вас, барон. — Сама же девица просто валится на кровать и снова сбрасывает туфли с ног и потягивается. — Ах, как устала я сегодня.

— Может быть… — начал было генерал…

Но Клементина опережает его:

— Те гости, что были у отца, жаловаться приезжали.

— Жаловаться?

— Говорили, что вы аки волк рыщите среди агнцев, выбирая кого пожрати. Говорили, что управы на вас нет… — и тут в комнату снова вошла служанка, она внесла поднос, на котором был кувшин с вином, два стакана, чашка с сухофруктами и твёрдый сыр, который нужно ломать, так как ножу он не поддаётся. Поставив поднос, она разлила вино по стаканам, один подала генералу, второй принесла госпоже, но та стакан не взяла, сказал коротко:

— Раздеваться, — встала и пошла за ширму, что была тут же у стены. Генерал думал поставить стакан, встать, да и уйти, но зайдя за ширму девица продолжила оттуда:

— А батюшка им сказал, дескать, сами виноваты. Сказал им, что раз дурное затеяли, то ещё не беда, а беда в том, что затеяли да не сделали. И они стали перед ним плакаться.

Волков видит, как над ширмой мелькнули рукава платья.

— И что же они хотели от обер-прокурора? — Он отпивает вина: вино после того, что он пил на ужине: ну так себе.

— Спасения, — отвечает дева и выходит из-за ширмы в одной рубахе. Даже чулок на ней нет. Подходит к зеркалу и садится на пуфик, служанка ставит перед ней таз с водой, после начинает распускать её причёску и расчёсывать волосы. — Они боятся, что герцог вам даст право на отмщение.

«Пока ничего он мне не дал!»

— Вот и просили батюшку о защите, — и когда волосы её были расчёсаны, Клементина умывается, вытирает лицо полотенцем, бросает служанке: — Всё, иди.

Она поворачивается к генералу:

— Ну, так что, я заслужила поцелуй истинного героя?

Но на это генерал лишь интересуется:

— А откуда вы всё это знаете? Неужто ваш отец настолько допускает вас в свои дела?

— Нет, конечно, с чего бы ему допускать меня в дела, он меня почитает за дуру, — отвечает она и встаёт. — Но его секретарь, Гофер, мой любовник. Он мне всё рассказывает. За одно свидание готов всё, что знает мне поведать, а я думаю: и пусть рассказывает, раз подарком одарить не может. И вот видите — пригодилась его болтовня…

— Гофер? — барон безусловно слышал эту фамилию.

— Да, его зовут Александр Карл, он из захудалой ветви тех самых фон Гоферов, он беден и служит при отце, — рассказывает дева, а сама подходит к Волкову и положив ему руки на плечи, вдруг… Садится ему на колени, как на коня верхом.

Он усмехается, она присела ему на больную ногу, но Волков её не прогоняет. Дева не очень тяжела, и он хорошо её видит. Теперь на её лице нет ни румян не белил, но стали видны оспины, а генерал интересуется:

— И много ли у вас любовников, дитя моё?

— Да, кто же любовников считает? — она смеётся. — Любовников надо любить, а не считать.

Качает головой, как от восхищения и удивления:

— Как же вы замуж выйдете, кто же вас потом возьмёт?

— Ах, глупость какая! Кто возьмёт, кто возьмёт? Найдутся, авось… — она весьма пренебрежительна к этому вопросу. И поясняет ему: — За мною приданное записано — поместье Шеслиц, так там один конезавод семь тысяч талеров в год даёт, да ещё само поместье одиннадцать. — Дева пожимает плечами, видно этот вопрос её совсем не заботит.

«Да, сие довод веский… Она права. Конечно найдутся… Ещё из женихов и выбирать будут».

А она вдруг встаёт с его колен и просто скидывает с себя рубаху на пол. Остаётся в наготе первозданной.

Дева роста среднего и хрупка. Её бёдра худы, а грудь не велика.

В ней совсем нет того, что привлекает его в женщинах. Даже волосы на её лобке почти незаметны. Но он не отталкивает её, а наоборот, протягивает к ней руку и проводит ладонью по её животу. Она же опять садится верхом на его колени своими тощими ногами, обнимает за шею и целует в губы. И он, на сей раз не отстраняется и даже прижимает её к себе. Во-первых, рассказы секретаря обер-прокурора, дорогого стоят, а во-вторых, не нужно злить такую женщину пренебрежением. Как выяснилось, она взбалмошна, и юна, но вовсе не глупа. Он опускает руки вдоль её спины.

«Господи, не спина, а хребет дракона, худа — совсем мяса нат, и зад-то у неё мальчишеский! Весь зад в две ладони уместился».

Но теперь это не играет никакой роли. «А… — Волков мысленно машет рукой, — разделась она уже, разгорячилась, — не в его правилах было разочаровывать дам, — Бог с ним, с задом. Баба есть баба, хоть и молодая, и нужно ей то же счастие, что надобно и другим женщинам».

Генерал легко поднимает её и относит к кровати:

— Подождите, юная госпожа, надобно мне раздеться, а лакея при мне нет.

Но Клементина фон Сольмс вскакивает на кровати:

— Не нужен нам ваш лакей, барон, я вам послужу сегодня.

А он проводит ладонью по её щеке, а потом трогает её небольшую грудь и говорит:

— Да, уж не сомневайтесь, послужите!

Как все закончилось, Клементина звала служанку и требовала себе воды — мыться, и пока ждала воду, трогала его рану на бедре и зевая говорили ему:

— Барон, а оставайтесь у меня… Не люблю спать одна.

— Никак сие невозможно, дитя моё, меня ждёт жена, — отвечал он ей вставая и беря одежду.

— Все жёны дуры, — говорит ему девица абсолютно серьёзно, а может и зло. — Их удел ждать, пока их мужчины ублажают молодых любовниц.

— Вы сами будете женой когда-то, — напоминает ей генерал.

— Тогда и я буду дурой, — легко отвечает девица.

Когда они прощались, генерал и говорит ей:

— Госпожа моя. То, что вы рассказали мне, для меня весьма важно. Я вам очень благодарен, — он сжимает её ручку нежно и смотрит девушке в глаза.

— И что, стоило это того, чтобы ехать ко мне? — весьма цинично интересуется дева. А может быть то от смущения и удовольствия. И глядит на него, и кажется, она сама довольна.

— Ещё как стоило, вы и сами прекрасны и свежи, а ещё знали столько всего нужного для меня. Дойная удача. Я вам очень, очень благодарен и за рассказ ваш, и за ночь прекрасную.

Клементина улыбается, светится как будто от счастия, и тут же обещает ему:

— Я ещё что-нибудь разузнаю для вас.

— Буду ждать нашей следующей встречи: — говорит генерал и дважды целует её в щёчки. В одну и другую.

⠀⠀