Аптекарский огород попаданки

Глава 9.

Вместо хоть сколько-то вменяемого объяснения Груня принялась выть и непрерывно креститься. Я была знакома с этой девушкой всего пару минут, но уже поняла, что это её естественная реакция на любое событие.

— Господи помилуй… Господи помилуй… — умудрялась она вставить в короткие промежутки между завываниями.

— Не поминай Господа всуе, — решила я её немного приструнить, и Груня в самом деле чуть стихла.

Кажется, нужно было самой что-нибудь соображать, но любая попытка выстроить логические цепочки в голове наталкивалась на новый приступ боли. Вроде я всё помнила… Да…

У меня был день рождения… Мы поссорились с сестрой… Потом помирились… Потом… Потом… Книги, да… Мне подарили книги, я легла спать…

Резко замутило, и я снова чуть не потеряла равновесие. Словно мои собственные воспоминания настолько перегружали нервную систему, что она отказывалась их воспринимать. Так бывает с неприятным сном, который как бы помнишь в деталях, но как только пытаешься заново проиграть его в воображении, картинка рассыпается.

Я поглядела на свои руки — повертела и так, и эдак… Мои руки, точно мои, но… не мои. Их как будто подменили, сделали вновь молодыми и холёными, словно они ничего в жизни тяжелее томика стихов не держали. Ни вздутых вен, ни мозолистой корки, гладкая бархатистая кожа…

Что со мной? В самом деле сплю?

Взгляд зацепился за нечто, показавшееся совсем уж вопиющим: прямо надо мной на уровне примерно трёх метров виднелось распахнутое окно, из которого высовывался наружу белым языком кусок какой-то тряпки. Я несколько раз моргнула, и в памяти всплыл момент, как мои собственные руки, не те, что раньше, а те, что наблюдала сейчас, берутся за эту ткань, сворачивают её в жгут и…

Воспоминание резко померкло. Я уставилась на Груню.

— Барышня… — проронила она. — Знала ж я, что убьётесь… Знала ж, что не должно вас пущать…

— Груня, я что, выпала из окна?

Та кивнула и опять разрыдалась.

Так, это уже не смешно. Похоже, я сплю. Ведь сплю же? А как иначе объяснить?..

Колющая боль мгновенно прошибла голову. Я едва удержалась на ногах, на которых теперь мне хотелось стоять вечно, даже если это всего лишь сон.

Мне и раньше снилось что-то подобное — что вновь стою, но затем и сон обрекал меня на неподвижность. Я замирала, не в состоянии сделать шаг, иногда падала и тут же просыпалась. Повреждённый спинной мозг не подавал никаких сигналов в нижние конечности даже с помощью воображения, оставляя меня инвалидом и в грёзах.

Но этот сон значительно отличался. Во всём. Я не только смогла пойти за Груней, когда она всё-таки потащила меня прочь с улицы, но также боль, которую я испытывала, ощущалась слишком настоящей, доподлинной.

Рыдающая девушка провела в дом. Пока мы шли, всё настолько путалось и смешивалось в моём сознании, что я одновременно узнавала пройденный маршрут, но при этом знала наверняка, что вижу эти интерьеры впервые.

Надька мне как-то рассказывала про осознанные сновидения, в которых можно как бы «путешествовать», если вспомнишь, что спишь, осознаешь себя спящим. Тогда появится возможность управлять происходящим — делать то, что хочется, видеть то, что нравится. И то ли я как раз попала в такой осознанный сон, но ещё не научилась им управлять, то ли происходило нечто совсем другое.

— Вот, барышня, выпейте водички, — протянула мне стакан Груня после того, как усадила на стул.

Мы очутились в комнате с открытым окном. Теперь я видела тот же кусок тряпки уже с того края, за который он был привязан. И могла поклясться, что сделала это я. Но зачем мне это понадобилось?..

Снова потрогала свою рану на виске. Она неприятно пульсировала, и вполне возможно как раз стала причиной ужасной мигрени. Даже не видя повреждения, я поняла, что травма весьма неприятная. Теоретически от такой и помереть можно, если не повезёт.

— Что ж делать-то?.. Что ж делать?.. — заламывала руки Груня, наматывая круги вокруг меня.

— Принеси перекись водорода и вату, — устало пробормотала я, хлебнув немного воды. Чуть отпустило, но не до конца. — И таблетку анальгина захвати.

Груня не пошевелилась. Она враз замолчала, побелев ещё больше.

— Что, анальгин закончился? — уточнила я.

— Не пристало-то вам глумиться над сирой, — проблеяла Груня. — Сроду латыни вашей не знавала, так же ж не по чести мне. Да и вам тоже. Не зря папенька ваш говаривал, что помешаетесь на своей латыни, хворью душевной захвораете, не иначе. И вона тебе — схворили…

Девушка вновь пустилась в слёзы. А мне как-то неловко стало, будто бы только что оскорбила её. Только вот чем?..

Про то, что говорила она как-то уж заковыристо, вообще молчу. Язык вроде русский, а как будто бы старинный. То ли Груня перечитала романтических книжек девятнадцатого века, то ли я. А, ну, да, это же мой сон…

— Груня, Груня, не плачь, — попыталась я её утешить. — Я же не со зла… Я же головой повредилась…

— Знамо дело, повредилася! — всхлипнула Груня. — Простынку-то повязали да шасть в оконце. А простынка-то хлипенькая сдалася. Вы головушкой-то — БАЦ! — и до низу самого упали. Я вама-то кликала-кликала. Не отзываетесь. Побегла сама. Слава тебе боженька, Иван Ипатиевич Ле Морту на сон принял да и не слыхивал ничего…

— Подожди, как ты сказала?.. — уцепилась вдруг я за смутно знакомое слово. — Ле Морт?.. Ты имеешь в виду эликсир Ле Морта?

— А чего ж иное-то? — удивилась Груня.

Меня в тот момент будто бы хорошенько тряхнуло от волос до пят. Эликсир Ле Морта, он же — парегорик, широко применялся в лечении разных болезней аж с начала восемнадцатого века. Его изобрёл голландец Якоб Ле Морт. Назвать такое средство безобидным довольно трудно, по современным меркам. В его состав входили мёд, солодка, цветы бензоина, камфора, масло аниса, соль зубного камня, винный спирт и опиум. Тем не менее, люди действительно раньше именно так и лечились, а парегорик применяли и при бронхите, и при бессоннице.

И если папенька, о котором неустанно твердила Груня, реально пил эликсир Ле Морта, то…

— Груня, — спохватилась я, — а какой нынче год?

Девушка похлопала ресницами и пробормотала упавшим голосом:

— Одна тысяча восемьсот семьдесят седьмой от рождения Христова…