— Так, садись сюда, — указала я Агате на стул и взяла расчёску с будуарного столика. — Сейчас заплетём тебе самые роскошные косы.
— А потом ещё поиграем в салки?
— Обязательно поиграем, — пообещала я, принимаясь за работу.
Волосы у маленькой княжны были густыми, немного вьющимися, оттого путались очень быстро. Хотя с такой роскошной гривой вполне можно было себе позволить ходить совсем безо всяких причёсок — и без того очень красиво. Но этикет есть этикет. Да и удобство не на последнем месте — всё-таки Агата была подвижным и озорным ребёнком.
— Хорошо, что вы с Груней теперь у нас живёте, — поделилась она своими мыслями. — А то со мной никто больше в салки не играет. А мы с Наташей всегда играли в салки… И с мамой тоже…
Агата тихонечко вздохнула. А я невольно замерла с расчёской в руках. При мне малышка ещё ни разу не заговаривала о своих покойных маме и сестричке. Я хоть и знала уже, как их звали, сама эту тему никак не затрагивала. В конце концов, кто я, чтобы узнавать о судьбах чужой семьи?
И всё же история Булыгиных меня волновала. Возможно, потому что теперь я находилась в их родовом гнезде. А может, потому что много времени проводила с Агатой и не могла не думать о том, скучает ли она по своим близким. А может, вся штука в том, что и на Василия я волей-неволей стала смотреть чуть иначе.
С момента нашей первой встречи у ректора МГУ я повидала этого мужчину в различных ситуациях, и всякий раз Булыгин отрывался немного по-новому. За его тёмным и нелюдимым фасадом совершенно точно пряталось не то, что он демонстрировал большинству людей, мне — в том числе. Но теперь я созерцала его рядом с дочерью. И порой начинало казаться, будто бы этот Булыгин и тот, что мне был известен раньше, — разные люди.
С Агатой Василий Степанович был прямо-таки милашкой. Я серьёзно, никаких шуток. Раньше я думала, что из такого человека не может получиться хорошего отца, однако Булыгин сломал все мои представления о нём — он был прекрасным, добрым, заботливым, любящим отцом. Это не отменяло того, что на меня он по-прежнему ворчал и глядел волком. Но с дочерью он превращался в огромного плюшевого медведя, ей-богу.
Однако даже с учётом всех его стараний у Агаты не было матери, да и сестру она свою не забыла. Воспоминания жили в ней, а горечь потери до сих пор ранила маленькое сердечко.
— Наташа никогда не могла меня поймать. А мама быстро ловила. Как ты, — девочка подняла голову и доверчиво посмотрела мне в глаза.
— Ты, должно быть, скучаешь по ним?.. — тихо спросила я, приглаживая её пушистые волосики.
— Скучаю, — призналась Агата. — А у тебя есть сестричка или братик?
— У меня есть сестра. Её зовут Соня. И брат у меня тоже был. Николаша, — груди непрошено вырвался вздох.
Это не ускользнуло от внимания Агаты:
— А что случилось с Николашей?
— Умер, — я не стала лгать. Только не этой девочке. К сожалению, она уже не понаслышке знала, что такое смерть.
— Он тоже сильно заболел и от этого умер?
— Нет, — я качнула головой. — Николаша ушёл служить и погиб в бою.
— Так грустно, — посочувствовала девочка и обняла меня за талию. — Мой папа тоже был в бою. Его сильно ранили, и теперь он иногда плохо ходит. Но папа говорит, что это ерунда, что ему очень повезло.
— Ему очень повезло, — согласилась я, обнимая ребёнка, — особенно потому, что у него есть такая дочка как ты.
Я улыбнулась, чтобы не позволить печали вылиться в слёзы. До сих пор в себе я находила какую-то тонкую, незримую связь с Николашей. Пусть воспоминания о нём принадлежали не совсем мне, но с некоторого времени всю свою память я ощущала как собственную. Оттого мысли о сгинувшем на войне брате не давали покоя. Так чудовищно и неправильно, что после Николаши совершенно ничего не осталось, даже могила его была пустой.
— Всё равно грустно, — в унисон моим мыслям сказала Агата. — Грустно, когда больше нет братиков и сестричек. И мам…
Я поняла, что малышка тоже держится из последних сил, чтобы не заплакать. Поэтому постаралась сказать что-нибудь ободряющее:
— Они теперь в лучшем мире. На небесах. С ангелами.
— Папа говорит, что нет никаких ангелов, — абсолютно серьёзно возразила Агата, без тени сомнений. — А небеса — это такой газ. И там только птицы летают, и звёзды светят. И никакого другого мира нет. И чудес не бывает… — она тихонько всхлипнула.
Я села на корточки, чтобы быть с ней на одной высоте и посмотреть глаза в глаза.
— Агата, твой папа очень умный человек, — прошептала осторожно. — Но кое в чём он всё-таки ошибается.
— В чём? — заинтересовалась Агата, переставая плакать.
— В том, что чудеса существуют. Хочешь, я открою тебе одну большую-пребольшую тайну? Я ещё никому её никогда не открывала, но тебе расскажу. Если ты пообещаешь никому-никому об этом не рассказывать.
Девочка послушно закивала головой:
— Никому-никому!
— Давай поклянёмся на мизинчиках?
— Это как? — удивилась она.
Я протянула свою руку, сжав все пальцы, кроме мизинца:
— Ты тоже так сделай. Да, вот так, а теперь мы скрестим мизинчики и произнесём вместе: обещаю и клянусь…
— Обещаю и клянусь, — повторила Агата.
— Никогда-никогда…
— Никогда-никогда.
— Никому-никому…
— Никому-никому…
— Не рассказывать тайны Александры…
— Не рассказывать тайны Александры, — кивнула девочка.
— Хорошо, — я кивнула ей в ответ и произнесла шёпотом: — Тогда слушай внимательно. Я сюда, в этот мир попала случайно. Из другого времени, из далёкого-далёкого будущего. В том будущем у меня была очень непростая жизнь. Я даже ходила с трудом…
— Как мой папа? — перебила Агата с удивлёнными глазами.
— Ну, почти, — я не стала вдаваться в подробности. — Но потом в моей жизни случилось чудо. И я оказалась здесь.
— А как же ты была где-то там, а потом здесь? — она похлопала ресничками.
— Не знаю. Но так Боженька захотел. Я очень молила его о том, чтобы у меня появился шанс на новую жизнь. И мне было дано.
— А если я буду очень-очень молить Боженьку, чтобы мама и Наташа вернулись, он так сделает?
Я закусила губы:
— Не уверена. Но ты можешь молиться о том, чтобы Боженька дал им новую жизнь, ещё лучше, чем была. Ты ведь хочешь, чтобы мама и Наташа были счастливы, даже если в другом мире?
— Хочу, — проронила Агата. — И я хочу, чтобы мой братик Николаша был счастлив, даже если он очень-очень далеко. Поэтому я за него молюсь каждый день. И я уверена, что с ним всё хорошо. Просто… в другом мире.
К моему изумлению, малышка понимающе кивнула, словно всё сказанной мной было для неё самым обычным делом, пусть и секретным.
— Я о тебе никому не расскажу, Сашенька, — снова заверила она.
— Конечно. Мы же поклялись на мизинчиках. А клятва на мизинчиках нерушима, — ответила я самым серьёзным тоном.
Агата вдруг о чём-то задумалась, а потом неожиданно выдала:
— А если ты из другого мира здесь, а моя мама и сестричка там, значит, вы поменялись, да?
— Может, и так… А может, не совсем… — неуверенно ответила я. — Мы не всегда можем понять замыслы Боженьки…
— А я понимаю! — с внезапным рвением заявила малышка. — Боженька забрал у меня маму и Наташу. Но теперь послал мне тебя и Груню. Чтобы у меня снова были мама и сестричка.
— Агата… — я не знала, как реагировать. — Мы с Груней… очень тебя любим…
— И я вас очень люблю! — перебила девочка и снова бросилась ко мне на шею. — Я вас уже так люблю, что почти и не скучаю! Вы же ведь играете со мной в салки! И нам вместе весело!
— Конечно…
— Это потому что Боженька вас послал, — окончательно решила Агата, ещё туже стискивая меня в объятьях. — А Боженька всё делает правильно, да?
— Да, — закрыв глаза, я мысленно поблагодарила бога за то, что в мире существуют такие чудесные создания, как Агата.
Тепло её рук, доверчивые и такие тёплые слова вселяли и в меня огромную надежду и веру, что я в этом мире действительно не просто так. Моё появление тут — не случайность, а настоящий божий промысел.