Вот так бы и треснула чем-нибудь тяжёлым ему по лбу! Ну, прямо зла никакого не хватает! Что же это за мужчина такой? Какой-то сборник раздражающих факторов!
— Удивительно, насколько же вы разные с братом… — процедила я, не сдержавшись от очередной едкой реплики.
— Едва ли, Александра Ивановна, — небрежно вбросил Василий. — Мы во мной с Вениамином похожи. Разве что с особыми приметами на личине ему повезло больше.
Это фраза прозвучала апогеем самодовольства. Кажется, Булыгин чуть не гордился своим уродством. А я отныне отказывалась видеть в нём что-то симпатичное. Нравится быть Квазимодо? Прекрасно! Даже не вздумаю впредь замечать за ним приятные черты. Всё! Баста!
— Боюсь, вы плохо думаете о своём брате, Василий Степанович.
— Плохо? — удивился Булыгин.
— Именно, — дерзко заметила я. — В отличие от вас, Вениамин Степанович понимает такие тонкие вещи, как вдохновение. Или, скажем, поэзия. Но, боюсь, вы настолько далеки от данных понятий, что не сумеете распознать их.
Выдав всё это залпом, я поднесла бинокль к глазам и уставилась на сцену. Как раз прозвенел третий звонок, начиналось представление. Булыгину пришлось прервать разговор. Последнее слово осталось за мной, чем я была крайне довольна.
На ближайший час всё моё внимание поглотило зрелище. И я не переставала удивляться тому, насколько балет — бесподобное, неподражаемое искусство. Сколько труда, отточенности и в то же время почти невесомой лёгкости в каждом движении актёров. Грация, сила, красота и бессмертная музыка сливались в единую сложную и филигранно выверенную композицию.
Мне сложно было оценить все танцевальные па или сказать, какая именно часть музыкального произведения наиболее ценная с точки зрения искусства. Но уверена, такое переживание не может оставить равнодушным того, чьё сердце живо и наполнено светлыми чувствами.
Изредка я бросала взгляд на Булыгина и подмечала, что он смотрит за происходящим на сцене также заинтересованно. Не хочется опять вспоминать своего горе-муженька, но в этом смысле Василий вёл себя заметно лучше. Впрочем, тому было объяснение: в девятнадцатом веке ещё не придумали телевизор и компьютерные игрушки, здесь попросту отсутствовали другие развлечения. Так что Булыгин всего лишь довольствовался тем, что есть.
Во время антракта мы пошли в буфет. Разумеется, ничего покупать я не собиралась и с Василием Степановичем вместе не пошла, а осталась дожидаться его за столиком. Каково же было моё удивление, когда Булыгин поставил передо мной бокал шампанского и закусочную тарелку с двумя миниатюрными бутербродами с красной икрой.
— Это мне? — на сей раз эмоции мне скрыть не удалось.
— Похоже на то, Александра Ивановна. Или вы не любите шампанское?
Я сделала глубокий вдох, приходя в себя, и ответила:
— Люблю. Конечно, люблю.
— Тогда что же? Не по вкусу красная икра?
Пришлось собраться с силами для очередной контратаки:
— Вы соблюдаете светский этикет, разумеется. Всё время забываю о ваших истинных мотивах. Но могу заверить вас, что в отношении меня вам не следует беспокоиться о подобных вещах.
Булыгин застыл с бутербродом, не успев донести его до рта. Он глянул на меня прямо, затем отложил закуску и поднял свой бокал.
— Предлагаю выпить за отсутствие беспокойства.
— Поддерживаю.
Не разрывая взглядов, мы пригубили по глотку игристое вино. Оно сильно отличалось по вкусу от того шампанского, что мне доводилось пробовать, и всё же мне очень понравилось. А уж деликатесная закуска с икрой оказалась настолько кстати, что я успела пожалеть, что бутербродов всего два.
В чуть более мирном настроении мы вернулись в ложу, чтобы досмотреть спектакль до конца. А когда прозвучали финальные аккорды балета, я поняла, что вообще не заметила, как пролетело время. Зрители зарукоплескали. Я тоже присоединилась к овациям, даже выкрикнула: «Браво!», хотя наверняка это было не слишком по-светски. Тут же перехватила взгляд Булыгина — на его губах играла улыбка. Но стало совершенно всё равно, смеётся ли он надо мной или у него просто поднялось настроение.
— Не ошибусь, если скажу, что вы остались довольны? — поинтересовался Василий, когда мы уже получили свои вещи в гардеробе и вернули бинокли.
Он придержал моё пальто, помогая одеться. Да-да, ещё один формальный жест.
— Не ошибётесь, Василий Степанович. А как насчёт вас? Вам понравилось?
— Недурно, — сухо отрекомендовал он.
Но, возможно, в его случае это уже была высшая похвала. Я не стала дальше его допытываться, полагая, что уж на этом наш вечер точно закончен.
Как вдруг Булыгин произнёс:
— Вы торопитесь?
— Нет. Я вовсе не спешу. У вас какое-то поручение ко мне?
— Можно сказать и так. Не угодно ли пройтись?
— Пройтись? — я озадаченно оглянулась по сторонам. — С какой же целью?
— Пешие прогулки благодатно влияют на общее самочувствие. Ежели вы не против немного оздоровиться, мы могли бы совершить прогулку по Тверской. Что вы на это скажете?